Записки нечаянного богача – 4

Эпилог

Просыпаться не хотелось. Мишка полночи капризничал, и мы с ним гуляли по тёмному дому. Держа сына на руках, я негромко напевал ему —он удивительным образом успокаивался быстрее от моего голоса. И таким же удивительным начинал вопить, стоило перестать петь хоть на полсекунды раньше того, как он засыпал. Так и гуляли по гостиной и кухне, давая выспаться маме и сестрёнке. Аня с вечера тоже еле улеглась, что было не удивительно: весь Город вторую неделю стоял на ушах в преддверии праздника. Наши семейные, чтоб два раза не вставать, как говорится, мы объединили с общественным, днём рождения Княжьих Гор, и не в императивно-приказном порядке. Результаты голосования в той самой системе, что придумал и создал Джесси, поразили — все до единого жители проголосовали «за». Даже, помню, посмотрел на Курочкина с сомнением, не подшаманил ли он чего в итогах, по старой памяти. Но после нескольких следующих голосований даже устыдился своего подозрения. Народ, что подбирался штучно и с такими сложностями, и вправду загорался или разделял наши, громко говоря, «ценности и идеалы», и на самом деле голосовал честно. Хоть и верилось с трудом с непривычки.

У нас в Городе вообще во многое с трудом верилось. И в собственные деньги, и в то, что жильё, свет, газ, тепло и вода для каждого были бесплатными, и в производительность труда. Коммунальные льготы объяснялись просто — с людей, не плативших государственных налогов, удерживался местный, наш, который и перекрывал все расходы на проживание. А Родине за всех наших платил я, как хозяин земли и всего, что было на ней. Много платил, очень много. Когда первый раз цифру увидел — чуть не покусал Лорда. Но он объяснил мне чисто арифметически, так, что даже я понял, что прибыль ни в какие сравнения с теми налогами не шла. Это уже к слову о производительности. Трофимыч, так и не переехавший к нам, несмотря на регулярные приглашения, только диву давался, но кивал согласно: так всё и выходило, как мы тогда в ночном зимовье задумывали. Работа, жильё и дети под присмотром — великое дело. А если то, чем занимаешься, при этом ещё и нравится, да люди окружают хорошие, если не каждый, то через одного друзья — грех удивляться.

У нас производилось почти всё, что нужно было для полной автономности Города, и куча всякого разного на продажу. Головин, посмотрев на номенклатуру, фыркнул, заявив, что у нас не поселение, а сельмаг из девяностых, торговавший всем и сразу. «Кожа, мёд, ведро и гвозди», как он сказал. Гвоздей, кстати, не делали — закупали. Остальное — пожалуйста. За год мы с друзьями не по разу объездили всю округу и всласть полетали по стране, договариваясь с производителями. А иногда, когда это было оправдано, и покупая их. Так, нашими теперь были электро-механический и машиностроительный заводы в соседних районах, четыре фермы, два песчаных карьера и три каких-то глиняно-керамзитных, кажется. Для какой надобности они нам были — я, откровенно говоря, сперва не понял, но когда через полгода сияющий Лорд показал графики и географию продаж продуктов относительно несложной переработки тамошнего сырья — ещё раз убедился в том, что у Серёги на такие дела нюх не в пример лучше моего.

К двухлетнему рубежу Город подошёл с населением в полторы с небольшим тысячи человек, это включая тех, кто родился буквально вчера-позавчера. Скажи мне кто раньше, что я буду знать и помнить по именам столько народу — засмеял бы, не поверил. А теперь вот сам себе изумлялся.

Думал я об этом, качая сына, гуляя по тёмному тихому ночному дому. И говоря себе о том, что надо бы завтра будет у Тёмы узнать, что это за фуры у нас по ночам по Городу катаются? Вон, пятая уже к холму покатила. Но с утра об этом предсказуемо забыл.

— Дим, вставай! — Надя трясла меня за плечо. Солнечные лучи щекотали закрытые веки, намекая, что времени уже вполне достаточно для того, чтобы вылезать из кровати. Но не хотелось ни в какую.

— Надь, ну не война же? Не помирает никто? Ну дай полчасика ещё! — проныл я, пытаясь ввинтиться глубже под одеяло и закопать голову под подушку.

— Волков! — угрожающе-тревожно начала она. Давая понять, что сна уже точно не будет. — Ты какой пример сыну подаёшь? Тебя люди ждут, дел полно!

Пример сыну, в силу его возраста, я пока мог подать исключительно в части регулярно питаться и не лазить, куда не надо. Хотя да, с последним у меня самого были серьёзные вопросы. А вот насчёт дел и людей — тут надо было уточнять. А для этого — проснуться. Опять купила меня, солнышко моё и компас мой земной.

— Вот кому конкретно сейчас я понадобился? — мой сдавленный рык, раздавшийся из-под подушки, наверняка помог бы очень многим в Городе справиться с любыми возникшими сложностями своими силами и предельно оперативно. Но на жену эта моя магия, увы, не работала.

— Мне! И Ане! — ну да, это под дых, конечно.

Спустив ноги с кровати, не открывая глаз, почувствовал в ладонях свою любимую литровую кружку с чаем. Ладно, будем считать, что и это утро — доброе.

— Ты на прошлой неделе обещал Ане теплицы показать, а потом по восточному заборолу погулять! — спорить с женой, не попив чаю, не входило в число моих талантов и любимых занятий. Наверное, поэтому я сонным мозгом даже не подумал озадачиться, почему ни единого воспоминания об этом обещании у меня не было? О паре сотен других — были, а вот о теплицах и прогулке по крепостной стене именно сегодня — нухоть бы тень.

Насторожила дочь, что шла по улице так, будто в конце маршрута её ожидали три мороженых от бабы Вали, малиновый торт от Оли-Тоси и салат «Индигирка» от Самвела, то есть всё самое любимое и сразу. И вид у Ани был такой, будто она тщательно пыталась сохранить какую-то тайну. Нет, не так — Та-а-айну! Но пока дошли до стены, здороваясь с каждым встречным, пока прошлись по теплицам, дегустируя то помидоры, то клубнику, то неожиданно крупную голубику, пока вернулись и поднялись на забороло, галерею над крепостной стеной, тоже приветствуя всех по пути — как-то не до выяснений было.

— Пап, а пошли к дяде Самвелу? Я есть хочу, — попросила дочь. И опять я вроде как не отметил, что «оголодала» она внезапно после того, как втихую глянула в свой смартфон.

До обеда время ещё оставалось, пусть и не особо много, поэтому позволили себе поесть нормально, полноценно. Хотя в кафе «Арарат-2» были единственными посетителями. И встречал нас, и на стол подавал хозяин лично, сотрудников его не было ни одного.

— Ну что, пошли за нашими — и на холм? — спросил я у дочери. На что она испуганно вскинула глаза на Врунгеляна.

— Дима, дорогой, зачем рано так уходить? Давай чаю ещё, а? Вот Оля вчера пирог принесла с капустой, твой любимый, будешь? — тут же подключился он.

Я посмотрел на них внимательно. Вздохнул. И ответил:

— Ну, положим, ещё пару стаканов чаю я выпью. Может даже, как Фрося Бурлакова, и четыре осилю, чтоб шесть получилось, с пирогом если. Но вы правда думаете, что за это время они успеют поднять упавшую стойку и развернуть экран? И выгнать фуры за стену?

— Э, как ты увидэл, да⁈ Тэбя же нэ было в Городе? — от волнения у Самвела усилился акцент, а дочь прямо-таки впилась в меня серо-зелёными глазами.

— Колдун, да? — с тревожным восторгом спросила она.

— Это мой город, Ань. Наш. Если я чего-то не вижу — это вообще не значит, что я этого чего-то не знаю, — провёл я ладонью ей по волосам.

Память заботливо складывала кусочки паззла, увиденные, но не оцененные с утра. То, как Надя шептала дочери что-то на ухо, когда провожала на крыльце, поглядывая в сторону холма. Суматошные глаза главного электрика Анатольича, что вылетел навстречу из своего проулка бегом, но, заметив меня, тут же перешёл на спокойный шаг, что далось ему с видимым трудом. Двое Аниных одноклассников, появлявшихся по пути три раза, но делавших вид, что нас не узнаю́т и идут в другую сторону. Каждый раз в новую. И чья-то очень знакомая прямая спина, владельца которой я точно узнал бы, если б не отвлёкся снова на какой-то вопрос дочери. Запомнилось только, что в руках у того, со спиной, был спешно схваченный с газетного прилавка журнал. Женский. И держал он его вверх ногами. А покосившуюся ферму опоры, похожую на те, на которых держался огромный экран над стадионом в Могилёве, я просто увидел, пока ходили с Анютой по крепостной стене, хоть она и тыкала изо всех сил пальцем за периметр, в противоположную сторону, задавая странные вопросы, вроде, «а там что?», «а это чья машина?» и даже «а это что за дерево?», хотя все породы здешней древесины знала лучше меня, после открытого урока природоведения, что провёл им в лесу Трофимыч.

— Легче и разумнее было бы попросить, чтоб я просто туда не ходил. Но так интереснее получилось, конечно. Прям целая тайная операция, да, Ань? — улыбнулся я дочери.

Та глубоко вздохнула, достала из курточки маленькую рацию, с самым серьёзным лицом что-то нажала и сообщила:

— Второй, я — Лобо! Волк на воле! Повторяю: Волк на воле!

Самвел за её спиной расплылся в такой улыбке, что даже глаз не видно стало за лучиками морщинок.

— Второй на связи! — прошипела рация еле узнаваемым голосом Тёмы. — Принято, Лобо, отбой!

С деловым видом Анна Дмитриевна выключила рацию и убрала обратно.

— Можно было и попросить, пап. Но тогда сюрприза бы не вышло. Ну и да, так гораздо интереснее, — и подмигнула мне, точь-в-точь как я сам. И улыбнулась теми самыми любимыми солнечными радугами, как её мама.

Врунгелян закрыл дверь, прислонив снаружи палочку, чтоб сразу было видно: кафе закрыто, никого внутри нету. И мы пошли к холму неторопливо, болтая о всякой ерунде. После регулярной физиотерапии у Дока Самвел почти перестал хромать, но шёл будто по привычке медленно, и мы с Аней, сидевшей на моих плечах, двигались в его темпе. А я удивлялся, что Город к обеду будто вымер — пустые улицы настораживали. До тех пор, пока не свернули к аллейке, что вела к холму.

Она была украшена, как на первомай: деревья обвязаны ленточками, к спинкам лавочек привязаны воздушные шарики. Над ещёмолодыми стволами лип и черёмух виднелись металлические стойки, от которых тянулись друг к другу тросики, удерживавшие ленты и гирлянды, пока выключенные. Даже опоры и кабину фуникулёра украсили, очень нарядно получилось.

— Не утерпел, Дима? Ноги сами привели? Полчаса бы ещё — и всё успели бы люди, — с улыбкой спросила баба Валя.

— Он, баб Валь, сердцем чует, колдун же! Но добрый и наш! — Аня одновременно и сама оправдывалась, и меня выгораживала.

— Да я ж не в претензии, Анютка, так, ворчу по-стариковски, — подмигнула мне легенда. И протянула брикет пломбира с изюмом, дочери фруктовый лёд из малины и чёрной смородины, а Самвелу стаканчик шоколадного. Я приложил смартфон к терминалу, привычно оплатив угощение и благодарно кивнул ей.

Полчаса не вышло, конечно, но минут пятнадцать мы точно с упоением ели мороженое, наслаждаясь и вкусом, и ароматом, и не по-сентябрьски тёплыми лучами Солнца, что поднялось над нашим Городом и словно замерло в самой верхней точке, глядя на него с такой же радостью, с какой смотрел каждый из жителей.

А наверху были все.

Когда остановилась и выпустила нас кабина фуникулёра, я сперва глазам не поверил. Ладно, экран, который успели-таки поставить и развернуть. Ладно, ряды столов и лавок, от которых рябило в глазах. Но люди⁈ Я и представить себе не мог, что здесь может разместиться такая тьма народу!

У «причала» нас встретили Тёма и Серёга, заметно уставшие, но ещё заметнее довольные. Такие лица бывают у людей, которые приготовили сюрприз или принесли хорошие известия, и вот-вот обрадуют.

— Товарищ Второй! Докладывает Волк! — с серьёзным видом повернулся я к Головину. — Агент Лобо задачу выполнила отлично. Предлагаю представить к награде и внеочередному званию.

Аня вытаращила глаза, переводя их с меня на Тёму. Врунгелян с Ланевским тоже натянули серьёзные «взрослые» лица, хотя видно было, что от смеха удерживались с трудом.

— Благодарю за службу! — Головин вскинул руку в воинском приветствии, глядя на дочь. Которая с перепугу прижалась ко мне. — Награды подвезут вскоре, а со званием боюсь промахнуться: за княжной идёт княгиня, а этот пост у нас занят пока.

— Предлагаю дать старшую княжну, — из последних сил сдерживая смех, предложил я.

— Нет возражений, товарищ Волк! Есть — «дать старшую княжну»! Агент Лобо! С этого момента ты — старшая княжна! — отчеканил стальной приключенец. Я б так точно не смог.

— Да здравствуют Княжьи Горы! — звонко выкрикнула Аня, шагнув вперёд, как пионер-герой.

И все, кто был рядом, а их явно было за сотню, устроили овацию, смутив её до самой последней крайности. Я вскинул дочку на плечи и шагнул вперёд, за парнями, улыбаясь и кивая, здороваясь за руки с радостными и счастливыми людьми.

Над холмом неслось «Как прекрасен этот мир» Весёлых ребят.* Столы наполнялись закусками, как по волшебству. Видно было, что кроме персонала наших кафешек тут помогали добровольцы, взрослые и дети, и их было много. Будто большая, огромная семья собралась за столом, и каждый хотел помочь в меру сил. Друзья вели меня к вершине, на которой перед экраном виднелся какой-то помост, сцена, наверное. Сам же огромный телевизор, развёрнутый по дуге, но так, что видно его было, кажется, с любой точки, показывал тот самый кадр, что стал визитной карточкой Города, снятый когда-то Женькой-Джесси: золотые лучи восходящего Солнца ложились на Княжьи Горы, как Божьи ладони.

Я ловил себя на мысли, что, кажется, начинал понимать, почему так «выстрелила» в прошлый раз наша задумка со свадьбами. Увидеть в одном месте столько звёзд, услышать музыку, которую не ожидаешь, следить за небывалым и невозможным представлением — это чудо, конечно. Которое не может оставить равнодушным. Проходя мимо столов, за которыми сидели и улыбались мне знакомые и незнакомые люди, я понимал это, чувствуя всем сердцем.

— Не робей, пап! — прошептала в ухо Аня, наклонившись.

— Заметно, да? — уголком рта негромко спросил я.

— Ага, как на ходулях идёшь. Мне вон выступать скоро — я же не боюсь. Ну, почти, — поддержала она, как смогла. Идти от этого легче не стало, но на душе потеплело.

За нашим столом, что стоял первым от сцены, к которой слева и справа тянулись знакомые ленты травелаторов, сидели жёны, мама с Петькой, махавшим мне так, будто виделись последний раз не вчера, а лет пять назад, и Антоша с Таней, его подругой. Она была одной из тех двух девчат, что остались помочь убраться в нашем доме после той самой памятной тусы. Не ошибся я, подумав, что может из этого могло получиться что-то хорошее. Таня отчаянно смущалась, но сын, имевший опыт участия в мероприятиях, не имевших аналогов в истории мирового шоу-бизнеса, держал её за руку и что-то уверенно говорил в алеющее ушко.

С другой стороны от них за нашим столом были припаркованы транспортные средства бабы Даги и Джесси. Дагмара Казимировна, привычно принюхивалась, держала за руку Милу, что сидела справа, а тайный гений Курочкин колдовал над планшетом, постреливая глазами то на экран, то, почему-то на лес за ним.

Левее были места для, как и в прошлый раз, на стадионе, ультра-супер-капец-вип-премиум гостей, глядя на которых ещё сильнее краснела Антошина Таня и даже, неожиданно, Петька. Там был и Михаил Иванович, крёстный «трёх медведей», который не мог пропустить праздника, и отец Ларион, и Александр Васильевич, как раз сейчас беседовавший с господином из Администрации. Со Второвым что-то обсуждал сенатор Кузнецов, иногда вежливо уточняя что-то у сидевшего рядом Владимира Ивановича Дымова.

С другой стороны шли столы с артистами, звёздами культуры и спорта. На открытие нашего стадиона в том году приехали по настоятельным просьбам невероятно уважаемых тренеров, пусть и по другим видам спорта, хоккеисты, футболисты, баскетболисты и боксёры. Часть из них была и сегодня. Та, что решила остаться жить в Княжьих Горах. То же самое случилось и с актёрами, и с певцами, и с музыкантами. Поэтому попасть в наши музыкальную школу и театральную студию было всё равно, что сходить в лучшую консерваторию или урвать билеты в Ленком, Современник или МХТ имени Чехова. Несколько подруг и друзей бабы Вали, приехав к ней в гости, не захотели уезжать, и теперь тоже стали одними из центров притяжения Города.

Около часа ушло на то, чтобы все расселись и гул начал неохотно затихать. На экране погасло изображение Княжьих Гор в лучах рассвета, и зашумел-замахал ветвями тёмный лес.

— Мы рады приветствовать дорогих жителей и уважаемых гостей Города-именинника, -раздался знакомый голос, так похожий на Левитана. И слышно его было, наверное, не только на холме, но и на крепостных стенах, и, пожалуй, довольно далеко за ними. Не зря же я видел среди гостей того самого звуковика.

— Мы с вами — живые свидетели настоящего чуда. Совсем недавно на этом самом месте шумел вот такой же лес, и жили в нём дикие звери и вольные птицы. Сегодня здесь вырос и продолжает расти Город, который по множеству самых авторитетных оценок не имеет аналогов в мире. А началось всё далеко отсюда, очень далеко, на другом континенте.

Над холмом зазвучала музыка — и я вздрогнул. Эта песня была в числе моих любимых, причём стояла ближе к началу. На сцену вышел мужчина в шляпе и усах, с хищным носом с узнаваемой горбинкой и в тёмных очках. И запел, неспешно шагая, про то, как «Далека дорога твоя».** За спиной его на экране потянулись кадры из жаркой Африки: саванна, звери, приметный профиль Качвано Пэндо. Блеск заходившего Солнца, отразившийся сперва в кресте на маковке белого храма, а потом и в рядах окон отеля-санатория. Многие из наших жителей уже побывали там, как и на Дальнем Востоке, на заливе Посьета, и в Белой Горе — каждый мог выбрать направление, куда поехать в отпуск. Эти, «наши», направления были, как говорил Лорд, «субсидируемыми». Что это точно означало — я не знал, но Ланевскому верил, что хуже он не сделает.

Герой моего и много чьего детства и молодости закончил песню, уже подъехав на травелаторе к нашему столу. Я вышел навстречу на совершенно деревянных ногах. Он поздравил меня, пожал руку, хлопнул по плечу и обнял. А после отправился неторопливой походкой к одному из столов со звёздами, где я только сейчас заметил свободное место, как раз возле корифея казачье-еврейских песен — земляки, видимо, решили держаться поближе.

— На сцену приглашается Артём Михайлович Головин, — вдруг требовательно выдал «Левитан».

Тёма удивлённо огляделся, вышел из-за стола, одёрнул любимую «горку» — и шагнул на травелатор, что ехал наверх. По мере продвижения я видел, как ещё прямее становится его спина и расправляются плечи, хотя он и у самого старта не выглядел сутулым. Навстречу ему будто бы прямо из видеостены появился мужчина в возрасте, в котором издалека было видно кадрового офицера. Я его не знал, но, судя по Тёме и замершим за соседним столом Второву и товарищу Директору, в определённых высших кругах и сферах шагавший к младшему Головину был известен.

— Дорогие друзья! — командным, по-другому не скажешь, голосом начал он. Тёма стоял по правую руку, вытянувшись, как на плацу. — От лица моих коллег и командования поздравляю Княжьи Горы с днём рождения!

— Ура! Ура! Ура-а-а!!! — раздалось из-за наших спин, да так, что едва к столам не пригнуло. Видимо, этого товарища знало значительно больше народу, и все приключенцы, а с ними и кадеты, и даже часть пенсионеров разразились двумя отрывистыми, одним раскатистым.

— В этот памятный день по приказу Верховного главнокомандующего Вооружёнными силами Российской Федерации, за безупречную службу, проявленные доблесть и героизм, Артёму Михайловичу Головину присвоено звание генерал-майор! — голос неизвестного был как бы не помощнее нашего синтезированного Левитана.

— Ура! Ура! Ура-а-а!!! — вот теперь точно чуть не сдуло.

Сзади поднялся такой гвалт, что не слышно было вообще ничего. Но, вроде, никто ничего и не говорил. Тёма принял из рук статного военного что-то вроде небольшой папки — наверное, погоны или звёзды, а может быть какие-то документы, тот самый приказ, например. Поднял светившиеся радостью глаза на вопивших коллег и учеников. Шагнул вперёд, чеканя шаг, и этим движением будто выкрутил на минимум громкость всех радовавшихся и поздравлявших с мест.

— Служу России! — разнеслось над Горами так, что у меня аж мурашки побежали.

— Ура! Ура! Ура-а-а!!!

На этот раз орали все поголовно, кажется, включая женщин и детей. Я точно кричал и хлопал, чмокнув в щёку Бадму, что замерла слева, будто бы не веря в происходившее. Тёма отдал воинское приветствие тайному военному, тот пожал ему руку и крепко обнял, сказав что-то на ухо. А после развернулся и ушёл так же, прямо в телевизор. Только, кажется, кому-то за левым ультра-вип столиком кивнул.

Ошалевший Головин съезжал по левому травелатору, прижимая папку-конверт к груди. Его бойцы встретили его внизу, подхватив и тут же начав качать, с радостными воплями. А потом проводили к столу.

— Мой генерал, — чуть склонив голову, приветствовала его жена. И я клянусь всем на свете, никто и никогда не видел стального приключенца более счастливым.

— На сцену приглашается Сергей Павлович Ланевский! — протрубил неутомимый невидимый ведущий.

Лорд оглянулся значительно тревожнее, чем Тёма, но совершенно спокойным со стороны жестом поправил лацкан пиджака и ступил на бегущую вверх ленту. И точно так же, как Головин только что, стал неожиданно выпрямляться и становиться шире. Ему навстречу шёл из экрана ректор главного вуза страны.

Он говорил дольше и цветастее военного, поздравляя с невиданными достижениями каждого из нас, но отдельно подчёркивая значимость усилий господина Ланевского. Который не только совершил невозможное несколько раз подряд, но и сохранил для науки расчёты, статистику, вычисления и что-то там ещё. Высшая аттестационная комиссия чуть ли не до слёз зачитывалась его докторской и другими научными трудами, которые, оказывается, наш бывший банкир публиковал регулярно. И вот, в честь праздника и не имея сил больше молчать, научная элита страны приняла решение о присвоении господину Ланевскому учёной степени доктора наук и учёного звания профессора. Ректор вручил Лорду, стоявшему как контуженный, со скучным лицом, какие-то бумаги в рамках и уверил, что будет рекомендовать его кандидатуру в Академию наук. Серёга произнёс какие-то сообразные моменту слова, но, кажется, их не запомнил никто из присутствовавших, и даже он сам. Они попрощались за руку с видным научным деятелем и разошлись, тот пропал в телевизоре, а Ланевский еле доковылял до травелатора. Там его встретили с объятиями и поздравлениями его ребята во главе с Валей-юристом, но качать не стали — у научников это не принято, наверное. Да и рискованно — а ну как уронят доктора наук? Это предыдущие встречающие были на триста процентов уверены, что не сронят генерала, а тут экономика, высшая математика, теория вероятности и комбинаторика, мало ли что?

— Дима-а-а? — протянула Надя. И что-то в её голосе настораживало.

— Да, родная? — повернулся я к ней.

— А скажи-ка мне, муж мой разлюбезный, — начала она таким тоном, что даже внутренний скептик, кажется, отсел. Ряда на три назад. — А тебя кто награждать будет? Баба Яга? Гендальф? Дамблдор? Волан, я извиняюсь, де Морт?

— Радость моя, — прижал я руки к груди, — я клянусь, представления не имею! У меня правда всё есть, мне ни звёзд, ни дипломов не нужно! Я вообще нечаянно! А где Аня, кстати? — да, согласен, стрелки перевести попытался по-дилетантски. Но помогло.

— Аня? Да вон она, — и Надя указала на сцену.

А там на экране начиналось действо.

Появлялись и пропадали картинки, как со старых кинохроник и газетных полос, чёрно-белые, нечёткие. О какой-то давней стройке какого-то не то городка, не то посёлка. Весёлые молодые ребята катили какие-то тачки, девчата в косынках и резиновых сапогах что-то не то красили, не то белили. И зазвучала музыка. А на сцену вышел детский хор.

Про то, что «где-то есть город, тихий, как сон»***, все слушали, создав такую тишину, что было, кажется, можно расслышать крики петухов на дворах в старых Княжьих Горах. Это их строили молодые ребята на экране. Я узнал Минина, Ивана Трофимовича, которому на кадрах было лет тридцать от силы. Обернулся, нашёл его взглядом. Здоровенный старик глядел на себя молодого и дело своей юности со слезами на глазах. И гладил по голове внучку, что приехала впервые за пару лет и теперь сидела рядом с ним. «Где-то есть город, в котором тепло» — выводили голоса ангелов. У Бунина и Черепанова, обнимавших плачущих жён, что не сводили мокрых глаз с экрана, лица были чугунные. «Билетов нет. Билетов нет.» — пели дети.

Промелькали восьмидесятые и девяностые, судя по одежде тех, кто был на снимках и кадрах. А потом, на словах «есть на планете другие пути» стал расти наш Город. И вырос. И превратился в ту самую фотографию, что так удачно сделал Женя Курочкин. Где под Солнцем расцветал новый город со старым названием. Праздновавший сегодня день своего рождения.

Когда затихли детские голоса и музыка, тишина висела над холмом густая, ощутимая, весомая. Секунды три. А потом её разбили вдребезги восторженные крики и аплодисменты. Люди из старых Гор утирали слёзы и обнимали жителей новых, будто передавая, делясь своими теплом и радостью, что так ярко вспомнились им из молодости.

— Хор Академии имени Петра Алексеевича Серова. Детский хор Княжьих Гор. Солистка — Аня Волкова. «Ой, ты степь широкая!»**** — возвестил Левитан. Да, мы назвали питомник диверсантов именем деда Пети. И даже получили «добро», чтобы рассекретить его настоящую фамилию. И — да, я слышал, что Анюта чаще обычного что-то напевала. Но такого не ожидал.

Я встал, обняв поднявшуюся Надю, что схватила меня за руку. Подошла мама с Мишкой на руках и Петька. Рядом стояли Тёма и Серёга, теперь генерал и профессор. Музыка, старинная, но в какой-то современной, очень подходившей обработке, полилась отовсюду. И моя дочь запела, поддерживаемая басовитыми голосами курсантов и ангельскими детскими.

Я не знал, что она так может. Я не знал, наверное, и всех слов этой песни. И я не знал, как можно было запустить в темневшем вечернем небе такое: панорамы Княжьих Гор тянулись над экраном от одного края леса до другого, текла река и били фонтаны на нашем каскаде. Ездили машины и ходили люди. Над ними, под самым Солнцем, широко распахнув крылья парил орёл или сокол. По кромке леса бежал огромный серый волк. Он остановился, посмотрел на город, отразившийся в его жёлто-оранжевых глазах, и оскалился, вывалив алый язык — улыбнулся.

Я не оборачивался, но знал: сидеть не остался никто. От древних стариков до детей, все, каждый поднялся, не сводя глаз с неба, полыхавшего картинами с видами нашего Города. Фоном которым был несущийся намётом волк.

Голос моей дочери летел над моей землёй. И сердце моё летело следом за ним.

А когда смолкла музыка, и слышно было, как утирают слёзы, всхлипывая, женщины, и сурово шмыгают мужики, вдруг полыхнула вспышка, яркая, как молния в ночи. Едва проморгавшись, я услышал, как хором ахнули мама и Петька. Потому что к Ане на сцене подошёл батя. И положил ей руку на плечо, улыбаясь светло и ласково. Она подняла голову и ответила ему точно такой же улыбкой. Они были похожи, очень. Шерсть на загривке встала дыбом. Дышать я забыл уже давно.

Отец обвёл глазами холм. Зная его, он наверняка видел всех и каждого. А потом посмотрел внимательно на меня. И, не убирая руки с плеча моей дочери, сказал:

— Я горжусь тобой, сын!

* ВИА «Весёлые ребята» — Как прекрасен этот мир: https://music.yandex.ru/album/24775655/track/111097487

**Михаил Боярский — Далека дорога твоя: https://music.yandex.ru/album/35536443/track/21722158

*** Стас Пьеха — Город Детства: https://music.yandex.ru/album/62969/track/28117895

**** Хор Сретенского монастыря, Анастасия Гладилина: Ой, ты степь широкая: https://music.yandex.ru/album/7258182/track/51843482