Дубль два

Глава 13 Истории, теории и практики

На улице почти стемнело. Ветерок шевелил ветви стоявшей напротив ёлки, что была выше соседней пятиэтажки. Стало ощутимо свежее — не прохладно, а именно свежо: дышалось свободнее, легче. Или это из-за того, что я больше не летел, наплевав на знаки и светофоры, по чужому городу, и за спиной у меня не умирали сестра и племянник?

Форд стоял там, где и был брошен при поспешном, экстренном, я бы сказал, десантировании. Торча правым передним углом морды в кустах. С приоткрытой задней правой дверью. Но и колёса, и барахло внутри были, вроде бы, на своих местах. Хороший район тут, тихий. Там, где была квартира, что мы купили с бывшей, в машине к этому времени не осталось бы, наверное, даже сидений. Если бы осталась она сама целиком.

— Переставить бы, нехорошо стоит, — по достоинству оценил мастерство моей парковки Мастер, — нам как раз до кафе надо. Пешком тут метров двести. Ну, объедем, не страшно.

И уверенно сел на переднее сидение, отчего Форд только вздохнул и будто прижался к земле, сразу заметно потеряв в дорожном просвете. Я обошёл машину, сел и запустил двигатель.

— Окна открывай. Заразы у тебя тут полно. Третий ранг работал, не меньше. Тем, кто слабее, столько спор не захватить. Ты продолжаешь удивлять, Странник. Не обманул Виталька. Эй, чего делаешь-то⁈ Руля выверни — бампер оторвёшь! — воскликнул он вдруг.

Я молча выкрутил руль вправо, чтобы съехать с бордюра осторожнее, не оставив на нём половину морды. Не подумал, точно.

Седой Мастер молча тыкал пальцем, куда именно нужно было поворачивать, разуверившись, видимо, в моих умственных способностях. Мы выехали на Советскую, повернули налево, пропустив автобус, бело-зелёный ЛиАЗ, облепленный какой-то пыльной рекламой. Подождали, пока он высадит и заберёт пассажиров на остановке. Ни он, ни мы теперь никуда не торопились. Было время прочитать даже название на павильоне: «Редакция газеты 'Брянский рабочий». Проехали за решительно никуда не спешившим автобусом вдоль каких-то спортплощадок или стадиона с правой стороны, который сменился аккуратным симпатичным сквериком, где каждое дерево стояло в нарядном белом сапоге, выкрашенное извёсткой на одной высоте, по-военному. С левой стороны показался очередной «Магнит», облицованный глянцевыми бежевыми керамогранитными плитками. Шарукан махнул влево, а на мой вопросительный взгляд по поводу знака «движение запрещено», белого кружка с красным кантиком, только нетерпеливо повторил жест. Я пожал плечами и поехал — ему явно виднее, я тут вообще в первый раз. На следующем перекрёстке тоже свернули налево.

— Вон там вставай, — слова прозвучали неожиданно, я чуть не вздрогнул. Отвлёкся, разглядывая новый для себя город, где чередовались двух- и пятиэтажные здания, а высокие, новые, казалось, были где-то далеко. Поэтому первая попавшаяся пятнадцатитажка зачаровала, как будто я только что из лесу выбрался.

Место, куда указал Мастер, оказалось парковкой возле странной постройки. Между двух острых углов фасада, выходящих на улицу, над полукруглым крыльцом висела вверх ногами половина стеклянной воронки. Или конуса. Короче, какой-то остроконечный стеклянный колпак, уходивший в небо, светился изнутри. За ним сидели люди, и свободных столов, кажется, не было. На парковке нашлось одно место как раз за столбом — там я Форда и остановил.

По лестнице поднимался за Шаруканом. Тот шёл, будто к себе домой, лёгкой и вальяжной походкой. Кривоватые мощные ноги несли его кубическое туловище гордо и уверенно. Стеклянная дверь распахнулась, стоило ему подняться на последнюю ступеньку, и здоровенный, под два метра ростом, амбал в чёрном костюме вежливо придержал её, склонив голову. Я шёл вслед за Мастером, решив ничему не удивляться.

— Шарукан Исмаилович, добрый вечер! А чего ж не позвонили, не предупредили? — за стойкой стояла девушка-метрдотель, или как они правильно называются. Такой только дорогие вещи рекламировать или в кино сниматься — длинные прямые светлые волосы, лучистые серые глаза и черты лица, как у какой-то актрисы, что давно олицетворяла услуги одного из мобильных операторов.

— Да просто мимо проезжали, Нина, решил заскочить. Найдётся местечко? — спросил он.

— Конечно. Вы вдвоём? — уточнила она. Будто я просто так за этим мужиком зашёл, дверью ошибся.

— Да. Мы часа на два-три. Где-нибудь потише бы.

— Пойдёмте, пожалуйста, — Нина вышла из-за стойки, и я понял, что насчёт кино был прав. С такой фигурой там самое место, пожалуй.

Мы поднялись по лестнице, миновав второй этаж, и свернули в коридор на высоте второго с половиной. Странная архитектура, но высота потолка тут точно была вдвое ниже, чем на первых двух. Блондинка проводила нас к дальней двери по правую руку, открыла её и включила свет, щёлкнув клавишей на стене рядом. Комнатка была метров двенадцать, три на четыре. Когда торгуешь вагонкой и блок-хаусом — быстро учишься на глазок определять ходовые размеры. В глубине стоял угловой диван, перед ним — стол, за которым, пожалуй, человек пять-шесть уселось бы легко, не мешая друг другу. На стене висела здоровенная плазма, занимая, наверное, больше половины площади. Бордовая венецианская штукатурка стен подсвечивалась диодными лентами и лампами на блестящих кронштейнах, висевших под потолком в каком-то строгом завораживающем геометрическом порядке. Тени на полу и потолке пересекались, словно ветви таинственного дерева. На столе теней не было вовсе — свет тут явно со знанием дела ставили.

— Когда будете готовы сделать заказ — позвоните, как всегда. Приятного вечера, — девушка вышла, а я ещё некоторое время смотрел на закрывшуюся за ней дверь. На уровне наиболее выдающихся изгибов стройного тела.

— Здрав будь, Странник, — Мастер будто продолжил разговор с того самого места, на котором сам и прервал его шуткой не так давно. — Чем смогу — помогу. В чём беда твоя?

Я уселся за стол по правую руку от него, лицом к двери. На экране продолжали показывать какой-то северный водопад: жемчужные брызги разлетались над чёрными камнями. Вода падала с мшистой скалы, поросшей по краям кедровым стлаником. Судя по логотипу в правом верхнем углу — это был мой любимый телеканал: «Моя Сибирь». Его можно было смотреть бесконечно. Но Мастер ждал ответа.

— Меня зовут Ярослав Змеев. Вчера я познакомился с подмосковным Хранителем. Сегодня — с Древом. И тамошним Мастером, Вашим коллегой, — дальше пока не придумывалось, и я потянулся к меню, чтобы собраться с мыслями. Хоть с какими-нибудь.

— Рад встрече, Ярослав. Меня зовут Шарукан, как ты слышал. Я последний Мастер в нашей области, — при этих словах он нахмурился, но не сердито, а как-то… Сложно объяснить, но казалось, будто лицо его стало каменным, как у памятника. Словно подтверждая то, что он принял свою судьбу такой, какой бы она была.

— Виталий сказал, что дело у тебя в наших краях. Судя по тому, что направили тебя в день инициации — важное. Я помогу тебе, Странник, как велит мой долг. Рассказывай. Хотя, давай сперва закажем чего-нибудь — за едой беседа легче. Тут хорошо кормят, и поят тоже неплохо. Машину здесь оставишь, нам три минуты до дому.

Голод, казалось, рухнул на меня в то самое время, когда Мастер завёл речь о еде. «Останкинские» пельмени — вещь питательная, конечно. Но с момента нашей встречи с ними прошло уже прилично времени и случилось много всякого. Да и не приучен я спорить со старшими.

Кормили и вправду очень вкусно, и порции были не столичного формата. Скорее, какой-то гостеприимно-восточный формат, хотя блюда вполне европейские. Шарукан рассказал, что ресторан раньше был его, но он подарил его на свадьбу зятю. И пошутил, что это была очень выгодная инвестиция — теперь в любое время бесплатно кормят.

— А Шарукан — татарское имя? — поинтересовался я, переходя к горячему.

— Мой народ — кыпчаки. Он старше татар. На Руси звали половцами. Западнее — кунами или куманами. Недавно интересную научную работу читал — этнографы, антропологи и филологи пришли к выводу, что куманы и команчи — в родстве. Теперь осталось понять, как на другой континент перебрались.

Мастер ел с аппетитом, а говорил с восточным, непроницаемым, выражением лица, и не было понятно — шутит или нет. Но после «кино» от Дуба, на котором было видно, как опускался и поднимался уровень Мирового океана, обнажая и снова пряча в глубине «мостики» между континентами, я вполне допускал такую возможность.

Кроме подземного «Дома быта» и ресторана, который теперь был уже не его, а зятя, у Мастера была в городе сеть апартаментов, что редко пустовали летом, пара автосервисов, кафе и торговых точек на рынках, продуктовых и вещевых. И большая семья, даже по восточным меркам. За то время, что он был Мастером, он четырежды виделся с Хранителем. В первый раз — как раз до войны. Мировой. Первой. Поняв, что нынешний собеседник будет чуть помладше дяди Мити, я тут же отбросил все сомнения о его семье, возникшие было при упоминании десятков детей и внуков.

Я коротко рассказал о себе — и как докатился до жизни такой в целом, и до Белых Берегов в частности. Про сестру. Про иноков и старца. Про Зураба и Натана.

По широким скулах и нижней челюсти Шарукана ходили желваки, крупные и твёрдые на вид, как и всё его лицо, будто высеченное из гранита. Или песчаника. После истории о родителях он молча разлил по стопкам что-то прозрачное из графина, и мы выпили, не чокаясь. Пахло виноградом и какими-то ягодами. На словах про то, как сгорел в топке бани чёрный паразит, а последний его отросток вспыхнул и стал пеплом — что-то проговорил по-своему и хлопнул меня по плечу. После рассказа про то, как в ведре сгорело дотла то, что убивало Павлика, поднял трубку, по которой заказывал еду, и потребовал ещё один графин.

— Неплохо для одного дня, Ярослав, очень неплохо. Но, если я правильно понимаю, путь твой только начинается. Говори, что надумал? — спросил он после рассказа о том, как дорога привела нас к нему в полуподвал.

— Куда ехать — я знаю. Кого искать — тоже. Где — наверняка разберусь на месте, — я говорил медленно, глядя на экран, где показывали бескрайние просторы тайги, снятые с квадрокоптера. Крайне умиротворяющее зрелище. И своевременное. Но раньше я никогда не вглядывался в деревья, казавшиеся одинаковыми, с таким вниманием. И не пытался найти среди них одно, что было бы значительно больше прочих.

— Есть шансы, вполне себе реальные, что меня будут искать. И мне совсем не хочется, чтоб нашли. В Белых Берегах осталась куча ниток, что ко мне тянутся. И пауков, что на них сидят, — Шарукан кивал, будто подбадривая, поощряя говорить дальше.

— Алисину квартиру надо продать. Бизнес, а точнее товарные запасы — тоже. Форда надо менять, — тут я даже вздохнул. Старый друг был привычным и родным, нас многое связывало. Но, судя по словам Мастера, никто не дал бы гарантии, что невесомая и невидимая глазу семечка-спора не путешествует до сих пор где-то в недрах системы вентиляции и кондиционирования. И после химчистки, мойки и замены фильтров такая гарантия тоже не появится.

— Это несложно. Когда к отцу Сергию собираешься, — старый Мастер назвал Хранителя старым именем.

— Завтра, чего ждать-то? Если я правильно понял просьбу Дуба — медлить нельзя. Вряд ли я ещё какую-то родню по дороге встречу, чтоб поменять один день на две жизни, — я пожал плечами.

— Ты правильно всё сделал, Ярослав. А случайности, — начал он.

— … неслучайны, — подхватил я. Шарукан по-доброму, светло улыбнулся и подставил мне правую ладонь. По которой я и хлопнул.

Ночью мне снился странный сон. И он вряд ли был связан с ягодно-виноградным напитком — выходили мы из ресторана, кажется, ещё свежее, чем входили в него. Почему-то казалось, что дело было в глотке отвара из старого зелёного термоса.

Холодно. Сыро. Поздняя осень.

Странная легковая машина, серая, древняя на вид, ехала по просёлочной дороге, старательно объезжая лужи и просто ямы, без воды. За ней, бодро проваливаясь в те самые выбоины, поднимая тучи холодных грязных брызг, прыгал тентованный грузовик. С чёрными крестами на борту и двери.

Легковая остановилась, открыв двери странно, задом наперёд. Из неё по очереди выбрались три фигуры. В блестящих кожаных плащах. Начищенных сапогах. И фуражках с высокими тульями, на которых распахивал крылья орёл. И со сдвоенными молниями на петлицах. Грузовик остановился позади, оттуда посыпались солдаты в полевой форме, без плащей. Троица подошла ближе к высокой кривоватой осине, что росла прямо возле обочины. На стволе дерева белел участок со снятой корой. Там что-то было начерчено, но что именно — отсюда не разглядеть. Обсуждая что-то громко, срываясь на крик, офицеры были заняты общением и собравшей на себе всё внимание картинкой на дереве. Поэтому не обратили внимания на ветер, что поднялся листве. И на ветку, что сломал сильный порыв. Падая аккурат между ними, она едва коснулась их лиц чудом сохранившимися на ней листьями. На землю одновременно упала и ветвь, и три офицера СС. Направленные в эти края личным приказом барона Филиппа фон Лютцельбурга, руководителя отдела ботаники Аненербе. Общества по изучению истории и наследия предков, как убедительно говорили его создатели. На листе с текстом приказа стояла виза Во́льфрама Зиверса, генерального секретаря этой организации.

Бойцы высадили в окружающий лес почти все патроны, прежде чем подобраться к телам офицеров. Один, кажется, ещё шевелился. Обратно машины, легковая и грузовая, ехали, не обращая на дорогу и рельеф ни малейшего внимания, под панические крики водителей и пассажиров.

На следующий день из рычавших грузовиков, замерших чёрным кольцом вокруг деревни, которых понаехало видимо-невидимо, выскакивали солдаты с ничего не выражавшими лицами. И точно такими же эмблемами на кокардах. Только на эмблемах не было кожи и мышц — только черепа и скрещенные кости под ними. Больше трёх сотен жителей этой и ближайших деревень были расстреляны ими в тот день. Из пулемётов. Патронов никто не считал. Леса прочёсывали остаток осени и половину зимы. А когда сошёл снег — сожгли деревню дотла, вместе с ближним лесом. Далеко, в нескольких километрах от чёрного пепелища, скорбно опали едва появившиеся листья на старой Осине. Дерево оплакивало погибших родичей. Под ним стоял на коленях с непокрытой головой небритый мужчина в ватнике, с густой проседью в тёмно-русых волосах. Из-под больших очков с сильными линзами текли слёзы.

Просыпаться было физически больно. Казалось, за ночь меня всего свело судорогой, и теперь для того, чтобы принять любую другую позу, нужно было сперва долго разминать окаменевшие мышцы. За этим занятием меня и застал Шарукан, зашедший в комнату без стука.

— Громкие сны ты смотришь, Странник. Павлика разбудил, — говорил, вроде, неодобрительно, но мне почуялась тревога в его глазах.

— Деревня… сожгли… эсэсовцы, — еле слышно просипел я. Видимо, голосовые связки тоже надо было как-то размять сперва.

— Про Хацунь, значит… Так и подумал я. Павлик видел страх и много боли. А ещё тоску, страшную, неизбывную, нечеловеческую. Правду, знать, говорят, с того времени и пошла на спад сила нашего Дерева. Последнего в этих краях, — грусть в голосе Мастера тоже была острой, ощутимой почти физически.

— Как… Павлик… — наверное, Шарукан больше угадал, чем услышал. Потому что понять тот хрип и скрежет, что выходил из горла, я бы и сам не смог.

— Первая Речь. Начальная, родовая, элементарная. Детям она доступна с рождения, даже раньше. Потом забывают, когда переучиваются словами говорить, а не мыслями. Родители их не понимают — а объясняться-то как-то надо?

Интересно. Но очень похоже на правду. Я в детях, конечно, специалист не то, чтобы небольшой, а, скорее, никакой вовсе, но почему-то мне показалось, что Мастер прав.

— Хорош лежать, весь день проспишь. Поднимайся, пойдём. Твои-то завтракают уже, — нетерпеливо махнул рукой Мастер. И тут же не по возрасту быстро прыгнул вперёд. Потому что я, стоило опустить ноги и подняться, тут же «поплыл» в сторону.

— Всё забываю, что ты недавно… — непонятно проворчал Шарукан, подхватив меня подмышки и усадив обратно.

Его пальцы пробежали по голове и плечам, будто наступая на какие-то нужные и правильные следы, указывая дорогу, по которой тут же побежала кровь в «забитые» до этого времени мышцы. Хотя, помня про размер его ладоней — скорее, не следы указывая, а прокладывая новую шестиполосную магистраль. Миллионы иголочек впились в верхнюю часть туловища и голову, будто в муравейник упал. Но в какой-то детский, щадящий — места укусов не жгло, и проходили они быстро. На ниве мануальной терапии потомок древних кыпчаков в столице наверняка бы поднялся в заоблачные финансовые выси в два счёта. Вот только это явно было ему незачем.

К столу, накрытому в соседней комнате, я вышел на своих ногах вполне уверенно, заглянув по пути в соответствующие времени и графику места. Меня ждала Алиса с Павликом, развалившемся в каком-то модном детском полулежачем кресле такой высоты, что он словно тоже восседал за завтраком наравне со всеми. И смотрел он больше на Венеру, жену Мастера. Судя по его заинтересованной мордочке, она что-то рассказывала ему. Не вслух.

— Доброе утро, — голос сестры сегодня звучал гораздо лучше. Он в принципе звучал, а не скрипел, плакал или чуть слышно шелестел, как вчера.

— Доброе, сестрёнка, — махнул я рукой, садясь рядом. А сам попробовал «потянуться» мыслями к племяннику. Хотя бы какими-то совсем простыми. Что там детям говорят? «Утю-тю-тю-тю»?

Вздрогнули одновременно и он, и Венера. Павлик закрутил головой, будто пытаясь найти источник звука, и зашлёпал губами, вытянув их трубочкой. Повторяя «Тю! Тю!».

— Громко очень. Но для первого раза сгодится, — улыбнулась мне жена Мастера. — Много Яри вложил в мысли, тебя, наверное, и дома услышали бы сейчас.

И тут же досадливо поморщилась. Видимо, поняв, что дома меня слушать некому. У меня и дома-то нет.

— А как определять, сколько Яри и когда требуется? — спросил я, двигая к себе чашку. Судя по запаху — там был кофе, свежий, крепкий и горячий.

— Это как ходить или на велосипеде ездить. Или дышать. Сам понимаешь, когда нужно больше вдохнуть, а когда чуть-чуть. Не знаю, как объяснить, — сочувственно развела она руками.

В это время зашёл Шарукан, с какими-то документами в руках.

— Ну что, давайте знакомиться! — бодро начал он, раскладывая книжечки перед собой.

— Итак, Станислав Пчёлкин, город Вязьма, двадцати восьми лет от роду, — прочитал он, дальнозорко прищурясь, в первой, и протянул её мне.

Я посмотрел на собственную фотографию, ту самую, страшнее которой только её ксерокопия. Не знаю, как профильным специалистам-криминалистам, но мне паспорт показался вполне себе настоящим. Даже подпись была такая же дебильная, как и в моём. Вернее, совершенно идентичная.

Алиса фыркнула. Я поднял на неё глаза и тоже улыбнулся. Она сейчас была очень похожа на батю — он когда смеялся, то так же нос морщил. Я тоже.

— Чего смешного? — исключительно для порядку спросил у сестры.

— Стасик Пчёлкин! Как будто из «Ералаша», — рассмеялась она уже по-настоящему.

— Погоди, сейчас твои почитаем. Будешь Зина Корзинкина, — пробурчал я, но не выдержал и тоже разулыбался.

— Пчёлкина Елизавета, та же Вязьма, но двадцать лет, — красная книжечка, ловко пущенная огромной ладонью, остановилась аккурат возле её рук. А Алиса совершенно по-детски показала мне язык. Ну точно, натуральный «Ералаш».

— Вот права, держи, — мне достался розовый пластиковый прямоугольник с теми же именем и фамилией. Только категорий открыто было три. Как удачно — всегда мечтал научиться на мотоцикле ездить.

— Вот охотничий билет, — коричневая книжечка легла рядом.

— А у меня же не было? — растерянно спросил я Мастера.

— А у Стасика — есть! Что за мужик такой вообще, без охотничьего билета? — даже удивился, кажется, Шарукан. Я на всякий случай не стал спорить, только уточнил:

— И стрелять я не умею.

— Это отец Сергий подучит. Он хоть одно время во Христовом воинстве и состоял, но стреляет отменно. И не только, — при этих словах Мастер сконфуженно шмыгнул носом и потёр левую скулу тыльной стороной ладони. Так. Видимо, местный Хранитель — правша.

Мы разложили бумаги и вернулись к завтраку. Вернее, я вернулся — остальные уже закончили и допивали, кто чай, кто компот из прозрачной бутылочки с соской и двумя ручками по бокам.

Спустились по чистой и светлой лестнице с деревянными, не пластиковыми ещё, перилами, и вышли во двор. Удобно, наверное, жить прямо над работой: шесть пролетов вниз — и привет, трудовые будни. Хотя, памятуя о вчерашнем разговоре, у здешнего Мастера работа была, пожалуй, почти везде в этом городе. И не только.

У меня в руках была сумка с термосом и едой, что передала «на дорожку» Венера. У Алисы — Павлик. За всё утро он ни разу не расплакался, и это обстоятельство, кажется, делало сестру самой счастливой на свете. Я повернулся к Шарукану, планируя поблагодарить, попрощаться и направиться к Форду, что стоял на парковке возле ресторана.

— А вот и конь. Принимай, считай, что махнул не глядя, — и Мастер положил мне в руки брелок с ключами. Один с черной пластиковой головкой, второй — без. Брелоком служил пластиковый прямоугольничек с гербом: золотая пушка меж двух горок ядер. Марку и модель по нему определить было нельзя. Но судя по ключам — что-то классическое, и, хотелось надеяться, неприметное.

Надежды оправдались — на мой вопросительный взгляд седой махнул рукой на заслуженного вида Ниву, что стояла напротив. Удивлённый взгляд круглых глаз, «родные» узкие и зубастые колёса и традиционная, неизменная десятилетиями геометрия кузова. Последние две детали хором сообщили мне, что мой девиз теперь: «тише едешь — дальше будешь».

— Документы под козырьком. Ваше добро всё в багажнике. Ружьё там же, в чехле. Что в бардачке было — там и лежит, только книжек часть назад переложили, — сообщил Мастер. Логично. В Фордовском бардачке можно было, наверное, сменную обувь хранить, а в Ниве — именно что «перчаточный ящик».

— Спасибо, Мастер. Выручил ты нас, — я повернулся к квадратной фигуре, глядя в тёмные глаза потомка кочевого народа. Алиса кивнула, стоя за моим плечом.

— Для того и живём, Странник. Доброй дороги тебе. Отцу Сергию поклон передавай. Коли доведётся ещё встретиться — буду рад. А где найти меня — ты знаешь, — и он указал большим пальцем себе за спину, где вело под землю давешнее «антикрыльцо».

Мы обнялись. Он хлопнул меня по спине так, что, будь у меня смещение в грудном отделе — непременно вправил бы. Алисе приветливо кивнул. Павлику потрепал по светлым волосам, от чего тот сразу же весело загугукал. И ушёл к себе, вниз.

Я наклонил пассажирское сиденье вперёд, пропуская и помогая сестре разместиться поудобнее на заднем диване. Она тут же принялась устраивать сына в детском кресле-люльке за спиной водителя. Захлопнув дверь и удивившись, что для этого не потребовалось привычного «ВАЗовского» усилия, сел за руль и я. В иностранных машинах перед поездкой можно подготовить сидение и руль. По длине, ширине, высоте, вылету и прочим поясничным подпорам. В наших авто готовиться нужно скорее самому. Как говорил один мой старый знакомый: «только в них себя можно почувствовать мужиком! Тут чтобы стекло опустить — надо применять силу. А чтобы руль повернуть — мощь!». Вспоминались успешно забытые навыки про то, как пользоваться рычагом привода воздушной заслонки карбюратора, в простонародии — «подсосом». Как запускать двигатель, выжав сцепление, как говорил инструктор, «до полика». Запуститься, тронуться и поехать удалось. Шла машина непривычно жёстко, но там, куда мы ехали, на такой явно было сподручнее.

Уважаемые читатели!

Завтра включится оплата за книгу, с 15 главы.

14 глава — как всегда, в 00:15 по Московскому времени.