Червь-4

Глава 13

Был ли у меня хоть какой-то шанс выбраться из-под тяжеленой задницы этого громилы? Конечно! Шанс есть всегда! Но вот как вы его реализуете — всё зависит от вложенной вам в голову родителями программы воспитания. Моя программа, к счастью, была поражена злобным вирусом.

Я вытянул губы трубочкой, завлекая «труперса» поближе к моим губам. Тут, внутри кишок я уже полностью готов к решительному рывку к свободе. О том, что может мне повстречаться в чужом теле, даже думать не хочу. Зачем? Путь я себе нацелил, остальное — ерунда. Хуже уже не будет, а вот прекрасная сторона медали уже маячит перед самым носом. Нужно лишь дотянуться, протянуть язык…

Гнойный воин быстро входит во вкус. Он просовывает меч мне под жилет. Вспотевшей кожей я ощущаю холодное лезвие, медленно тянущееся к моей груди. Срезать повязку, заменяющую мне лифчик, он не стал. Рывком вспорол рубаху и срезал все пуговицы на жилете. Вот так, понадобилась всего одна секунда — и я уже почти голый лежу перед уродливым созданием.

Облизнув свой большой палец, он касается им моего подбородка, а затем тянет его через всё тело до пупка. Медленно, наслаждаясь каждой секундой. И я понимаю, что не оближи он свой палец, сейчас бы на животе вместо блестящей полоски скользких слюней зияла бы кровавая строчка.

— Хороша девка. Стройна!

— Поцелуй меня! — продолжаю вопить я.

— Не торопись. Я люблю, когда всё протекает медленно. Если мы будем торопиться, а это никому сейчас не нужно, твоё тело станет покалеченным, истерзанным. Я не хочу так. Я хочу наслаждаться нежной плотью, усыпанной капельками пота.

И всё же, он не стерпел. Его ладонь обхватывает повязку посередине и сильным рывком сдирает с моей груди. Его пальцы словно бритвы, искромсали ткань на лоскуты. Досталось и моей коже. Между грудями показалась тоненькая полоска крови.

— Не переживай, — говорит он, — толи еще будет.

Уперев кончик лезвия мне в пупок, он встал.

— Дёрнешься — и ты труп. Поняла?

— Поняла? Ты поцелуешь меня?

— Потерпи. Сейчас я покажу тебе кое-что интересное. Уверен, такого ты еще никогда не видела.

Он раздвинул свои ноги. В паховой области у него было что-то похожее на огромные трусы. Огромная гнойная болячка, истёртая со всех сторон прилегающими вплотную соседними элементами доспеха. Всё выглядит очень гармонично. Складывается впечатление, будто искусный мастер трудился над каждым «труперсом» лично, подрезая, вытачивая и подгоняя элементы доспеха прямо на живом теле.

«Труперс» хватается за толстый край защиты паха где-то на уровне мочевого пузыря. И принимается оттягивать. Отрывать от тела, мучительно мыча.

— Как же я ненавижу это делать! — взревел он. — Но ради такого, я готов потерпеть!

Бурление из глотки и чавканье отслаивающейся слизи от гнойной кожи обволакивали меня стремительно. Жара всё усугубляла. Сжигаемый солнцем на мёртвой земле, я начал терять силы. Разум затуманился, перед глазами всё поплыло. Из последних сил я заглянул во влажные глаза «труперса», лишённые зрачков из-за глухого тумана катаракты.

Он не смотрел на меня.

Он замер, и уставился куда-то вдаль.

Скребя землю затылком, я запрокинул голову. Нам на встречу шёл другой «трупеср», из той троицы, что кинулась к Рыжей. Воин шёл неуверенно, чуть прихрамывая. Пустые руки опущены вдоль тела. Голова склонилась и вот-вот подбородок грохнется на грудь. Рот его шевелился, но вместо слов — бульканье.

— Эгон! — крикнул ему сидящий на мне «труперс». — Где остальные? Где вторая девка?

Эгон выглядел очень усталым. Он встал, рухнул плечом на толстый ствол дерева и что-то промычал. Невнятно. Ни я, ни мой новый приятель ничего не разобрали.

— Эгон! — «труперс» встал с меня. Белые глаза наполовину скрылись за окостенелыми веками, словно на них пала тень.

Я хотел воспользоваться моментом — дёрнуться или перекатится, но холодный кончик лезвия по-прежнему упирался мне в живот.

Пока Эгон отдыхал у дерева, звуки борьбы сошли на нет, а вместе с ними и мои надежды на спасение, и дальнейшее путешествие с моей новой рыженькой подругой. Я вытянул правую руку. Вытянул вперёд пальцы… я тянулся… но рукоять моего меча как словно удалялась. Как будто издевалась надо мной. Это всё галюны и бредни моего уставшего разума. Меч вон там, совсем близко, валяется в сухой траве и манит меня осклизким блеском на всю длину огромного лезвия из крови.

— Поцелуй меня! — я нахожу в себе силы. — Поцелуй меня!

Но «труперс» уже не обращает на меня никакого внимания.

— Эгон! Что случилось?

Эгон оторвался от дерева, встал рядом с моим лицом. И вдруг рухнул на колени. Из раскрытого рта к животу потянулись полупрозрачные бурые струйки. Он булькнул. Но булькнул не так привычно, как они это делают во время разговоров. Ему что-то мешало булькать по старинке.

— Эгон?

Перекошенная морда Эгона еще летела к земле, когда я увидел на его спине огромное влажное пятно с торчащими из него тремя стрелами. «Труперс» замертво рухнул возле меня, и в ту же секунду я услышал над собой короткий свист.

Что-то горячее принялось заливать мне ноги. Зловонная жидкость потекла по складкам на штанах, затекла под штанину, дотянулась до пупка. Мне только стояло учуять запах, стоило только понять, что это моча, как «труперс», что так страстно желал меня поиметь, вдруг замычал. Зря он решил мне продемонстрировать свои прелести. Ой как зря.

В ту мелкую щёлку, что появилась между защитными пластинами живота и паха, влетело две стрелы. Над моей головой пронёсся слабый ветерок со свистом. Огромный воин содрогнулся и замычал как животное. В это мычание он не вложил ни капли смысла. Просто, воздух из лёгких выходил сам собой. Он рухнул на меня. Торчащая из глазницы стрела вошла ещё глубже в скисший мозг, когда он древком ударился о землю. Я успел это заметить за секунду до того, как меня скрючило от боли. В туже секунду весь воздух выбило из лёгких, и я принялся мычать так, как секундой ранее мычал этот огромный уродец.

Из меня начала уходить жизнь. Я даже не мог понять, что происходит. В голове все мысли брызнули в разные стороны как бильярдные шары по столу. Тело Инги содрогнулось, я что-то крякнул, а потом открыл рот и увидел огромный кровавый пузырь, надувшийся на моих губах.

Пиздец…

— Инга, ты как?

Возле меня на колени упала Рыжая. Она тяжело дышала, рыжие волосы прилипли к мокрому лицу. Её удивлённый взгляд ничего хорошего не сулил.

— Ты в по… — всё что я смог проговорить.

— Кровь! У тебя кровь. Так, не волнуйся!

Она попытался снять с меня «труперса», но он был слишком тяжёл. Она легла на спину, упёрлась двумя ногами в плечо воина и надавила. Губы побелели, показав мне такие же белые стиснутые зубы, сквозь которые наружу вырвался сдавленный крик.

Гигант двинулся. Тело приподнялось, отлипнув брюхом от меня. Рыжая взвыла еще громче, а её ноги почти выпрямились. Когда Рыжая прекратила орать, «труперс» не упал на спину и не свалился с меня целиком. Уперевшись левым плечом в землю он застыл сбоку от меня, развернувшись грудью к Рыжей. Из глазницы по-прежнему торчит оперённый кончик стрелы, а из мочевого пузыря — два обломанных древка. Могло показаться, что он вот-вот вытащит завалившуюся за спину правую руку и ткнёт мечом Рыжую в живот, но нет. Он замер. Замер навечно, словно посеревшая от пыли и бесконечных дождей статуя в парке. Да и меча не было в его руке. Он торчал из моей груди.

— Инга, я сейчас… — она не стала договаривать, схватилась за болтающийся эфес и выдернула меч.

Из свежей раны потекла кровь. Тёплые ладони Рыжей упали мне на грудь, расплескав кровь в разные стороны. Она нервно закрутила головой, а я медленно начал захлёбываться воздухом и кровью. Что именно было пробито в теле Инги — я не мог разобрать. Точно — лёгкое. Было бы сердце — я бы уже дёргался в быстро остывающих кишках. Да, скорее всего только одно лёгкое, но насквозь. Хреново…

Хреново….

Хреново!

Что делать? ЧТО! БЛЯДЬ! ИНГА!

Прости меня, Инга!

А мне что делать? Достоин я дальнейшей жизни? Я… Я не хочу… Мы умрём вместе…

— Инга! — орёт Рыжая. — Ты слышишь меня? Ты встать сможешь?

Встать? Она серьёзно?

Она вытащила меня из-под тела «труперса», повернула на бок. Струйка крови хлынула из раны и потекла по выпуклой груди, обогнув взбухший от адреналина сосок. Рыжая стянула с себя жилет. Сорвала оба рукава со своей рубахи. Связав их между собой, сделала подобие огромной повязки, которой принялась опоясывать мне грудь. Ткань быстро покраснела. Лучше мне не становилось. Тело содрогалось от кровавого кашля и резких вздохов.

— Вот, попей!

Положив меня на спину, она принялась вливать мне в глотку воду из бурдюка. Я сделал три жадных глотка, от которых тоже лучше мне не стало. Рыжая не останавливалась, вливала в меня, словно хотела утопить! Но это было не так. Лицо её выражало обеспокоенность и страх. Она смахивала пот со лба, нервно убирала надоедливые волоски с бледных щёк и губ. Она нервничала. Рычала и давила на покрасневший от крови узел, что плотно упирался в мою рану.

Но она вдруг резко замолкла. Замолк и я.

Мы услышали бульканье. Множество ртов оживлённо забулькали в лесу. Они обступили нас. И медленно приближались. Мы в ловушке. Нас окружили.

Когда один из приблизившихся «труперсов» при виде нас громко заревел и тут же рванул в нашу сторону, Рыжая успела поднять лук. Успела запустить правую руку за спину. Она не собиралась подрываться или убегать прочь, она продолжала сидеть возле меня на коленях. Женские силуэт двоился в моих глазах, но это не мешало видеть мне, как её пальцы судорожно цеплялись за пустой жаркий воздух. Я хочу крикнуть ей, что колчан опустел, там нет ничего! Но на моих губах снова раздувается кровавый пузырь. Лопается, изрыгнув из себя «пусто». Рыжая швыряет лук, шарит глазами вокруг себя, шарит вокруг меня. Блестящий от пота лоб морщится и ходит волнами. И вдруг замирает, разглаживается. Взгляд за что-то зацепился. Женское тело переваливается через меня, протягивает руку.

«Труперс» подбежал совсем близко. Пару шагов — и нам конец.

Женский крик оглушает меня. Гнев настолько исказил лицо Рыжей, что сейчас её и мать родная не узнает. Скулы вытянулись до ушей, подбородок заточился словно кол, обезумевшие глаза блеснули не хуже линзовых фар дорогущих иномарок.

Рыжая хватает двумя руками мой меч и, выпрямив спину, бросает лезвие в сторону «труперса». Женский вопль не стихает ни на секунду, слюни хлещут изо рта. Она почти попала. Лезвие рассекло воздух у самого паха громилы. Злость и адреналин — это хорошо. Это смертельное сочетание прекрасно работает исключительно в правильной пропорции. Но именно сейчас, именно в эту секунду наивысшей опасности, из-за избытка обоих ингредиентов случился передоз. Рыжая замахнулась с такой силой, что её тело крутануло вместе с мечом. Все допускают ошибки, когда цепляются за жизнь из последних сил.

Воительница только успела поднять голову, только успела взглядом поймать выросшее передней уродливое тело, как в один миг огромный шипастый кулак с гнойными наростами разбил ей лицо.

Она завалилась мне на ноги. Грудь её продолжала надуваться и сдуваться, а вот сознание, судя по всему, отправили в далёкую прогулку.

Сквозь сухие ветки деревьев я всматривался в голубое небо с палящим белым диском. Я уже не чувствовал боли. Не чувствовал жара. Не чувствовал злости или обиды. Мне стало всё равно.

Оставалось только молиться. Так меня учили жильцы нашего города, что беспомощно лежали в своих квартирах придавленные бетонными плитами соседских стен. Мы носили им водичку и слушали их молитвы обращённые к небу. Они плакали и молись. Рыдали, моля о спасении. А мотом замолкали.

Нужно помолиться. Нам всем нужно помолиться…

Какая ирония. Я не знаю ни одной молитвы, но сумел запомнить сотни километров текста льющегося водопадом из колонок моего магнитофона. В голове всплыло четверостишье одной прекрасной песни:

Смотрю я в небо, лёжа на земле,

Немеет тело, пересох мой рот,

Пока лежу, забыт и одинок.

И вдруг раздался знакомый булькающий голос:

— Без слёз издам я свой последний стон!

Он закончил за меня четверостишье, а потом как взревел на весь лес:

— От куда ты знаешь эту песню⁈

Я лишь промычал:

— Дрюня…

Тело Инги вдруг отключилось. Сознание потухло, но не умерло. Где-то глубоко в женском мозге оно продолжало теплиться, пуская по телу лёгкое покалывание. Эти еле заметные уколы я явственно ощущал своим скользким и длинным телом внутри влажных фекалий.

Я замер. Притаился. Если бы у меня были глаза — я бы их закрыл, зажмурился со всей силой, как тот мальчик, что прятался под кроватью в своей разрушенной квартире от парочки мародёров с напрочь выжженными в голове моральными и этическими ценностями. Я боялся разрушить неосязаемую магию защиты от агрессивного окружающего мира. Боялся потерять те зыбкие ощущения лёгкого покалывания.

А потом я взмыл в воздух — в прямом смысле.

Булькающие голоса кричали над моей головой:

— В дом! Несите их домой!

И я поплыл по воздуху. Плыл долго, ощущая то подъёмы, то падения. А затем покой, в который я проваливался сам, не в силах больше сдерживать накрывающих меня одну за другой волну эмоций.

Я не боялся, что больше не открою глаз. Я боялся открыть глаза и увидеть неизбежность мук и страданий обрушившихся на Ингу.

Когда холодный пот уже не в силах был бороться с окутавшим тело Инги жаром, я нашёл в себе последние силы уцепиться за те самые лёгкие покалывания. Выкрутил себя как мокрое полотенце и выдавил в кишки остатки молофьи.

Веки мои закрыты, но даже сквозь них я вижу, как ярка вспышка света раскрылась широким зонтом и вмиг потухла. Так повторилось раз десять, после чего холод пробежался по мои ногам, перекинулся на тело, брызнул в лицо. Я открыл глаза. И тут же их зарыл. Под широким скалистым сводом зародилось облако зелёного тумана. Хватило одной секунды, чтобы оно расползлось до размеров огромного персидского ковра и снова вспыхнуло, ярко осветив пещеру.

Я снова открыл глаза, опустил взгляд. Зелёная вспышка. Мои ступни блестят от пота. Я лежу на бревенчатой кровати вдоль сухой каменной стены. Прохладный воздух сквозит по полу. Всюду жужжат мухи. На мне нет ни одеяла, ни рубахи. На мне нет ничего. Я голый, лежу тут, словно труп в морге перед вскрытием. А возможно, и после. Тут как посмотреть.

«Выпустите меня!» вдруг пронеслось у меня в голове. Но это явно были не мои слова, и даже не мои мысли. Предсмертная агония, вызвавшая в теле Инги галлюцинации? Бред какой-то…

Где-то вдалеке под потолком зародилось новое облако зелёного тумана, быстро разрослось на глазах и взорвалось, осветив всё вокруг. Эти вспышки накладывались друг на друга с такой частотой, что пещера оставалась во мраке буквально на какие-то мгновения. Я мог видеть всё. И мог прекрасно слышать растянутую тонкой струйкой через всю пещеру вонь скисшего болота. В очередной раз я мысленно собирался поблагодарить Бориса за его тренировки, но меня остудили. В прямом смысле.

Плевок холодной воды разлился по всему телу. А затем я ощутил прикосновение. Покрытая убогими струпными наростами ладонь легла мне на живот и потянулась в сторону лобка.

— Я уже и забыл, какая на ощупь молодая кожа. Гладкая. И хрупкая — как фольга.

Говорящий был спокоен, без какой либо агрессии. Булькающий голос успокаивал. Он не стал далеко заходить, сразу убрал руку, чуть я открыл рот.

— Молчи, — сказал он, — не трать слова впустую. Запас у тебя невелик. Ты потеряла много крови, но беспокоиться не стоит. Смерть — лишь вопрос времени. Пару лишних часов я тебе подарил.

На грудь, — а именно на то место, где у меня появилась дыра от меча, что-то легло. Я опустил глаза.

Вспышка зелёного света.

Покрытая гнойными наростами ладонь вытянула большой палец и прижала его к моей ране, покрытой тонким слоем блестящей субстанции. И эта субстанция отлично заменила обычный лейкопластырь.

— Не переживай, заражение крови от моих выделений тебе не грозит. Наоборот! Мой гной продлевает жизнь! Парадокс⁈

Он громко рассмеялся, заполнив пещеру хохотом утопающего.

Я открыл рот, чтобы поблагодарить его за моё спасение, но смог лишь высунуть язык.

— Молчи! — приказал говорящий.

Вспышка зелёного света.

Фигура вскочила на ноги и скрылась в стороне буквально на минуту, а когда вернулась, плеснула на меня холодной воды из ведра.

— У тебя жар. Скоро ты начнёшь бредить, затем впадёшь в кому и умрёшь. У тебя абсцесс легкого. Кивни, если понимаешь, о чём я говорю.

Я кивнул.

— Хорошо. Ты умираешь. Медленно. Хорошо это или плохо — покажут оставшиеся часы твоей жизни. У меня нет антибиотиков, у меня нет ЭВЛ, я даже не могу вылечить тебя от гриппа, если ты, конечно, понимаешь, о чём я говорю.

Я кивнул.

— Очень хорошо. Это просто ОТЛИЧНО! — вдруг взревел он. — Откуда⁈ Откуда ты это знаешь? Откуда ты знаешь слова песни?

Мне было больно говорить. Каждая буква рывками пробивалась через глотку, словно камень из почки.

— Дрюня…

Очередная вспышка зелёного света осветила мужской силуэт, стоявший возле кровати. Одетый в униформу британского солдата прошлой эпохи, он узнавался с первого взгляда. Грязный мундир красного цвета был весь в дырах, сквозь которые можно было видеть толстый доспех из сотни слоев высушенного гноя. Там, где должны быть золотые пуговицы — торчали обрывки нитей. Синие штаны сохранились в лучшем состоянии, но лишь до колен, всё что ниже — болталось длинными лоскутами до самого пола. Его внешний вид не вызывал уважения, скорее — отвращение. Он выглядел хуже Робинзона Крузе в его потрёпанном костюме после первого месяца проживания на острове.

Услышав моё хрипение, Дрюня отпрянул от кровати, поставил ведро у ног.

— Мне не послышалось! — булькающий голос наполнился детской радостью.- Мне не послышалось!

Его лунные глаза крутились без устали в глубоких глазницах.

— Я заинтригован! И я хочу, чтобы ты мне всё рассказала… Но БЛЯДЬ! — он вдруг пнул ногой ведро в глубь пещеры. — Ты не в состоянии это сделать! СУКА!

Он подошёл к кровати, и даже присел на колени. Вытянул руки надо мной. Трясущиеся ладони так и просились потрогать моё тело, обхватить лицо и заглянуть мне в глаза, но он сдерживал себя. Боялся своими действиями ускорить мой уход из жизни. Он наклонил голову. Кривое ухо с тонким слоем серых струпьев подтянулось к моим губам.

— Кто ты? — шепнул Дрюня.

— Червяк… — прохрипел я.