Дубль два

Глава 17 Простые хлопоты

— Вставай, проклятьем заклеймённый! — врезали по ушам два голоса. Изнутри. Громко. Первый раз я просыпался сидя, под «Интернационал» и в амбаре. Ничего приятного, если честно.

— А ты не барышня, чтоб приятно просыпаться! Алиска, ты пни его, что ли? Час уже слюни пускает, а у нас дел невпроворот! — это, кажется, Хранитель. Окончательно ожил, видимо. Везёт ему. Я бы ещё часиков пять-семь придавил бы со всем удовольствием.

— Дядя! Глазки. Хлоп. Светло. Ам! — нет, ну это уже перебор, конечно. Одно дело — отказать в просьбе говорящему дереву или ожившей мумии. Но заставить голодать ребёнка — ну уж нет!

«Глазки хлоп» удалось с третьего, кажется, раза. Причём, правый — вручную, пальцами. Но справился. И тут же едва не закрыл обратно. Картинка неожиданно разбилась на квадраты, как в каком-то кино про шпионов, где на большом экране выводились изображения с разных камер. Так и тут. Вот кусок потолка с еле различимой в нижнем левом углу вершиной «этажерки». Вот моя заспанная морда в ракурсе «три четверти» на фоне серебристо-серой бревенчатой стены амбара. Вот она же, но с нижнего ракурса, будто оператор решил через ноздри разглядеть, о чём же это я думаю во сне? Сергий, Алиса и Павлик. Вся семья на месте. От этого забытого чувства стало приятно и даже как-то тепло на душе.

— Доброе утро, спящая красавица! Хотя какая ты к бесам красавица, что это я… О! Аспид! Я буду звать тебя — Аспид! Масти ты тёмной, глаз у тебя острый, да и язык тоже. Чем не аспид? — Ося тоже был на месте, как и всю недавнюю вечность, наверное. И, судя по всему, спешил компенсировать вынужденный дефицит общения.

«Маугли! Я буду звать тебя — Маугли» — раздался в голове радостный голос волчицы с ласковым именем «Ракша-Демон» из очередного старого доброго детского мультика. Да, в Союзе умели воспитывать детей так, чтоб готовы были с ранних лет к тяготам, лишениям, и не боялись никакой чертовщины.

— Какие ещё маугли? Серый, чего он опять начинает-то?

— Не знаю, Ось. Может, стряхнул ты ему что-то в черепушке-то? Вот и плетёт чего ни попадя, — предположил Хранитель.

— Это мультфильм детский, старый, по сказке Киплинга, — помогла Алиса, вполне связно и ловко «выведя на свой монитор» нарезку кадров, где маленький индус, оставленный нищими родителями помирать от бескормицы в тамошнем лесу, прибился к волчьей стае. И из ласкового черноглазого карапуза превратился в патлатую оторву с ножом.

— А чего, местные-то сказки кончились, что ли? — подозрительно уточнил Ося. — Кроме придумок жадных островитян-колонистов и показать детишкам нечего?

Это ты, мудрое Древо, ещё про Карлссона не знаешь, с его вечным «дай мне монетку — и родители ничего не узна́ют». Я уж молчу про Тома и Джерри, и про покемонов тем более.

— Да тьфу на тебя, Аспид! Вот же «в жилу» прозвание пришлось, а? Ты или всю историю рассказывай — или вообще лучше молчи. А то как королевишна польская, ей-богу! Эту си… эммм… коленку сейчас покажу, а следующую — через год. А потрогать вообще после свадьбы, и то не факт. Как есть Аспид!

— Да не фони ты так, Ось, — попросил дед. — Отойдёт малость, отудобит — сядет рядком да расскажет всё как есть. Подучится заодно, чтоб не в час по чайной ложке выдавать. Мне и самому интересно стало. А чего, правда что ли, наших чад теперь по английским да шведским книжкам учить взялись? Вовсе спятил мир…

— Так. Шутки в сторону, — тон Древа поменялся. — Серый тут пару дней ещё полежит, ему капельный полив полагается, покой и питание усиленное, по моей диете. Потому как ни есть, ни наоборот он пока сам не сможет. Как кормить — ты знаешь, когда — теперь тоже. Спасибо вам, человечки, невозможное сделали. Алиске с Павликом два дня тут точно делать нечего теперь, пусть отъедаются да спят. А ты, так как заместо Хранителя, заходи по графику. Ну и вообще, заходи, — Древо, раздававшее ценные указания не хуже полномочного представителя Президента, под конец, кажется, смутилось.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо за добро и за науку. Ось, можешь ли показать, как крыша тут устроена? Чувствую, что почистить бы не мешало, да опасаюсь — не сломать бы чего по незнанию.

— Мужик, хозяин — уважаю! — одобрительно прозвучало от Древа. — Будут тебе схемы. Но сегодня — и не думай браться. И так наворотил — другому помереть трижды. До завтра только есть да спать. Гулять ещё можно, воздухом дышать. Он тут вкусный, полезный.

— Лесенка там, возле дровяника, стоит, Яр. Смотри только, третья снизу ступенька на соплях держится, не думал я больше… Спасибо тебе, — Хранитель тоже, кажется, едва поборол смущение. И то не до конца.

На улице было — как в деревне летом. Только без вечной движухи машин, от которых на окрестных листьях и траве нарастал бы слой серой пыли. Без гогота гусей, кудахтанья кур, воплей петухов. Без храпения и рёва коров, без визга свиней. Теплый ветер в листьях и иголках деревьев за плетнём. Яркое солнце. И полная, абсолютная тишина, звеневшая в ушах.

Мы в молчании дошли до крыльца. Алиса посадила Павлика на нижнюю ступеньку, устроившись рядом. Я присел на завалинку чуть поодаль и закурил, проследив, чтоб дым на них ветром не сносило.

— Яр, я там посмотрела на полках, пока убиралась… Нам обедать-то особо и нечем. Крупы немножко, масло постное в бидоне, но горькое уже, старое. Ни молока, ни хлеба, — Алиса говорила тихо, но твёрдо, как мать, которая знала, что у ребёнка нет еды. Прямее мотивации выдумать, наверное, невозможно.

— Сейчас до Нивейки сгоняю, принесу вещи. Шарукан, наверное, нам с собой положил чего-нибудь съедобного, он мужик опытный, продуманный. Не то, что… — да, с самокритикой у Ярика всегда всё было в полном порядке. С остальным бы так.

— Только воды набери сперва, ладно? Я кипятить поставлю, чтоб времени не терять. Тут ни чайника, ни розетки, ни холодильника, — да, судя по антуражу, изба Хранителя за последние лет двести из нововведений приняла только клеёнку на стол да несколько жестяных банок под крупы и прочие сыпучие продукты. Кажется, на одной из них я видел надпись с «ятями». В любом случае, про электричество дом если и слышал, то что-то неубедительное и не всерьёз. И, если наша «автономка», как обычно говорил в моём детстве о походах дядя Сеня, затянется надолго — надо будет и на этот счёт задуматься. И про починку. И про огород. И скотину.

Пожалуй, раньше меня такой непочатый фронт работ вогнал бы в тоску с депрессией. Сейчас же было что-то вроде весёлого куража. «Кто не сможет — я не смогу? Ну-ка, отойди-подвинься!». Это было неожиданно, но очень воодушевляло. Возможно, через некоторое время, под воздействием внешних факторов это чувство и пропало бы, но пока держалось стойко. Будто стимулируя, распаляя охоту к движению и действиям. Наверное, это и была та самая Ярь, энергия, которую можно использовать по-разному. Но она в любом случае была, и это грело. Сильно. Почти жгло. Особенно после того, как увидел Павлика, что пускал на подбородок зелёные слюни. Надёргал, пока Алиса не смотрела, травы и начал жевать.

До машины путь был недолгий и понятный — за створку плетня, и по нашим же, не успевшим выправиться и пропасть, следам по траве. Через ручей по сосенке, направо вдоль берега. И вот она, помесь лягушонки, коробчонки и Конька-Горбунка.

В багажнике аккуратно стояла большая сумка и две наволочки Алисы. На сумке сверху лежал пакет от бабы Раи. И тоже, наверное, мог пригодиться. Когда Ося отключит Сергия от своего, как он сказал, «капельного полива», вполне возможно, придётся некоторое время капать чего-нибудь укрепляющее привычными способами. Я вынул наволочки, поставив их прямо на мох возле багажника. Одна полегче, вторая потяжелее. А сумка чуть ли не пуд весом. Ладно, надо подумать, как это всё поудобнее распределить, чтоб сто раз туда-сюда не бегать.

За всей этой предсказуемой роскошью небогатого Алискиного хозяйства нашлись два предмета, оказавшихся сюрпризом. Небольшая прямоугольная сумка-холодильник и баул армейского типа, традиционного защитного цвета, крепкий даже на вид. Сумочка весила немного, а вот в мешке было килограммов двадцать, пожалуй. За одну ходку можно всё и не утащить, наверное. Да плюс в салоне ещё сумка с термосом и какой-то едой, которую нам с утра вручила Венера. И конвертик в бардачке оставлять было бы опрометчиво. Глушь глушью, конечно, но мало ли. Может, уже и в этих местах стали забывать о том, что чужое брать нехорошо, даже если хозяина рядом нет. В столице и её окрестностях об этом позабыли прочно и давно.

Наволочки привязал «ушами» к сумке, обе. Пакеты, бабы Раи и Венерин, прицепил на длинный ремень, что удачно нашёлся на термосумке. Баул закинул за правое плечо, определив туда же, но уже перед собой, обвешанный мешками «холодильник». На левое легли переметные сумы-наволочки. Тот, кто говорил, что своя ноша не тянет, прав был лишь отчасти. Мысль о том, что тут внутри какая-то еда и нужные вещи для Павлика, согревала. Но легче от этого вся эта сбруя не делалась ни на грамм.

На обратном пути ноги в мох уходили значительно глубже, чем по дороге сюда. Закрытая, наконец-то, на ключ, Нива смотрела вслед растерянными круглыми глазами, словно умоляя не задерживаться — одной тут, посреди глухого леса, ей явно было некомфортно. Хотя даже разглядеть её уже с пяти шагов было практически невозможно. Как и проскочили-то так далеко в такой чащобе? Не иначе — повезло.

Ствол золотистой сосенки подо мной, существенно прибавившим в весе, опасно прогибался, «играя» на весу. Я старался вспомнить, как можно погасить эти резонансные колебания, но ничего, кроме как ускориться и проскочить «мостик» поскорее, не придумал. Поэтому на «нашем» берегу врезался в толстую берёзу, обняв её сумками, будто в благодарность за спасение — без неё бы точно упал.

Ставень в плетне пришлось открывать шире — помимо веса, я и в габаритах ощутимо вырос. Закрывая его за собой, услышал в голове «Дядя! Ам! Ам!». Павлик, наверное, глаз с забора не сводил — ждал. Над трубой клубился еле заметный летом, в чистом светлом небе, дымок, больше чувствуясь обонянием, чем зрением. В окошке, раскрытом настежь, Алиса поливала из ковшика цветы. Волосы её были подвязаны какой-то светлой косынкой. Такой мирной и сказочной картинки я не видел, наверное, никогда. Ну, очень давно — совершенно точно. Помнится, как-то приехал после учёбы в деревню: вокруг темнело, отец щипал лучину возле крыльца, а мама на кухне не то пироги пекла, не то лепила пельмени. Было похоже. Давно это было. Очень.

Наволочки и сумку я передал сестре прямо через окошко. Новое неожиданное барахло разложили у крыльца, прямо на траве, начав распаковку с баула. Подарки от Шарукана привели в восторг всех, и даже меня. Павлик, схвативший в каждую руку по пакету с концентратом супа, и вовсе плясал. Ну, или старался удержать равновесие. Армейские сухпайки, они же — индивидуальные рационы питания, для него вряд ли представляли пищевую ценность, но зато в качестве игрушек подошли великолепно.

— Лис, смотри, чтоб белых таблеток не жевал, — предупредил сестру я.

— А что это? — спросила она, откладывая упаковку с белыми кругляшками, необычно толстыми спичками и штампованными жестянками подальше.

— Сухой спирт и парафин, насколько я знаю. Но в том, что это точно не съедобно — уверен, — ответил я, перебирая содержимое одного из раскрытых ИРП, как гласило название. Ну, с голоду точно не помрём. Не Националь с Метрополем, конечно, но усиленный рацион в наших условиях — вполне себе находка. А таких в бауле было три.

Кроме них, там лежало по пакету манки, гречки, риса, пшена и овсянки. Две больших пачки муки. Здоровая, литра на два, наверное, бутыль растительного масла неизвестного мне производства. А ещё соль, сахар и на самом верху — три свежих батона белого, и под ними две буханки ржаного. Я враз преисполнился глубочайшим уважением к Мастеру. Толк в обеспечении он явно знал. С таким продуктовым запасом можно было протянуть несколько недель где угодно, конечно. Особенно умилили яичный порошок и дрожжи, что нашлись на дне. Что делать с ними — я не представлял себе даже гипотетически. Зато Алиска чуть только в ладоши не захлопала, тут же пообещав, что завтра мы будем с пирогами. Это радовало.

В сумке-холодильнике обнаружились три бутылки молока, две некрупных курицы и пачка сливочного масла. Судя по температуре внутри, блоки с солёной водичкой, или чем там наполняли эти «холодильные аккумуляторы» могли продержаться ещё сутки примерно. А потом надо будет или быстро всё съесть — или выкинуть. Переводить продукты я не любил с самого детства. Такой вот суровый, но полезный, на мой взгляд, пережиток постсоветского периода. Это сейчас девяностые нравились многим. Преимущественно, тем, кто их не застал.

Крупы и мука заняли место на нижней полке, взгляд на которую теперь не удручал, а наоборот. Вытащив на улицу скрученные в трубку половики, по которым Алиса сейчас воодушевлённо колотила палкой, обнаружил в полу горницы крышку люка в погреб. Потянул за кольцо, открыл. В нос тут же пахну́ло старым воздухом. Не сырым, не пыльным или таким, какой обычно называют странным словом «спёртый». Показалось, что я чуял возраст того, чем дышал. Он был не шокирующим, как у Хранителя или, тем более, Древа, но тоже вполне уважаемым. Наверное, потому, что избушка, которой навскидку было никак не меньше пары сотен лет, стояла на месте постройки более древней. И потому, что вряд ли кому-то пришло на ум копать новый погреб, если был вполне пригодный старый.

Найдя в телефоне фонарик, я разглядел ступеньки приставной лестницы. Выглядела она так, будто её выстругала и сколотила тупым топором лично баба Яга в исполнении Георгия Милляра. И я бы не удивился, если бы навстречу мне прозвучало высоким треснутым голосом: «Фу-фу-фу, русским духом пахнет!». Но погреб промолчал. Пока.

В старых деревенских домах под полом обычно пыльно и темно. Тут было иначе. Почему-то неожиданно пахло смолой и лесом. Под ногами чересчур мягко проминалась земля. И, лишь присмотревшись, я понял, что поверх земляного пола лежал толстый слой хвоинок, бледно-жёлтых. Короткие еловые выглядели совсем обычно, кроме цвета. Сосновые казались тоньше и чуть загибались, начиная от середины каждой иголки. Выглядело это непривычно.

— От печки дальний угол, — раздался в голове голос Хранителя, — там кольцо. Открытым долго не держи.

Пригибаясь под лагами, на которых лежали плахи половиц, сделанные из половин брёвен диаметром, наверное, сантиметров тридцать, прошёл в нужном направлении. Отмечая краем глаза в глубокой, густой, будто бы клубившейся вокруг темноте, которую робко тревожил светящийся диодик телефона, какие-то странные не то ходы, не то отнорки в каждой из четырёх земляных стен. Видимо, под этой избушкой было много тайн.

В нужном углу нашлось обещанное колечко. С мою голову размером, из железного прута в два пальца толщиной. Старинная вещь, на века делалась. Кованая, судя по всему. Сметя ладонями слой хвои в стороны, подцепил его, поднатужился и поднял крышку. Круглую, больше метра диаметром. Вниз вёл сруб, вроде колодезного, из, кажется, еловых брёвен. По крайней мере, белые, давно засохшие потёки смолы позволяли это предположить. Если это была именно смола, конечно. На одной из стенок виднелись скобы, вбитые прямо в брёвна. На первом венце, в вырубленном под размер крышки углублении, лежал слой мха, спресованный до каменной твёрдости. И размер брёвен был серьезнее, чем у плах, из которых собирали пол.

Взяв телефон в левую руку, начал спускаться, внимательно глядя под ноги. После этих реанимационных процедур и разговоров про митохондрии, там, внизу этой шахты, меня могло ждать абсолютно всё, что угодно. Но оказалось, что это был просто ледник. Три других стены, кроме той, в которую были вколочены ступени, расходились в разные стороны, образуя подобие странной пирамиды. И холодина в ней стояла — зуб на зуб не попадал.

Не вставая на ледяной пол, площадью где-то два на два метра, огляделся. Нижняя, видимая мне, скоба, наполовину вмороженная в серовато-белый лёд, наверняка не была последней. И не хотелось даже думать, сколько их ещё уходило вниз, и сколько надо было потратить времени и сил, чтобы набить сюда снегу и пролить его водой. Да уж, раньше многие вещи были значительно сложнее. Хотя, с другой стороны, многие — наоборот, сильно проще.

На льду лежал кусок жёлтого сливочного масла размером с блок пенобетона. Охапкой дров небрежно рассыпаны, кажется, палки колбасы или ещё чего-то мясного. Для такого большого холодильника — как-то очень небогато. Хотя, Сергий вряд ли планировал пировать в ближайшее время. И гостей не ждал. А мы вот припёрлись.

Выбрался наверх и плотно закрыл крышку, расстелив поверх неё хвою ровным слоем. Правая рука, намороженная о ступеньки, слушалась неохотно. Радовало то, что холодильник нашёлся. Смущало то, что класть в него пока особо было нечего — лазить туда-сюда за одной курицей не улыбалось вовсе. Надо было поразмышлять на этот счёт повдумчивее. Мы совершенно точно никуда отсюда не сдвинемся, пока не поставим на ноги деда. И пока он не пропарит в бане Алиску. Отвар — отваром, но гарантии того, что все споры из неё вышли в подвальном ателье Шарукана, не было. И то, что Пятна я больше не видел, ни о чём не говорило. Как поведал Мастер, одно крошечное семечко могло храниться в «режиме ожидания» сотни лет. И только потом, в подходящий момент, за несколько минут развернуться в заметный для Хранителей и Странников чёрный клубок.

Закрывая люк в погреб, подумалось о том, что эти новые знания как-то совершенно спокойно воспринимались теперь. Подлинная история Земли, о которой знали единицы, истинные причины войн и других событий глобального масштаба, как, впрочем, и говорящие деревья, будто стали неотъемлемыми и привычными элементами картины мира. Новой картины очень-очень старого мира.