Дубль два

Глава 24 Родившимся заново

Обедали в тишине. Ни словами, ни Речью никто не пользовался, даже Павлик как-то попритих, хотя на выходе из амбара прямо-таки сыпал вопросами и просто так, терминами и определениями. Явно радуясь тому, что мама и остальные большие начали его понимать. Кто там говорил, что человек — животное социальное? Прав был, кругом прав.

Рыбный рацион на второй день ещё не наскучил, а настоявшаяся уха вообще была встречена с горячим одобрением. Под дружное прихлёбывание я пробовал прикидывать варианты дальнейшего развития событий. Получалось так себе. Потому что для корректного планирования явно требовалось больше вводных. Сколько места будет занимать «транспортировочный модуль» Осины? Семечко это будет, черенок, или что-то более масштабное? Какие требования у Древа будут для укоренения? Я бы ни разу не удивился, если бы узнал, что место требовалось выбирать путём сложных расчётов движения небесных тел и с опорой на глубинные знания геологии и географии. Которые, надо полагать, у Осины точно имелись.

Алиса сновала вокруг стола, не разрешая Лине помогать. Вроде как гостью не с руки обременять. Моя мама тоже так же думала всегда. Энджи сперва робела немного, но ко второй тарелке перестала. Как дал понять Мастер, после того, как организм избавляется от Пятна, ему нужно много энергии и строительного материала, чтобы начать исцеляться. Нервные, сказал, ткани и клетки страдают сильнее прочих. Мы с Линой тогда согласно промолчали, чтоб не начать «троить» снова.

А ещё в голове крутилась картинка, которую видел когда-то давно, кажется, на Пикабу: лесистый склон какой-то горы, под ним — ровное зелёное поле. И дерево на поле, за которым тянулась не то колея, не то канава от склона, будто оно сползло, съехало оттуда. И, как водится, надписи. Сверху — «если тебе не нравится твоё место — поменяй его, ты же не дерево!». А внизу нецензурная прощальная реплика от того, что сменило гору на поле. Очень к месту вспомнилось, прямо вот в масть.

После обеда был чай со всякими вкусняшками, которых я, откровенно говоря, не ожидал. Вчерашние утренние бутерброды со сгущёнкой, повидлом и сладкой пастой были, конечно, вкусными и забежали «на ура», но в привезённых коробках и пакетах нашлись конфеты, печенье и даже торт. Причём, неожиданно, мой любимый — сметанный «Панчо» с ананасами. Вроде бы фабричное производство, на поток, массово — но мне нравился. И, судя по тому, как быстро кончился — не мне одному. А то, как налегала на сладкое Лина, прямо-таки умиляло. Глядя на неё, со счастливой улыбкой жевавшую шоколадную конфету, вторую или третью, нельзя было не радоваться. А то видал я всяких-разных, которые, прежде чем что-то съесть, в смартфоне считают, сколько это что-то им отложит калорий на талии и заднице. И эта процедура непременного расчета и примерки виртуального сала при этом отражается на лице тягостными, мучительными сомнениями, отрицанием и торгами. Как по мне, если перед едой её возненавидеть — так лучше вообще не есть тогда. Кому как, конечно, но в нашей семье таких проблем не было: что на столе стоит — то и ешь. Не хочешь есть — выходи из-за стола. Сидеть «с мордами», как батя говорил, как-то было не принято. То, что у тебя нет аппетита, вовсе не причина портить его тем, у кого он есть. У Энджи, судя по ней, был, да ещё какой.

Оставив Алису укладывать Павлика, выбрались на улицу. Солнышко грело ласково, по-доброму. В городах, особенно крупных, такого я не встречал. Там всегда пыльно, сухо, воняет, и нету деревьев. А с неба осатанелой паяльной лампой палит макушки граждан, заставляя их страдальчески морщиться и отводить глаза, далёкий раскалённый термоядерный реактор. А не гладит нежной тёплой рукой звезда, подарившая жизнь, как тут.

— Шарукан, сколько Мастеров ты знаешь лично? — родил-таки я первый вопрос из списка наиболее важных.

— Четверых, — помолчав, ответил кыпчак. — Виталик в Подмосковье. Алесь в Бресте. Коля в Каргополе. Мага в Каспийске. Ещё Хранителя одного знаю, Юрием зовут. Он под Полоцком живёт. Если жив ещё. Мы, сам понимаешь, не особо общительные — работа такая. Это с обычными людьми я в кафе встречаюсь, разговоры разговариваю. А так Мастера — нелюдимый народ, вообще-то. Когда Странников долго не было, я сам пару раз до Деревьев весточки от Осины возил. Алеся при Союзе ещё видал, тот — бирюк бирюком, конечно. Коля — помор самый натуральный, если подряд три слова скажет — считай, повезло, разболтался не на шутку. С Магой здесь познакомился — он тоже от Платана Осине новости привозил, помощь нужна была.

— А весточки, про которые ты говоришь — они для чего? — это тоже было интересно.

— Они, вечные, темнят всегда, сам знаешь. Но из того, что я по себе почуял и понял — что-то типа шифрованного послания передают. Двойного. Часть мысленно, часть — вживую, — не особо пояснил он.

— Вживую?

— Ну, вроде как чёрные споры, только не чёрные, и не споры, — пока понятнее не становилось. — Вот ты по лесу ходишь — дышится легче. Сейчас принято считать, что это фитонциды, что бы это ни значило. Вот когда в амбар входишь — примерно то же самое происходит, только сильнее, мощнее, более концентрированно. И эти частицы Древа как-то встраиваются не то в ДНК, не то в хромосомы, куда-то на очень мелком уровне, короче. И лечат. И запас прочности дают повышенный. Поэтому Хранители, вон, к примеру, жить могут — пока самим не надоест. Да сам видел, — он махнул на закрытую дверь, за которой таились старики-разбойники. Да уж, как им надоело — я и вправду видел.

— А когда кровью делишься — частицы те и к другому Древу попадают. Во всех этих генных штуках я не разбираюсь, зато они — вполне. Потому и могут почти всё.

— Только маломобильные, — задумчиво кивнул я, вспомнив термин, что так рассердил Осину, — но и тут, как выясняется, есть нюансы и тайны.

— Да уж, тайн у них хватает, — согласился, вздохнув, Мастер.

— Странно как это выглядит — Вы как-будто по телефону говорите, Шарукан, — Лина появилась в разговоре неожиданно, так, что я даже дёрнулся. Хотя точно помнил, что Речь она тоже освоила. После того, как развела кровь с колодезной водицей и полила-напоила Осину.

— Это точно, странного вокруг много, — вздохнув ещё тяжелее, согласился Мастер.

Странно, но он, знавший, с его слов, аж три Древа, Речь по-прежнему мог только слышать. Говорить мыслями у чудо-слесаря не получалось. Но не было заметно, чтобы он особенно этим тяготился. Наверное, привык за столько-то времени.

— Сколько тебе лет, Шарукан? Если это не бестактный вопрос, — я смотрел в его тёмно-карие, почти чёрные глаза, на по-восточному непроницаемое лицо. По такому и не поймёшь — обиделся или нет. Пока не зарежет.

— Не особо приличным считается, конечно. Много, Странник, много. Когда Заряну с Сергием в озеро опускали — аккурат втрое меньше было, чем сейчас.

Нет, математика — вообще не моё. Рассчитать, сколько надо вагонки, чтобы обшить комнату, или рубероида на крышу, я ещё смогу. Лучше, конечно, с калькулятором на компе, но справлюсь и на бумажке, хоть и значительно дольше. Навскидку удалось примерно определить, что и этому где-то за триста годков. Понятно, почему семья у него большая.

Лина, судя по глазам, тоже пыталась сосчитать. Но она, как оказалось, была филологом и училась на год младше Алисы. Не знаю уж, как брянские, но в моём универе гуманитарии с математикой не дружили вовсе.

— Как думаешь, сколько у нас времени есть? — так всегда с числами. Стоит только начать — и одно тянется за другим.

— Откуда мне знать? — он пожал широченными плечами. — Но на больше недели я бы не рассчитывал. Они правы, нельзя столько лет искать, а потом на финишной прямой развернуться. Чёрные, конечно, терпеть и ждать умеют. Но, думаю, тут случай другой. Странник неопытный, о Хранителе чуть ли не год — ни слуху, ни духу. То, что второй ранг потеряли, наверняка насторожит их. Но разбираться будут, скорее всего, на ходу и где-нибудь в этих краях. Так что с твоей задумкой я согласен полностью.

— А сам что будешь делать? — этот вопрос тоже тревожил, и тоже сильно.

— Жить, — улыбнулся он как-то неожиданно просто. — По миру полетаю, поживу в разных местах понемногу. Может, приживусь где. Может, вам снова понадоблюсь. А может сейчас с квадрокоптера бомба вакуумная свалится, и все наши планы — псу под хвост.

Мы с Энджи одновременно вскинули головы к небу. Прав был Мастер. Слушая истории стариков-разбойников, как-то с трудом получалось совмещать времена былинные и наши сегодняшние реалии. Аненербе пригнало грузовики на следующий день. Да, там ситуация, конечно, была совсем другой. Но сейчас я вообще ничего не знал ни о том, кто враг, ни где он. Значит, им мог оказаться любой, кроме нас, находившихся внутри этого плетня. И ресурсы у противника могли быть любыми. И нас прямо сейчас могли рассматривать на мониторе чёрные внимательные глаза. Это не радовало. И не успокаивало.

Алиса вышла тихонько, присев рядом со мной на низкую завалинку. Заглянула в глаза, но спрашивать ничего не стала. В руках у неё был такой же или тот же самый аптечный пузырёк с трубкой, торчавшей из чёрной пробки. Обед для дедушки.

— Когда баню топить начнём? — спросил я у Мастера.

— На закате. Как Солнце клониться начнёт — затопим. Стемнеет — как раз обметём да париться пойдём. Девчата, вы посмотрели, что там старуха моя вам передала?

— Да, тёте Венере спасибо большое, — кивнула Алиса. И пояснила для тех, кто был не в теме, то есть для меня, — там косметика всякая и прочая женская мелочёвка. Ты бы такого точно не додумался прихватить.

Спорить было не с чем. Додумываться в последнее время — явно не моё. Что ни удумаешь — сплошь бардак с паникой начинаются. Хотя, если откровенно, то не так уж всё и плохо пока выходило. Все живы, все здоровы. А речь со временем восстановится, если Древо нам не врёт.

— А вы не поссоритесь с Энджи, если придётся одним шампунем голову мыть? — на всякий случай уточнил я. Женская душа — потёмки, как известно, а нам только скандалов между собой и не хватало для полного счастья.

— С какой стати? Ты когда в гостях чужим мылом моешься — ни с кем не ссоришься же? — неожиданно логично ответила Лина Речью. А сестра только кивнула, подтверждая, что со всем согласна. Вот так всегда и бывает. На один простой вопрос женщина легко отвечает двумя.

Алиска пошла кормить деда. Я надеялся, что Шарукан не подвёл к нему, выходя из амбара, трубочку из кега. Это могло значительно осложнить и обед, и предстоящую баню. Хотя песен про ворона, вроде не было.

— Дров п-п-принесу, — осторожно сказал я вслух. Больше для пробы.

— Сиди уж. Я и дров, и воды наносил, пока ты у Осины на диализе лежал, — остановил меня Мастер.

— А как тебя зовут вп-вп-вп… уф-ф-ф… вправду? — Лина тоже справилась. Голос у неё был чуть более хриплый, чем вчера.

— Ярослав, — знакомое с детства слово вылетело легко. Но дальше от греха перешёл на Речь, — тебе Древо рассказало про то, что их мало, и того и гляди вообще не останется. Чёрные теснят, почти от Урала до Белоруссии всего двое и осталось, Дуб да Осина. Вышло так, что мы с Дубом встретились. Он меня сюда послал. По пути я нашёл сестру и племянника, обоих с паразитами внутри. Удалось спасти. Ко Древу вместе поехали дальше. В Брянске Мастер Шарукан помог с документами, потому что найти нового, свежего и глупого Странника для Чёрных — дело принципа. Тем более такого, который уже трёх паразитов спалил. По новому паспорту я как раз и есть Стас. Станислав Пчёлкин. А по старому — Ярослав Змеев. Уже тут выяснилось, что Хранитель местный Алиске и Павлику родня. А дальше ты знаешь, — короткие простые фразы удавались лучше.

— А Аспид — потому что змей? — глаза Энджи чуть сощурились. Кажется, насмешливо.

— Змей. Ося — змей, потому что всем прозвища придумывает. Но ему можно. Пусть хоть горшком называет, — махнул рукой я точно так, как если бы говорил вслух.

— Я книжку читала зимой про шамана одного. Он так же говорил, — она подняла левую бровь.

— Хранитель сказал мне, что в той книжке много толкового. Особенно к месту было: «как в трехмерном пространстве про пятое измерение рассказать?», — вспомнился мне разговор с дядей Митей. Лина только кивнула, задумчиво глядя на амбар.

— А что будет в бане? — пожалуй, будь я девушкой — это меня тоже волновало бы не на шутку.

— Мы с Хранителем раз семь, по-моему, заходили. Наверное. Он поддавал так, что дышать вовсе нечем было. А паразиты эти, симбионты, ни жары, ни холода не выносят. То, что с меня потом на вениках осталось, он в тазу с кипятком на ночь оставил. А утром мне сжечь велел. Теперь меня эта зараза, вроде, не берёт, — пожал я плечами.

— Мы, когда папка жив ещё был, в здешней бане всегда все вместе парились, с детства. А потом как-то неудобно уже стало, — она опустила глаза, смутившись.

— Неудобно, дочка, на потолке спать — одеяло спадывает, — прогудел неожиданно Мастер. Мы с Линой вздрогнули синхронно. Будто забыли, что рядом ещё кто-то был. А он продолжил, — дурь это всё, вот что я думаю. Издавна так повелось на Руси, что мужики с бабами вместе парились, а уж тем более родня. Совсем недавно только по-другому думать стали, привычных и нормальных вещей стесняться. Зато когда мужики взасос целуются — это нормально теперь, — он, не выдержав, сплюнул.

— Ещё эллины древние, что в красоте поболее всех нынешних понимали, считали, что тело — это храм. В Библии тоже о том писано. Один знакомец мой так говорил: «думать надо меньше, а соображать — больше», — и Мастер снова замолчал.

Слушать про то, как издавна велось на Руси, и уж тем более про древних греков и иудеев от старого татарина было неожиданно. Но сомневаться в его правоте не получалось.

Деда в баню мы вели под руки с Шаруканом. Сказать по нему, что он в одно богатырское лицо почти уболтал весь кег, было сложно: шёл и говорил он вполне нормально, пусть и медленно. На мумию точно похож не был, а про болезненную худобу уверенно сказал Ося. В три слова. «Отожрётся, не впервой». Когда после помывки Сергий вышел из бани на свет костра, в чистом исподнем, подстриженный и чисто выбритый, я ему не то, что семидесяти — и шестьдесят едва дал бы. Хотя, признаться, темновато было.

Алиса с Павликом парились первыми. И сразу пошли спать, румяные и довольные, чистые до скрипа. В одной снежно-белой облачно-крылатой простыне на двоих. Потом дед уработал нас с Шаруканом, в две руки. В нас, как показало Осино МРТ, спор не было, поэтому казалось, что избивал нас вениками старик просто так, для души, из любви к искусству. Говорить стало технически возможно только после пары кружек горького травяного отвара. Но не хотелось.

С Линой Сергий возился дольше. Она раза четыре выходила из бани отдышаться, завёрнутая в какую-то рогожу. Я старался даже не смотреть на белевшие в темноте ноги и плечи — сердце тут же пускалось в такой пляс, что хоть руками держи. И не только его. На шестой раз Хранитель вынес её, как куль с мукой, и прислонил ко мне, скользнув в приоткрытую низкую дверь со скоростью, никак не подходившей очень, Очень пожилому мужчине, едва вставшему на ноги. Прямо из могилы. За стеной слышалось шипение кипятка, шкрябание веников и низкий басовитый гул. Слов было не различить. Наверное, молитвы читал. Или матерился.

Я обнял Энджи, внимательно следя, чтобы с неё не сползала простыня. Румяная и глубоко дышавшая, она выглядела так, что слов подобрать не выходило. Тёмная и тёплая ночь, пляска лепестков пламени, отражавшихся в наших белых простынях, девушка на плече — казалось, что это уже когда-то было. И не один десяток раз. И не только со мной, но и со всеми, чью память хранили моё тело и мой разум. Какие-то несказанно древние воспоминания пробуждались в подсознании, но на поверхность не выплывали. Зато наполняли душу какой-то необъяснимой живительной силой и кипящей белым живым ключом энергией. Даже петь захотелось.

Дед наконец вышел наружу, утирая со лба пот широкой, как лопата, ладонью. «В такой только меч-кладенец держать» — подумалось мне.

— Двуручные они, кладенцы-то. Одной рукой неудобно с ними. А тот, что Дуб Илейке, о ком давеча рассказывал, подарил — я и двумя руками не поднял бы. Тяжёлый, как рельса, — Сергий снова ответил на вопрос, которого не было.

— Отцы, разрешите музыку завести? Вечер такой, что душа поёт, — спросил я.

— Чего ж не завести-то, заводи. Только чур русскую и со словами! — поднял палец Хранитель, — а то слыхал я давеча, подо что нынче пляшут молодые. Тогда, правда, Томка ещё под стол пешком ходила. Но всё равно — срамота одна! Чтоб без шызгары и прочих хали-гали мне тут!

Шарукан только кивнул, не открывая глаз, показывая, что с дедом согласен всей душой. Я спорить и не думал. Чтоб в такой вечер, возле старой бани, у живого огня слушать что-то импортное — это кем быть надо? Не мной точно.

Осторожно выпростав руку из-за спины Лины, поправив попутно ей простыню на бедре, на что она только бессильно, но благодарно кивнула, поднялся и нашарил в висевших на верёвке джинсах трубку. Сообразная моменту песня уже играла в голове, осталось только найти её в плейлисте. Это было несложно.

Протяжно запела гармонь. Мужской голос, к которому подключались с каждой строчкой два других, поплыл над двором, отражаясь от еле различимых в темноте стен построек, скользя над сырой травой. Песня про «Ясного сокола»* заставила Мастера раскрыть глаза шире обычного, а Сергий напрягся, не сводя глаз с трубки, что продолжала играть и петь.

На словах «перед вами я в долгу, мои верные друзья», дед хлопнул меня по плечу так, что голова дёрнулась.

Когда низкий голос запел про «чистый спирт на всех разлить, пить из кружки у костра», Шарукан крякнул, наклонился и достал из-под лавки фляжку приличного размера. При словах «путь — мой брат, судьба — сестра» глаза у них блестели.

Услышав про «Гроздья алые рябин заметает белый снег. Ты одна и я один, без тебя мне жизни нет», Лина положила голову мне на левое плечо. Волосы её пахли мятой и полынью.

— Ещё раз поставь, — хрипло попросил Сергий. А Шарукан снова молча кивнул. И протянул мне фляжку.

Во второй раз подпевали вполголоса на повторах. На третий — полноценно пели хором. Лина шмыгала носом, промакивая слёзы уголком простыни.

— Умеют, — уважительно кивнул на замолчавший телефон Хранитель. — Нет, точно поживу ещё. Думал, после Козина никто уж петь нормально не научится. А вот поди ж ты?

— Не уходи, ещё не спето столько песен, Ещё звенит в гитаре каждая струна**, — никогда бы не подумал, что эту песню можно петь басом. Но Сергий справился чудесно, Лина даже захлопала. И тут на столе зажужжала смартфон.

Я посмотрел на появившиеся на экране цифры. И понял сразу несколько вещей. Что поднимать трубку точно не буду. И что переходить по ссылке на плейлист моего старого аккаунта было глупо. И что завтра нам всем надо ночевать в другом месте. Потому что номер этот знал отлично. Он от моего предыдущего на одну цифру отличался. Я симки тогда сразу две купил, себе и Кате. То есть бывшей.

Толкнув пальцем красный кружочек «отбоя», зажал кнопку питания на боку трубки. Посмотрел, как поморгал и погас странный непривычный логотип: слово «Иной», написанное латиницей.

— О чём задумался, Яр? — вернул меня голос Сергия. В глазах которого шевелились отблески костра, и не факт, что только снаружи.

— Шабаш концерту. Завтра, если дотянем, надо менять лёжку.

— Чёрные? — Шарукан как-то весь подобрался и стал вроде бы даже меньше места на лавке занимать, будто вот-вот вскочит.

— Ну. С лёгким паром, твою мать, — рассеянно проговорил я, глядя на тёмный кусок мёртвого пластика, подарок Мастера Виталика. И думал, что из него и батарейку-то не вынуть, как раньше всегда советовали в кино.

— Сергий, пошли. Яр, я трубку заберу, симку достану. И есть у меня мысль одна, должно помочь. А вы сидите пока, воздухом дышите, да о плохом не думайте. О хорошем думайте. Вся жизнь впереди, сколько бы её ни оставалось. Вперёд смерти ещё никто не помер, вон, Серый соврать не даст, — кивнул он на удалявшуюся широкую спину Хранителя. — А вам Алиска в сенях постелила. Ночи тёплые стоят, а изба всё равно маленькая. Доброй ночи. И выше нос!

Уходя, он, кажется, подмигнул. И, кажется, Лине. Хотя в потёмках да по его узким глазам — поди пойми.

* Любэ — Ясный Сокол: https://music.yandex.ru/album/219830/track/42668192

** Вадим Козин — Осень, прозрачное утро: https://music.yandex.ru/album/11299632/track/36812650