Записки нечаянного богача – 4

Глава 24 Находки и потери

Город цвёл и пах. Не знаю, чего уж там понавысаживали ботаники под командованием гения от градоустройства, но на клумбах до самого снега что-то колосилось и смотрелось ярко и симпатично. Мне же почему-то больше всего нравились цветы физалиса — оранжевые китайские фонарики, которые можно было засушить и хранить хоть десятилетиями. Странно, кажется, лет двадцать их нигде не встречал, а раньше, вроде бы, в каждом втором доме были. Или только в моём родном городе?

Школа, находившаяся через квартал от наших домов, к сентябрю уже сияла и сверкала, отмытая и проветренная от ароматов краски, мастики и прочих шпаклёвок. Аня побежала туда с восторгом и радостью, вместе с группкой мальчишек и девчонок, с которыми познакомилась неделей раньше на площадке и на аттракционах. Хорошо быть маленьким — всё такое простое, лёгкое, радостное. Даже печали какие-то светлые и не запоминающиеся. Провожая дочь в первый раз в первый класс, я как-то даже расчувствовался. Надя, которую обнимал за плечи, плакала. Появления малыша ждали со дня на день, поэтому отходить от жены я позволял себе только по очень важным поводам — например, принести ей водички, поесть или пледик. Как ни странно, жизнь в Городе шла своим чередом, ничего не валилось, не взрывалось и не горело, несмотря на то, что все три отца-основателя из управленческих процессов выбыли практически полностью. Серёга, стойкий воспитанник сухих островитян, пробовал из последних сил «держать лицо», но стоило Миле позвонить или написать сообщение — мигом оказывался рядом, даже если в это самое время ехал на важные переговоры. Академии спортивные открыли каким-то чудом, и жёны на церемонии восседали в складных креслах, как три толстяка. Кресла же за ними носили три влюблённых дурака — мы, то есть.

В середине сентября, буквально через два дня после торжественного открытия «Ледовых выселок», в роддоме Княжьих Гор появились на свет «три Медведя», хотя на самом деле — Барс, Волк и Ворон: Михаил Артёмович Головин, Михаил Дмитриевич Волков и Михаил Сергеевич Ланевский. Медики поражались — впервые на их памяти три совершенно разных женщины начали рожать в разное время, но разродились минута в минуту. Мы с мужиками решили, что это, определённо, знак. Какой именно — не додумали, сошлись на том, что наверняка добрый и хороший, как и всё в нашем Городе. Который мы будто специально успели построить за такой короткий промежуток времени. Не было ни салютов, ни фейерверков, но народ, прознав о родах, высыпал на улицы, поздравляя друг друга, как на Новый год. Потому что народились в мир первые коренные жители Княжьих Гор.

А через неделю схоронили Петра Алексеевича.

Я примчал в больницу, как только узнал, что его доставили. По дороге выяснил, что Бунин втихую вызвал нашу «скорую» и провёз деда Петю в Город чуть ли не контрабандой. Ясно, что Головин наверняка был в теме, но к нему не было ни единой претензии.

— О, Митяй! — обрадованным, хоть и слабым голосом поприветствовал меня реликтовый дед. Узнал. Тогда ещё узнал.

— Ты чего надумал-то, дед Петя? — возмущённо начал я, привычно повышая голос, памятуя о его странной выборочной глухоте.

— Да не блажи ты, как на партсобрании, ей-Богу! — поморщился он. — И так в голове звенит, тут ты ещё, звонкий, как бубен. Время пришло, Дима. Пора и честь знать.

В его слезящихся мутноватых глазах не было ни страха, ни сомнения, ни горечи. Он знал, что говорит, и знал, что умирает. Потому что сам так решил.

— Всё только начинается же. Не жалко? — подумав, задал я дурацкий вопрос.

— Мне много лет, Дима. Я долго жил и многое видел. И, честно скажу, предпочёл бы бо́льшую половину не видеть никогда или забыть, — он говорил тихо, но отчётливо, как на исповеди. — Но так не бывает. Я дожил до того момента, о котором мечтал. Я увидел город, где живут счастливые люди. У тебя и твоих впереди много всего, и хорошего, и плохого. Но я точно уверен, что вы со всем справитесь вместе. Ты, твоя семья и твои друзья.

Он говорил, но, кажется, меня уже не видел. Я снова тратил максимум усилий на то, чтобы не забывать дышать ровно. И не обращать внимания на то, как размывается палата по краям картинки.

— Спасибо тебе, Дима. Ты вернул мне веру в людей, как бы громко это не звучало. И ты подарил её же сотням, и подаришь тысячам. Мне отсюда виднее.

Спорить с ним было глупо. Но я — не эталон мудрости.

— Может, к Митрофанычу подашься, в партизаны? Будете на завалинке сидеть, байки травить? — чем ещё и как можно было задержать его?

— Отпартизанил дед Петя своё, Дима. Давно. Спасибо, что переживаешь за старика, но не надо. В раньшие времена так и бывало: когда чуял человек, что время пришло, ладил домовину да ложился в неё…

— Ага, а потом вылезал, когда гости всю еду сожрут, говорил: «Не, не будет дела!», и шёл дрова колоть, — попробовал пошутить я, как всегда не совсем к месту.

— Да, так тоже случалось, — всё так же по-стариковски дробненько захихикал он. Но закашлялся и замолчал. И я молчал. И молча взял его за руку.

— Ты этому месту хозяин, Дима. Помни это, как сейчас помнишь. И за людей ты в ответе. Это тяжко, конечно. Но сладишь. Должен сладить. Скажи своим коновалам, чтоб больше не вытягивали меня. Устал я. Страшно устал…

И вековой старик сжал мои пальцы. Будто скрепляя последним рукопожатием уговор: его завет и благословение в обмен на моё обещание соответствовать им.

Пиликнула аппаратура. После звука быстрых шагов распахнулась дверь за моей спиной.

— Не надо, Док. Он просил отпустить. Уважим старика, — еле выговорил я. И глубоко, судорожно глубоко вздохнул, ощутив на плече ладонь Стаса. Врачи, конечно, по-другому относятся к смерти. Вернее, все обычные люди так думают. Но ошибаются.

На пустом, девственно чистом погосте появилась первая могила. Вслед за первыми народившимися в мир людьми пришла и первая утрата. Хоронили Петра Алексеевича всеми Горами, и старыми, и новыми. Чёрная «Победа» везла лафет с гробом, укрытым красным знаменем, под которым тайный воин сражался бо́льшую часть своей сложной, трудной и долгой жизни. А мне всё казалось, будто четвёрка чёрных коней идёт шагом, вскидывая синхронно передние ноги с белёными копытами. Перед машиной в десять рядов шли курсанты Академии, по четыре в шеренге, с красными бархатными подушками в руках, на которых лежали ордена и медали разных стран и государств. Части из которых тоже больше не было.

Рота почётного эскорта выстроилась. Взвод дал первый залп. Оркестр грянул «Коль славен». В одном ряду стояли мы с Головиным и Ланевским, Трофимыч в слезах, так странно смотревшихся на его бульдожьем лице, Валентина и Александр Васильевичи в чёрном. А за нами — все жители до единого. На поминках, что накрыли прямо на площади возле высокого холма, с которого открывался вид на весь Город, говорили искренне, много хорошего, но предсказуемо мало конкретного. Портрет молодого деда Пети улыбался нам. Он стал первым в Аллее Памяти, с него она и началась.

Мы решили, что брать на себя лишнюю ответственность нам нет ни малейшего резона. У людей так часто случается: если есть шанс поделится заботами — лучше его использовать сразу, а то вдруг он последний? Поэтому в Городе появилась система голосования и что-то вроде общего чата. Сделал их, как и очень многое другое, Женька, которого все с моей лёгкой руки звали Джесси.

Началось всё с того, что где-то в ноябре зазвонил мой телефон. Но только вместо букв и цифр там на экране появились какие-то зелёные полоски, как в фильме «Матрица». Я думал, что после звонков Второва, когда на картинке отображался разделённый круг, меня уже ничем не удивить. И снова ошибся.

— Слушаю, — сообщил я трубке.

— Зд… Зд… Здрасьте, Дмитрий М-м-михайлович. Меня з-з-зовут Женя, — донёсся голос сильно заикавшегося человека.

— Здравствуйте, Женя, — ответил я медленно, под изумлёнными и беспокойными взглядами скептика с фаталистом друг на друга. — Мы знакомы?

— М-м-можно я вк-вк-вк… запущу мод-д-дулятор голоса? — еле выговорил он.

— Да, конечно, — согласился я, не понимая вообще ничего.

— Простите, я плохо говорю. Поэтому приходится использовать технические средства, — неожиданно сообщил в трубку низкий хорошо поставленный голос, похожий чем-то на артиста Чонишвили. Этот резкий контраст понимания тоже не прибавил.

— Вы слышали обо мне, Дмитрий Михайлович. Вы приобретали автомобиль, который я Вам подобрал, у Кирилла, помните? — спросил диктор-чтец-артист, продолжая раскачивать мне понималку. Или шатать.

— Да, конечно. Спасибо за идеальный подбор, Женя. Если память мне не врёт, Кирилл называл Вас Кулибиным? — ну, хоть память, вроде, включилась.

— Не врёт, всё верно. Но я на самом деле Курочкин, — чуть смущённо ответила трубка. Как можно было научить голосовой модулятор, программу, передавать эмоции? Хотя, после его филигранной работы с гаишными базами и государственными сервисами удивляться было глупо, наверное. Но очень хотелось, ничего не мог с собой поделать.

— Рад знакомству, Женя. Как дела у Кирилла? — никогда не был силён в том, что называется «small talk», «лёгкой светской беседой», обоснованно считая её трёпом ни о чём. Но надо же было что-то говорить?

— А я больше не работаю с ними, — ответил непонятный Курочкин.

— Что ж так? — подпустил я в голос почти искренние интерес и сожаление.

— Ну, та программа для регистрации работает штатно, она самообучающаяся, поэтому все обновки гаишников сама переписывает под себя. Больше им и не надо ничего. А угонять всякие дорогие тачки мне неинтересно, — вздохнул чарующий голос.

— Плохо, когда работа перестаёт нравиться. Тогда она становится сперва повинностью, а потом каторгой, — ровным тоном произнёс я очевидные вещи.

— Вот! Как Вы правильно сказали! — воскликнула трубка, едва не выскочив из рук. «Экий ты, Женя, эмоционально возбудимый…» — задумчиво, будто с каким-то намёком протянул-проворковал скептик. «Скучающий айтишный гений — к сюрпризам» — удивил неожиданной приметой фаталист.

— Я могу быть чем-то полезен Вам, Женя? — уточнили мы, помолчав, слушая его пыхтение в динамике.

— Зовите меня на «ты», Дмитрий Михайлович. На «вы» отвлекает, я не могу собраться, — не то попросил, не то предупредил, не то пожаловался диктор.

— Лады, Жень. Тогда и ты меня Димой зови, мне тоже так привычнее, — предложил я.

— Хорошо, — явно подумав, согласился он. — Дима, я смотрю за тем, как вы, ну, вы с друзьями, строите город. Мне очень нравится, никогда бы не подумал, что мне будет настолько интересно, как живут другие люди. И даже захочется пожить с ними. Я, ну… — явно замялся он. От уверенного и завораживающего голоса это звучало неожиданно, путало и отвлекало. — Я не очень хорошо лажу с людьми. Ну, схожусь, то есть. Плохо, короче говоря, — Курочкин, кажется, и сам начинал запутываться.

— Если ты смотришь за тем, как появляется Город, то знаешь, что мы не продаём тут дома и не устраиваем дни открытых дверей, Жень, — честно начал я. — Мы решили построить мечту — и почти построили. Но в мечте не бывает случайных людей. Даже если в мечтах появляется Меган Фокс — это не случайно.

Да, сомнительные шутки — определённо мой конёк. Женю будто заморозило с той стороны.

— А откуда ты знаешь про Меган Фокс? — спросил у меня крайне растерянный Чонишвили.

— Просто предположил, навскидку, — признался я. В моём понимании мира, понахватавшемся дурацких клише из иностранных блокбастеров, рядом с тайным непризнанным гением непременно должна быть эффектная гражданка, типа Фокс, Джоли или ещё какой-нибудь подобной.

— Странно. Но это бывает, я на всегда понимаю чужие шутки и логику. Я могу быть полезным городу и вам с друзьями. Я очень дофига всего знаю и умею, честно! — я будто наяву видел перед собой горящие честные и чистые глаза хвастающегося октябрёнка.

— По части ай-ти сервисов? — уточнил я на всякий случай.

— Не только. Ещё финтех, е-ком, информационная и экономическая безопасность. Я могу показать! — казалось, он прямо пританцовывал.

— Мне подумать надо, Жень. Давай так — ты мне завтра позвони, раз номер всё равно знаешь, в это же время, а я тогда уже решу чего-нибудь. С ребятами поговорим. Только обязательно позвони! Не забудешь? — да, проклятое НЛП, и — да, всегда почти работает.

— Хорошо! Я обязательно не забуду, я уже ремайндер поставил и будильник! — доложил Чонишвили, бегавший по комнате неизвестно где, но явно пребывая в волнении.

— Только голос на модулятор другой какой-нибудь поставь, пожалуйста, — не выдержал я.

— Почему? — удивилась трубка.

— Я, когда представляю себе по голосу уверенного грузина или вообще Доминика Торетто, мне сложно про финтех и инфобез думать — шаблон трещит, — признался я.

— Да? Не подумал… Странно. Хорошо, Дима, я подберу другой голос. Спасибо большое, очень рад был познакомиться… Поговорить, то есть… Рад, в общем! До завтра! — молотил он.

— И я рад знакомству, Женя! До завтра! — посмотрел на экран и успел заметить, как исчезают на нём бегущие зелёные полоски «Матрицы». Эх, Морфеус-Морфеус…

— Салют! Тупишь? — поприветствовал меня Тёма, заходя в кабинет.

Единственное в Городе чисто офисное здание, в котором мы занимали самые верхние этажи, два из семи над землёй и семи под ней, стояло на отшибе, дальше к западной части. Так оно и восход солнца не загораживало, и место у детских площадок, маленьких магазинчиков, парков и палисадников не крало. Получилось символично: единственная высокая халабуда в малоэтажной застройке сиротливо стояла с краю, как сбоку припёка, будто давая понять, что офисная работа — неизбежное, к сожалению, зло, но, в нашем случае, контролируемое, не страшное и не самое главное. Зато с наших этажей Город был отлично виден полностью.

— Здоро́во, Тём. Ага, — задумчиво глядя на телефон, отозвался я. — Как Бадма, как Мишка?

— Как я в санчасти — спят и едят, не жизнь, а малина! — бодро отозвался друг и поставил передо мной картонный стаканчик. — Вот, к Самвелу заскочил, твой любимый, таёжный. Привет тебе передавал.

— Ага, спасибо большое! — чай был очень кстати.

— Серёга скоро подойдёт, принесёт бумаги на закупку дронобоек. Я согласовал, если что, — предупредил он, глядя на поднимавшееся над Городом Солнце и вдыхая аромат кофе с кардамоном, которым его регулярно баловал Врунгелян.

— А нафига нам ещё-то? — удивился я.

— Да журналюги после открытия спортшкол этих как с цепи сорвались! — фыркнул Головин. — Дня не проходит, чтоб пару-тройку не запустили посмотреть одним глазком, что это там у них происходит? — последнюю фразу он проскрипел голосом шакала Табаки из мультика про Маугли, заставив меня улыбнуться.

— Мы за неделю их насшибали уже восемнадцать штук. Мавики, Фантомы, даже Инспайр один. Мультов на пять уже облегчили свободную прессу, — довольно ухмыльнулся друг. — А тут прошла информация, что готовят со дня на день массированный налёт, несколько десятков сразу, с трёх направлений. За дурачков нас держат, Дим. Оскорбления снести не могу такого!

— Что, с запада зайти не выходит? Митрофаныч, как и обещал, собачку погулять выпускает? — улыбнулся и я.

— Ага. Видал я на камерах, как из лесу эти стримеры-блогеры-как-там-их-маму выбегали в мокрых штанишках.

— Может, встретить их в лесочке да в профилактических целях за лица пощупать? — предположил я.

— Солдат ребёнка не обидит, — оскорбился даже Головин. — Да и толку нет — они, кажись, из тех, кто побольнее любит. А чуть что — в плач и вой, да бегом к этим, как их, чертей… Помуд… Обмуд…

— Омбудсменам? — хмыкнул я, помня «любовь» друга к нерусским словам.

— Ага, к ним самым. И — ну причитать: «обидели мышку, напи́сали в норку!», тьфу, стыдоба! Поэтому их надо не за лица, а за карман брать. Вот погорит у них ещё мультов на пять-десять техники — пусть сами объясняются с теми, кто их посылает. Или штаники пусть подворачивают — и нахрен с пляжа на самокатиках своих.

Современную молодёжь Тёма по большей части игнорировал, а частью — вполне заслуженно презирал. Кроме, пожалуй, тех, что учился в профильных учебных заведениях и нашей «путяге». Он взял над ней негласное шефство в части боевой и политической подготовки, и успехами пацанов гордился сильнее, чем своими.

— Можно перехватить управление и себе забрать дроны, — неожиданно сообщил мой телефон, лежавший экраном вниз. Голосом Доминика Торетто.

— Ты, колдун проклятый, теперь и чревовещание практикуешь? — чуть склонив голову к плечу, Головин обводил стволом Стечкина кабинет. Обернулся он быстрее, чем даже я мог от него ожидать. Крышка магазина, или пятка рукоятки, или как там называется самый низ ручки пистолета, опиралась на стакан с кофе, но почему-то в том, что на меткости выстрела это не отразится, сомнений не возникало.

— Извините! — продолжал мой телефон, к которому я внезапно утратил всё доверие. — Это я, Женя Курочкин! Я нечаянно послушал ваш разговор, мне правда очень интересно.

Тёма скользящим шагом обошёл стол, водя стволом по сторонам, поглядывая на экран своих смарт-часов, которые, насколько я знал, были почти такими же секретными, как и сам приключенец. Часы молчали и сигналов никаких не показывали. Обойдя кабинет и никого, предсказуемо, не найдя, уставился на меня взглядом, врать или испытывать терпение которого было опасно даже своим.

— Это Женя Курочкин, — пожал я плечами и ткнул пальцем в трубку на столе, не сообщив Головину ничего нового.

— Я рад безмерно, — ответил он голосом, в котором нельзя было заподозрить неискренность. Об неё можно было споткнуться и выбить палец на ноге.

— Он — айтишный гений, раньше с Кириллом работал, у которого я Раджу взял. Теперь, видимо, на вольных хлебах. Условились с ним завтра созвониться, но, похоже, завтра уже смысла нет. А ты правда можешь их поймать и к нам на территорию посадить, но чтоб они при этом сигнала никуда не передавали, Жень? — чуть склонился я к трубке.

— Да, это несложно, — тут же отозвался он.

— А ты нас сейчас видишь, Женя? — от тона Головина у меня стало кисло во рту.

— Ну… откровенно говоря, да, — помолчав, признался Курочкин неожиданным голосом смущённо-оробевшего Торетто.

— А скажи, пожалуйста, Женя, кому из моих людей нужно занести строгий выговор в грудную клетку за это? — теперь от слов Тёмы, кажется, начинали болеть зубы.

— Никому не надо, они молодцы! Я полтора месяца вас ломал, и то только смотреть могу — ни лифты остановить, ни лампочками поморгать. Вам, судя по коду, протоколы Павлик настраивал? Он классный! Полтора месяца — это очень круто, правда! Локалки Центра информационной безопасности, третьей и четвёртой службы быстрее поддались, — ответил телефон. Я не имел представления ни об упомянутом центре, ни о службах. Головин, судя по тому, как у него дёрнулись бровь и щека, имел.

— У тебя есть там куратор? — тем же стоматологическим тоном спросил он.

— Неа. Они иногда меня привлекают, как консультанта, но познакомиться никак не могут, и от этого очень расстраиваются. Генерал по этому поводу даже орать устал, — перед глазами стоял ухмыляющийся лысый громила-гонщик в непременной белой майке, чьим голосом и говорил айтишный гений. Мне, кажется, хватило информации. Даже с лихвой.

— Тёма, это Женя Курочкин, как я и сказал. Женя, это мой друг Артём Головин, хотя ты, наверное, и так знаешь. Но по правилам хорошего тона нужно было вас познакомить. Тём, Женя говорил, что хочет жить в Городе, и что может и хочет быть полезным. Только у него с коммуникацией проблемы, ещё похлеще моих, и он с людьми трудно ладит. Я думаю, мы можем заехать к нему в гости, если он пригласит, тортик привезём или пива, что там компьютерные гении предпочитают? Поговорим и решим, сможем ли найти ему хорошее место у нас. Как считаешь?

Реалист во мне довольно кивал, скептик чесал бровь, а фаталист сокрушённо вздыхал: «ну вот, одно к одному! Он тут всё вирусами поперезаражает, а потом его прилетят арестовывать ЦРУ-шники! Или инопланетяне!».

— Ну, если Женя не против — чего бы и не съездить, конечно, — мигом поймал тему Головин. — Ты, Жень, пиво пьёшь?

— Кто ж пива не пьёт? — даже удивилась трубка. — Гиннес пью я, там шарики в банках прикольные. А ещё я трубочки с варёной сгущёнкой люблю. Говорят, ваша Оля-Тося их как-то особенно вкусно готовит. Вот бы попробовать? — казалось, голосом Вина Дизеля снова заговорил октябрёнок.

— А где найти тебя? — Тёма выглядел настороженно-предвкушающим, как на трофейной рыбалке на карпа, уловив едва заметное движение поплавка.

— Я в Зелике живу. Ну, в Зеленограде. Тут прикольно, дома и микрорайоны цифрами обозначены, даже местные теряются иногда. А в новых кварталах вообще никто никого не знает и всем на всех плевать, — поведал он. — Я вам пришлю маршрут и как меня найти. А вы точно приедете одни?

— Слово офицера, — отчеканил Головин. — Я не враг своему здоровью, чтобы устраивать облавы на тайного консультанта Центра информационной безопасности Федеральной службы безопасности Российской Федерации, — раздельно, видимо, для меня, проговорил он.

— Хорошо. Я тогда ждать буду. Только у меня не убрано, я редко гостей встречаю. Никогда, точнее, — смутился снова Торетто. И звонок закончился.

Я открыл было рот, но увидел, как дёрнулась скула у Тёмы, и промолчал. Потом подумал — и выложил на край столешницы два пальца, как в кино про мушкетёров. Головин хмыкнул, и повторил жест.

Мы блудили бы по чёрной дыре — Зеленограду — целый день, если бы на третьем круге не моргнул монитор Раджи и динамики не обратились бы к нам:

— Это я, Женя! — на этот раз голос был Сергея Бурунова. Тёма вытаращился на монитор так, будто там заплясал канкан хор Советской армии. В боа и высоких головных уборах из перьев.

— Тут надо за трансформаторной будкой повернуть, ага, вот здесь. Теперь правее, вдоль дома. Тут в арку налево. Теперь ещё раз налево — и отсюда третий по счёту подъезд. Всё, вы приехали!

— Это точно, — согласился Тёма, кивнув. — Я — сто процентов приехал. Всей крышей. Мало мне одного колдуна было — так вот вам, пожалуйста.

— Не бухти. Нас в гости ждут, — буркнул я. Понимая, что от современных технологий тоже отстал критически.

Мы поднялись на лифте на шестнадцатый этаж, прошли по площадке в дальний закуток, к крайней, угловой, видимо, квартире. Совершенно обычная дверь, обшитая красно-коричневым кожзамом, щелкнула и чуть отошла от косяка. Тёма покосился на меня. Я пожал плечами и потянул ручку на себя. За дверью обнаружился темноватый коридорчик, в которых обычно хранят санки, велосипеды и детские коляски. Совершенно пустой. В конце его была вторая дверь, которая открылась точно так же, но только после того, как Головин закрыл со щелчком первую.

Толщина двери была не меньше ладони. Открылась она самостоятельно. За ней стоял на полусогнутых белый робот, на чёрной лицевой панели которого светился синий смайлик.

Головин приветствовал неожиданного встречающего нецензурно, обозначив удивление словом, характеризующим низкую социальную ответственность. Робот деликатно промолчал.

— Не, это Толик! Он вас проводит, идите за ним, — радостно сообщил Бурунов из невидимых динамиков. И мы пошли за пружинящим на механических ногах Толиком, только что не подволакивая свои, мясо-костные.

Насчёт «не убрано» Женя не соврал. Чистыми тут, пожалуй, были только дорожки следов, по которым ходил Толик. Хотя, в соседней комнате были заметны колеи от робота-пылесоса, правда, пыльные. Наверное, сломался. Или хозяин переделал его во что-то более оригинальное, с чем знакомиться не хотелось совершенно.

В самой дальней комнате, метров тридцати площадью, стоял компьютерный стол во всю стену с кучей больших мониторов. От стола развернулась современного вида инвалидная коляска, в которой сидел тощий бледный белобрысый парень или мужчина, возраста, кажется, любого, от двадцати до сорока.

— П-п-привет! — выговорил он, подняв тонкую, едва ли не прозрачную ладонь.