Дубль два

Глава 18 Ведьмино озеро

Вчера на закате ходил в амбар, кормить Дерево. Точнее, его и странную конструкцию из веток и корней, выросшую за то время, что нас не было, вокруг ко́рзиня с Сергием. То, что часть из побегов и вправду врастала или вырастала прямо из тела человека, теперь сомнений не вызывало вследствие очевидности. Тонкие, будто виноградная лоза или плеть дикого хмеля, ростки образовывали что-то, напоминающее ложемент снизу, а сверху — мелкую сетку, придуманную немцем Карлом Рабицем в девятнадцатом веке, и названную в его честь. Прутки толщиной в несколько миллиметров, переплетались, образуя ячейки непривычно правильной квадратной формы, под которыми были видны лицо и грудь Хранителя. Всё, что ниже шеи, было закутано в живой кокон полностью. Из объяснений Древа, понял только то, что эти клеточки разлиновывали старика по каким-то специальным параллелям и меридианам, обеспечивая насыщение тканей. Судя по тому, что дед выглядел уже лет на сто пятьдесят, а не на триста, как несколько часов назад, система работала великолепно. Говорил он пока Речью, мысленно, но дышать уже начал. Редко, но вполне заметно, поднималась и опускалась грудь вместе со всей этой живой изгородью вокруг. Снизу же побеги отвечали и за иммобилизацию, чтоб случайное неосторожное движение снова не укатило Хранителя в Страну Вечной Охоты. А ещё за вентиляцию, массаж и что-то там ещё про пролежни. В общем, сомнений в том, что Ося знает, что делает, не было ни одного.

Полученная картинка устройства крыши оказалась не схемой, как было обещано, а полноценной интерактивной 3D-моделью, на которой двигались и перемещались элементы, стоило лишь сосредоточиться на них. Принцип действия, чисто механически, был вполне понятен: тут потянешь — там сместится, тут нажмёшь — там повернётся. Смысл процесса тоже был ясен: Солнце давало питание Древу, а оно — Хранителю. Но вот понять, какое и как именно, не выходило никак.

— Ты про оптику что знаешь? — скептически осведомился у меня Ося.

— То, что там очками торгуют, в основном, — правдиво ответил я. Физика в школе никогда не была моей сильной стороной. И после — тоже.

— Тогда тебе вполне достаточно того, что удалось понять. Солнце — еда, ам-ам. И не дуй ноздри на меня. Раз понимаешь, как Павлик, то и объяснять тебе можно тоже так же, как и ему.

Более предметного разговора не вышло, короче говоря. Он попробовал было, но бросил тут же, поняв, что на всех этих пояснениях типа: «так раньше фотоны назывались» и «редуцированная энергия кварка соединяется с атомарной решёткой воды», только время тратит. И я начинаю чувствовать себя ещё бо́льшим идиотом, чем до них. Поэтому сошлись на том, что завтра я, в силу уровня образованности и компетенций, полезу на крышу с веником и подмету. Ну и проверю крепления пары-тройки направляющих. Дед Сергий напомнил снова про хилую ступеньку у лесенки. Видимо, впечатление я о себе создал соответствующее — чтоб по два раза повторять самое простое, а сложным стараться не грузить.

Попробовал выяснить, чем питаются ожившие мумии, преодолевшие стадию капельного полива. Узнал, что режим питания у вернувшихся с того света практически ничем не отличается, от того, что предписывали перенёсшим тяжкую болезнь. Побольше жидкого, бульончики всякие там. Но усиленно. И меньше химии. На «усиленно» я с облегчением подумал про рационы питания. На «меньше химии» — плюнул и думать про них бросил. Решил, что вопрос с диетическим продовольствием потерпит до утра.

Ужинали старики-разбойники почти час, судя по стрелкам. А вот наговорились мы, кажется, так, будто целый день прошёл. Знаний снова прибавилось, но прежнего восторга и изумления они не вызывали, воспринимаясь уже как должное.

Проснулся от странного звука. Со сна показалось, что в стену стучал копытом сам Сатана. Уж не помню, что там такого остросюжетного мне снилось, но ассоциация была для утра, мягко говоря, неожиданной. Оказалось — Алиса пыталась нащипать лучины, чтоб растопить печку, а меня будить не хотела. Нужного навыка, судя по робкому тюканью топором по полену возле печки, у неё не было.

Когда вскипела вода для чая и каши, на столе уже ждала тарелка бутербродов с паштетом и плавленым сыром, а сладкий стол обеспечивали такие же с яблочным повидлом, сгущёнкой и «пастой шоколадно-ореховой». Всё-таки, сухпайки — великая вещь. Павлик, муслякавший во рту чайную ложку с остатками повидла, меня, судя по лицу, поддерживал полностью. Алиса сперва попробовала ложку отнять, но когда он повернулся к ней спиной и безальтернативно сказал «Нет!», и вслух, и Речью, решила его счастью не мешать. Только сладкие слюни потом заботливо стёрла, по пути к плите, на которой уже булькало что-то ещё. Судя по всему — обеденное меню. С чугунками, кастрюлями, прихватками и даже ухватом, который я тоже нигде не видел, кроме как в музее и книжке про Федорино горе, у неё выходило гораздо увереннее и лучше, чем с топором.

Пока Солнце не взобралось на самый верх — нашёл на крытом подворье косу, что оказалась закреплена на стене возле сеновала на деревянных сучках-рогульках, приделанных прямо к брёвнам. Шаблонное мышление и слабое освещение сделали своё дело — приученный искать инвентарь, стоящий вертикально, я раза три или четыре прошёл мимо него, висевшего аккурат на уровне глаз, и даже не заметил. Рядом, на специальной, кажется, полочке, лежал и точильный брусок, сточенный до толщины одного пальца. Несмотря на то, что косой вряд ли кто-то пользовался в этом году, держалась она крепко и улетать не планировала. Но на всякий случай я набрал в стоявшее у противоположной стены корыто воды и опустил инструмент на полчасика. А сам за это время обошёл дом и баню. Да уж, до обеда бы управиться.

Звук, издаваемый лезвием косы, когда по ней ведёшь бруском-точилом, ни с чем не перепутать. Есть в нём что-то неуловимо далёкое. Кого-то переносит в детство, к деду и бабушке. Кого-то — к старым фильмам, не таким ярким, как сейчас, с точки зрения красок и эффектов, но гораздо более светлым и тёплым. У меня почему-то сразу раздавался в голове голос Николая Расторгуева, с песней «Покосы».* Про туманную даль и такую в душе благодать. В моём классе косить умело трое из двенадцати пацанов. Из группы в универе — один из пятнадцати. Я.

Роса почти сошла, поэтому полоска стали, заточенная до бритвенной остроты, шла чуть тяжелее. Или это от того, что косил я последний раз такой штукой лет семь назад? Но прибрать участок, привести его в более обжитой вид удалось в любом случае. И даже вогнать носик косы в землю всего один раз. Ну ладно, два. Из них один — в стену бани. Но ничего не погнулось и не сломалось. Отмачивать и точить я ещё умел, а вот навыки отбивать и чинить уже прошли мимо.

Когда Солнце вылезло над верхушками берёз и сосен, точно как в песне Юрия Антонова про любовь в середине лета**, от скошенной травы пошёл такой аромат, что даже есть захотелось. Не знаю, как у кого, но у меня этот запах всегда вызывал какое-то трудно объяснимое и чуть-чуть щемящее чувство внутри. Я привык для простоты объяснять его голодом. Но вот почему-то именно сейчас ощутил, что объяснение это было неправильным. Жаль только, правильного пока на ум никак не приходило. Но можно было не сомневаться, что запах усилится завтра, а на третий день достигнет пика. А на пятый — сено можно будет закидывать на сеновал, если под дождь до тех пор не попадёт. И к этому дню очень неплохо было бы разобраться с баней. Потому что после того, как полдня махать вилами, или, как батя говорил — вила́ми, я начинал чесаться, как блохастый.

Обед прошёл штатно, что с сестрой и племянником, что со стариками-разбойниками. Первая пара обсуждала со мной варианты меню на ужин, причём Павлик выражал решительное «Да!» на любое мамино предложение. Вторая пара сперва долго издевалась надо мной, что косил я не то, не тем, не в то время и не так. Ну, словом, вели себя в точности как два старичка, уставших от одиночества и бывших не прочь поделиться непрошенной мудростью. Но и сил отказать себе в возможности поиздеваться над новым человеком не нашли. Хотя, вряд ли и искали. Зато понарассказывали много интересного про градации рангов Пятен тьмы, их тактико-технические характеристики и отличительные свойства носителей. И даже с картинками-слайдами. Было познавательно, хоть и страшновато. Второй ранг мог подчинять себе даже Мастеров. Первый — Хранителей.

Я наконец-то выяснил, почему Мастера, живущие, как сказал Алексеич, «в миру», не исчезли до сих пор. Потому, что не представляли для чёрных никакого интереса или опасности. Их игры в «зарницу» и «казаков-разбойников» никого не беспокоили, а скорее — даже наоборот, нужны были для того, чтобы обнаружить Странников и оставшиеся Древа. Но оба они, и Ося и Сергий, были вполне уверены в том, что все следы, которые тянулись за мной из Подмосковья, остались в Брянске, вместе с Фордом. Шарукан, по их словам, и не такие погони и загонные охоты вокруг пальца обводил. На этих словах я вспомнил пальцы слесаря-кыпчака. Эти устанешь обходить. Но той уверенности, что в этих двух реликтах, во мне не появилось. Мы, как дети разных эпох, и думали по-разному. Я начал вспоминать, на скольких камерах могли сохраниться мои профиль и анфас от выезда на улицу Фокина до поворота на Осиновые Дворики. После пятой, попавшейся, кажется, ещё до выезда из города, бросил.

После обеда притащил к амбару лесенку, прислонил и сел рядом отдышаться и перекурить. Если дед таскал такую дуру минимум два раза в год, перед снегом и после него, то мои ему почтение и скрытая зависть. Трёхметровая хреновина, сделанная из стволов деревьев сечением с брус-десятку, со ступеньками из набитых веток, у которых кто-то небрежно, в три-четыре удара топора, стесал верхний край, весила, наверное, больше центнера. А на третьей снизу ступеньке, пожалуй, слоны могли плясать. Чего в ней Хранителю не понравилось — я не понял. Разве только в нём самом весу до тех пор, как он наладился помирать, было килограммов триста?

Вспомнилась вдруг книжка, читаная очень давно, в школе ещё. Там рассказывалось о тайных славянских воинах-араксах, что берегли родную землю от вражьей силы. Жили они по дубравам, а всё свободное время проводили в тренировках, основной из которых было — висеть над землёй, растянутыми крестом, со всякими утяжелителями, привязанными к рукам-ногам. Там, кажется, тоже был такой дед-божий одуванчик, который при необходимости мог двумя руками медведя на клочки порвать, не запыхавшись. Ещё фамилия у главного героя была какая-то интересная — не то Нужный, не то Разный…

На крыше же всё было предсказуемо — после сошедшего снега в желобах остались листья, что за зиму слежались в чёрную прелую массу, которая, как оконная замазка, намертво залепила несколько поворотных реек. Удивительно, как только они не сломались за это время. То, что я понял о механизме, говорило, что усилие к каждой из них прилагалось одинаковое. Но, видимо, какая-то предохранительная система тоже была. Как это можно было сделать из сплошного дерева, без гвоздей, саморезов, пружин, втулок и подшипников — представления не имел. Но почистил всё внимательно и вдумчиво, как полагается. Бережно и с уважением к труду древнего зодчего. И, пока чистил, протирал и сушил, промакивая найденной паклей с сильным льняным запахом, почему-то вспоминал кино «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Там древние камни, затерянные в песках, тоже хранили в себе кучу тайн и загадок. Кто бы знал, что среди родных осин можно найти что-то похлеще.

Перед вечерней зорькой проверил результаты своего труда. Все двадцать семь «окошек» открылись, как полагается. В «солнечном колесе» оказалось нужное количество спиц, а центральный столб света, усиленный линзами, охватил и третий ярус «этажерки». Впервые за все наши посиделки с момента первой встречи деды не стебали меня и не издевались над оригинальностью анатомии некоторых человечков, у которых руки приделаны неправильным концом и не к той части туловища, к какой следовало бы. Я решил, что могу расценивать это, как высшую благодарность от высших разумов.

Уже напоследок, практически вдогонку, Хранитель сообщил, что, если пройду направо вдоль ручья, что мы переходили по стволу сосны, то через минут двадцать упрусь в лесное озеро. В котором, как он со знанием дела и неподдельным энтузиазмом сообщил, водились жирные караси, окушки, а под берегом попадались и линьки, размером поболее ладони. Тут его энтузиазм ударил и по мне, потому что линь, в особенности горячего копчения — моя любимая рыба, а ладони у Сергия были как раз со сковородку примерно размером. Добил дед информацией о том, что за сеновалом висели на стене два «телевизора» из трёхстенки. Его «камера» пояснила мне, как привычно туповатому, на отдельном экране, что это складная квадратная рама на верёвке, внутри которой растягивалось полотно сети, хитрое, трёхслойное: с двух сторон с крупными ячейками, а между ними — с мелкой, сантиметров пять размером. Я не стал мешать ему чувствовать себя великим гуру, учителем и тренером по рыбалке. Такие штуки были у дяди Сени, и, хотя на Сенеже подобная рыбная ловля была строго-настрого запрещена, я на ней пару раз присутствовал и многое запомнил. В том числе фразу: «самая браконьерская снасть — трёхстенка, ни хвоста не пропустит». Сказанную, впрочем, дядей Сеней практически любовно, нежно.

— От поленницы слева пошарь, там раколовки были. Если ржа не съела пока — закинь пяток под западным берегом. Год на год не приходится, но рак иногда попадает ва-а-ажный, жи-и-ирный, с голубя размером, — мечтательно продолжал Хранитель. Я замер на пороге, не дыша. Потому что заметил у них обоих привычку: когда им не мешали, старики увлекались, и добавляли к Речи больше деталей. Иногда и «картинок», как они говорили. Не прогадал и в этот раз.

…Перед баней сидел в простыне квадратный Шарукан, рядом с ним — складной столик. На столе — гора рачьих панцирей, и вправду вполне себе товарного размера. Помимо очисток — и целые, ярко-красные, рдевшие в темноте, будто угли догоравшего чуть в стороне костерка. Вокруг — с полдюжины бутылок, поллитровых, темно-коричневого и зеленого стекла, с высокими «плечиками» и короткими горлышками, под которыми, будто детские слюнявчики, висели непривычные, странной формы голубоватые этикетки. Названия в потёмках было не разглядеть. Под столом, в ведре, покачивались, как глубинные бомбы, в ожидании своего часа бутылки с длинными шеями, прозрачные. За тёмно-коричневой тарой наверху просматривались какие-то тёмно-зелёлные, тоже с высокими горлышками и непонятными белыми пластмассовыми пробками сверху. Тут из бани раздался хохот нескольких голосов. Не мужских.

— Вот жук, а? Ты глянь на него — затих, как кот у амбара! Разбередил душу тебе, Серый, а? Ну как есть — Аспид! — завёл Ося с фальшивым возмущением. — Иди давай, рыбак, пока зорька не ушла, а то всю рыбу упустишь, пока уши греешь тут!

— Как хоть называется озеро-то? — спросил я больше для того, чтобы в памяти остался мой чисто географический интерес. Не зря же Штирлиц учил, что запоминается лучше всего вопрос про скрепки.

— Ведьмино, — после небольшой паузы соизволило-таки ответить Древо.

— А с чего такое странное название? — по-настоящему удивился я. Чтоб прямо под боком у Хранителя — и вдруг такое.

— Утопили там одну, аккурат под западным берегом. Тоже любопытная была до ужаса. Потому, видать, и раки там крупные. Хотя вряд ли, лет-то прошло… — Сергий, кажется, пытался скрыть смущение и неловкость за суровой грубостью и прямотой.

Я вышел и прикрыл дверь. Воздух был тёплым, вкусным и каким-то густым. Солнце клонилось к бане, уже вовсю чиркая краем по вершинам берёз за плетнём. Кузнечики блажили так, что в ушах звенело. Если «Энциклопедия юного рыболова», что подарил мне батя в четвёртом классе, не врала — на них хорошо клевали жерех, язь и голавль. Но про этих разговора не было. А вот аромат копчёного линя на ольховых веточках из головы не выходил.

Велел Алисе ложиться спать, не дожидаясь меня, закрыв дверь на щеколду. Изнутри она крепилась железным штырём, похожим на загнутый кусок арматуры приличного диаметра — проще было избу по брёвнышку разобрать, чем открыть дверь, запертую таким «ключом». Накинул куртку, проверив сигареты в кармане. Накомарников и прочих приветов от цивилизации, типа фумигаторов и зелёных вонючих спиралей от комаров, у нас с собой не было. Окна затянули тюлью и найденной в комоде марлей. А я надеялся, что местные комары тоже после десяти лютовать не станут — разлетятся спать, скотины капризные. Пару-тройку часов можно и потерпеть. А станет невмоготу — ничего не мешает костерок с гнилушками да травой на берегу разложить. Забытые с детства знания как-то переплетались с неожиданно появившимися новыми. Видимо, отчаявшись во мне полностью, старики-разбойники на всякий случай «загрузили» мануал по рыбной ловле в местных широтах. Ну, лишним не будет, наверное.

Павлик видел десятый сон, Алиса закрыла за мной дверь и наверняка примостилась рядом. Почему-то я был уверен, что им в этом медвежьем углу точно ничего не угрожает. Подхватив рамки «телевизоров» и моток бечёвки, рванул было на улицу, к низкой двери, что вела в сторону бани — подворье, как и во всех деревенских домах, имело собственные выходы. Но вовремя вспомнил про раколовки. Ведьма там или не ведьма — это не принципиально. А вот раков наварить — это дело стоящее. Под такое, пожалуй, не грех и в магазин за пенным прокатиться. Если только смогу выехать на Ниве из этой чащи.

Бурча про себя песенку про «весь день сидит на озере любитель-рыболов», которой непременно сопровождал каждую рыбалку дядя Сеня, вышел за плетень, плотно притворив ставень. Начинала ложиться роса, хотя Солнце ещё не село. У берега ручья остановился, обернулся и приметил раздвоенную на уровне двух человеческих ростов берёзу — ту самую, что приняла меня в объятия, бегущего по жёрдочке с мешками на обоих плечах. В темноте она явно будет заметнее, чем остальные деревья. А от неё мне на полтора шага правее — и вперёд. Это на случай, если по тёмному возвращаться придётся.

Ручеёк журчал в правое ухо. Комары гудели в оба, остервенело, самозабвенно, явно угрожая выпить всю кровь ещё до рыбалки. Но дым и движение своё дело делали отлично — шёл я скорым шагом, да под ветками и сквозь кусты, поэтому ни одна крылатая кровопийца даже на посадку зайти не успела. Закатное Солнце словно ускорило падение. Так бывает, когда долгие, вроде бы, сумерки обрываются, разом уперевшись в стену темноты. В лесу становилось сложнее ориентироваться, и, если бы не ручей — не видать мне озера. Но с таким указателем прямо под рукой было трудно промахнуться.

На берег я вышел осторожно, стараясь не шуметь. Глушь — глушью, но рыба-то всё равно звуки различает, и топать по берегу перед рыбалкой — примета плохая. К безрыбью. «Телевизоры» прислонил к берёзе, что клонилась над зеркалом воды так, будто хотела рассмотреть себя во всех деталях. Ствол, цепко державшийся за берег, уходил в сторону центра озера под углом градусов сорок пять, а через пару-тройку метров поднимался вверх свечкой, вытянув дальше несколько крепких ветвей, что почти касались листьями воды. Тут и без лодки можно было на глубину забросить снасти. Будь я поменьше — уже давно сидел бы с удочкой на этих «мостках», изображая Тома Сойера. Или кто там из книжных персонажей любил рыбачить? Вот его бы и изображал. Но пока оставил снасти у приметного дерева, и направился к берегу, за которым край леса ещё чуть краснел. За моей спиной ночная тьма уже укутала небо полностью.

Раколовки у деда Сергия были старые, заслуженные. Те, в которых обнаружились дыры с кулак, я оставил дома. Три штуки относительно нормальных взял с собой. Конструкция простая и скучная: два обруча, большой и поменьше, обмотанные сеткой, и четыре куска проволоки с крючками с обеих сторон. Поднимаешь узкий обруч, крепишь на верхние крючки. От него вниз уходит воронкой полотно мелких ячеек плотной сети, кажется, плетёной из толстой капроновой нитки. Внутрь — приманку, прицепить бечёвкой за что угодно, хоть за обруч, хоть за проволоку — и вперёд. Главное, тот конец бечёвки, что в руках остаётся, при забросе не выпустить, а то бывали случаи. А купаться я как-то не планировал. Закинул две «авоськи»-раколовки с расстоянием между ними метра в три, привязав на берегу к пучкам рогоза и, кажется, остролиста. Хотя уже почти совсем стемнело, а ботаник из меня и на свету́ тот ещё.

И уже планировал было метнуть третью, как нога зацепилась за что-то мягкое внизу. Сколько ни приглядывался — не понял, чем это могло быть. Вытащил из внутреннего кармана телефон и посветил. И остолбенел. Кроссовок. Один. Женский. С розовыми вставками. Рядом — второй такой же. В каждом — по белому носку. На втором — аккуратно сложенные, но чуть съехавшие на траву, спортивные штаны с узнаваемыми «лампасами». Под ними, судя по рукавам, кофта от того же самого производителя. Между ними, если глаза мне не врали — что-то кружевное. Логика уверенно сообщила, что именно кружевного должно было там находиться. Но соглашаться с ней было как-то страшновато, и я не спешил. На берегу Ведьминого озера, том самом, под которым, как поведал Хранитель, утопили одну любопытную гражданку, лежали комплект спортивной формы — одна штука, и кружевного белья — одна штука. Итого — две штуки. Жаль, но даже привычный рациональный подход не работал. Потому что вокруг был дремучий брянский лес, а этого озера даже на картах не было — я проверял. А лифчик с трусами — были. Вот тебе раз.

— Вы не будете возражать, если я выйду? Вода прохладная, — раздался женский голос за спиной. Тёмной ночью. Из озера. Ведьминого.

* Любэ — Покосы: https://music.yandex.ru/album/219832/track/2215128

** Юрий Антонов — У берёз и сосен: https://rutube.ru/video/b4c294532467638805499e066e905c33/