Эвис: Заговорщик

Глава 29

Глава 29.

Четвертый день второй десятины первого месяца осени.

За одиннадцать дней пути образ наемника надоел мне до зубовного скрежета: чуть ли не каждый встречный мужчина от двадцати пяти и старше считал своим долгом поставить «молодого, а поэтому неопытного парнишку с мечом» на место. Первые четыре дня пытались унизить, проявляя желание объездить мою инеевую кобылицу. А когда она, устав от ежевечерних поединков, «украсила» кошмарнейшим шрамом и свое лицо, начали разнообразить подходы. Одни искренне считали, что для пары «подростков» наши лошади слишком хороши. Вторые утверждали, что прежде, чем вешать на пояс меч, мне стоило бы набраться опыта с чем-нибудь вроде клевца или чекана, поэтому клинок желательно отдать более взрослым и умелым. Третьим не нравилось выражение моего лица, уверенность, с которой я входил на постоялые дворы, стук ложки о дно тарелки или что-нибудь настолько же «важное». Обойтись парой-тройкой зуботычин удавалось крайне редко — куда чаще приходилось драться до первой крови или насмерть. Впрочем, даже у такого, на первый взгляд, бестолкового времяпрепровождения были и нужные последствия: во-первых, у образа Лейна Быстрого Кулака появилась история, которую, при большом желании, можно было проследить. А во-вторых, одна из потасовок, в которой волей-неволей пришлось принять участие и моей меньшице, натолкнула нас с ней на очень интересную мысль — объединить способности Дарующей с теми навыками, которые я вбивал ей в ноги.

Первый раз такое объединение получилось само собой, когда охранник какого-то обоза, возмущенный гибелью друга в только-только закончившемся поединке, решил отплатить мне смертью за смерть и попытался схватить Вэйльку за горло. А она, не задумываясь, в него влипла. Но обнаружив, что ножа в руке нет, придержала мужчину «стужей» — холодом, вымораживающим и тело, и душу — затем выдернула клинок из ножен на бедре и закончила привычную связку двумя добивающими ударами. После чего крайне расчетливо использовала его тело в качестве била и, тем самым, создала проход, по которому смогла прорваться в Круг Торра и уйти мне за спину.

Конечно же, одним разбором ее действий я не ограничился: той же ночью, заставив супругу повторить всю последовательность действий, обеспечивших ей победу в схватке с заведомо более сильным противником, решил, что отказываться от таких возможностей глупо. А на следующий день, заставив ее отработать новую «связку» на себе, убедился, что даже я, чувствующий пробуждение чужого Дара и неплохо владеющий клинками, не могу противопоставить Вэйльке ровным счетом ничего. Ибо удар «стужей» не требовал никакой подготовки и мог наноситься шагов с семи-восьми, а чудовищная вспышка холода не позволяла ни шевелиться, ни звать на помощь. Ну, и страшно обрадовался тому, что взял с собой Вэйльку, а не Найту.

С этого дня наши тренировки превратились во что-то невообразимое. Первую треть мы продолжали изучать технику работы клинковым оружием, отрабатывая новые движения в пределах Дара и с его же помощью. Вторую треть добивались предельно быстрого и абсолютно бездумного выполнения Вэйлькой связок с использованием «стужи». А во время третьей учились работать в связке мечник — Дарующая. То есть, объединять не только сильнейшие стороны каждого в одно общее целое, но и двигаться, чувствуя эмоции друг друга. И эта, последняя, часть тренировки настолько захватывала воображение, что прерываться для того, чтобы продолжить путь, получалось все с большим и большим трудом. Хотя полностью прерываться и не получалось: поняв, что мне сложно ориентироваться в наслоениях чужих эмоций одновременно с выполнением каких-либо действий, девушка заставляла меня вслушиваться в окружающий мир с утра и до позднего веера. А я описывал супруге ситуацию за ситуацией и требовал пошагового разбора возможных действий противников и каждого из нас.

Естественно, такая увлеченность освоением новых возможностей не могла не сказаться на настроении: необходимость тратить время на что-либо, кроме тренировок, бесила и ее, и меня. Поэтому, подъехав к воротам Глевина и увидев перед собой не только высоченные стены, но и очередь из доброй сотни желающих въехать в столицу Хейзерра, мы основательно расстроились.

Увы, мрачные взгляды, которые мы бросали на окружающих, одуревшую от жары и безделья городскую стражу и слишком въедливых мытарей, а также не самые милые лица привлекли внимание десятника. Поэтому, когда мы, наконец, дождались своей очереди и оказались перед воротами, он отвел нас в сторону и почти целую стражу сличал наши приметы с приметами, перечисленными в о-о-очень толстой пачке розыскных листков. В итоге, в город въехали поздно вечером, злыми до безобразия и настолько же голодными, но, собравшись с силами, решили устроиться на ночлег не в Нижнем, а в Верхнем городе.

Увы, уже через половину стражи, подъехав к очередным воротам, мы имели возможность убедиться, что наши лица, да еще и в преддверии ночи, почему-то не вызывают доверия и у этих стражников. Нет, загрести нас, конечно, не загребли, но весьма грубо послали туда, где и должны были, по мнению стражников, обретаться такие разбойничьи рожи, как наши. То есть, в Глевинские трущобы. Однако стоило мне продемонстрировать десятнику письмо с трилистником на месте печати и вложить ему в руку полновесный золотой, как наши разбойничьи рожи превратились в лица законопослушных граждан королевства. И подарили не только возможность въехать в белую часть столицы, но и знание о ближайших приличных постоялых дворах…

В «Королевский вепрь», расположенный в Купеческой слободе, в каких-то полутора перестрелах от ворот в Верхний город, мы вломились уже через кольцо. Перепоручили заботу о лошадях расторопному конюху, подхватили переметные сумки и чуть не захлебнулись слюной от аппетитнейших запахов, витавших в обеденном зале. Тем не менее, вместо того чтобы упасть за ближайший стол и потребовать всего, да побольше, заказали ужин в самостоятельно выбранные покои. И распорядились, чтобы его принесли после омовения…

…Последний пирожок с яблоками Вэйлька доедала лежа. Ибо объелась так, что сидеть была не в состоянии, а отказаться от возможности насладиться еще одним умопомрачительно-вкусным творением местного повара не смогла. Правда, способности соображать не потеряла, поэтому, справившись с последним кусочком, вытерла руки о предусмотрительно прихваченную с собой влажную тряпицу и задумчиво пробормотала:

— Ну вот, добраться — добрались. А что теперь? Я же говорила, что толком не знаю даже родового замка моего деда, а в Глевине вообще не бывала!

— Это мелочи! — усмехнулся я, с сожалением оглядел ее заметно округлившийся животик и расстроено поинтересовался: — Что, шевелиться не можешь вообще-вообще?

Девушка отрицательно помотала головой:

— Неа! Могу только дышать! И то не очень часто…

— Жаль… — вздохнул я и, взяв со стола колокольчик, несколько раз им потряс. А уже через несколько мгновений услышал стук в дверь: как и обещал хозяин «Королевского вепря», на мелодичный звон мгновенно отреагировала горничная, слонявшаяся по этажу.

— Заходи! — рыкнул я, чтобы подтвердить вызов, а когда невысокая, но довольно фигуристая молодуха вошла в гостиную и вопросительно уставилась на меня, отодвинулся от стола вместе с табуретом: — Все было очень вкусно. А теперь пришло время для незабудок[1]. Если они у вас, конечно, есть.

Незабудки были. На любой вкус, о чем мне сразу же сообщили. А когда я озвучил свои требования, пообещали в ближайшее же время привести на выбор штук пять. И исчезли.

Как только захлопнулась дверь в коридор, Вэйлька, все время нашего общения с горничной пребывавшая в легком ступоре, отмерла. И растерянно спросила:

— А меня тебе что, мало?

— Ну, ты же можешь только дышать! — «удивленно» спросил я, а когда супруга нахмурилась, развел руками: — Любимая, пойми, эти девки могут то, чего не можешь ты!

Прислушавшись к моим эмоциям и сообразив, что я издеваюсь, Дарующая изобразила нешуточное возмущение:

— Да ладно⁈

— Увидишь! — пообещал я. А через половину кольца показал. И даже дал послушать…

…Увидев перед собой золотую монету, рыжеволосая хейзеррка лет шестнадцати нервно облизала враз пересохшие губки и хрипло выдохнула:

— Все, что вам будет угодно, арр… и аресса! Вообще все!!!

Я задумчиво оглядел простенькое, но чистое и аккуратное платье, пышную грудь, приподнятую туго затянутым корсетом чуть ли не к шее, чем-то подкрашенные губки и ехидно подмигнул супруге. А когда она обиженно засопела, озвучил девице свои потребности:

— Ты сказала, что родилась и выросла в Глевине, так?

Незабудка торопливо кивнула:

— Это чистая правда, арр: я родилась и выросла в слободе златокузнецов, просто…

— Тогда расскажи-ка мне, где расположен городской дом Харзаха ар Улеми и как до него добраться… — перебил ее я. — Если, конечно, тебе все еще хочется заработать эту монету…

— … а не удар ножом в сердце⁈ — криво усмехнулась девушка и сглотнула.

Убирать ее, как свидетеля, я точно не собирался, поэтому подошел к переметным сумкам, покопался в одном из карманов и вскоре поставил перед незабудкой небольшой пузырек. Уже без пробки:

— Запах знаком?

Она утвердительно кивнула:

— Это сонный отвар!

— Расскажешь то, что нам нужно. Спрячешь монету в этой комнате. Выпьешь два глотка и заснешь. Убивать и грабить не будем, ни она, ни я — даю слово! Поэтому проснешься здоровой и богатой…

После такого описания ближайшего будущего девушка воспрянула духом и очень подробно описала все, что мне требовалось. Кроме того, подсказала, как незаметнее всего выбраться с постоялого двора и как в него вернуться. После чего принялась раздеваться. А когда заметила недоуменный взгляд Вэйльки, виновато пожала плечами:

— То, что я заснула после того, как выполнила все ваши прихоти, никого не удивит. А если меня найдут одетой, то вытрясут и душу, и полученную монету, после чего еще и поколотят. Поэтому покажите, куда можно лечь…

Показали. Дали возможность спрятать монету под обивку одного из кресел и подождали, пока подействует отвар. Потом переоделись и по очереди выбрались в окно, благо покои находились на втором этаже, и спуститься на землю не составило никаких проблем. К этому времени зелье кошачьего глаза уже начало действовать, поэтому вверх по улице Сломанного Меча двинулись быстрым шагом. Добрались до третьего перекрестка, нашли приметную вывеску в виде женской шляпки, свернули направо и, пройдя чуть больше перестрела, выбрались на Рубиновую Аллею, пересекающую Верхний город Глевина с полуночи до полудня и считающуюся границей между Белой слободой и всеми остальными.

Эта часть столицы не спала, и спать не собиралась. Поэтому мы вышли на самый ее центр и уверенно потопали дальше. Сначала налево, до угла каменной ограды, увенчанного небольшой фигуркой вздыбленного коня. Затем свернули направо, чтобы миновать четыре перекрестка, последний из которых, по словам «нашей» незабудки, во время сильных дождей превращался в озеро. И, пройдя вдоль одного из «впадающих в озеро» переулков, уперлись в глухую стену, в которой обнаружили калитку с слишком хорошо знакомым Вэйльке гербом.

Само собой, слушать окружающий мир не прекращали ни на миг, поэтому перед ней не задержались — я сцепил пальцы, подставил получившуюся «ступеньку» под сапожок супруги и забросил ее на забор. Потом перебрался через него сам и помог Дарующей спуститься в ухоженный парк.

Прогулка по аллеям мимо цветочных клумб, лабиринтов из розовых кустов и доброго десятка фонтанов здорово впечатлила. Прежде всего, средствами, потраченными на то, чтобы превратить не такой уж и маленький кусок Верхнего города в уголок волшебного леса, уютный и прохладный даже самым жарким летом. А Вэйльке было не до окружающих чудес — чем ближе мы подходили к самому большому скоплению чужих эмоций, тем сильнее в ней разгоралась ненависть.

В какой-то момент этого чувства стало так много, что я был вынужден остановиться, притянуть ее к себе и прошептать ей на ухо:

— Если ты не заставишь себя успокоиться, то останешься ждать меня здесь.

Не знаю, что подействовало сильнее, слова или сопровождавшая их уверенность в правильности принятого решения, но девушка, напоследок полыхнув холодом, взяла себя в руки и жестами показала, что готова двигаться дальше.

Двинулись. И вскоре увидели заднюю стену четырехэтажной громадины, больше напоминающей дворец, чем городской дом пусть даже и очень сильного Старшего рода. Хитросплетения узеньких проходов между подсобными строениями миновали быстро и без каких-либо проблем, ибо чувствовали, что бодрствующих людей в них нет. А перед тем, как выскользнуть из прохода между каретным сараем и конюшней, выждали без малого сотню ударов сердца, чтобы шарахающийся по заднему двору стражник скрылся углом казармы. Ибо ничем иным строение, в котором ровными рядами ощущались спящие люди, быть не могло.

Забраться на небольшой балкончик на втором этаже особого труда не составило — подпирающие его статуи изобиловали достаточным количеством разнообразных «ступеней». А когда мы вошли в комнату, то Вэйлька на несколько мгновений усилила Дар и дала мне почувствовать то сознание, которое ненавидела до дрожи в коленях.

В отличие от нее я был предельно спокоен. Поэтому сел на пол рядом с ближайшей стеной и принялся впечатывать в память направления передвижения бодрствующих людей, длительность их остановок и тому подобные важные мелочи. Приблизительная схема лестниц и коридоров сложилась в голове где-то кольца через четыре, как раз после смены стражников, то есть, после того как на смену четырем дремлющим на ходу сознаниям пришли четверо сонных, но бодрящихся. Дав им возможность раза по два пройтись по своим этажам, я сравнил то, что отложилось в памяти, с новыми направлениями, особой разницы не заметил и легонечко ткнул пальцем супругу, на удивление терпеливо ожидавшую начала хоть каких-нибудь действий.

Она тут же встрепенулась и полыхнула нетерпением напополам с мстительной радостью. Я тут же послал ей ощущение спокойствия, бесшумно встал, подошел к двери и, чуть приподняв створку за массивную кованую ручку, мягко толкнул ее от себя. Неплохо смазанные петли и простенькая, но вполне рабочая предосторожность сотворили ожидаемое чудо — не раздалось ни малейшего скрипа. И я, подав Вэйльке знак «следуй за мной», вышел из комнаты.

Четыре десятка шагов по направлению к лестнице, ведущей на третий этаж, прошли достаточно спокойно, благо на масляных лампах, освещающих коридоры в ночное время, в этом доме не экономили. В нескольких локтях от угла, из-за которого вскоре должен был показаться стражник, нашли небольшую нишу. А перед тем, как в ней спрятаться, договорились, в какой момент надо будет бить «стужей».

Шаги первого ар Улеми, которому предстояло утолить нашу жажду мести, мы услышали через полторы сотни ударов сердца: воин шел по коридору крайне неторопливо, зато с постоянной скоростью и без остановок. Угол миновал «впритирку», даже не подумав оставить себе пространство для маневра на случай внезапного нападения. Мысленно обозвав его мясом, я приготовился к действию, и, дождавшись, пока воин застынет ледяной статуей, плавно, но быстро скользнул к нему в душу. А когда свернул бедняге шею, оторвал его от пола, перенес в ту самую нишу, в которой прятался вместе с Дарующей, и двинулся дальше…

…В покои к арру Харзаху мы с Вэйлькой вошли кольца через два, оставив за спиной шесть остывающих трупов. Постояли в гостиной, пытаясь соотнести ощущения, которые дарила возможность слышать, с количеством обнаруженных дверей, скользнули к той, за которой ощущалось спящие сознания главы рода Улеми и чьи-то там еще, переглянулись и осторожно потянули створку на себя.

Человек, заставивший перекинуться родную дочь, нашелся рядом с парой совсем молоденьких девушек. Судя по заострившимся чертам обтянутого кожей черепа и вспухшим суставам на пальцах его кисти, торчащей из-под одеяла — так и не пробудивших в себе Дар. Спал арр Харзах беспокойно, тихо постанывая во сне и пятная подушку струйкой слюны, стекающей из почти безгубого рта. Поэтому проснулся сразу же, как ощутил сковавшую его члены «стужу».

— Не самой доброй ночи! — насмешливо буркнул я после того, как затолкал обрезок простыни в рот ближайшей девице. Потом повторил процедуру с растерявшимся главой рода Улеми и его второй соседкой по кровати, и добавил: — Надеюсь, вы узнаете ощущения?

В чувствах старика, кроме бешенства, появилось недоумение: ощущения он узнал, но лица Вэйльки, освещенное светом мерной свечи, не помнил.

Прежде, чем начать ему что-то объяснять, я перевернул лицами вниз обеих девчушек и связал им руки. На всякий случай, ибо прекрасно знал, что после того удара, которым я угостил каждую из них, в сознание они придут ой как не скоро. Тем временем арра Харзаха начало ощутимо потряхивать. Но не от страха, а от бессильной злости. Что очень не понравилось Вэйльке.

— Не торопись, любимая, все еще будет! — пообещал я, довязав последний узел и стащив надежно связанную девушку на пол, чтобы ее тело не мешало «общению» с ар Улеми. Потом забрался на кровать с ногами, выбил из плеч будущего собеседника обе верхние конечности и подрезал ему связки в паху. Благо знал совершенно точно, что бегать ему больше не придется. Затем попросил Вэйльку убрать «стужу», а когда услышал стон боли из-под кляпа, ударом кулака превратил благородный нос арра Харзаха в блин и удовлетворенно оскалился:

— Это тебе за нос моей старшей жены!

Как ни странно, страха не вызвала и эта вспышка боли: ар Улеми застонал, но продолжал смотреть на меня уверенным взглядом. Тогда я устроился поудобнее и заговорил:

— Пожалуй, пришло время представиться. Я — Нейл ар Эвис, сын Гаттора ар Эвис, маллорца, своей любовью пробудившего в вашей дочери Найтире слабенький Дар. Рядом со мной — моя первая меньшица Вэйлиотта ар Эвис, дочь Найтиры ар Эвис, в девичестве Улеми, ваша внучка и… самая сильная Дарующая, когда-либо рождавшаяся в этом мире! Да-да, можете не сомневаться — и новое лицо, и цвет волос, и шрамы — всего лишь образ, позволивший добраться до этого дома и воздать сторицей за все зло, которое вы причинили ей и ее матери!

Вслушиваться в то, как меняются эмоции арра Харзаха во время этой речи, было очень интересно. Напоминание об отце вызвало в нем злобную радость, фраза про пробуждение слабенького Дара у Найты — мучительное сожаление об упущенных возможностях, а словосочетание «самая сильная Дарующая, когда-либо рождавшаяся в этом мире» — недоверие. А зря: Вэйлька, слушавшая деда не менее внимательно, чем я, решила добавить моему утверждению вес. Поэтому пробудила оборотную сторону своего Дара и насмешливо сообщила:

— Вот сейчас у тебя отнимаются ноги. Ты ведь помнишь это ощущение, правда? А теперь задумайся вот о чем: чтобы лишить тебя способности ходить, маме потребовалось несколько страж. А мне достаточно пары мгновений…

Этот коротенький монолог его убил. То есть, мгновенно разрушил тот самый стержень, на котором зиждилась личность арра Харзаха, и поверг его дух в бездну уныния. И тут снова заговорил я:

— Если бы вам хватило души просто любить тех, кого вам послала Пресветлая, то вы были бы здоровым и молодым еще не один десяток лет. Да-да, я не ошибся, несколько десятков — Дар вашей внучки запредельно силен и способен творить чудеса. Но вы любили только себя, а остальными пользовались. В результате заставили перекинуться Найтиру, а в ее дочери вызвали такую ненависть к себе, что она предпочла забрать мать и сбежать в неизвестность возможности оставаться с вами даже лишнюю стражу… Ага, вы догадались совершенно верно: они добрались до меня. На второй день после визита посланной вами боевой звезды, которая убила одного из немногих людей, которых я искренне любил. Кстати, сколько звезд ждут меня в Лайвене сейчас? Одна? Две? Три?

— Одна⁈ — искренне удивился я, почувствовав ответ в его эмоциях. — А-а-а, с вашими вассалами? Наемниками? Еще с кем-нибудь? Тоже нет⁈ Вы что, решили, что первая звезда исчезла по дороге⁈

Следующее кольцо с лишним я терзал главу рода Улеми вопросами, на которые можно было ответить только «да» или «нет», и слушал молчаливые ответы. Выяснил, что о наличии Дара у Найтиры, кроме самого Харзаха, знал всего один человек, а воинам боевых звезд старый ублюдок заплатил за возвращение воровок! О том, что глава рода Улеми куда-то отправлял боевые звезды, знало три человека. И о том, что все трое находились в одном здании с нами.

Узнав все, что считал необходимым, я попросил меньшицу забрать у деда как можно больше жизни, чтобы он не мог заорать, вытащил кляп и настоятельно попросил объяснить мне, где искать всех этих посвященных. А когда ар Улеми заартачился, негромко сказал:

— Смерть может быть разной: вы можете лежать бревном год, два или три, не имея возможности шевельнуть даже зрачками, но при этом чувствовать боль, ощущать запахи и понимать, что гниете заживо, а можете умереть относительно быстро. Опять же, я могу выяснить ответы на интересующие вопросы у любого вашего домочадца, например, у этих вот девиц, а с вас просто взять болью за боль. Так, как когда-то отомстил еще нескольким вашим соотечественникам…

— Он ответит. Сам! — голосом, полным предвкушения, произнесла Вэйлька, села рядом, положила правую ладонь на плечо старика и обожгла его лютым холодом: — Не зли моего мужа, дед: он — единственный человек, который стоит между тобой и Бездной…

…Из Глевина выехали через Полуночные ворота одними из первых. Промчавшись между тяжеленных створок, поскакали по Торренскому тракту, обгоняя тех немногих, кто успел покинуть город раньше нас. А уже через полторы стражи съехали в русло небольшой речушки с песчаным дном и, с лошадьми в поводу, прошли по воде перестрелов восемь. Добравшись до впадающего в нее ручейка, двинулись вверх по его течению. Через какое-то время выбрались на берег, углубились в лес и еще стражи четыре двигались на восход. Все это время Вэйлька слушала лес одна. А к себе прислушиваться не позволяла, судя всему, раз за разом переживая не самое приятное событие в своей жизни. Оттаивать начала ближе к полудню, когда заметила, что я отклонился от выбранного направления и двигаюсь относительно него чуть ли не поперек. Правда, вопросов задавать не стала, прекрасно зная, что я никогда ничего не делаю просто так.

Еще через половину стражи, почувствовав в воздухе запах влаги, нахмурилась и приподнялась на стременах. Но озеро Долгое, которое я заметил с вершины одного из холмов и к которому правил несколько последних колец, не увидела, так как в этом месте нас и бескрайнюю водную гладь разделяли деревья. А где-то через кольцо, когда мы выехали из леса на небольшой обрыв и увидели перед собой ослепительно-красивое сине-зеленое зеркало, простирающееся перестрелов на двадцать в ширину и на все восемьдесят в длину, восхищенно ахнула. И, словно проснувшись, уставилась на меня широко открытыми глазами.

— На сегодня все. Приехали! — сообщил я и направил Черныша вправо, в сторону небольшого и очень уютного заливчика, окруженного двумя «подковами» — из ярко-зеленой травы и высоченных сосен.

Меньшица еще раз огляделась по сторонам, повернула голову чуть левее, чтобы правой щечкой ощутить легкий ветерок, затем спрыгнула со своей кобылки, и, раздеваясь на ходу, бросилась к воде. Последние детали туалета — коротенькую нижнюю рубашку и панталончики — сбросила в шаге от нее, влетела в озеро в облаке брызг, оттолкнулась изо всех сил и прыгнула. А уже через пару мгновений лежала на поверхности лицом вверх с закрытыми глазами.

Я присоединился к ней существенно позже. Когда разобрался с лошадьми, обустроил в тени деревьев лежку из лапника и бросил пару плащей неподалеку от кромки воды.

— Не чувствую ни одной живой души, как ни тянусь! — услышав плеск, с которым я входил в воду, негромко сказала Дарующая. Потом открыла глаза и с мольбой посмотрела на меня: — Давай заплывем подальше, а?

Я пожал плечами и мягко улыбнулся:

— С тобой — хоть в Бездну…

И нырнул. Недалеко — шагов на десять-двенадцать, чтобы напомнить супруге и о такой возможности поразвлечься…

Потребность поговорить появилась у Вэйльки после заплыва на два перестрела и обратно. Когда мы вернулись к берегу, и она смогла нащупать ногами дно, девушка обошла меня спереди, положила ладони на плечи, заглянула в глаза и, наконец, открылась. В смысле, дала почувствовать свои эмоции. А когда я ощутил в них жуткую муть, виновато вздохнула:

— Там, в доме, я упивалась местью. Мстила за маму, за себя, за то, что нам с ней пришлось перенести по пути в Лайвен. За сломанный нос Майры, за твоего Генора, которого никогда не видела, но которому с радостью подарила бы несколько десятков лет жизни. За всех тех женщин и детей, которым дед изуродовал и души, и тела, пытаясь получить вожделенный Дар…

— Когда он умер, я задохнулась от счастья… — продолжила девушка после небольшой паузы, во время которой боролась со вспышкой ненависти к деду. — А уже через половину кольца вдруг ощутила пустоту: мир вокруг показался серым, мысли, которые приходили в голову, мелкими и никому не нужными, а я сама — пустой и какой-то грязной, что ли.

Я постарался как можно ярче представить себе то, что к ней испытываю, и сразу же почувствовал ласковое прикосновение губ к шее.

— Спасибо, милый, я это понимаю… сейчас! Но в тот момент мне было до безумия страшно даже попробовать тебя услышать. Ведь последние два кольца жизни деда я упивалась только его ощущениями, а о твоих забыла! Мало того, в какой-то момент я представила, каким чудовищем должна была казаться со стороны, и до смерти перепугалась, что ты меня возненавидишь.

— Чудовищем был твой дед, поэтому та смерть, которую ты ему подарила, на мой взгляд, была слишком мягкой! — нисколько не кривя душой, заявил я. — Кроме того, убивала не ты, а мы…

— Нет, я мсти— …

— Можешь закрыть глаза и представить себе маму, Майру, Тину и Альку? — перебил ее я.

— Конечно!

— Представь, и как можно ярче! А теперь допусти, что твой дед жив, и что посылаемые им боевые пятерки могут в любой момент проникнуть в наш дом и убить меня или кого-нибудь из тех, кто тебе дорог.

От рук супруги плеснуло такой безумной стужей, что у меня на мгновение помутилось в глазах. Но мысли я все-таки не потерял:

— Теперь скажи, с чего я начал разговор с твоим дедом и чему уделил основное время?

— Расспросам о тех, кто хоть что-то знает о Дарующих и боевых пятерках! — не задумываясь, ответила она.

— Вот именно! — кивнул я. И тут же подытожил: — Рисковать тобой ради мести я бы не стал: мы приехали в Глевин для того, чтобы у нашей семьи появилось будущее!

Вэйлька сглотнула и вжалась в меня всем телом:

— Я об этом не подумала! И счастлива до безумия, что Пресветлая свела наши пути!

[1] Незабудка — местное название девушек легкого поведения, подрабатывающих на постоялых дворах.