Эвис: Заговорщик

Глава 17

Глава 17.

Пятый день пятой десятины первого месяца лета.

Что такое Дарующая, да еще сильная, я понял следующей ночью, когда скользнувшая в комнату Вэйлька попрощалась с Майрой, уже собиравшейся уходить, закрыла за ней на засов входную дверь и подошла к моей кровати. В этот момент от нее вдруг потянуло жаром! Но не обжигающим, как от кузнечного горна или дровяной печи, а теплым, мягким и каким-то уютным. Когда она скинула нижнюю рубашку и, оставшись в одних панталонах, без всякого стеснения села на кровать, ощущение стало в разы сильнее. Правда, при этом у меня еще и несильно закружилась голова.

Дав мне привыкнуть к новым ощущениям, девушка забралась под одеяло, попросила меня перевернуться на бок, обняла одной рукой за талию и вжалась в меня и грудью, и животом, и бедрами. В этот момент я вспыхнул берестой, упавшей в костер, и… превратился в Ати, за какое-то мгновение осветив, согрев и возлюбив весь мир, от облаков, парящих в вышине, и до последней травинки. А мир… мир вскоре начал отвечать мне взаимностью! И это ощущение оказалось настолько приятным, что я в нем растворился. Но через вечность безумного счастья, когда душа, купающаяся в потоках обоюдной любви, немного утомилась, где-то далеко-далеко почувствовалось и тело. Легкое, словно перышко, совершенное, как снежинка, и почему-то текучее, как вода. Только приблизиться к нему у меня не получалось очень долго — казалось, что между мною и им находится прозрачный и упругий бычий пузырь, который сопротивляется любым моим усилиям. Впрочем, стоило мне действительно захотеть вернуться обратно и рвануться изо всех сил, как меня закрутил как-то сумасшедший вихрь и выбросил в реальность.

Первые несколько мгновений после возвращения эта самая реальность казалась мне совершенно бесцветной и какой-то чужой. Но вскоре я снова начал в нее врастать — ощутил свое тело целиком, обрел способность видеть цвета и начал чувствовать запахи. А через пару десятков гулких, редких, но удивительно родных ударов сердца услышал хриплый, прерывистый, и почему-то потрясенный шепот Вэйльки:

— Как… вы… Нейл?

— Во рту дикая сушь… Дрожу, как лист на ветру… В руках и ногах слабость… И хочу есть так, что аж желудок сводит… — прислушавшись к себе, перечислил я. — Но при этом уверен, что захоти я взлететь — взлечу!

— Чем быстрее восстанавливается тело, тем больше хочется есть и пить, поэтому кормить вас придется каждые полторы-две стражи, а поить и того чаще… — выдохнула девушка. — Что касается дрожи и слабости — эти ощущения мои.

— Может, не стоило так выкладываться? — виновато спросил я, сообразив, что все это время она отдавала мне свои силы.

— Не стоило⁈ — предложила она с коротким смешком. — Посмотрите мне в глаза, и все вопросы отпадут сами собой!

Я осторожно перевернулся на живот и при этом отметил, что вообще не чувствую ран. Потом повернул голову вправо и, сразу же утонув в ярко-зеленых глазах, на некоторое время снова стал Ати!

С большим трудом сумев вынырнуть из двух бездонных омутов и с трудом начав соображать, я ошарашено уставился на Вэйльку:

— Это были твои чувства⁈ Тогда, во время лечения⁈

Девушка перевернулась на спину, раскинула руки в стороны и расслабленно растеклась по постели:

— Не мои, а наши… Вы нравитесь мне, я нравлюсь вам, вот мы друг друга и усилили.

— А прошлой ночью было так же? — спросил я, и вдруг понял, что, любуюсь и ее счастливым лицом, и длинной, красивой шеей, и округлыми плечами, и воистину совершенной грудью с небольшими нежно-розовыми сосками!

— Нет, конечно: вчера вы были без сознания, поэтому я только отдавала, ничего не получая взамен. А сегодня получилось так сильно и так… просто, что у меня нет слов! — восторженно объяснила девушка, не открывая глаз, затем нащупала мою ладонь и благодарно провела по ней пальчиками: — И нет слов от тех эмоций, которые вы испытываете сейчас!

А когда я смутился и заставил себя перевести взгляд на мерную свечу, тихо добавила:

— Пресветлая, как же здорово чувствовать себя человеком, а не вещью…

…Вэйлька проснулась сама чуть более чем за половину стражи до рассвета. Снова прильнула ко мне, ушла в себя на двадцать ударов сердца и удовлетворенно заключила:

— С ума сойти, раны затягиваются куда быстрее, чем я могла себе представить в самых смелых мечтах — по моим ощущениям, дней через пять-шесть вы сможете начать нормально тренироваться!

— Спасибо! — поблагодарил ее я, а затем задал ей первый из того доброго десятка вопросов, которые мучили меня с момента пробуждения: — Скажи, а когда ты лечишь свою маму, чувствуешь то же самое?

Девушка, успевшая слезть с кровати, встать и натянуть рубашку, расстроено опустила уголки губ:

— К сожалению, нет. Если использовать все ту же аналогию с мечом, то с мамой я отрабатываю связку с оружием, которое для меня слишком тяжелое и которое взято в руки впервые. Прошлой ночью, начав вас лечить, я почувствовала, что держу в руке с клинок, привычный с детства. А сегодня упивалась боем с мечом, который был частью меня!

— Но почему⁈ — удивился я. — Ведь ты любишь маму, а она тебя…

Девушка подошла к двери, расстроено пожала плечами и в сердцах рванула засов в сторону:

— Понятия не имею! А опыта у меня немного — я лечила только ее и вас…

…Смена «стражника» от души повеселила: мелкая, вломившаяся в спальню в обычное для себя время, первым делом оценила выражение лица моей «сиделки». И, таким хитрым способом удостоверившись, что со мной все, по крайней мере, неплохо, засияла:

— Доброе утро, Нейл, привет, Вэйль! Ужасно рада вас видеть!

Судя по всему, эмоции, которые в этот момент Алька испытывала к хейзеррке, были очень теплыми, так как Дарующая не просто улыбнулась ей в ответ, но и ласково провела ладошкой по плечу «сменщицы»:

— Привет! Я тоже очень рада тебя видеть!

Впрочем, эмоции, испытываемые мелкой, не мешали ей помнить о том, что мне, раненому, требуется особо заботливый уход: ответив радостной улыбкой на прикосновение Дарующей, она сразу же метнулась ко мне. Убедилась в том, что и бинты, и постельное белье свежие, проверила, полон ли кувшин, стоящий на табурете, а затем кинула красноречивый взгляд под кровать.

Видимо, Вэйлька сочла ее поведение совершенно нормальным, так как комментировала каждый взгляд. Причем не без ноток гордости в голосе:

— Бинты сменила, простыню перестелила, взвар принесла, а горшок опорожнила и ополоснула…

Когда Дарующая удалилась, плотно прикрыв за собой дверь, Алька потрогала мой лоб, пощупала запястье, смешно морща лоб и прислушиваясь к биению жизни в жилах, а затем принялась терзать вопросами типа «не знобило ли вас во сне». Убедившись, что я иду на поправку и в ближайшее время точно не умру, она окончательно успокоилась и, прислонившись плечом к столбику балдахина, радостно сообщила, что сегодня, скорее всего, Майра разрешит мне понемногу ходить.

Услышав эти слова, я мысленно усмехнулся, так как уже получил такое разрешение напрямую от главного лекаря и сильнейшей Дарующей рода. Но расстраивать девушку не стал, поэтому «обрадовался». Потом Алька кинула взгляд за окно, вспомнила о том, что пропадет и сегодняшняя тренировка, и рассказала, что вечером, перед тем как лечь спать, добросовестно позанималась в их с Тиной гостиной.

Я ее похвалил. Расспросил, что именно она делала, и дал пару не особенно нужных, но ожидаемых советов. А потом с интересом уставился девушке в глаза:

— И чего это мы все еще стоим?

Алька отклеилась от столбика и сместилась чуть ближе к стене, чтобы мне, лежащему на животе, было удобнее на нее смотреть:

— Я хочу научиться двигаться так же, как Майра! С чего мне надо начинать?

Я задумчиво посмотрел на нее и мысленно схватился за голову, ибо считал, что моей заслуги в преображении Майры было очень немного. Да, тогда, в бане, пытаясь вытащить девушку из омута отчаяния, в котором она тонула из-за носа, сломанного в третий раз, я действительно помог увидеть себя со стороны. Ну, и потом при любом удобном случае старался добавлять ей уверенности в себе, напоминать о своем отношении и о новом статусе благородной. Но пластику движений я не менял — она была ее собственной.

Одновременно с этим я понимал и то, что Алька слепо верит и мне, и Майре. То есть, уверена, что я могу помочь, а значит, любую мою попытку объяснить истинное положение дел может принять за нежелание. И либо расстроиться, либо потерять веру в себя.

— Давай сначала немного поговорим, ладно? — предложил я и легонько шлепнул правой ладонью рядом с собой.

Девушка мгновенно оказалась на кровати, и взглядом, полным ожидания, уставилась на меня. Само собой, не забыв вцепиться в руку.

— Каждый возраст, который мы проживаем от рождения и до смерти, хорош чем-то своим. Детство радует новизной мира, возможностью постигать его тайны и создавать себя с помощью родителей. Юность — первыми самостоятельными шагами и ощущением гордости за опыт, полученный без посторонней помощи. Молодость — уже обретенной уверенностью в себе и так далее. Согласна?

— С тем, что касалось детства и юности — да. А дальше не знаю, так как молодой, зрелой и пожилой еще не была! — хихикнула она.

— Я тоже не был, просто повторяю слова отца. Так вот, мне кажется, что торопиться перепрыгивать через ступеньки этого пути не стоит. Ибо шаг вперед одновременно означает отказ от возможности испытать то, чем ты мог наслаждаться, оставаясь на месте. Скажем, когда я потерял родителей и был вынужден взвалить на себя ответственность за пусть и небольшой, но Старший род, мне стало не до игр и развлечений…

Слава Пресветлой, девушка и в этот раз слушала не разумом, а душой. То есть, пропускала каждое слово через свое сердце, пыталась примерять мои мысли к себе и не торопилась делать выводы.

— Майра чуть старше тебя, но уже перешагнула тоненькую грань между юной девушкой и молодой женщиной. И дело даже не в разнице в годах — просто ей пришлось принимать несколько очень тяжелых решений. В результате, одновременно с вынужденной сменой «ступеньки» изменились и ее внутренние ощущения: она окончательно перестала чувствовать себя юной и к этому привыкла.

— Ну да, даже когда Майра дурачится, она кажется мне старше… — согласилась мелкая.

— Вы и со стороны выглядите по-разному. В тебе больше непосредственности, восторженности и наивной чистоты. В ней — основательности, вдумчивости и женской мудрости. Но и то, и другое одинаково прелестно.

— Вы считаете, что мне рано выглядеть такой же женственной, как она? — без тени обиды спросила Алька. — И что со временем я стану такой сама?

— Нет, я хотел сказать, что вы разные. И красота ваша тоже разная. Поэтому тебе имеет смысл доводить до ума то, чем Пресветлая одарила именно тебя. А не пытаться стать похожим на того, кто одарен иначе.

— Хм… разумно! — кивнула она и, как обычно, пришла к не самому очевидному выводу: — Значит, вы сможете объяснить, чем именно вы подтолкнули Майру к изменениям, за которые она вам благодарна, а когда я начну меняться, помочь сохранить то, что подойдет именно мне, и убрать ненужное!

Вывод получился… нормальным. Вернее, далеко не худшим из возможных. Поэтому я назвал мелкую не по возрасту мудрой и был вынужден перейти к той части объяснений, которые казались мне несколько преждевременными:

— Помнишь, не так давно ты сказала, что красота зависит не столько от лица и фигуры, сколько от внутренней уверенности в себе, осанки и взгляда?

— Конечно!

— Обрати внимание — словосочетание «внутренняя уверенность в себе» стоит у тебя на первом месте. И это правильно…

Девушка заинтересованно подалась вперед.

— Так вот, когда-то Майре не хватало именно ее. А оснований для ее обретения она не замечала. Пришлось показать и объяснить.

— Это что-то очень-очень личное? — стараясь не расстраиваться заранее, тихонько спросила Алька, но ее глаза подозрительно заблестели.

— Если бы она не хотела, чтобы ты это знала, не стала бы наталкивать на путь… — потрепав ее по волосам, мягко улыбнулся я. Потом сделал небольшую паузу, чтобы подобрать нужные слова, и продолжил: — Я ей сказал, что есть мы вдвоем и весь окружающий мир. Что я давно считаю ее неотъемлемой частью своего внутреннего круга. И что со мной она может быть самой собой, так как я все равно знаю, какая она на самом деле…

— Это ведь не все, правда? — спросила она, снова пропустив через свою душу сказанные мною слова.

— Не все! — вынужден был признать я. — Я дал ей посмотреть на себя моими глазами. То есть…

— Извините, что перебиваю, — взмолилась она, — … но можно не рассказывать, а позволить мне почувствовать то же самое⁈

Я мысленно вздохнул, сдвинулся к краю кровати и осторожно встал, благо с момента первого появления Альки в моей спальне всегда спал в тренировочных штанах. Прислушавшись к своим ощущениям, порадовался тому, что почти не чувствую ран, затем взял со стола мерную свечу и поставил ее на полочку рядом с зеркалом:

— Подойди и посмотри на свое отражение.

Девушка повиновалась.

— Помнишь, вчера утром ты сказала, что вам нравится моя реакция на красоту лиц, движений и тел?

— Да.

— Если ты сейчас представишь мой взгляд и почувствуешь, в каком внутреннем состоянии хотела бы его ощущать, то изменишься и внешне.

Алька облизала пересохшие губы и покраснела. Впрочем, не сильно. А через пару мгновений начала меняться. Сначала выпрямила спину и чуть-чуть вздернула носик. Затем развернула плечи, приподняла грудь, подтянула и без того плоский животик, разгладила подол нижней рубашки на бедрах и зачем-то встала на носочки. С десяток ударов сердца играла с волосами, то рассыпая их по плечам, то собирая в хвост. Потом опустила руки, замерла, и… посмотрела на меня расширенными от восторга глазами:

— Я поняла: Майра просто поверила в то, что она вам нравится!

— … любой! — добавил я.

— Ну да! Поэтому теперь она старается радовать вас своей красотой и наслаждается вашей радостью!

Ответить на этот вывод я не успел, так как мелкая вдруг посерьезнела и ушла в себя:

— Значит, и тут самое главное слово — «вера»? То есть, пока я сомневаюсь — я несчастна?

— Не забывай о том, что внешняя красота — далеко не все! — я попробовал немного изменить направление ее мысли. — Вспомни, у Майры далеко не самое красивое лицо на свете, но это не мешает мне считать ее красавицей.

— Я помню! — грустно вздохнула она. И продолжила так тихо, что я еле-еле разбирал ее слова: — Просто очень хочу, чтобы вы восхищались и мною. А пока вроде как особо и не за что…

Почувствовав, что ее настроение стремительно ухудшается, я скользнул к ней и снова повернул к зеркалу:

— Ты мне веришь?

— Да.

— По-настоящему, или как? — уточнил я.

— Так же, как Майра!

— Тогда смотри и слушай сердцем! Девушка, которую ты видишь в отражении, подобна бутону. У нее есть все — Свет в теплой и чистой душе, роскошная грива волос, красивое личико, великолепная фигура, молодость, свежесть… Не хватает только одного — решимости раскрыться! Сделай всего один шаг: поверь в себя, позволь Свету своей души наполнить тебя сиянием — и ты превратишься в изумительно красивую юную женщину! Женщину, способную свести с ума любого мужчину!

— Просто поверить в себя? — облизав пересохшие губы, спросила Алька и робко развернула плечи.

— Да! — подтвердил я. А когда почувствовал, что девушке не хватает последнего толчка, оглядел ее с интересом и мягко улыбнулся: — Аль, ты мне нравишься любой. Но когда твои глаза лучатся счастьем, ты заставляешь мое сердце замирать от восторга…

…Забежав перед завтраком, чтобы проверить, как заживают раны, Вэйлька не преминула подколоть:

— Я ломаю голову все утро, но так и не смогла понять, что такого вы могли сказать Альке, чтобы безумный пожар из радости и счастья, внезапно вспыхнувший в ее душе, лишил меня возможности слышать даже тех, кто рядом⁈

Полюбовавшись на искорки смеха в ее глазах, я притворно нахмурился:

— Это самая страшная тайна рода Эвис!

— А меня, Дарующую, преданную главе этого рода и душой, и телом, в нее никак-никак не посвятить⁈

— Неужели ты не понимаешь? — «удивился» я, наслаждаясь шуточной перепалкой. — Если эту тайну узнает человек с таким сильным Даром, как у тебя, то безумный пожар, вспыхнувший уже в его эмоциях, лишит возможности слышать вообще всех Дарующих этого мира!

— Пффф, а вам не все равно, слышит вас кто-то, кроме меня, или нет⁈ — лукаво прищурилась она.

— Ну-у-у, если рассматривать эту проблему под таким углом, то, пожалуй, я бы мог тебе намекнуть…

— … если я…

— … пообещаешь никому-никому об этом не рассказывать!

— Боюсь вас огорчить, но с попыткой удержать эту тайну в узком кругу мы опоздали… — сокрушенно вздохнула девушка. — Алька только что выдала ее Майре, и теперь меня глушит уже два безумных пожара!

— То есть, я могу промолчать? — «догадался» я.

— Не-не-не! — «перепугалась» она. — Я же умру от любопытства!

— Терять Дарующую во цвете лет, пожалуй, расточительно… — «задумался» я и махнул рукой: — Ладно, подставляй ушко…

Девушка тут же изогнула шейку, превратилась в слух и… мужественно терпела, пока я беззастенчиво оттягивал признание. Наконец издеваться над ней мне надоело, и я заговорил, почти касаясь губами симпатичной розовой мочки:

— Я сказал, что очень расстроюсь, если еще раз почувствую, что она в себе сомневается…

— Какой же вы все-таки коварный! — отстранившись от меня, «обвиняющее» воскликнула Вэйлька. — Ночью заставили почувствовать себя Женщиной меня, на рассвете — Альку и Майру, а теперь прячетесь в своей спальне, вместо того чтобы сходить и осчастливить последних двух страдалиц!

А через мгновение, почувствовав, какую бурю эмоций вызвали во мне ее слова, ласково прикоснулась ладошкой к груди:

— Не бойтесь, мы не переругаемся: и Алька, и Майра, и Тина, и я действительно счастливы! А мама скоро привыкнет…

…Чтобы увидеть зримое подтверждение ее слов, достаточно было выйти в обеденный зал, усесться во главе слова и увидеть лица дам, собравшихся на завтрак. Майра и Алька сияли совершенно одинаково. При этом мелкая сидела рядом со старшей подругой и касалась ее то рукой, то коленом. Тина, поглядывающая на дочку сквозь опущенные ресницы, старалась не показывать своей радости, но иногда забывалась, и тогда смотрела то на нее, то на меня взглядом, полным обожания. Найта держала лицо — то есть, довольно мило и приветливо улыбалась, но сквозь эту маску проглядывали то растерянность, то желание поверить. Ну, а Вэйлька откровенно наслаждалась. И своим настроением, и чувствами соседок по столу, и тем, что читала в моей душе. Тем самым заставляя меня смириться со всем тем, что она наговорила.

Поэтому настроение постепенно поднималось и у меня. И к концу трапезы мало чем отличалось от Алькиного. Только вот удержать его на том же уровне получилось недолго: как только ар Лиин-старшая объявила тему очередного занятия и разогнала учениц «готовиться к приему в посольстве Реймса в Маллоре», а я отправился в свою спальню отлеживаться, за мной рванула и Найта.

В отличие от предыдущего «дежурства», во время которого мы беседовали исключительно на отвлеченные темы, в этот раз женщина всем своим видом демонстрировала желание поговорить. И начала разговор сразу после того, как я улегся. Сначала несколько сумбурно и многословно, но предельно честно объяснила причины, вынудившие ее во время первой встречи со мной не открывать всей правды. И извинилась, несмотря на то что я сказал, что на ее месте поступил бы точно так же. Затем, уже заметно более спокойно, попыталась убедить в том, что лично она мне верит. Но за долгие годы жизни в родовом замке своего отца столько раз разочаровывалась в людях, что теперь боится даже скрипа двери. Ну, а ощутив во мне сочувствие и как-то убедив себя в том, что я действительно ей сопереживаю, вдруг разговорилась. И описала мне некоторые фрагменты того прошлого, о котором не упоминала ее дочь…

…То, что отец Найты был редкой тварью, я понял еще из рассказов Вэйльки. Но слушая то, что мне тихим и абсолютно бесцветным голосом говорила сидящая в кресле женщина, я то и дело ловил себя на мысли, что вижу кошмарный сон. Ибо до смерти боялся поверить в то, что в реальности глава одного из сильнейших Старших родов и Хейзерра, и всего этого мира мог на глазах своей четырехлетней дочери резать лицо жены засапожным ножом, дабы девочка проявила свой Дар! Или в то, что он же, поняв, что дочь перекинулась окончательно и бесповоротно, начал создавать из нее оружие, то есть, старался целенаправленно усиливать ее новые способности, дабы она в итоге превратилась в нечто, способное всего за несколько колец превратить его возможного соперника в разваливающийся на ходу полутруп!

Последнее вызывало во мне холодное, ничем не замутненное бешенство и невероятное желание заставить его пережить все то, что испытывали его близкие. Но возможности добраться до этой твари пока не было, поэтому я впечатывал в память все новые и новые подробности рассказов Найты и все глубже и глубже утопал в ее ненависти…

В реальность меня вернул резкий, как щелчок тетивы арбалета, хлопок закрывающейся двери. А раздавшееся следом тихое, но полное нешуточной злобы шипение Вэйльки заставило начать связно соображать:

— Мама, ты что твориш-ш-шь?!!!

Найта, не меньше меня ошарашенная и тоном, и выражением лица дочери, вжалась в спинку кресла и побледнела, как полотно:

— Я п-просто рас— … рассказываю о прошлом!

— Рассказываешь⁈ — сверкая глазами, наступала на нее Дарующая. — Да от его реакции на твои «рассказы» меня выворачивает и трясет уже половину стражи!!!

— Я…

— Мама, он пропускает каждое твое слово через свою душу, понимаешь⁈ — умудряясь шепотом кричать во весь голос, продолжила она. — То есть, всего за несколько колец он пережил все, что ты терпела целую жизнь, и теперь захлебывается во всей этой ненависти!!!

— Вэйль, хватит, перестань! — рыкнул я, увидев, как закатились глаза Найты, а ее тело начало безвольно сползать по спинке кресла. Затем попытался вскочить, но замер на месте, услышав повелительный рык младшей Дарующей: — Не смейте к ней подходить, она вас выжжет!!!

Следующие несколько мгновений я провел словно в ступоре, ощущая себя, как после хорошего удара по голове. Видел, как Дарующая метнулась к кувшину, набрала взвара в рот и прыснула им в лицо своей матери. Как бросилась к двери, чтобы задвинуть засов. И как летела к кровати, на ходу срывая с себя одежду. Но не мог даже моргнуть! А потом на меня рухнуло раскаленное девичье тело, сознание мягко обволок знакомый жар, и кусок льда, почему-то обнаружившийся на месте сердца, вдруг перестал вымораживать душу.

— А почему «выжжет»? Мне, показалось, что я замерзаю… — каким-то чужим голосом спросил я через вечность. И услышал страшно вымотанный шепот девушки, только что сползшей с моей груди на кровать:

— Не знала, как объяснить, поэтому ляпнула первое, что пришло в голову…

— Простите, арр, я не хотела! — донесся до меня полный раскаяния голос Найты.– Вы меня слушали, сопереживали, и мне стало так спокойно, что я расслабилась!

Собравшись с силами, которых во мне почему-то оказалось очень немного, я кое-как приподнял голову, посмотрел в сторону кресла, в котором старшая Дарующая сидела, разговаривая со мной, но там ее не нашел. Затем перевел взгляд чуть дальше, и обнаружил женщину забившейся в дальний угол, с опухшим от слез лицом и искусанными в кровь губами.

— А за что мне вас прощать? — представив, каково ей сейчас, горько усмехнулся я. — Любой человек на вашем месте чувствовал бы то же самое! А мне вы зла не желали.

— Но ведь…

— Мам, Нейл не лжет… — подала голос Вэйлька. — В нем много разных чувств, но нет ни злости, ни обиды, ни страха. Так что перестань плакать, возвращайся в кресло и постарайся побыстрее успокоиться. А то я рванула к вам сломя голову, и Майру, Тину и Альку вот-вот разорвет от неизвестности.