Дубль два

Глава 14 Бывало хуже

Солнце было ещё низко. Город просыпался. Казалось, даже брянские рабочие, редакцию газеты которых мы вчера проезжали, не торопились на свои посты, вахты и места. Машин на дорогах было так немного, что душа радовалась. Потом вспоминала МКАД, на котором в эту пору уже было бы очень плотно и медленно, плевалась и продолжала радоваться.

Московский проспект вывел нас в пригород, и дорога потянулась дальше. Лучи ложились на сухой серый асфальт дрожащим узором, пробиваясь сквозь еловые лапы. Перелетела перед капотом звонкая трещотка-сорока. Виделось и слышалось это всё отлично, потому что ехали мы медленно, с приоткрытым правым окошком. Лесной вкусный воздух, влетая сквозь него в салон, шевелил волосы Алисы. Своё стекло я не опускал, опасаясь, чтобы не продуло Павлика. Он хлопал большими серыми глазами и пускал пузыри. Сестра что-то рассказывала ему тем непередаваемо нежным и ласковым голосом, каким только матери с грудными и говорят.

Слева показался поворот на Хацунь. О нём сильно заранее, за пару километров, предупреждали щиты и указатели неожиданно больших размеров. Скорость полёта Нивейки позволяла отлично всё рассмотреть. И даже прочитать. В деревне теперь был памятный мемориал, который открывали, судя по фото, лично самые первые люди страны, окружённые не менее первыми в губернии. Районные и поселковые начальники стояли в стороне, ближе к простым смертным, и явно были этому вполне рады. В сторону деревни вёл новый чёрный асфальт, под утренним солнцем гладкий, как стекло. Но нам нужно было дальше.

Требуемый поворот таким дорожным покрытием похвастаться не мог. Он никаким не мог. И не хвастался. А будто бы бурчал неприветливо: «…а я вас и не звал!». Алиса взяла сына на руки, потому что на убитой гравийке того в люльке начало болтать, как в стиральной машине, о чём он тут же и сообщил с искренним негодованием. Я про себя согласился, добавив пару ярких фраз. Павлик тут же оживился и запищал что-то, одинаково напоминающее «ать!» и «ять!». В голове немедленно появился Виктор Робертович и, фирменно выпятив нижнюю челюсть, сообщил: «Следи за собой! Будь осторожен!». Объезжая следующую очередную яму в этот момент я изо всех сил старался думать о ней именно как о яме, и ни о чём ином, без эпитетов и метафор.

Судя по навигатору в телефоне, что прыгал на правом бедре, регулярно порываясь то свалиться под ноги, то уйти в щель между сиденьем и рычагами коробок, до Осиновых Двориков оставалось всего ничего, когда справа вдруг открылась между деревьями автомобильная парковка. Просторная, метров полтораста длиной, наверное. Совершенно пустая. И решительно необъяснимая с точки зрения здравого смысла посреди глухого леса. Кому и зачем она была тут нужна? Трогательная забота о поселковой администрации о блудливых грибниках? Или блудящих… Потеряшках, короче.

Нивейка клюнула капотом, съезжая на укатанную какой-то техникой площадку с какой-никакой, а дороги. Я вылез из-за руля и обошёл машину, выпуская на волю женщин и детей. По одной штуке каждого наименования, как говорили поставщики Заура на рынке. После самоходного вибромассажёра отечественного производства на земле стоялось как-то непривычно. Устойчиво, предсказуемо и вообще в целом комфортно. Думаю, если бы ехать нам пришлось дольше —появилась бы походка враскачку, как у моряков и фривольных женщин. А если целый день — то мы бы и общаться начали исключительно бранными междометиями, как они же. Но повезло — путь сюда длился всего-то минут сорок, наверное.

Алиса переминалась с ноги на ногу, как-то затравленно оглядывая окружающий небогатый на детали пейзаж. Если я ничего не путал, то внимание её задерживалось на тех участках, где лес был погуще и к нам поближе. Сложив два и два, я протянул руки и сказал:

— Давай, подержу.

Сестра размышляла долго, секунды полторы. Но вручила-таки мне Павлика и рванула к лесу. Не подвела меня логика, стало быть. Племянник внимательно и даже немного сурово изучал меня своими серыми глазами, сдвинув для значительности светлые бровки. Смотрелось забавно. Вроде как руководитель глядел на дурачка-подчинённого, что на выездном корпоративе заслонил что-то важное перед начальственным взором. Например, строчки текста в караоке. Или танец молодой стажёрки.

Как это произошло — я снова не понял. Вроде как шум листвы как-то неожиданно соединился с криком какой-то незнакомой птицы, бликом солнечного луча в глазах племянника и ещё чем-то — и в голове раздалось: «Там. Больно. Дядя». От неожиданности я едва не подскочил. Вот тебе и взгляд начальника. Попробовав ещё раз мысленно прислушаться, уловил: «Туда. Сейчас. Больно!». А на лице ребёнка, которому и полутора лет не было, явственно проскользнула досада. И на то, что дядька достался такой тугой, и на то, что руки слушались отвратительно. Таким, как этот дядя — только пальцем показывать. А ещё лучше бы — взять двумя руками за уши, повернуть голову в нужном направлении. И дать пинка, наставительного и окормляющего.

Подошедшая Алиса потянула руки за сыном. По ней было видно, что жизнь удалась — лёгкая улыбка, плавная походка и мягкий, умиротворённый свет в глазах. Ничего общего с той ошпаренной кошкой, что убегала с парковки только что.

— Подожди, Лис, — я не спешил передавать Павлика, отчего сестра вскинула на меня глаза с тревогой, — попробуй услышать, о чём он думает. Я понимаю, что по-идиотски звучит, но попробуй, пожалуйста!

Она вздрогнула, вскинула брови. Ресницы затрепетали часто-часто, а глаза стали, кажется, наполняться слезами. Этого только не хватало! Сейчас-то с чего бы?

— Что? — непонимающе спросил я.

— Лис… Меня только папка так звал. Голоса у вас похожи… — ну вот, теперь у неё ещё и губы задрожали.

— Ну так ничего удивительного, сестрёнка. Мы немножко родственники с ним, на кого мне ещё быть похожим? — я говорил убедительно, стараясь успокоить её. Что-то подсказывало, что рыдать сейчас — вообще не ко времени.

— А ты зато, когда смеёшься, совсем как он нос морщишь, — вспомнилось внезапно.

— Мама тоже так говорила, — попробовала улыбнуться она. Поморгала немного, закинув голову. Почти помогло — слёзы практически ушли, лишь веки были чуть припухшими, и белки́ глаз краснее обычного.

Я передал ей на руки сына, что смотрел на нас с живым интересом, словно пытаясь понять — пора ли ему тоже плакать вместе с мамой, или пока рано?

— Лис, прозвучит глупо, я сразу предупреждаю. Но представь, что ты в сказке. Мы, я не знаю, в тридевятое царство шли, да с пути сбились. А Павлик — наш клубочек золотой. Он пытался мне что-то сказать, но я, видимо, детского не знаю совсем, и поэтому плохо понял. Попробуй ты!

Да, для совершенно пустой автомобильной парковки посреди дремучего «хрен знает где» — самый подходящий разговор. Но уж как смог.

Я положил ладони на ножки и голову племянника, там, где не мешали руки Алисы. Она смотрела в глаза сына, который начал чмокать губами. Проголодался?

— А-а-ать! — вдруг отчётливо произнёс он, глянув на меня странно.

Не будь ему год и три — сказал бы, что взгляд у него стал острым. Цепким даже. А я внезапно отчётливо понял это слово целиком. Как и предыдущие три. И всю фразу полностью. Именно ей я привычно среагировал недавно на то, как пробило подвеску на очередной яме. И тут же вспомнилась комедия, где парень-медбрат приехал знакомиться с роднёй будущей жены, отец которой оказался отставным разведчиком. Там был момент, когда главный герой совершенно случайно, внезапно и не со зла, а по нелепому стечению обстоятельств научил племянника новому слову. Беды было две: это оказалось первое слово, что малыш запомнил и произнёс. И вторая — такие слова решительно не стоило говорить при детях, конечно. В кино с правильной озвучкой смотрелось забавно, как белоголовый ангелочек вытягивал трубочкой губы, старательно произнося второй слог. Я, кажется, покраснел.

Алиса посмотрела на меня с подозрением. Но ничего не сказала. Вот бы не услышала. Или решила, что показалось.

— Где дядя, Павлик? Которому больно — где он? — Отлично. Просто замечательно. Теперь нас в брянском лесу стало двое таких, кто пытался выведать дорогу к тайному штабу у молчавшего по объективным причинам «языка».

Малыш поднял ладошку, и, помогая себе второй рукой, положил её на глаза. Да уж, Паш, кроме «фейспалма» и новых словосочетаний, я бы тоже вряд ли смог чем-то поделиться.

— Хлоп. Глазки. Темно, — внезапно «перевела» сестра.

Я вытаращился на неё, совершенно вопреки услышанному. Но в голове вновь прозвучали те же самые слова, и после них померещилось «чудила». Не уверен, правда, был в первой букве. И в том, что этот термин входил в стартовый набор элементарной, базовой, родовой первой Речи, о которой утром говорил Шарукан. Наверное, это само додумалось. Понимание пришло чуть позже. Догадавшись, что всё-таки хотел сказать мне Павлик, я закрыл глаза.

Меня словно рывком подняло над лесом. Извилистая дорожка и непонятная до сих парковка посреди леса остались внизу. Справа показалась какая-то деревенька на десяток дворов. За ней дорога уходила на северо-восток, огибая выступающий кусок леса. Через какое-то расстояние влево уходила еле заметная тропа меж двух деревьев, берёзы и осины, переплётших ветви настолько, что они казались сплошной аркой на двух опорах — белой в пятнах и серебристо-зеленоватой. А дальше вдоль дороги, по правую руку, высился какой-то крест, стояла часовня, а за ней — странные монументы, много. Оттуда так фонило болью и ужасом, что, казалось, этой волной меня едва не сбило с высоты на землю.

— Не туда. Ближе. Торопись, — прозвучали в голове чьи-то слаборазличимые мысли. И, кажется, вовсе не Павлика.

Вспышка. Арка из осины и берёзы. Тропка. Ручей. Налево — топь, нельзя. Ствол дерева с берега на берег. Сосна, смолистая, крепкая, хоть и не широкая совсем. Вьётся заросшая тропинка-стёжка. Высокий плетень, уходящий в обе стороны, будто выпрыгивает навстречу из леса. Над ним тянет шею колодезный журавль…

— Славка, время! — гаркнул внутри голос дяди Мити.

Я открыл глаза. Вокруг была та же самая парковка. Рядом, чуть пощёлкивая, остывала Нивейка. Напротив меня Алиска держала на руках сына. Но глаза у неё были больше обычного минимум втрое. Это ещё что за брянское аниме?

— А это кто сейчас говорил? И как мы в небе оказались? — выдохнула она.

— Считай, что это нам видео прислали, с маршрутом. Погнали, нет времени! — я посадил и пристегнул их на переднем, качать туда-сюда спинку было некогда.

Машина ушла с парковки с буксом, еле поймал её на гравийке перед крутым поворотом направо. Будто она тоже видела одинокий и тревожно-тоскливый силуэт «журавля» за плетнём

Деревню проскочили махом. Кажется, справа кто-то что-то крикнул. А слева из окон крайнего дома почудился чей-то внимательный взгляд. И курицу на самом въезде чуть не переехал — еле успел резко рвануть руль в сторону и тут же вернуть обратно. Круглые глаза Нивы тоже наверняка стали больше в размерах, когда она едва не перепрыгнула бегущий через дорогу вопящий комок рябых перьев.

Нужное место чуть было не пропустил. Чудом, иначе не скажешь, заметил еле различимо разнящиеся оттенки в листве слева и рванул ручник, опасно кидая не самую устойчивую в мире машину в занос. Но повезло, чудеса продолжались. Едва капот указал туда, куда мне было нужно — отпустил рычаг и утопил педаль газа. Не имея ни малейшего представления, сколько оставалось до места, где от болота нужно забирать правее.

Алиса, умница, сразу всё сделала правильно. Правой рукой вцепилась в ручку над головой, тем же локтем упёрлась в стекло, что успела поднять, пока позволяли обстоятельства. Левое колено прислонила к панели рядом с рычажками «печки», правый кроссовок поставила на «бардачок», чуть катнув вперёд сиденье, по которому сползла ниже. Да, ей с этого положения вряд ли был хороший обзор. Но это явно оказалось к лучшему — я бы в некоторых моментах и сам с удовольствием зажмурился бы. А ещё лучше — вышел. Зато у Павлика получилось что-то вроде капсулы из рук, ног и тела матери, что защищали его со всех сторон от твёрдых поверхностей Нивы, которые точно решили сегодня всех нас покалечить.

Нива скакала так, будто была заправлена ракетным топливом, адски крепким кофе, убойным алкоголем или чем-то ещё более динамичным. Будучи при этом матёрым быком Эль Торро Браво, звездой родео, которого обходили, опасливо крестясь, самые отбитые ковбои. Что отплясывал под зажигательные латиноамериканские мелодии и ритмы, африканские танцы, лезгинку и что-то из раннего клубного, крайне ритмичного. Сидеть внутри при этом было, мягко говоря, некомфортно.

Руль будто не мог определиться, чего ему хотелось сильнее — вырваться из рук и отправится в свободный полёт или выбить мне зубы. Сиденье то пропадало куда-то, то пинало в спину, будто взбесившаяся лошадь. Капот то исчезал, то перекрывал весь обзор, как нос корабля в сильнейший шторм. Опыт был, конечно, неожиданным, но интересным. Повторять его не хотелось бы, конечно.

Чудом прорвавшись сквозь деревья, в просвет между которыми, наверное, раньше побоялся зарулить и на велосипеде, ударил обеими ногами в тормоз и сцепление. Дикая повозка, сорвав полосы мха, остановилась на самом краю ручья, радостно вздохнув. И от того, что скачка закончилась, и от того, что вмазать мне по лбу рулём напоследок всё же получилось.

Я выскочил наружу, едва не свалившись, потому что тут же запутался ногами в каких-то кустах. Судя по ним — они ехали за нами от самого съезда с дороги, собирая за собой по пути всю растительность, недостаточно крепко державшуюся за грунт. Алиса пыталась выйти со своей стороны. Отчаянно, но предсказуемо безрезультатно дёргая ручку стеклоподъемника. В распахнутую мной дверцу они буквально выпали мне прямо на руки. Рожица Павлика излучала дикий восторг — ему поездка явно понравилась больше всех остальных.

Мысль о том, чтобы забрать из багажника барахло, отмёл сразу. Судя по слабевшему с каждой минутой голосу в голове, было совсем не до этого. Держа сестру за руку, рванул вдоль ручейка, будто вспоминая эти места. Где ни разу до сих пор не был. Тут коварный корень сосны во мху — надо перепрыгнуть. Тут кочка с камнем, что таится под слоем мха — перешагнуть. Алиса повторяла за мной каждое движение, не отставая, хоть и дышала так, что было понятно: экстремальные марш-броски по пересечёнке с радостно вопящим отягощением в руках — не её конёк.

Ствол сосны, соединявший берега ручья, который в этом месте был метра два с лишним шириной, нашёлся через несколько минут. Перелетели на другой берег мы так, словно не заметили полосы воды под ногами и того, что наш природный мостик основательно так покачивался. Павлик практически хохотал — ему было здорово, классно и интересно.

Не снижая скорости, побежали дальше. Чтобы через пару минут упереться в плетень, тот самый, что показывали нам чуть раньше. Ветви и тонкие стволы деревьев образовывали глухую стену, через которую было ни посмотреть, ни перелезть. При этом каждая веточка была живая, с листвой. Кажется, что лес сам берёг своё сердце от незваных гостей. Вот только нас звали и явно ждали. Потому что вышли мы точно к таким же «воротам», которые сдвигал Алексеич, когда привёл меня к себе в гости.

Я просунул руки в сплошную зелёную стену, нащупал какую-то сравнительно толстую и крепкую палку, и попробовал приподнять створку. Снизу раздался еле слышный звук рвущейся травы. Видимо, этой «дверью» давно не пользовались.

Закрыв ворота за нами, я обернулся и вслед за Алисой осмотрел территорию участка. От дома дяди Мити увиденное почти ничем не отличалось. Но только с точки зрения схематичной застройки. В том же месте — домик на два окна. Там же, где и у старого лесника — баня, низкая, из почерневших брёвен. Заросшая травой по самую крышу. Колодец-«журавль». Покосившийся ветхий парничок, из-под плёнки которого во многих местах тянули к солнцу побеги какие-то растения. Не похожие на культурные, что обычно сажают в теплицах. И амбар. С наглухо закрытой изнутри дверью.

— Только ты один. Мы подождём, — прозвучало-«осозналось» в голове.

— Так, задача номер «раз», — сказал я Алисе, едва унялось заполошное с бега дыхание. Она снова вздрогнула. Ну да, батя обычно начинал обозначать фронт работ именно этой фразой.

— Осмотреть дом, навести порядок. Справишься?

— Да. Только я одна боюсь заходить, — ответила она. Логично, я бы на её месте тоже не рвался в чужую избу с мутными тёмными стёклами и дверью, висевшей, кажется, на одной петле.

— Айда! — я пошёл первым. Ну а как ещё?

Внутри дом был точно таким же, с крытым двором, с совершенно аналогичной планировкой. Только жутко запущенный. Воды в рукомойнике не было. Печку, судя по всему, не белили несколько лет. И когда топили последний раз — я бы не рискнул догадываться. Посреди кухни лежала на боку табуретка. Рядом с ней — обычная эмалированная кружка. Вокруг неё и в ней — чаинки. Давно засохшие.

Из горшков в кухне и горнице свешивали жёлтые сухие листья и ветки какие-то комнатные цветы. Я из них знал только столетник и спатифиллум, который ещё называли «женское счастье». В бабушкиной квартире, где после ремонта мы жили с бывшей, он колосился так, что Катя всегда самодовольно улыбалась, проходя мимо. Я этим едва ли не гордился, приписывая её счастье в свои заслуги. Дурак. То, что свисало из горшков здесь, не было ни столетником, ни «счастьем». Возле кровати стоял какой-то таз с неприятными, давно засохшими остатками не хотелось даже думать чего именно.

В комнатку слева, такую же, в какой я ночевал у дяди Мити, дверной проём закрывали шторки. Вместо смородины на них были вишни, крупные, спелые, почти чёрные. Ткань я сдвигал с опаской, проследив, чтобы Алиса не смотрела. Она как раз на кухне что-то разглядывала, не трогая, впрочем, руками. Молодец.

Комнатёнка была пуста. Отлегло. Вот только мумии отца Сергия мне тут и не хватало, конечно. С потолка так же, как и у Алексеича, свисали веники сушёных трав. Судя по цвету — висели они тут не первый год. И не второй.

Вернувшись в горницу, я поднял с пола таз, а от печки захватил два ведра.

— Я сейчас, воды наберу, — сказал сестре. Она молча кивнула в ответ, глядя на раскрытые створки посудной полки.

Таз залил водой и оставил отмокать. Вёдра протёр на скорую руку травой — благо, тут её везде было море. Одно поставил на печь, из второго часть вылил в рукомойник.

— Лис, я печку сейчас затоплю и пойду смотреть остальные постройки. Вы оставайтесь тут. Найдёшь, чем заняться? — тюкая рассохшимся топориком по полену, спросил я у сестры, не поднимая головы.

— Конечно. А пылесос… хотя откуда тут пылесос. Подмету пока да полы помою. А… — начала было она, но я перебил:

— Вещи с машины позже принесу, и с едой потом решим. Пока не это главное, — она снова кивнула.

Открыв все окна и убедившись, что печка гаснуть не планировала, я вышел на улицу. Шаркающие звуки из дома подтвердили, что сестра приступила к выполнению плана. Повезло — он у неё хотя бы уже был.

Прежде, чем лезть в амбар, я набрал ещё пару вёдер воды, что нашлись в сенях. Прислонился к двери, приналёг — бестолку. Наружу открывается. Ручки нет, подцепить особо тоже не за что. У Алексеича на ней был засов в широких ушках, такой, из доски-«сороковки» сделанный. Он уходил в паз в стене, и в ту дверь можно было, наверное, на машине въезжать — не открылась бы. А стоило снять засов — распахивалась сама, потому что, видимо, чуть под уклоном висела. Тут же, судя по тому, что удалось разглядеть в щели, изнутри был обычный деревенский замок типа «крючок из проволоки». Отломав прутик сухой полыни, что торчал рядом, и протащив через сжатый кулак, сломав листья и мелкие веточки, я со второго раза подцепил и скинул его.

Осмотреться вышло не сразу. Как и тогда, у дяди Мити, сперва глаза «выключились» из-за резкого перехода со света в темноту. Поморгав, стало полегче. Та же конструкция из шести ярусов, на самой вершине которой торчал совсем уж хилый прутик. Один. Без единого листика или веточки. Рассохшиеся «этажи» башни-постамента были покрыты трещинами. Памятуя о полу в амбаре Дуба, глянул под ноги. Ближе к центру в древесину был утоплен зуб, кривой, тонкий и длинный, похожий на змеиный. Подальше — настоящий меч, слишком большой для одной руки. Хвостовик ручки был сделан в форме птичьей лапы — расходился на конце натрое. Я словно нарочно осматривался медленно, будто зная, что вот-вот увижу что-то такое, чего и сам не хотел бы, и другим не пожелал. И не ошибся.

Это было похоже не то на старую птичью клетку, не то на какой-то плетёный абажур. А ещё на вершу, какими в старину рыбу ловили. И на саркофаг для мумии тоже немного было похоже. В первую очередь — головой мумии, что торчала с одной стороны.