Эвис: Заговорщик

Глава 28

Глава 28.

Третий день первой десятины первого месяца осени.

Четверо суток, потребовавшиеся нам для того, чтобы добраться от Лиина до окрестностей Лайвена, мало чем отличались от трех предыдущих, проведенных в дороге из Маггора — с раннего утра и до позднего вечера мы неслись на закат, изредка останавливались по нужде да ночевали на постоялых дворах. При этом за нами явно приглядывала Пресветлая — погода стояла сухая, но не особенно жаркая, Вэйлька, непрерывно вслушивавшаяся в окружающий мир, не обнаруживала ни засад, ни чьего-нибудь слишком пристального внимания. И даже мытари на воротах городов, которые мы периодически проезжали, вели себя, можно сказать, примерно.

Моих женщин это радовало, маггорцев, жаждущих приключений, наоборот, огорчало, а меня почти не задевало, так как мыслями я был очень далеко и от проплывающих мимо лесов и полей, и от всех разбойников, вместе взятых. Впрочем, все необходимые распоряжения я отдавал вовремя. А еще не забывал о будущем. Поэтому, когда мы добрались до расколотого молнией дуба, расположенного в половине стражи езды от Восходных ворот столицы, ничуть не удивился, увидев там здоровенную карету с гербами рода Маггор и приличный отряд воинов сопровождения.

— Так вот к чему ты готовился все эти дни… — подъехав ко мне поближе, пробормотала Вэйлька. — Как я понимаю, нас ждет аресса Доргетта?

Я утвердительно кивнул.

— Бабушка? — недоверчиво переспросила Алька, ехавшая со мной стремя в стремя, но с другой стороны. — А-а-а… зачем?

— Сейчас узнаете… — пообещал я и, привстав на стременах, серией жестов отправил весь «наш» десяток к карете. А когда парни отъехали достаточно далеко, чтобы нас не слышать, повернулся к встревожившимся женщинам:

— Итак, мои горячо любимые и несравненные, нам с Вэйлиоттой надо вас покинуть эдак десятины на три. Все время, пока мы с ней будем отсутствовать, вы проведете в городском доме рода Маггор в Лайвене, выбираясь за его пределы только по очень большой необходимости, в карете с хорошей охраной и с родовыми кольцами, перевернутыми гербами вниз. За это время вы обязаны сделать все, чтобы во время Короткой десятины чувствовать себя благородными из рода Эвис. То есть, привыкнуть к своим новым статусам, доучить то, на что не хватило времени на заимке, и озаботиться гардеробом. Говоря иными словами, купить все, что необходимо главе рода и пяти красивым женщинам для того, чтобы блистать в королевском дворце и еще на четырех-пяти приемах. Уточню: все, за исключением драгоценностей…

Несмотря на то, что настроение у всех четверых остающихся ухнуло в пропасть одновременно с началом монолога, акцент, сделанный мною на слове «надо», уловили все. А еще умудрились не забыть о том, что нас ждут. Поэтому, вместо того чтобы начать выяснять, куда и зачем я собрался, ограничились десятком вопросов по существу. То есть, спросили, что именно по-моему мнению надо приобрести, на какую сумму рассчитывать и так далее. При этом вопросы задавали, в основном, Майра и Тина. А Найта с Алькой смотрели на меня такими потерянными взглядами, что у меня раз за разом обрывалось сердце. Слава Пресветлой, смотрели не очень долго, так как вопросы закончились быстро, и девушкам пришлось прятать чувства под ледяными масками.

Наша короткая остановка была воспринята арессой Доргеттой, как должное. По крайней мере, когда она помахала нам рукой из окна кареты, то в ее взгляде я не заметил даже тени возмущения. Выбираться из пропахшего какими-то благовониями резного деревянного ящика она не пожелала, а пригласила нас внутрь, без какого-либо напоминания с моей стороны отправив все свое сопровождение прогуляться к опушке. А когда мы приняли ее приглашение и расселись по диванам, затянутым великолепно выделанной белой кожей, орлиным взором оглядела правые кисти дочки с внучкой и ехидно посмотрела на меня:

— Интересно, во сколько ныне обходится такая красота⁈

Перед моим внутренним взором тут же возникло хмурое лицо Тины в тот момент, когда мы нею и с Алькой только-только отъехали от замка Лиин:

— С ума сойти, как же быстро привыкаешь к хорошему отношению! За это лето я ни разу не почувствовала себя вещью, поэтому весь ваш разговор с Юргеном умирала то от стыда, то от бешенства…

— А мне было все равно! — подала голос мелкая, с момента выезда из замка любующаяся родовым кольцом Эвисов на своем пальце. — Я была уверена, что Нейл меня в любом случае заберет, поэтому просто ждала, когда все закончится…

Конечно же, их ощущения я озвучивать не стал. Как и то, которое тогда испытывал сам. И просто отшутился:

— То, что ум, преданность и красота бесценны, догадываются далеко не все. Поэтому Тина с Алькой обошлись мне, можно сказать, в горсть медных щитов[1]…

— Строишь фразы один в один как твой дед! — задумчиво пробормотала аресса Доргетта, а затем как-то умудрилась прочитать эмоции моих дам: — Как я понимаю, о своих планах ты им сказал только что?

— Ага.

— И правильно — девочки радовались жизни несколько лишних дней, а значит, перенесут разлуку чуточку легче.

Я вздохнул и скользнул взглядом по лицам четырех «ледышек»:

— Ну что, красавицы, прощаться будем?

Майра, как старшая жена, решила определить, как именно можно прощаться, и вопросительно посмотрела на меня. А когда увидела, что я развожу руки, радостно заулыбалась и скользнула в объятия.

— Не позволяй мелкой рвать себе душу, ладно? — еле слышным шепотом попросил ее я после короткого, но очень нежного поцелуя.

— Не позволю… — так же тихо ответила она и уступила место Альке.

— Три десятины — это совсем немного. Особенно для того, кто уже научился перешагивать через свои страхи! — шепнул я ей.

— Я смогу… — твердо пообещала девушка и на миг вжалась в мою грудь лбом.

— Я в тебя верю… — уверенно сказал я, затем потрепал ее по волосам и тихонько добавил: — Помоги Майре почувствовать себя старшей женой, ладно?

Прощание с Тиной и Найтой тоже не затянулось, поэтому уже через кольцо мы с Вэйлькой, ведя в поводу четырех лошадей, скользнули под сень леса. Первые пару перестрелов шли молча, заново переживая самое начало разлуки, а когда выбрались на небольшой холм, поросший низкорослым кустарником, Дарующая попросила меня остановиться, подошла вплотную и обняла:

— Девочкам сейчас намного хуже, чем нам. Поэтому закрой, пожалуйста, глаза и потянись к кому-нибудь сознанием, а я попробую до них достать.

Закрыл. Ощутил, как пробуждается Дар. Попробовал представить себе Майру и полыхнул жаром так сильно, что почувствовал и лес, и речушки, и паутину дорог, и россыпь отдельных сознаний на многие перестрелы вокруг, и огромное «гудящее» пятно эмоций на закате. Найти родные души оказалось совсем просто — потребовалось только желание их почувствовать. Но прикоснуться к ним сходу не позволила вторая половина, каким-то образом дав понять, что так будет неправильно. Я согласился и отдал бразды правления общими чувствами Вэйльке. И вскоре обрадовался, поняв, что к нам присоединяется сознание Найты.

Миг узнавания, вспышка безумной, запредельной радости — и вторая половина меня мягко приглушила накал чувств одной из наших любимых женщин. А затем, растворив чувства Найты в нас двоих, через нее потянулась дальше: коснулась Майры, за нею Тины и Альки, по-очереди приглушила их счастье узнавания, а затем затопила всех нас таким пронзительно-чистым Истинным Светом, что на некоторое время вырвала из мрака даже самые дальние уголки душ.

Ощущение было чем-то невероятным: под жаром одного общего Дара с нас словно слетала шелуха всего наносного и неважного, а в самой середине одной общей души все ярче и ярче разгоралась ослепительно-белая искорка Единства. Одного. На всех шестерых!

— Что это было? — ошалело спросил я через вечность, когда вывалился в обычный мир и обрел возможность видеть, дышать и говорить.

— Не знаю… — хрипло ответила Дарующая, и смахнула со лба бисеринки пота. — Без твоей помощи на таком расстоянии я не могу даже слышать…

— А я-то тут причем? — удивился я.

— Понятия не имею… — устало, но довольно улыбнувшись, выдохнула она. — Знаю только, что рядом с тобой Дарующие могут в разы больше, чем в одиночку.

— Дарующи-е⁈

Вэйлька кивнула:

— Ага! Я научилась накрывать даром не область вокруг себя, а только тех, кого хочу. А мама сразу после того, как просто поспала рядом две ночи, начала слышать!

Я поворочал в голове непослушные мысли, пытаясь вспомнить, что особенного случилось во время общения с Найтой, и вдруг прозрел:

— Может, потому что она поверила и позволила себе открыться⁈

Девушка задумчиво склонила голову к левому плечу и некоторое время невидящим взглядом смотрела в лес. Потом встрепенулась и повернулась ко мне:

— Пожалуй, соглашусь. А вечером кое-что попробую…

До вечера оставалось еще более трех страж, поэтому я пожал плечами — мол, пробуй, я не против, — запрыгнул в седло и, дождавшись, пока меньшица последует моему примеру, направил Черныша на закат. Чуть-чуть забирая на полдень, чтобы объехать Лайвен по широкой дуге.

Ехали, особо не торопясь, но практически без привалов. Поэтому к моменту, когда лик Ати ушел за горизонт, оказались приблизительно в половине стражи езды от тракта, ведущего в нужном направлении. Выбираться на дорогу в ночь, да еще и самим собой, в мои планы не входило, поэтому я нашел небольшую полянку на берегу речушки с не очень понятным названием Колючая, с помощью супруги обиходил лошадей, соорудил небольшое ложе из лапника и разжег костер. А Вэйлька на скорую руку приготовила поесть.

Ужинали в тишине. Просто потому, что молчание было не менее уютным, чем разговор. Потом, не сговариваясь, разделись и спустились к реке.

Развлекаться не тянуло — и ей, и мне не хватало общества остальных наших женщин, поэтому мы смыли с себя дорожную пыль и пот, эдак кольца полтора поплескались в теплой, как парное молоко, воде, обсохли и завалились на ложе.

Касание пальчиков меньшицы я почувствовал одновременно с пробуждением ее Дара — они были такими же легкими и невесомыми, как окутавшее меня тепло. Повинуясь этим прикосновениям, я перевернулся на спину и расслабился. Правда, «в отместку» дал девушке ощутить ту нежность, которую к ней в этот момент испытывал. Видимо, получилось куда сильнее, чем рассчитывала Дарующая, так как буквально через пару ударов сердца тепло сменилось жаром, туманящим голову воистину сумасшедшим желанием. Я ответил своим желанием, ничуть не слабее того, которым меня одарила Вэйлька. И почти сразу растворился в ее душе. Ну, или она в моей.

То, что мы стали испытывать после этого, можно было назвать только словом «безумие»: каждая вспышка моего удовольствия усиливала ощущения Дарующей, а усиления ее ощущений делали ярче мои. В результате первое же Прикосновение Пресветлой вызвало второе, второе, усилившись в ком-то из нас — третье, а через какое-то время наше общее сознание затопило ослепительно-белое сияние такой невероятной мощи, что мне показалось, что я ослеп. Нет, не мне, а нам, ибо мы, насмерть перепугавшись, пробудили Дар полностью, чтобы вылечить глаза, и вскоре почувствовали себя совершенно здоровыми. А когда поняли, насколько он силен и послушен, испугались снова и вывалились в обычный мир…

— С ума сойти, как здорово! — восхищенно выдохнул я, прижимая к себе меньшицу, все еще дрожащую от испытанного удовольствия и ужаса.

— Здорово? — эхом отозвалась она, а затем истерически расхохоталась: — Нейл, ты что, не понял, что мы с тобой только что сотворили⁈

Я отрицательно помотал головой:

— Неа, я был счастлив, и толком не понимал, что происходит. Вэйлька уперлась ладошками мне в грудь, не без труда приподнялась с ложа и села мне на живот, потом убрала с лица влажные волосы и победно заулыбалась:

— Во-первых, мы умудрились превратить мой Дар во что-то кошмарное: во мне сейчас столько силы, что я сама себя боюсь…

— Как можно бояться такую милую, добрую и невероятно чувственную девушку, как ты? — игриво поинтересовался я.

Вместо ответа Вэйлька перегнулась влево, сорвала первый попавшийся цветок, росший рядом с краем нашего ложа, и положила его на свою ладонь так, чтобы он освещался пламенем костра:

— Смотри и чувствуй…

На этот раз пробужденный Дар потряс лютой стужей. Нет, меня она не задела, так как буйствовала только над центром раскрытой ладони. Но за тот коротенький миг, в течение которого она ощущалась, полный жизни цветок превратился в труху!

— Ого! — восхищенно выдохнул я.

— Оказывается, для того чтобы разрушать, перекидываться совсем не обязательно. Достаточно понять, как это делается. И захотеть… — заключила Вэйлька. Потом повела рукой, стряхивая труху на траву, и продолжила начатую мысль: — Во-вторых, мы подтвердили твое мнение о том, что Дар усиливается только тогда, когда Дарующая верит тому, кто ее инициирует!

— А чуть поподробнее можно? — попросил я, не уловив хода ее мысли.

— Мой Дар усилился только тогда, когда я полностью открылась и позволила тебе им управлять! — объяснила девушка. — Не удивлюсь, если окажется, что причина постоянного ослабления Дарующих, которое началось чуть ли не сразу после Обретения Воли, заключается в том, что ни одна из них не доверяла тем, кого была вынуждена лечить! Кстати, о том, чтобы Даром мог управлять кто-то, кроме самой Дарующей, я тоже никогда не слышала…

— Какое может быть доверие, если к тебе относятся, как к вещи? — спросил я и с наслаждением потянулся.

— Никакого! — кивнула Вэйлька. И лукаво улыбнулась: — А ты собрал вокруг себя пять ущербных женщин, подобрал к каждой нужный ключик, дал возможность почувствовать уверенность в себе и… нагло этим пользуешься!

Для того чтобы развивать резанувшую душу тему про «ущербных женщин», я был уж слишком расслаблен, поэтому пришлось таращить глаза:

— Нагло⁈ Я⁈

Меньшица плотоядно облизнулась, невероятно женственно прогнулась в пояснице, как бы невзначай продемонстрировав роскошную грудь, и медленно сдвинулась назад:

— Ну… сейчас наглость проявлю я… но потом потребую, чтобы ты ответил тем же… и не один раз…

— Постой-постой! — торопливо выдохнул я, понимая, что меня вот-вот снова поглотит пламя желания. — К завтрашнему утру на моем лице должен появиться какой-нибудь очень заметный шрам!

— Хоть три! — пообещала Дарующая и «наглым» движением бедер лишила меня возможности соображать…

…Вопреки обещаниям Вэйлька «украсила» мое лицо не тремя, а двумя шрамами, заявив, что так будет «красивее». Один был косым и тянулся от левого глаза вдоль угла рта почти до середины подбородка. Второй был вертикальным и шел от линии роста волос над левым виском и до нижнего края щеки. При этом оба выглядели достаточно старыми: по моим ощущениям, первому «было» порядка четырех лет, а второй можно было получить не менее года тому назад. И назвать их незаметными было сложно: «из-за криворукости шивших меня коновалов» рубцы получились грубыми и неаккуратными, а рот стал постоянно кривиться в крайне неприятной усмешке.

Вдоволь налюбовавшись своим отражением во время умывания, я вернулся к ложу и похвалил меньшицу за отлично проделанную работу. А потом был озадачен просьбой:

— Не хочу казаться«инеевой кобылицей»! Хочу стать ею по-настоящему, то есть, превратиться в воительницу, которой ты не только сможешь доверить спину, но и захочешь это делать даже без особой необходимости. Упорства мне не занимать, измениться я смогу так, как тебе заблагорассудится, значит, все упирается в твое решение и время, которое ты сможешь мне уделять.

То, что это решение вполне осознанно, я слышал — девушка предусмотрительно пробудила Дар и дала мне такую возможность — поэтому на уровне эмоций дал понять, что не только согласен, но и горжусь такой супругой. А «на словах» позволил себе пошутить:

— А кто мне будет рожать здоровых детей?

— С двумя Дарующими в семье о здоровье детей можешь не задумываться… — без тени улыбки ответила Вэйлька. — Но, в любом случае, первой, как и положено старшей жене, родит Майра, а потом как договоримся. Кстати, с теми возможностями, которые я обрела благодаря тебе, случайных беременностей можешь не бояться.

— Кстати, о беременностях… — нахмурился я, вспомнив реплику Оланны ар Лиин. — Мне тут недавно напомнили о том, что Тина бесплодна.

— Нашел, о чем беспокоиться! — отмахнулась меньшица и сладко потянулась: — Все твои женщины абсолютно здоровы. И будут здоровы, пока живы я и мама… ой, я и моя младшая сестричка!

Порадовав девушку очередной приятной эмоцией — чувством глубочайшей благодарности — я начал воплощать в жизнь озвученную ею мечту. Предельно добросовестно — то есть, учил так, как когда-то меня учил отец. Хотя нет, не так: я не рассказывал о стойках, перемещениях и движениях, а показывал их в пределах пробужденного Дара, стараясь как можно точнее дать супруге почувствовать сначала правильное исполнение, а затем и все основные ошибки. Потом Вэйлька давала мне возможность слышать ее ощущения и повторяла новое до тех пор, пока не добивалась идеального исполнения. Или, если что-то не получалось, начинала изменение, которое должно было ей в этом помочь.

Такой подход к продвижению по Пути Меча выглядел убийственно непривычным. Зато позволял убирать ошибки сразу после их появления и запоминать движения такими, какими они должны были стать в результате многомесячных тренировок. Да, конечно же, для того чтобы вбить в ноги что-либо из того, что я показывал, все равно требовалось время. Но куда меньшее, чем при обычной передаче знаний от учителя к ученику.

Само собой, новыми знаниями я Вэйльку не заваливал — дал почувствовать то, чему буду учить, «в общем», заставил хорошенько постараться, запоминая несколько простеньких движений, а последние пару колец вынуждал выкладываться до предела, отрабатывая то, чему она научилась еще на заимке. При этом добивался сначала чистоты исполнения связок, и лишь потом — скорости, но все равно к концу тренировки был приятно удивлен как успехами ученицы, так и добросовестностью, с которой она занималась…

…На Хейзеррский тракт мы выбрались в самом начале третьей стражи и очень быстро прочувствовали все особенности нового статуса. Если на отряд из двух благородных дам и четырнадцати воинов сопровождения встречные-поперечные старались даже не смотреть, дабы не огрести проблем на пустом месте, то к нам, паре молодых и на первый взгляд не особо опытных наемников, цеплялись чуть ли не все. Нет, задирать не задирали. Но встречали и провожали шутками на грани приличий, спрашивали дорогу, выясняли, насколько безопасны следующие два, пять или десять перестрелов и частенько предлагали работу. При этом большинство шутников, любопытных или возможных работодателей пожирали взглядами Вэйльку, а ко мне обращались только для того, чтобы иметь возможность чуть подольше любоваться ледяной красавицей.

Еще «веселее» стало вечером, когда мы въехали на придорожный постоялый двор «Два топора», оставили лошадей на попечение конюха, увешались переметными сумками и ввалились в обеденный зал. Сидевший лицом к входной двери охранник купеческого каравана, увидев обтянутые штанами бедра Дарующей и ее же весьма выдающуюся грудь, восхищенно присвистнул. И, тем самым, привлек к нашей парочке внимание еще четырех десятков мужчин, насыщавшихся или расслаблявшихся после целого дня пути по жаре. Большая часть сидевших справа от нас и еще не утопивших в кубках с вином способность соображать увидели серьгу и ограничились парой-тройкой ударов кулаками по столу[2]. Но трое основательно перепивших придурков из этой половины зала и человек двенадцать из тех, что сидели слева, выразили свое восхищение комплиментами. Лишь малую часть которых в приличном обществе сочли бы таковыми. И были проигнорированы. В основном потому, что сидели далековато. А вот мордастому темноволосому крепышу лет эдак двадцати двух, похоже, не слишком чистокровному уроженцу Реймса, не повезло — он оказался всего в паре шагов от меня. И буквально через пару мгновений после того, как закончил свою короткую речь, оказался выдернут из-за стола.

Сопротивляться парень даже не пытался — стоял на цыпочках, вытаращив глаза, и до ужаса боялся пошевелиться, дабы мой нож, пробивший основание его подбородка вместе с языком и упершийся в верхнее нёбо, так и оставался неподвижным. Я тоже не двигался, так как обводил тяжелым взглядом оторопевших спутников самоубийцы. А когда определил старшего, то позволил себе намек на улыбку. Приблизительно представляя, каким неприятным станет выражение моего лица из-за шрамов:

— Если ваши жеребцы застоялись и жаждут помахать кулаками, то сообщи им, что сегодня я и моя кобылица еще не посвятили Торру ни одной отнятой жизни.

Старший — кряжистый воин с бычьей шеей, изрезанным глубокими морщинами лицом и седыми висками — сидевший спиной к одному из столбов, подпирающих потолок, то ли понял все недосказанное, то ли оценил стремительность моей атаки, так как коротко кивнул:

— Желающие умере— …

Увы, расслышать окончание ритуальной фразы мне не удалось, так как из дальнего левого угла обеденного зала раздался сначала очередной восхищенный свист, затем грохот опрокинувшейся лавки и низкий, аж вибрирующий от мощи голоса, рык:

— Эй, кобылка, никуда не уходи, я хочу тебя объездить!

Я стряхнул с клинка насмерть перепуганного реймсца, развернулся на месте и, оценив стать ломящегося в нашу сторону здоровяка, невольно кинул взгляд на Вэйльку. И мысленно восхитился: меньшица смотрела на гору мышц, обтянутую неплохой кольчугой, как оголодавшая рысь на перепелку со сломанным крылом! Кстати, воин, стремительно приближающийся к середине зала, был совершенно трезв, двигался с пластикой хорошего орла и, судя по родовому перстню на пальце, являлся благородным. А еще вел себя так уверенно, как будто в прошлом уже имел успешный опыт «укрощения» инеевых кобылиц.

— Мальчик, чтобы не расстраиваться зря, пойди-ка, погуляй где-нибудь около конюшни! — посоветовал он мне, когда остановился в шаге от Дарующей и увидел серьгу в виде кольчужного кольца. — А утром заберешь свою девочку и спокойно поедешь дальше.

— Какой он по счету? Одиннадцатый или двенадцатый? — равнодушно оглядев мужчину с ног до головы, поинтересовалась Вэйлька голосом, в котором явственно слышалось завывание зимней вьюги.

— А есть разница? — пожал плечами я и перевел взгляд на будущего противника: — Эта женщина принадлежит мне. Решишься бросить вызов или продолжишь захлебываться слюной?

— Мальчик, я…

— И этот предпочитает звону клинков работу языком… — презрительно процедила Дарующая. — А издалека показался мужчиной!

Зал неодобрительно загудел. Особенно сильно — когда воин скользнул к Вэйльке вплотную и сверху вниз уставился ей в глаза, видимо, пытаясь напугать своими размерами.

Не напугал — девушка посмотрела на него с таким недоумением, что кто-то из зрителей не выдержал и загоготал:

— Язык-то па-акажешь? А то а-ана, вишь, ждет!!!

Услышав еще одно оскорбление, воин нехорошо осклабился и развернулся к насмешнику:

— Ты будешь следующим!

— Дык ты па-ака вызови перва-ага! Ха-атя а-а чем это я-а? Страшна-а же!

Здоровяк одарил ближайших зрителей очень многообещающими взглядами, потом, наконец, сообразил, что любые слова или действия, кроме вызова мне, роняют его в их глазах, и гордо вскинул подбородок:

— Я, Адьер ар Зегилей, имею честь оспорить право владения этой женщиной и вызываю тебя в Круг Торра!

— Я, Лейн Быстрая Рука, принимаю твой вызов! — назвавшись собственным именем, только в обратном прочтении, и придумав к нему подходящее прозвище, лениво буркнул я. После чего, как вызываемый, озвучил условия будущего поединка: — Бой через кольцо. Без подмен. С голым торсом. И на ножах.

Воин неприятно удивился, ведь при совсем небольшой разнице в росте и ширине плеч я выглядел значительно более легким и гибким, чем он. Но терять лицо дальше, торгуясь из-за условий с «мальчишкой» не захотел. Поэтому злобно ощерился и с помощью пары то ли друзей, то ли вассалов принялся стягивать с себя кольчугу. Я раздеваться не торопился — поднял с пола переметные сумки, нашел взглядом хозяина «Двух топоров» и кинул ему пару серебряков:

— Покои на белом этаже, горячую воду в мыльню и ужин на двоих. Желательно жареного мяса, а вместо вина — ягодного морса. И побольше.

Шар из сала на тонких ножках поймал обе монеты, утвердительно мотнул головой, мол, «все будет именно так, как вы сказали», и рванул в сторону лестницы — показывать наши покои…

…В обеденный зал мы с Вэйлькой спустились через три четверти кольца. Пересекли опустевший обеденный зал, вышли во двор и неторопливо двинулись сквозь галдящую толпу, освещенную факелами, по оставленному для нас проходу. Ар Зегилей оказался уже в Круге — разминался в паре с кем-то из своих спутников. Сотрясать воздух пустопорожними разговорами он не стал — окинул меня оценивающим взглядом и продолжил пятнать «зеркало» все ускоряющимися касаниями обеих рук. Я тоже его оглядел — заметил оплывшие мышцы, основательные валики жира на боках, солидный живот и невольно вспомнил отца, который до последнего дня жизни был сухим и жилистым, как корабельный канат.

По торренским правилам поединков никаких секундантов бойцам не полагалось, тем не менее, со стороны арра Адьера Круг Торра образовывало сразу шестеро воинов в серо-зеленом[3]. Пара громил постарше, по внешнему виду и пластике ощущавшихся кабанами, стояли с каменными лицами и «держали» меня цепкими взглядами. А вот четверка парней от восемнадцати и до двадцати двух лет от роду, только-только ставшие ослами, изо всех сил старались устрашить окружающих свирепыми выражениями лиц, касаниями рукоятей мечей и напряжением мышц. Впрочем, устрашали недолго, так как я, устав смотреть на мощные, но недостаточно легкие движения ар Зегилея, язвительно поинтересовался, всегда ли он так добросовестно разминается, или только тогда, когда опасается «мальчишек».

Воина задело за живое — он развернулся ко мне всем телом, перебросил из руки в руку очень неплохой засапожник и что-то там прорычал. Не очень громко, так как гула толпы не заглушил. В этот момент меньшица, стоящая за моим левым плечом, еле слышно произнесла:

— Слева, на крыше конюшни, скорее всего, стрелок — оттуда чувствуется уж очень неприятное внимание к Кругу. Будь осторожнее!

— Сразу после начала боя сместись за спины во-он того купца и не выходи оттуда до тех пор, пока я не подойду! — так же тихо приказал я и скользнул вперед…

…Нож в ручище арра Адьера выглядел сапожным шилом. Только вот рванулся к запястью моей выставленной вперед правой руки недостаточно быстро. Поэтому «взмах крылом чайки», прижавший предплечье ар Зегилея к моему клинку, получился сам собой. И следующее движение, срезавшее с внутренней поверхности руки противника все мясо до сгиба локтя, тоже. Такого молниеносного, а главное, жесткого ответа на первую же атаку противник не ожидал, поэтому на миг растерялся. А я, влипая в душу, по сути, уже к мертвому телу, нанес короткий укол в горло. Затем, не останавливаясь ни на мгновение, перетек к остальным серо-зеленым и замер перед одним из двух кабанов:

— Торр изъявил свою волю. Есть желающие ее оспорить?

Если бы не своевременное предупреждение Вэйльки, щелчка тетивы арбалета я бы, скорее всего, не услышал. А тут сместился в сторону с хорошим запасом по времени, краешком сознания отметил, что мой собеседник поймал болт в правую часть груди, походя оглушил рукоятью ножа второго, единственного из оставшихся на ногах соратников арра Адьера, способного наворотить дел, и ввинтился в толпу. Чтобы уже через пару ударов сердца, выхватив в вечернем полумраке силуэт стрелка, так и стоящего на краю крыши, взлететь по стене. И сбить ублюдка с ног.

— А что, в роду Зегилей уже перевелись настоящие мужчины? — презрительно рявкнул я на весь постоялый двор, когда убедился в том, что арбалетчик был из той же компании, что и кабаны с ослами. — Если на поединок с «мальчишкой» они выходят со стрелком на крыше, то как эти трусы дерутся с равными по силе?

Толпа ответила возмущенным гулом и отдельными выкриками, которые вряд ли понравились четверке ослов.

— Тварь, способная выстрелить в спину тому, кто вышел в Круг Торра, недостойна называться воином! — продолжил я, когда накал страстей поутих, рванул на себя руку, которую держал в захвате, отсек большой палец, а затем повторил действие и со второй кистью. — И я, Лейн Быстрая Рука, лишаю ее такой возможности…

[1] Медные щиты — аналог нашего «копейки»,

[2] Удар кулаком по столу — в простонародье считается выражением восхищения.

[3] Серо-зеленый цвет — родовой цвет ар Зегилеев.