Эвис: Заговорщик

Глава 16

Глава 16.

Четвертый день пятой десятины первого месяца лета.

…В баню я ввалился, с трудом балансируя на грани потери сознания. На подгибающихся ногах подошел к массажному столу, оперся на него здоровой правой рукой и замер. Подождал, пока Майра с Тиной срежут с меня рубашку и спустят штаны, переступил ногами, выпутываясь из ткани, затем чуть-чуть согнул колени, навалился грудью на застеленную свежей простыней столешницу, закинул на нее левое бедро и выпал из реальности. А когда вернулся обратно, решил, что брежу. Так как увидел невдалеке распахнутое настежь окно, а чуть ближе — два очень знакомых столбика от балдахина, освещенные мерной свечой!

Закрыл глаза, потряс головой и снова приподнял веки, но картина не изменилась. Повел глазами, чтобы осмотреться, и убедился, что нахожусь не в бане, а в своей спальне!

Некоторое время пытался вспомнить, как я в ней оказался, но потом почувствовал во рту хорошо знакомый привкус сонного отвара и мысленно пообещал себе устроить Майре разнос. Небольшой. Ибо тащить мое тело на третий этаж, пусть даже и пяти женщинам сразу, было совсем не обязательно.

Через какое-то время на самом краю поля зрения заметил что-то белое, опустил взгляд на плечо и обнаружил бинты. Вспомнил расположение полученных ран, прикинул, как нужно шевелиться, чтобы их не растревожить, попробовал поднять правую руку и понял, что не могу. Ибо на ней лежит что-то тяжелое.

Задумался. Через какое-то время окончательно пришел в себя, осторожно повернул голову направо и… уткнулся носом в носик сладко спящей Вэйльки! А когда еще раз прислушался к своим ощущениям, то понял, что она спит, прижавшись ко мне всем телом!

Пока я пытался понять, с чего это вдруг она решила переночевать в моей кровати, ресницы девушки дрогнули, и на меня уставились два совершенно спокойных ярко-зеленых глаза:

— Доброе утро, Нейл! Как вы себя чувствуете?

— Доброе утро… — стараясь, чтобы в голос не прорвалось накатившее раздражение, буркнул я, — Еще не знаю. Кстати, а почему ты спишь со мной?

Вместо того, чтобы ответить на заданный вопрос, девушка на десяток ударов сердца прикрыла глаза и затихла. Потом поерзала, прижимаясь ко мне еще теснее, и задала встречный вопрос:

— Скажите, арр, а что вы знаете о Дарующих?

Я набрал в грудь воздуха, чтобы в довольно резкой форме сообщить, что мне сейчас совсем не до досужих разговоров, но вдруг вспомнил, что мы выжили только благодаря невероятной чувствительности этой девушки. И заставил себя успокоиться:

— Дарующие — вымышленные существа, упоминавшиеся в некоторых легендах времен Ушедших. Вроде бы, иногда помогали королям Хейзерра мгновенно перемещаться на огромные расстояния, побеждать армии врагов, справедливо править, залечивать смертельные раны и жить чуть ли не вечно!

Девушка отодвинулась, зачем-то оглядела мое лицо и ехидно усмехнулась:

— Одно из этих вымышленных существ сейчас лежит рядом с вами, а второе спит в своей комнате.

Я ей поверил. Сразу:

— И вы умеете делать все, что я перечислил, на самом деле?

Девушка отрицательно помотала головой:

— Мы умеем лечить и продлевать жизнь. А остальное — вранье.

Я недоверчиво прищурился:

— Если вы действительно умеете лечить, то почему в день появления в моем доме были в таком состоянии?

Вэйль потемнела взглядом, но ответила:

— О чистокровных Дарующих никто не слышал уже очень давно. А смески, обладающие Даром, рождаются в десятке Старших родах Хейзерра раз в несколько поколений. Сила Дара бывает разной. Скажем, моя мама считается очень слабой, а я наоборот. Но способность лечить зависит от многого. Например, от состояния собственного здоровья. А к моменту, когда мы добрались до вашего дома, я была настолько истощена и измождена, что не могла даже слышать. Мама чувствовала себя получше, но с ее силой Дара и в ее тогдашнем состоянии могла только поддерживать во мне жизнь и не более…

— То есть, твой дед посылал боевую звезду не за своевольной дочкой и такой же внучкой, а за двумя Дарующими⁈

— За одной. Очень слабой и, к тому же, перекинувшейся… — уточнила она.

— Что такое «перекинувшаяся» и почему «за одной»?

Вэйль слегка покраснела, но ответила без промедления:

— Для того, чтобы лечить, Дарующей необходимо испытывать к хозяину теплые чу— …

— Что⁈ — перебил ее я, дернулся и зашипел от боли: — Как это — «к хозяину»⁈

— Так! — девушка пожала левым плечиком, причем в этот момент в ее глазах не было ни обиды, ни возмущения, ни каких-либо других подобных чувств. — Любая Дарующая — вещь! Такая, как кровать, на которой мы лежим, как вон тот табурет или ваш меч. Да, вещь очень дорогая. Даже, наверное, самая дорогая из всех, когда-либо существовавших под ликом Ати. И в разы более бесправная, чем любая обычная женщина.

— Вы для меня не вещи, а члены рода! — рявкнул я, потом скривился от тошнотворной официальности последних двух слов, прислушался к себе и понял, что могу выразиться иначе. — И члены моей семьи!

Первый вариант определения девушка выслушала без каких-либо изменений в выражении глаз. А после второй расцвела и мягко улыбнулась:

— Если бы вы относились к нам иначе, я бы тут не лежала!

Я слегка смутился и поспешил вернуться к прерванной нити разговора:

— Извини, перебил. Ты, кажется, начала говорить о перекинувшихся?

Улыбка Вэйльки из мягкой превратилась в веселую, а в глазах появились смешинки:

— Ага, говорила! Так вот, чем сильнее чувства, испытываемые Дарующей к хо— … к тому, кому требуется лечение, тем лучше результат. Только далеко не каждый хозяин способен их добиться: некоторые — из-за скудоумия, некоторые из-за неуемной похоти или склонности к насилию, некоторые по незнанию. А такие, как мой дед — из-за крайней слабости Дара их «вещи». Кроме того, известно, что Дарующие, возненавидевшие хозяина, рано или поздно перекидываются. То есть, обретают вторую половину Дара, и не лечат, а калечат, не добавляют годы жизни, а отнимают, не улучшают способности, а ухудшают их…

— Так, с этим вроде бы, понятно. А что ты там сказала про своего деда?

Вэйль нахмурила брови, а затем сообразила, что я имел в виду, и криво усмехнулась:

— Деду не повезло: мама родилась с Даром чуть ниже минимального. То есть, года в два-три, когда обычно проявляются первые признаки способностей изменять и лечить, она казалась самым обычным ребенком. Дед, с детства считавший кровь своего рода невероятно сильной, взявший жену из такого же, и утверждавший, что у него не может не родиться Дарующей, был в бешенстве. Он проверял дочку лет до шести, частенько нанося жене раны, которые обычным лекарям приходилось лечить месяцами. Потом решил, что Дар может проявиться у других дочерей, заставил жену рожать каждый год и на всякий случай взял себе еще четыре меньшицы. Увы, Дара не было и у новых детей. Тем не менее, он все равно утверждал, что проблема не в крови рода Улеми, поэтому привел другую старшую жену, чтобы попытаться пробудить Дар уже у ее детей. И, заодно, у бастардов от отдарков[1] и лилий, которых у него было предостаточно. А в это время мама подросла, вышла в свет и влюбилась в вашего отца…

— Чувства были сильными… — догадался я. — И Дар проявился?

— Именно! Хотя лучше бы он не проявлялся…

— Почему⁈

— К моменту их знакомства ваш отец был просто хорошим мечником. А через шесть месяцев зарубил на дуэли сына ближайшего друга моего деда, считавшегося четвертым клинком Хейзерра. Те, кто видел этот поединок, в один голос утверждали, что скорость атак Гаттора ар Эвис была слишком высокой, а он сильно вырос в мастерстве всего за год. Эти слова дошли и до деда. А он, не раз замечавший, как его «бесталанная» старшая дочь смотрит на какого-то там маллорца, решил ее проверить снова. И обнаружил, что вожделенный Дар появился! Только к этому времени отношение дочери к нему было весьма далеко от хорошего: она не забыла ни детства с его вечными проверками, ни того, что отец, освобождая место для новой старшей жены, свел в родовой склеп ее мать, ни… в общем, многого.

— То есть, твоя мама его возненавидела и перекинулась?

Вэйль кивнула:

— Ага! И это было здорово!

— В смысле «здорово»⁈ — не понял я.

— Сообщив вашему отцу, что маму казнили, дед увез ее в родовой замок и попытался пробудить в ней теплые чувства. Чего он только не вытворял: сажал на хлеб и воду, а когда она оказывалась на последнем издыхании, являлся ей «помочь»; предлагал бросить к ее ногам весь свет за дополнительные десять лет жизни, бил смертным боем. Только каждый новый способ пробудить в ней любовь делал только хуже: сначала у деда появилась какая-то сыпь, а с нею страшный зуд во всем теле. Затем начались боли в правом подреберье. А года через два, после очередной попытки предстать перед ней спасителем и ночи, проведенной в ее постели, у него отнялись ноги!

— Года через два? — переспросил я. — А где в это время была ты?

Вэйль понимающе усмехнулась:

— Вы решили, что я ваша сводная сестра?

— А разве это не так?

Девушка отрицательно помотала головой и сильно помрачнела:

— Не знаю, как в Маллоре, а у нас, в Хейзерре, девушка из Старшего рода имеет хоть какую-то цену только до тех пор, пока сохраняет невинность. Поэтому за пределами личных покоев маму постоянно сопровождала наперсница. Деньги она любила, и очень сильно, но боялась моего деда, как огня. Соответственно, письма от вашего отца моей маме и ее к нему передавала. Позволяла им браться за руки там, где не было посторонних. И аж шесть раз за семь месяцев закрыла глаза на их поцелуи. А я… я — насмешка судьбы. Над дедом: незадолго до того, как у него отнялись ноги, один из тех уродов, которым он поручил держать маму в черном теле, как-то перепил, перепутал покои мамы и какой-то служанки, вломился в них и потешил блуд. Разом лишив сюзерена даже призрачных надежд на реализацию лелеемых планов, а себя жизни…

Я припомнил разговор с Найтой и нахмурился:

— А ваша мать говорила, что моего отца выслали из Глевина за развращение благородной.

— «Смерть» мамы позволяла решить сразу три проблемы — убрать из Хейзерра вашего отца, избавить деда от необходимости объяснять окружающим, куда делась его дочь, и скрыть от других благородных факт появления Дарующей в роду Улеми. А для казни требовалась причина. Вот он ее и придумал.

Утверждение звучало логично, но противоречило моим представлениям о характере отца:

— Мой отец был благородным по духу, и не мог не попытаться защитить честь любимой женщины. Значит, услышав столь оскорбительное обвинение, потребовал бы ее осмотра у лекаря…

Вэйль посмотрела на меня, как на юродивого:

— Мама была собственностью главы одного из сильнейших Старших родов Хейзерра! Собственностью, арр! Поэтому даже будь ваш отец самим Гевером Гленном[2], дед послал бы его в Бездну! И был бы прав — хозяин вправе делать со своим имуществом все, что заблагорассудится, и ничьи требования ему не указ.

Нехотя признав, что она права, я тяжело вздохнул:

— Ну да, наверное…

Девушка грустно усмехнулась, а затем продолжила свой рассказ:

— Так вот, если бы мама не перекинулась, то дед, узнав о беременности, заставил бы ее прервать. Или начал бы искать Дар у меня. Но тогда ему было не до дочери: чтобы вернуть ему способность передвигаться, у врачей ушло три с лишним года! Правда, не успев встать на ноги, он примчался в манор, чтобы отомстить, но поорал на маму всего одну стражу и слег снова. Уже на пять лет!

— А потом? — тихо спросил я, увидел, что глаза Вэйлиотты потемнели еще сильнее, и мысленно обозвал себя придурком, но было поздно:

— Зная, чем грозит внимание деда, мама учила меня контролировать Дар чуть ли не с пеленок. То есть, запрещала ее лечить, как бы плохо ей ни было! Правда, добилась желаемого далеко не сразу: будучи совсем маленькой, я так страшно ненавидела шрамы на ее спине, что начинала их убирать, не задумываясь! Из-за этого маме приходилось хамить доверенному лицу деда и «зарабатывать» новые раны, дабы их чудесное исчезновение не привело меня в руки ее отца и не превратило в вещь.

— А когда она больше не смогла терпеть постоянные побои, вы сбежали…

— Нет, сбежали мы не поэтому. Когда я подросла и… э-э-э… оформилась, Тилон ар Улеми, то самое доверенное лицо деда, который истязал маму, вдруг решил, что с помощью внучки сюзерена можно улучшить положение своей семьи в иерархии рода. Съездил в столицу, к деду, и попросил выдать меня за старшего сына. Но перехвалил мои стати…

— А дед заинтересовался…

— Да: приехал, посмотрел на меня издалека, приказал учить всему, что может потребоваться благородной, и уехал. А обиженный в лучших чувствах Тилон никак не мог успокоиться, поэтому обсуждал свои планы даже в моем присутствии…

После этих слов Вэйль замолчала. Надолго. А я, прикрыв глаза, пытался уложить в голове ее рассказ и усиленно сдерживал рвущуюся наружу ненависть к Харзаху ар Улеми.

Через какое-то время, когда это чувство удалось придавить, а разрозненные обрывки отдельных событий, которые описывала Вэйль, превратились в более-менее цельную картину, я снова открыл глаза и легонечко надавил на круглое и теплое плечико:

— Знаешь, пока я тебя слушал, никак не мог понять одну вещь…

— Почему дед не приказал удавить маму?

— Жизнь с дедом давно в прошлом… — решив пока не поднимать вопрос, который почти наверняка снова сделал бы девушке больно, буркнул я. — Почему ты не вылечишь Найту сейчас⁈

Губки Вэйль искривила горькая усмешка:

— Вы видели ее спину в день нашей первой встречи. Значит, любое заметное изменение ее состояния могло натолкнуть вас на мысль о том, что я Дарующая. А мама боится этого больше всего на свете…

— Боит-ся⁈ — перебил ее я. — То есть, даже сейчас⁈

Девушка примирительно улыбнулась:

— Не обижайтесь: Дар мамы куда слабее моего, поэтому она практически не слышит. А о том, что творится в вашей душе, знает только по моим рассказам и поэтому пока не доверяет. В общем, решение открыться приняла я и сделала это вопреки ее требованиям…

…В следующий раз я проснулся на рассвете и обнаружил, что Вэйлиотты рядом нет, а в локте от меня лежит грустная, как больной щенок, Алиенна.

— Как вы, арр? — встревожено спросила она, увидев, что я открыл глаза.

— Вашими стараниями неплохо! — ту же ответил я, а потом прислушался к себе и с удивлением понял, что очень недалек от истины.

Мелкая сначала расцвела, а потом расстроено выпятила нижнюю губу:

— Старались только Майра и мама. А всех остальных вытолкали из бани чуть ли не пинками!

«Старалась еще и Вэйль… — подумал я, шевельнув левым плечом, и почувствовав только несильную тянущую боль, добавил: — И, пожалуй, больше всех!»

— Правда, мы помогали поднять вас сюда, но это мелочи…

Переживала она очень сильно, поэтому я постарался ее успокоить:

— Зато ты дежуришь. Со мной. Сейчас!

— Угу, дежурю… — еще больше расстроилась она. — Майра решила так: с завтрака и до обеда рядом с вами будет Найта, с обеда до ужина — моя мама, с ужина и до полуночи — она сама, ночью — Вэйлька. А мне, как самой маленькой и глупой, оставила всего пару страж от рассвета и до завтрака!

Я не удержался от вопроса с подковыркой:

— Сколько страж в сутках?

— Десять!

— Сколько вас всего?

— Пять…

— Сколько времени должно приходиться на каждую, если делить по справедливости?

— Ну, точно дура! — выдохнула она и пошире раскрыла глаза, чтобы удержать слезы.

— Зачем на себя наговаривать? Просто тебе хочется мне помогать не только утром, но и в другое время суток. А будь твоя воля, не выходила бы отсюда вообще…

Услышав эти слова, мелкая слегка успокоилась. Поэтому, когда я вытянул правую руку в ее сторону, вцепилась в нее двумя руками и прижала к своей груди. Но выглядела такой же расстроенной. Пришлось успокаивать:

— А еще я тобой горжусь: вчера ночью ты справлялась со своими страхами просто замечательно!

— Если бы вы знали, чего мне это стоило!

— Но ведь ты смогла?

Она гордо вскинула головенку и кивнула:

— Да!

— Значит, мы все делаем правильно…

Обдумав мои слова, она расслабилась, но не полностью, и я перенаправил ее мысли в еще более интересном направлении:

— Ну, а как ты вела себя на озере? Когда мы с тобой ныряли в полной темноте, я чувствовал в тебе не страх, а восторг!

В глазах девушки тут же появилось мечтательное выражение:

— Да-а-а, это было так здорово…

С этого момента ее начало отпускать по-настоящему. Сначала она делилась своей радостью от тех новых впечатлений, которые испытала во время погружений, потом страдала, что с Майрой я нырял не только в длину, но и в глубину. А когда я клятвенно пообещал дать почувствовать те же ощущения и ей, засияла, как факел в ночи. Впрочем, сияла недолго — в какой-то момент ей в голову пришла очередная серьезная мысль, и она подобралась ко мне поближе:

— Со вчерашнего дня мама ходит сама не своя. И это не связано ни с вашим ранением, ни с добычей! Я спрашивала, в чем дело, но она молчит. Лишь только грустно смотрит на меня и вздыхает…

Я напрягся, постарался вспомнить хоть какую-то причину для грусти, но не смог:

— Мы с ней, вроде бы, говорили только о красоте. Как с тобой, помнишь? Поэтому даже не знаю, что тебе сказать.

— Жаль! А о том разговоре, конечно, помню: именно с того момента я и начала видеть мир совсем по-другому. Кстати, вчера, на озере, когда мы переодевались, я обратила внимание на то, что все те, кого я тогда оценивала, стали еще красивее. Пыталась понять причину почти целый день. А потом пришла к интересному выводу…

Я вопросительно выгнул бровь:

— Расскажешь?

Девушка изобразила обиду:

— Может, пора уже привыкнуть к тому, что я для вас открытая книга?

— Может, мне просто нравится, когда ты это говоришь? — пошутил я. и нарвался на ответную шутку:

— Точно так же, как мне нравится, когда вы мною любуетесь⁈

— Сдаюсь, ты меня перешутила! — сказал я, поняв, что разговор вот-вот перейдет в область, в которой я все еще чувствовал себя не очень уютно. И тут же напомнил: — Ты говорила про какой-то вывод, но его так и не озвучила!

— Все просто: так же, как и мне, им нравится ваша реакция на красоту их движений, тел и лиц. А ваш искренний восторг и отсутствие во взгляде похоти заставляет жаждать этого ощущения снова и снова.

Я вспомнил вечерний разговор с Тиной и задумчиво потер переносицу:

— Пожалуй, ты права. И что мне теперь делать?

— Радовать нас и дальше! Причем чем чаще — тем лучше! — хихикнула она, а потом вполне серьезно добавила: — Знаете, если вы перестанете на нас так смотреть, мы передохнем от горя.

Пока я укладывал в голове эту мысль, Алиенну посетила новая. Только вот озвучить ее она не успела, так как в это время дверь в комнату тихо скрипнула, и в дверном проеме возникла Майра:

— Доброе утро, Нейл! Как вы себя чувствуете?

Не знаю, почему, но в этот момент ее «вы» меня покоробило. Поэтому я осторожно повернул голову в ее сторону, поймал взгляд девушки и попросил:

— Подойди, пожалуйста!

Хозяйка рода Эвис тут же прикрыла за собой дверь, подошла, села на край кровати рядом с мелкой и вопросительно уставилась в глаза.

— При Алиенне тоже обращайся ко мне на «ты», ладно? И можешь быть самой собой: я почему-то уверен, что этой личности можно доверить даже такую страшную тайну!

Глаза моей ключницы заискрились от сдерживаемого смеха. А через миг она улеглась на бок вплотную к мелкой, обняла девушку за талию, положила подбородок на ее плечо и с легкой ехидцей в голосе поинтересовалась:

— Как спалось?

— Прекрасно! — честно ответил я.

— Чувствуешь себя терпимо?

— Вполне!

— Здорово! Я чего пришла-то: можно, я украду у тебя Алиенну эдак на пару колец? Мне просто очень-очень нужна ее помощь в одном важном деле!

— Только потом обязательно верни ее обратно, ладно? А то без нее мне по утрам бывает ужасно одиноко!

— А можно просьбу? — собравшись с духом, пискнула мелкая, слегка растерявшаяся от такого резкого изменения в поведении моей ключницы: — Нейл, а вы бы не могли так же, как Майра, называть меня Алькой? А то обращение «Алиенна» мне кажется каким-то уж слишком холодным.

— С удовольствием! — пообещал я.

— И не только в ее присутствии, но и вообще, ладно?

— Ладно…

Обрадованная такой покладистостью, девушка нехотя оставила в покое мою ладонь, выскользнула из-под руки подруги и встала:

— Переодеваться надо?

Майра потянулась, как кошка, медленным, плавным и на редкость женственным движением оказалась на ногах и отрицательно помотала головой:

— Неа. Сойдет и нижняя рубашка!

Алиенна, кажется, не услышала, ибо в это время восторженно смотрела на нее:

— О, Пресветлая! До чего же ты красиво двигаешься!!!

Вторая в роду Эвис потрепала ее по голове, повернула ко мне лицом и «шепнула» на ушко:

— Видишь мужчину в кровати? Это он меня всему научил! Сможешь уговорить — будешь двигаться так же.

Я вдохнул в легкие воздух, чтобы высказать свое возмущение, но понял, что опоздал: обе страшно довольные собою девицы «забыли» о моем существовании и уже выходили в гостиную…

Как ни странно, мое вынужденное одиночество не продлилось и пяти десятков ударов сердца — не успел я повернуть голову налево и оценить оттенок светлеющего неба, как дверь снова открылась, и я услышал шлепки босых ног.

— Это я, Вэйль! — прозвучало за спиной, а через несколько мгновений девушка бесцеремонно откинула одеяло, улеглась рядом и вжалась в мой бок всем телом.

— Э-э-э… — только и смог, что сказать я, ощутив, что ко мне прижимается голая грудь и голый живот.

— Потерпите пару десятков ударов сердца, ладно? — попросила она. — Мне надо почувствовать состояние ваших ран.

А когда я послушно замер, хихикнула:

— Вам сосредотачиваться не обязательно: главное, чтобы это сделала я.

Через двадцать ударов сердца она выскользнула из-под одеяла, без какой-либо спешки или стеснения натянула на себя рубашку и вытащила из-под кровати ночной горшок:

— Что ж, все срастается, и очень неплохо. Если раны и закровят, то несильно. Поэтому можете встать и спокойно справить нужду. А как закончите, позовите — я буду ждать в гостиной.

Желание облегчиться действительно начинало подпирать. Но такая прямота меня слегка покоробила.

Девушка это заметила, понимающе усмехнулась и скользнула к двери:

— Как позовете обратно, вернусь и объясню.

Ушла. А через половину кольца, вернувшись в спальню, уселась рядом и спокойно поинтересовалась:

— Нейл, вы можете поставить себя на мое место? То есть, представить себя Дарующей, затем мир, в котором мы можем быть только вещами, эту заимку и вас?

Я кивнул.

— Вы смогли бы наплевать на такое теплое и уважительное отношение, и уйти искать лучшую долю?

— Нет.

— А смогли бы НЕ отплатить добром за добро?

Я вздохнул:

— Тоже нет…

— Тогда примите, как должное то, что у вас есть как минимум одна Дарующая, со всеми ее возможностями и умениями!

Я слегка напрягся. А она, словно отвечая на мои мысли, продолжила:

— Помните, сегодня ночью я говорила, что умею слышать?

— Ага…

— Так вот, это значит, что я чувствую эмоции на довольно большом расстоянии. И так же ясно, как вы сейчас видите мое лицо. Поэтому я совершенно точно знаю, как вы относитесь к каждой из нас, что ощущаете по утрам, когда к вам приходит Алиенна, по вечерам, когда общаетесь с Майрой, и как смотрите на тех, кого выталкиваете из воды после прыжка с валуна…

Я представил себя на ее месте и ужаснулся.

— Ну вот, о чем я и говорила! — обрадовалась она. — Десять из десяти мужчин или женщин, услышав то, что я сейчас сказала, почувствовали бы злость, ненависть или стыд. А вам стыдиться нечего, поэтому вы мне сочувствуете!

— Просто я подумал, что эта твоя способность не столько дар, сколько проклятие! — объяснил я.

— Если бы я не научилась от него закрываться, давно бы удавилась от отчаяния! — с безумной горечью в голосе сказала Вэйль. — Ведь, там, за стенами этой заимки, в душах людей одна грязь!

— Разве? — не поверил я.

— Увы… — вздохнула она. — Так вот, я слышу всех, поэтому знаю, что ни Майру, ни Тину, ни Альку, ни меня от вас уже не оторвать, ведь жизнь рядом с вами в тысячи раз ярче и счастливее, чем самые безумные мечты. И для того, чтобы оставаться рядом, все мы изменимся так, как захотите вы. Мало того, сочтем правильным и по-настоящему необходимым все, что бы вы ни сделали. И примем это сначала сердцем и душой, а уже потом разумом!

— Звучит красиво. Как в романах. Но в реальной жизни существует соперничество, ревность, зависть…

Как ни странно, это заявление вызвало у девушки улыбку:

— Алиенна вообще не разделяет вас и Майру. Для нее вы — одно целое, и тянет ее к вам обоим. Ваша «правая рука» ее приняла и уже не отпустит. И… знаете, если бы вы могли почувствовать то внутреннее спокойствие и удовольствие от общения, которые царят в их душах, когда младшая ар Лиин ночует у Майры, вы бы не стали задавать этот вопрос…

«Да уж, за возможность так читать души своих вассалов или гостей любой правитель отдаст правую руку…» — неожиданно мелькнуло в голове. А Вэйль, явно уловившая ощущение растерянности, которое я испытал, продолжила, как ни в чем не бывало:

— … Тина до безумия любит свою дочку и до безумия счастлива, что рядом с вами Алиенна снова расцветает душой. Я не знаю, что явилось тому причиной, но в сердце и разуме этой женщины счастье дочери настолько неразрывно связано с вами, что мира, в котором нет вас, для нее просто не существует…

В это утверждение я тоже поверил, так как знал, насколько сильно ар Лиин-старшая любит свою дочь, и на что она готова ради ее счастья. А вот следующее заявление заставило меня потерять дар речи:

— То же самое про мир без вас можно сказать и про меня. Я готова делить вас с кем угодно, лишь бы продолжать чувствовать то, что читаю у вас в душе. И не возвращаться туда, откуда сбежала!

— А-а-а… — начал я и замолчал.

— Я не читаю мыслей, а чувствую ощущения… — улыбнулась девушка. — Так что лучше словами.

— А для того, чтобы лечить, надо обязательно ложиться рядом?

— Вы постеснялись добавить «и без одежды?» — ехидно поддела меня девушка. Но ответила уже без всякого смеха: — Представьте себе груз, скажем, в пару ведер и скажите, как его легче удерживать на весу, на вытянутой руке или прижимая к себе?

— Прижимая к себе, конечно!

— Так же и с лечением: чем больше поверхности тела я одновременно ощущаю, тем лучше чувствую то, что внутри. Что касается одежды — как вам легче работать мечом, держа его за рукоять голой рукой или в трехслойных меховых варежках?

— Но ведь…

— Вы забыли то, что я говорила ночью… — мягко прикрыв мне рот ладонью и не дав договорить, вздохнула она. — Дарующая может лечить только того, к кому испытывает по-настоящему теплые чувства. И одной симпатии нам мало — лучше всего Дар работает по отношению к тем, в кого мы вросли всем сердцем и любим всей душой! Выводы делать будете, или как?

Я сглотнул подступивший к горлу комок, еще раз заглянул в зеленые омуты, почувствовал, что девушка говорит именно то, что чувствует, и попытался уложить в голове все, что она мне наговорила.

— Все, мне пора: Майра с Алиенной вышли из кухни и уже возвращаются… — сообщила она через пару мгновений, тут же оказалась на ногах, выдернула из-под кровати ночной горшок и рванула к двери. А когда толкнула от себя створку, добавила: — Майра уже знает, что я Дарующая. Поэтому будет помогать мне приходить к вам в любое время и дальше…

[1] Отдарок — благородная, в качестве извинения за какую-нибудь серьезную обиду подаренная оскорбленному Роду. Используется в качестве наложницы. Какими-либо правами не обладает.

[2] Гевер Гленн — король Хейзерра.