Червь-4

Глава 23

Подолы наших длинных плащей звонко хлестали воздух за нашими спинами всё то время, пока мы мчали на породистых лошадях к своей цели. Трое отчаянных воинов и три резвых скакуна. Мы отправились в дорогу незамедлительно. Тратить время на лишнюю болтовню было непростительным расточительством. Это все понимали. Как все и понимали то, что наше правое дело мы обязаны подкрепить не только своей болтовнёй, но и результатом.

Я слишком мало времени провёл на этой земле, но этого крохотного отрезка хватило с головой, чтобы разобраться в сложившейся реальности современного бытия. Хватило, чтобы меня захлестнул с головой весь тот пиздец, что тут процветает. Было ли раньше на этой земле хуже — этого я не знаю. Я появился здесь при новой власти, и чудом остался в живых.

Как было при Дрюни — мне не ведомо, но перед моими глазами находятся отважные люди, с которыми я остался в живых. С ними мои шансы на жизнь стремятся вверх. С Борисом — вниз. Выбор очевиден. И я уверен, что сделал правильный выбор. Рыжая, Эдгарс, да просто обычные люди на улицах грязных деревень, чьи лица озаряла надежда после того как они слышали имя «Андрей» — вот явная уверенность моего выбора.

Уже покидая дом старика, он предупредил, что в запасе у нас не более пары дней. Сутки прошли с того момента, как люди Бориса забрали всех мужчин. Их отправили в лагерь, для тренировки, а оттуда — на убой. Не больше суток — столько выделили времени на подготовку.

Во чтобы то не стало нам необходимо застать Бориса в своих владениях. Личная встреча — наша главная задача. А сесть на его опустевший трон — сесть жопой в лужу. Власть необходимо вырвать из быстро остывающих ладоней. Кинуть тело к ногам народа как доказательство легитимного перехода власти. Есть и более простой путь — овладеть телом и править, как ни в чём не бывало.

Но во чтобы то не стало нам необходимо успеть. Важно застать Бориса в своих владениях. Уйдут в объявленный крестовый поход «труперсам» — и нас ждём геморрой размером с целый континент. Догони, найди, попробуй убить на глазах у сотни воинов — это станет незабываемым путешествием.

Мы обязаны успеть.

Мы выжимали из кобыл последнее. Огромные облака пыли взмывали к небесам и медленно оседали на зелёных листьях высоких деревьев, тянущимися бесконечным забором вдоль всей дороги. Мы проскакали через весь лес, внутри которого с каждого дерева слетали птицы лишь услышав вдалеке грохот копыт. Мы не сделали ни одной остановки. Насильно убив часть своей души, Эдгарс разрешил нам погубить лошадей. Животные стали жертвой. Малая плата за будущее процветание человечества.

Под копытами снова началась пыльная дорога, когда кобыла Дрюни «сломалась». Тяжёлый воин оказался слишком тяжёлым. Вначале лошадь болезненно зафыркала, а затем её передние ноги заплелись между собой. Они рухнули. С громким ржанием, лошадь упала на дорогу, взметнув в воздух облако пыли, а Дрюня укатился в траву. Было принято решение дальше идти пешком. Дорогу я хорошо запомнил — час пути, не более.

Наших с Рыжей лошадей мы отправили в обратный путь, а вот Дронина так и осталась валяться на дороге. Она не шевелилась. Даже когда мы ушли так далеко, что обернувшись можно было увидеть неподвижную черную точку на дороге между высоких дубов, она и не думала подниматься с земли и куда либо мчаться.

Когда стало понятно, что до Оркестра рукой подать, Рыжая принялась пристально осматривать нас с Дрюней. Огромный мужчина в чёрном плаще до самых пяток его уродливых ботинок из гноя не вызывал в ней никаких вопрос. А вот мой вид её смутил.

— Инга, — сказала Рыжая, — мне придётся забрать твой меч.

Я представил как буду выглядеть со связанными руками и огромным эфесом, торчащим за моей головой. Еще страннее будет, когда встретившая нас стража разглядит в этом эфесе отрубленную человеческую кисть. Рыжая оказалась довольно наблюдательной девочкой.

Я развязал на груди узел между двумя кожаными шнурками, держащие мой плащ, и передал его Дрюне. Развязал на груди кожаные ремни, держащие за спиной ножны, снял их. Когда моя уродливая броня вновь скрылась под саркофагом черного плаща, Рыжая закинула себе за спину ножны с мечом и на груди связала между собой ремешки от них.

— Дрюня, — сказал я, посмотрев на своего друга, — пора сменить лицо.

— Как же я ненавижу это делать!

— Ну а что поделать?

— Может я надвину капюшон на нос?

— Да, и твой подбородок в свете факела поднимет на ноги не только всю охрану, но и разбудит всё поле, усеянное мелкими отрядами из готовых кинуться в бой воинов.

— Ладно…

В мучительном мычании и сотнях проклятьях ко всем, из-за кого нам пришлось проделать этот нелёгкий путь, Дрюня содрал со своего лица тонкий слой засохшего гноя. Драл старательно и усердно. Торопился. Даже просил меня о помощи, но я отказался. Ну его нахуй еще в этом говне ковыряться! Когда он закончил, я протянул ему руку и сказал:

— Держи.

Мне самому было противно держать ЭТО в руках. Одно дело, когда ты за сутки один раз кинешь взгляд на своё плечо, но совсем другое — носить поверх своего лица чужое. Словно видя моё отвращение к срезанному куску плоти с дырочкой для рта и глаз, Дрюня особо не торопился его забирать. Глупо.

— Я ничего не теряю, — сказал я, — а вот тебе еще раз придётся очищать лицо от засохшего говна.

— Точно, бля!

Моя рука опустела, а лицо моего друга кардинально изменилось. Уродливое, с сползающим подбородком, с оплывшими щеками и уголками глаз. Губы кривые, скулы на висках. Мы вынуждены были срочно остановиться. Дрюня закинул голову, а мы с Рыжей по обе стороны прижали пальцами отрезанное лицо к его лицу, чтобы оно не расплывалось как тесто по сковородке, и стояли так до тех пор, пока свежий гной не схватился с кожей и не застыл, зафиксировав на лице Дрюни новое лицо. Откровенно говоря — вышло криво. Очень криво. Как будто инсульт ударил раз десять. Но накрыв лицо тенью от капюшона — все неровности вдруг сгладились.

— Пойдёт, — сказала Рыжая, отойдя от Дрюни на пару шагов. — И стяни плащ плотнее. И ты, Инга! Ваши доспехи никто не должен увидеть! И кстати, вытяни руки…

Пролитое на небо ведро багрового цвета быстро стекало за горизонт. На этой дороге нельзя потеряться. Доброму человеку здесь нечего бояться. Являемся ли мы добром?

Владения, утерянные в прошлом, Дрюня заметил первым. Сотни раскиданных по полю костров освещали окрестности деревни Оркестр не хуже прожекторов. Показался забор вдоль дороги по левую руку. Показались заострённые верхушки частокола, как у карандашей.

— Моё детище, — говорит Дрюня. — До сих пор стоит! Сделан — на века.

— И кого же ты так боялся? — спросил я.

Мне действительно стало интересно, от кого этот детина хотел огородиться.

— Червяк, это очевидно!

— Действительно? А я что-то не догоняю.

— Цыган и монголов! Устраивает ответ?

— Вполне, — я рассмеялся, чем слегка задел Дрюню.

— В отличии от тебя, — Дрюня поравнялся со мной, вытянул руку и принялся на своей ладони что-то чертить пальцем, — я хорошо знаю историю. И хорошо знаю, что мы на этой земле не одни такие. Всегда надо строить забор, да повыше! Никогда не знаешь, какое зло заявится в твой дом.

— Ага, это очень круто. Но ты понимаешь, что сейчас твой забор защищает Оркестр от тебя самого? Ты его возвёл от самого себя.

— Да, есть в твоих словах ирония, Червяк. Ситуация схожа как с теми больными в психушке, которых заворачивают в смирительную рубаху, чтобы они сами себе не навредили.

— Схожа. А ты не догадался сделать секретный проход в заборе?

— Нет. Любой секретный проход в заборе — брешь, из которой рано или поздно ливанёт говно.

— Заткнитесь, — шикнула Рыжая.

Всё это время она плелась за нами, молча слушая наш спор.

— Расступитесь!

Зафырчав, Рыжая бестия вклинилась между нами. Распихала руками и вышла вперёд. Наглая баба, но хороша собой. Ей всё простительно.

— Ни слова, — сказала она, — мы рядом с воротами.

Я опускаю голову и смотрю как брошенный на пыльную дорогу свет от сотни костров чётко очерчивал у моих ног кривые булыжники, клокочущие тени от высокой травы и великолепно подсвечивал нашу с Дрюней обувь, как на витрине модного бутика, под тучей ламп. Плащ скрывал тело, но вот наши ступни, поросшие высохшей коркой наших выделений, мог увидеть любой желающий. Сонная охрана, конечно, может опустить глаза, даже присмотреться, но эти бездари даже не поймут, что к чему. У них самих вымазанная в навозе обувь выглядит куда хуже. Так что, беспокоиться нам не о чем.

Я смотрю на дорогу и вижу, как запыленные кожаные ботинки Рыжей резко замерли. Из-под козырька капюшона мне видны её ноги до самого зада, не выше. Напротив ботинок Рыжей встаёт другая пара ботинок вымазанная навозом. Тени от наших тел крутились по земле как часовая стрелка.

Охранник перекинул факел в другую руку и, набравшись смелости, спросил:

— Вы кто такие⁈

Спросил угрожающе, но сыкливость чувствовалась в его голосе. Скинь мы с Дрюней плащи — и парнишка бы обосрался на месте. Вся его смелость подкреплялась сотней солдат, сидящих на поле в окружении уютных костров. Воздух заметно отяжелел от запаха густого пота, гонимым со всей округи лёгким ветерком и напряжения, натянутого тонким целлофаном над полем.

— Я Осси, — представилась Рыжая сонному стражу, — из отряда «кожагонов»…

— Тебя я знаю, — неуважительно шлёпнул губами охранник, — А эти кто?

— Не твоё дело, — выпалила Рыжая.

Стражник уже хотел разинуть пасть от наглости нашей девицы, но Дрюня вдруг шагнул ему навстречу. В повисшей тишине можно было услышать наше дыхание и шуршание кожаного доспеха, когда охранник отступил.

— Ладно-ладно, — сказал он, — я понял. Мне приказано каждого проверять. И каждого досматривать. Уж извините, правила для всех одни.

— Ты никого не будешь проверять, а тем более досматривать!

Я приподнял голову. Накинутый почти до самого носа капюшон скрыл от моих глаз лицо стража, но я увидел, как от злости трясся подбородок Рыжей. Вместо ладоней — кулаки. Даже её стойка — сжатой пружины — говорила о полной готовности к бою. Только ради чего?

Я опустил голову и вдруг почувствовал, как меня схватили за плечо и поволокли вперёд, как будто я провинившийся школьник.

— Я сама тебе всё покажу, — сказала Рыжая стражу. — Смотри.

Капюшон слетел с моей головы.

Совсем юный стражник с синяками под глазами и бледной кожей глянул на меня сквозь муть дрёмы. Приподнял факел выше.

— Кто это?

— А ты разве не слышал? Это Инга.

Глаза паренька округлились. Он шагнул мне на встречу.

— И вправду! А что… что с её лицом… что с её глазами?

— Нам пришлось хорошенько отдубасить эту сучку, — Рыжая повернулась к Дрюне. — Да, Рудх?

Осси ждала реакции от нашего огромного друга. Тот вначале не понял, что происходит, но быстро допёр. Кивнул головой и издал жуткий смех.

Факел в руке охранника проплыл в сторону Дрюни. И лучше бы на его лицо не падало никакого света! Его лучше вообще не видеть! Оплывшая, без эмоций, уродливая и абсолютно отталкивающая физиономия уставилась на охранника.

— Ему плохо? — процедил парнишка на ухо Рыжей.

— Да. Ему крепко досталось. Инга — резвая девка. Вдвоем еле справились.

— Понимаю. Ладно, вы к Борису?

— Да.

— Он у себя. Проходите.

Когда нам открыли ворота, и мы вошли внутрь Оркестра, Дрюня набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

— Наконец-то, — выдохнул он, — я дома.

Мы сразу же ушли в тень забора, подальше от лишних глаз. Встав напротив глухой стены двухэтажного дома Рыжая развязала мне руки и вернула меч. Скинув плащ и вешая ножны на спину, я не спускал глаз со своего друга. Он напомнил мне ребёнка, впервые попавшего в зоопарк. Его белые глаза цеплялись за каждый дом, за каждую дверь и окно, в котором горела свеча. Он крутился вокруг себя, пристально рассматривая всё, что можно было разглядеть в ночи. Маленький мальчик в магазине конфет. Подросток, открывший журнал с голыми тётками. Дрюня был перевозбуждён куда сильнее.

— Червяк, — сказал Дрюня, — охранник сказал, что он у себя. Это где?

Пробуя дотянуться до рукояти меча за спиной, я ответил:

— Штаб-квартира «кожагонов». Скорее всего там.

А когда мы подошли к той самой штаб-квартире, Дрюня почти проорал на всю улицу:

— Блядь! Это моя квартира! — но вовремя заткнулся. — Эти ублюдки обосновались в моём доме!

— А ты на что рассчитывал? — я встал на против друга. — Они должны были опечатать твои хоромы и ждать твоего возвращения?

— Заработанное честным путём всегда останется с тобой, — Дрюня излагал свои мысли как нудный философ. — Мне даже забирать ничего не придётся, всё вернётся само.

Изнутри окна были наглухо закрыты плотными шторами, за которыми наши глаза с трудом улавливали тусклое сияние от нескольких десятков свечей. Был ли кто внутри — не определить.

Дрюня тут же обнажил меч и прошипел:

— Я убью всех, кто окажется внутри!

Я и Рыжая последовали примеру нашего друга и тоже выхватили мечи.

— Давай только без лишнего шума, — сказал я.

Дрюня хотел пропустить мимо ушей мои слова, но что-то в его голове высекло искру рассудка, от которой разгорелось пламя разума. В согласие моих слов он кивнул мне, и, как и договаривались, в дом мы вошли тихо, без лишнего шума и криков. Медленно отварили дверь. Дрюня заглянул в появившуюся щёлку.

Без лишних слов он махнул нам рукой, мол заходите, всё чисто. И мы вошли. Следом.

Внутри царила тишина, изредка нарушаемая потрескиванием поленьев в камине. Некогда увеселительное заведение, в котором ранее народ кутил на всю катушку, опустело, превратившись в скучный зал. Столы сдвинули вдоль стены, за барной стойкой никого. Не было кружек с кисшим бухлом, не было гвалта от рвущихся глоток пьяной аудитории. Был лишь горящий камин и огромное кресло напротив него. Кто сидит в кресле — мы не видим, повёрнуто к нам спинкой. Я лишь углядел мужскую руку с упёртым локтем в подлокотник и свободно плавающей ладонью по воздуху. Сидящий в кресле словно слушал беззвучную музыку. Я бы мог предположить, что он сидит в наушниках, но это невозможно.

Выставив уродливый меч перед лицом, Дрюня напористо двинул в сторону кресла.

Шаг.

Два.

Три.

Вдруг из-за кресла раздался хриплый мужской голос:

— Борис, это ты?

Дрюня замахнулся. И на мои уши обрушился женский крик. Никогда не слышал, чтоб так громко орала Рыжая.

— Нет! — завопила она.

Дрюня ударил, но крик сумел остановить лезвие у самой спинки кресла, в паре сантиметров от головы сидящего.

Секундная замешка. Кресло рухнуло набок. Сидящий резво перекатился в бок и ловко вскочил на ноги. Только стоял он далеко не ровно. Его ноги тряслись; глубокие раны, оставленные волчьими клыками, быстро не заживают. В руках он сжимал уродливый меч, такой же как у Дрюни и такой же, как и у Рыжей. Мужчина был полностью готов к сражению, только не к тому, что могло вот-вот случиться, а к более глобальному. Толстый кожаный доспех и висевший на груди ремень с подсумками, внутри которых, скорее всего, та самая жидкость для разжижения кожи «труперсов», говорили о его готовности к бойне. Этот пожилой мужчина был полностью готов к крестовому походу.

— Осси! — прохрипел мужчина.

Это оказался тот самый мужчина, что так сильно любит играть на губной гормоне.

— Дэр! — Рыжая вскинула руки, словно пыталась успокоить мужчину как какую-то дворовую собаку, — что ты здесь делаешь?

— Что я здесь делаю? — удивлённо выпалил Дэр. — Я хотел бы задать тебе тот же вопрос!

Но мужчина не стал дожидаться ответа. Он перевёл взгляд на Дрюню, чьё лицо можно было разглядеть без особых усилий в мягком свете свечей.

— Рудх… — протянул Мужчина, — Ты жив? Но… как…

Ошарашенный увиденным, старик попятился. Опустил меч, сделал пару шагов к стене и замер. Его взгляд был прикован к Дрюне. Он не верил своим глазам, не верил своему мозгу, рисовавшему у него в голове странную картинку его старого друга. И вот тот человек с картинки разительно отличался от старого друга. Лицо старика кривилось от мучительных дум, да еще этот тусклый свет от свечей. Мне доставляло удовольствие смотреть на его тягостные раздумья. Сейчас будет сюрприз для него.

— Рудх… — прохрипел старик, собравшись с силами. — Это точно ты?

Он вдруг вскинул меч и направил кончик лезвия точно в лицо своему другу. Тут он мог не сомневаться, лицо точно принадлежало его другу.

— Что… что с тобой? Ты же погиб! Ты… ты не вернулся! Борис сказал, что ты погиб!

— Как видишь, я жив! — побулькал Дрюня, а потом залился жутким смехом.

— Осси! — Старик был непросто растерян, он был потерян, вот-вот и сердце выпрыгнет из груди. — Что тут происходит?

— Просто скажи мне, где найти Бориса. И мы уйдём.

Ладони Рыжей продолжали висеть в воздухе, показывая старику, что она никакой угрозы для него не представляет. Я даже смог заметить её медленные, с трудом уловимые движения в сторону старика. Она словно парила по воздуху. Незаметно и тихо. Чуть заметнее сквозняка.

— Бориса? З… Зачем? Зачем он вам⁈

А когда сквозняк стал заметным, старик вдруг завопил:

— Стоять! Всем стоять!

Бешенные глаза прыгали то на Рыжую, то на Дрюну. Он старался держать их обоих на безопасной дистанции, даже угрожал мечом. А потом, во всей этой безумной суете, он сумел разглядеть меня:

— Инга? Это ты?

— Да, — ответил я.

— Но ты же… ты мертва! Вы все мертвы!

— Нет! — кричу я. — Мы живы! Борис тебя обманул! Скажи нам, где мы можем его найти?

Старик вдруг рассмеялся. Его тело затряслось, меч в руках заходил ходуном.

— Глупая девчонка, ты вздумала меня обманывать? Я вижу твои глаза, а кожа твоя как у мертвеца. Я боюсь даже вообразить, что ты прячешь под своим непроглядным плащом. А ты, — кончик меча он снова нацелил в лицо Дрюни, — голос Рудха я узнаю из тысячи. Я не знаю кто вы, но вам…

— Меня уже достал этот цирк, — зарычал Дрюня и скинул капюшон.

Продолжая целиться в старика мечом, Дрюня схватился за выступающий на подбородке кончик срезанной кожи, сжал двумя пальцами и грубо отодрал. Его собственный гной был крепче клея-момента в сотни раз. На обнажившемся лице Дрюни остались куски рваной плоти. Но они быстро отпали, когда свежий гной начал обильно заливать уродливое лицо, застывать, и превращаться в боевую маску.

— Андрей, — прохрипел старик, — ты жив…

— Как видишь!

— Осси… — старик сделал пару шагов назад и замер, уткнувшись спиной в стену, — ты их привела сюда?

Рыжая не стала оправдываться или увиливать. Она холоднокровно выложила всю правду на стол:

— Да, я их привела сюда.

— Зачем?

— Нам нужен Борис.

— Для чего…

Дрюня шагнул к нему на встречу и процедил сквозь зубы:

— Ты задаёшь тупые вопросы!

На удивление мой друган сохранял титаническое спокойствие. Сражаться со стариком у него не было никакого желания. Он опустил меч и шагнул назад. Все здесь присутствующие пытались держать ситуацию под контролем, все чувствовали красные линии, за которые, пока, никто не хотел переступать.

— Скажи мне, где Борис, — Дрюня не отрывал глаз от мужика, — и я оставлю тебя в живых.

И снова гробовая тишина. Мне хотелось насладиться спокойствием. Хотелось плюхнуться в него с головой, укутаться и больше ни о чём не волноваться. Но, видимо — не суждено.

Ни минуты покоя.

Тишину нарушил хрипловатый смешок старика, стряхнувший с себя какой-либо испуг, и плотно обернувшийся в одеяло бесстрашия. Ничего хорошего это не сулит.