Эвис: Заговорщик

Глава 7

Глава 7.

Третий день третьей десятины первого месяца лета.

…Как я и предполагал, дольше всего в дорогу собирались хейзеррки. Ведь, кроме всего прочего, им требовалось нанести на лица тот самый затемняющий крем, а младшей упиться лечебными отварами и хорошенечко закутать горло. Если бы не Майра, поднявшая эту парочку задолго до рассвета, а потом в меру своих сил помогавшая им прятать слишком запоминающиеся приметы, из дому мы бы выехали в лучшем случае в конце второй стражи. А так кавалькада из пяти всадников и трех заводных лошадей выдвинулась в сторону ворот в Нижний город с первыми лучами восходящего Ати[1].

Первым, как и полагается, ехал я. С каменным выражением лица, возложив десницу на рукоять родового меча и хмуро поглядывая по сторонам. Сразу за мной — аресса Тинатин, все еще не сумевшая поверить в то, что я согласился, и поэтому то и дело расплывающаяся в растерянной, но счастливой улыбке. Кстати, и она, и сонные, а поэтому хмурые Найтира с Вэйлиоттой, следующие за ней, вели в поводу основательно нагруженных заводных лошадей. Ну, а Майра, замыкавшая кавалькаду, так же, как и я, двигалась «налегке». И, стараясь как можно добросовестнее исполнять возложенные на нее обязанности, не отрывала взгляда от наших спутниц и груза.

До Восходных ворот Нижнего города добрались незадолго до конца первой стражи и, выбравшись на Гельдский тракт, сразу же оказались в кольце наемников. Приветливо кивнув десятнику и, тем самым, показав, что договор в силе, я серией коротких, но емких жестов объяснил воинам, что от них требуется, а уже через пятую часть кольца убедился, что выбрал именно тех, кто мне нужен.

С этого момента изрядно подросшая кавалькада стала выглядеть иначе. Впереди, в перестреле от основной группы, двигался дозор из двух всадников. Само собой, не считая ворон, а предельно добросовестно исполняя свои обязанности. Точно такой же дозор ехал и в половине перестрела за нами. А оставшиеся шесть человек, выстроившиеся в две колонны по трое, прикрывали моих дам справа и слева.

Двигались быстро, даже очень: устраивали привалы не раз в стражу, а раз в полторы-две. Поэтому стены Швита увидели где-то за три с половиной кольца до наступления темноты. И остановились на первой же развилке. Пока я расплачивался с десятником, арессы, почему-то решившие, что сопровождать нас будут до заимки ар Маггоров, ощутимо напряглись. Но оказались достаточно благоразумными, чтобы в присутствии посторонних не пытаться выяснять, что, собственно, происходит. Молчали и тогда, когда наемники, почти одновременно ударив кулаками по нагрудникам, развернулись и двинулись обратно: гордо восседали на своих кобылках и «равнодушно» поглядывали по сторонам.

Когда десять пар лишних ушей отъехали на перестрел и скрылись за поворотом дороги, я изволил объяснить мотивы своего поступка:

— Не знаю, догадываетесь вы или нет, но у любой шайки, орудующей на дорогах, имеются осведомители. То есть, люди, за определенную долю в добыче сообщающие обо всем, что может представлять интерес для грабителей. Осведомителем может быть кто угодно — конюх, которому вы кинули лишнюю монетку, чтобы он добросовестнее обиходил вашего скакуна, молодка, стоящая на обочине и торгующая мясными пирогами, мальчишка, который за медное копье покажет вам объезд мимо низины, затопленной поднявшейся речкой. Понять, кто таковым является, а кто нет, не представляется возможным, поэтому любая поездка — это риск. Четыре молодые и красивые женщины, восемь породистых лошадей и куча забитых до предела переметных сумок под охраной одного-единственного мужчины, в глазах и осведомителей, и разбойников — свежевыпеченная булочка, политая медом, зажатая в руке юной хромой сиротки. Не знаю, как вам, а мне совсем не хочется, чтобы на нас напали какие-нибудь уроды, желающие поживиться чужим добром или жаждущие женской ласки. Поэтому отсюда и до охотничьей заимки мы будем добираться напрямик.

Услышав эти слова, аресса Тинатин изо всех сил стиснула поводья своей лошадки и заиграла желваками — она, имевшая возможность сравнить скорость передвижения по лесу с безумной скачкой одвуконь по нормальной дороге, мгновенно поняла, что добраться до любимой дочки так быстро, как она рассчитывала, не получится. И ухнула в бездну отчаяния. Хорошо — молча, почти не демонстрируя чувств.

— Воины, которые нас сопровождали, уверены, что мы направляемся в замок рода Биер, то есть, свернем вот на эту дорожку и уже через пару колец и будем в безопасности. А других лиц, которых мог бы заинтересовать наш отряд, я надеюсь, мы в пути не встретим… — спокойно и размеренно продолжил рассказывать я. — И если все получится именно так, как запланировано, то я буду счастлив. Ибо еще меньше, чем нападения в пути, я мечтаю о нападении на заимку, на которой женщин будет уже пять: в отличие от боя на дороге там у нас не будет даже призрачной надежды на то, что случится чудо, и на помощь нам подоспеют охранники какого-нибудь каравана. А ведь отдельно стоящие здания могут не только захватить, но и сжечь…

Под этим углом ар Лиин-старшая о пребывании на заимке, видимо, не думала, так как смертельно побледнела.

— … поэтому вам придется немного потерпеть. Ведь отсутствие комфорта, ночевки в не самых подходящих для этого местах и другие мелкие неудобства куда приятнее внезапного визита толпы похотливых скотов какой-нибудь тихой ночью, не правда ли?

Тут проняло всех. Без исключения — видимо, арессы достаточно ярко представили себе обрисованные мною перспективы и очень захотели затеряться в лесу как можно быстрей.

Особенно порадовало понимание в глазах арессы Тинатин. Да, ни в малой гостиной, перед тем как принять озвученные мною условия договора, ни потом, в пути, она не пыталась выяснить причины, заставившие меня настоять на предельно жестком сохранении тайны нашего местопребывания на весь период «лечения» Алиенны. Но наверняка не раз и не два задавалась этим вопросом. А тут получила объяснение. Простое, логичное и служащее интересам ее дочери. Ну, а мне не пришлось говорить, что основной причиной, побудившей меня принять такие меры безопасности, было желание лишить очередную хейзеррскую боевую звезду любой возможности нас найти. Ибо этих воинов я опасался куда больше, чем разбойников…

…Где-то через пятую часть кольца после завершения этого монолога наша основательно уменьшившаяся кавалькада въехала в поворот, ведущий к манору нового начальника Разбойного приказа. А еще через какое-то время свернула с обочины, вломилась в придорожные заросли, проехала эдак с половину перестрела и остановилась.

Не теряя ни мгновения, я показал спутницам здоровенный куст, за который они могли сходить по нужде, а сам, привязав повод Черныша к ближайшему дереву, унесся обратно. Заметать следы. Замел, вернулся к дамам, дал команду двигаться дальше, а через какое-то время расстроено сообразил, что ехать до заимки мы будем долго и с приключениями. Ибо четыре женщины, абсолютно не приспособленные к передвижению по лесу — это небольшой кошмар. А они же, но с заводными лошадьми в поводу — кошмар большой, так как с ними у моих дам не получалось передвигаться ни более-менее быстро, ни тихо, ни в строго определенном направлении. А на участке, где пришлось спешиться и идти пешком, они начали падать, натыкаться на какие-то сучки, цепляться одеждой за все, что можно и нельзя, подворачивать ноги и даже теряться! В общем, несмотря на то что от места, где мы съехали в дороги в лес, до поляны, на которой я рассчитывал провести ночь, было совсем недалеко, до нее мы добрались уже в густых сумерках.

Слава Пресветлой, сообразив, что их мытарства закончились, три «мои» арессы не попадали на месте, а потребовали поручить им какие-нибудь обязанности. А ар Лиин-старшая, уже набравшаяся некоторого опыта походной жизни в прошлом путешествии, без лишних слов метнулась к заводным лошадям, быстро достала из помеченного вьюка два котелка и рванула к ручейку за водой.

Я только порадовался: несмотря на все старания держать свои чувства в предельно жесткой узде, аресса Тинатин продолжала нервничать из-за каждого кольца, потраченного «зря». И все глубже и глубже погружалась в бездну отчаяния. А хоть какое-то, но дело должно было ее отвлечь.

В итоге общими стараниями где-то за треть стражи поляна превратилась в более-менее благоустроенный лагерь. К этому времени Вэйль, в связи с болезнью освобожденная от выполнения всех общественных работ, успела пригреться и забыться неглубоким сном на первом же оборудованном спальном месте. А три бодрствующие дамы принялись готовить немудреный ужин. Что особенно приятно, вместе и дружно. Только вот вели себя совершенно по-разному.

Когда было нечем себя занять, аресса Тинатин замирала, устремляла в огонь невидящий взгляд и, судя по угрюмому выражению лица, оказывалась мыслями рядом со своей дочерью. При этом ей было плевать на шелест ветра в листве, уханье филина и любые другие звуки — она не знала, как там ее кровиночка, и злилась из-за невозможности оказаться рядом с ней. Найта жалась к костру, даже когда чем-то занималась. Видимо, неосознанно стараясь отгородиться огнем от ночного леса, с которым у нее явно были связаны не самые приятные воспоминания. Услышав какой-нибудь резкий звук, вздрагивала, встревожено поглядывала на дочь, а потом не без труда заставляла себя успокоиться. Ну, а Майра сияла, как Ати[2] в ясный летний полдень. Ей нравилось буквально все: запах сгорающих в огне деревяшек и игра языков пламени; изредка доносящийся до нас волчий вой и стрекот цикад; аромат жарящегося на костре мяса и перспектива спать на куче лапника. Мало того, пытаясь увидеть и ощутить все, что ее окружает, она то замирала в неподвижности, склонив голову к плечу и остановившимся взглядом уставившись в одной ей видимую точку, то, наоборот, начинала ерзать на месте, изнывая от желания поделиться со мной своими мыслями. А еще очень часто втягивала опухшим носиком свежий ночной воздух и с наслаждением прикрывала глаза.

Когда дожарилось мясо, и женщины, растолкав Вэйлиотту, расселись вокруг расстеленного на траве покрывала, наблюдать за Майрой стало еще интереснее. Исходящую соком ягнятину она не ела, а вкушала. Причем с таким удовольствием, что то и дело вызывала у меня улыбку. Умяв свою порцию и увидев, что я выкатываю из золы запеченные картофелины, пододвинулась поближе и, разобравшись, как именно их надо есть, ткнула в первую попавшуюся обломком какой-то ветки. Тут сохранить лицо в чистоте ей не удалось — подбородок и правая щека украсились черными и очень симпатичными пятнами. А уж когда девушка поняла, что в лесу не возбраняется пить взвар лежа и из глиняной кружки любого размера, она тут же перебралась на ближайшую кучу лапника и разлеглась там в такой вальяжной позе, что я не выдержал и рассмеялся.

Майра не обиделась. Наоборот, сделала очередной глоток, покатала жидкость на языке, блаженно зажмурилась, а через пару мгновений тряхнула волосами:

— Ну не былая я в лесу раньше, не была! Ни в дневном, ни в вечернем, ни в ночном! Нет, с дороги его я, конечно же, видела. Но ведь вид издалека никогда не сравнится с возможностью завалиться на кучу еловых лап, и в темноте, перед пылающим костром, наслаждаться чем-нибудь ужасно вкусным…

— Сегодня у тебя будет возможность понаслаждаться не только взваром! — с ехидной улыбочкой пообещал я. Стараясь удерживать ее внимание на себе, чтобы у нее не пропало радужное настроение из-за кривых улыбок, промелькнувших по губам старших аресс, и горьких взглядов, которые они старательно прятали за густыми ресницами: — Во-первых, сладкий сон на куче еловых лап частенько прерывает храп окружающих…

— Я не храплю! — возмутилась Найта, а потом, увидев, что все взгляды скрестились на ней, смутилась.

— … утренняя роса на лице и всем, что не прикрыто плащом, радует как-то не очень. Особенно в самом начале лета…

Тут все, кроме арессы Тинатин, опять ушедшей в себя, очень похоже поморщились.

— … а предрассветная свежесть заставляет не очень мелодично стучать зубами!

— Арр Нейл… — сразу после этих слов подала голос ар Лиин-старшая. — Что у нас с соблюдением правил этикета во время перехода по лесу?

— На мой взгляд, чем меньше в походах лишних телодвижений и слов, тем удобнее.

— Тогда… нормы приличия, конечно, вещь хорошая, но, может быть, имеет смысл взять и сдвинуть все кучи лапника в одну? Ну, или хотя бы в две. А то ведь действительно замерзнем!

Ее предложение было принято более чем благосклонно, поэтому все следующее кольцо я с большим интересом наблюдал весьма познавательное представление под названием «борьба женских страхов с их же принципами в глухом ночном лесу». Так как очень хотел понять, смогут ли эти четыре дамы ужиться вместе.

Первым делом они выяснили, где именно буду спать я. Это было вполне логичным, ибо я был главой рода и единственным мужчиной в отряде, а значит, мои желания должны были учитываться первыми. Когда я сказал, что выбрал для себя правый край «большого ложа», они начали переглядываться. Вернее, обе хейзеррки и аресса Тинатин одновременно посмотрели на обладательницу второго по весу статуса в иерархии отряда — на Майру. Ведь у нее было минимум два варианта выбора места — рядом со мной, как самой приближенной ко мне личности, либо по другую сторону ложа, как лица, обязанного брать на себя ответственность сразу после меня.Ключница тут же изъявила желание спать рядом. Причем я был уверен, что она рассматривала возможность лечь с другого краю, но решила, что беречь меня от соседства с абсолютно чужими женщинами куда важнее, чем их охрана от непонятно каких опасностей.

С тремя последними местами определялись куда дольше. Вэйль, как самая юная и больная, пробуждала в старших арессах материнский инстинкт, поэтому они, переглянувшись, единогласно решили уложить ее посередине. А потом начали играть в гляделки: Найта откровенно побаивалась ночного леса, и при этом недостаточно хорошо меня знала, чтобы спать пусть и через одного человека, но все-таки рядом. Ар Лиин-старшая, наоборот, предпочла бы лечь ко мне поближе. Но чувствовала страх моей «родственницы» перед темнотой и помнила условия заключенного нами договора, поэтому была готова на любые уступки, лишь бы я не расценил ее поведение, как нарушение данного слова. Поэтому, поняв, что мать Вэйлиотты никак не определится с решением, Тинатин сделала вид, что жаждет спать с краю, и кинула на выбранное место свой плащ.

Такое стремление идти друг другу навстречу мне понравилось, поэтому натягивать бечевки со сторожками я отправился с легкой душой. А когда вернулся и обнаружил, что следы поздней трапезы убраны, а все дамы, кроме самой юной, смиренно ждут, пока я дам команду ложиться, почувствовал, что меня окончательно отпустило…

…Ночь тянулась, как еловая смола в руках любопытного мальчишки. Сначала Вэйлиотте приснился какой-то кошмар, и она, негромко вскрикнув во сне, перебудила только-только задремавших старших. Чуть позже забеспокоились лошади. И я, накрыв сладко спящую Майру своим плащом, отправился шарахаться вокруг лагеря. Целую стражу вслушивался в ночь и пытался понять, что же встревожило животных. Увы, так и не разобрался. Поэтому, как только лошади угомонились, вернулся обратно и лег.

Только прикрыл глаза, проснулась Тинатин. Перебравшись к почти прогоревшему костру, она долго грела зябнущие руки над еле тлеющими углями и, кажется, тихо плакала. На ложе вернулась под утро. Но, забравшись под плащ, продолжила изредка вздыхать. И заснула перед самым рассветом. А когда я, наконец, перестал за нее волноваться и позволил себе задремать, открыла глаза Майра.

Привыкшая вставать ни свет ни заря, и поэтому просыпающаяся мгновенно, девушка сразу же сообразила, что спит не дома. Ничуть не застеснявшись того, что лежит, обнимая меня за шею и закинув ногу на мое бедро, позволила себе немножечко полениться. А потом выбралась из-под плащей и на цыпочках двинулась к тем кустам, за которые я распорядился ходить до ветру.

Вернулась, слегка пританцовывая от холода, быстренько разожгла костер и первым делом поставила на огонь котелок с водой. А когда заметила, что я встаю, страшно расстроилась, что не успела приготовить мне взвар.

Короткую — всего на пять колец — тренировку я провел на крошечной полянке в нескольких десятках шагов от нашего лагеря. Отзанимался настолько добросовестно, что вспотел, и вместо умывания был вынужден окунуться в ручей целиком. К костру рванул, натянув штаны прямо на мокрое тело. Майра, давно привыкшая к тому, что по утрам я занимаюсь именно в таком виде, а передвигаться предпочитаю бегом, даже глазом не моргнула: протянула парящую кружку, а пока я пил, быстренько вытерла подогретым над огнем полотенцем. Аресса Тинатин, успевшая не только проснуться и встать, но и привести себя в порядок, тоже не особенно удивилась — скользнула по мне бесстрастным взглядом и продолжила нарезать сыр. Зато для обеих хейзеррок лицезрение мокрого полуголого мужчины оказалось серьезным испытанием: старшая, в момент моего появления на поляне пытавшаяся напоить дочку каким-то не очень приятно пахнущим отваром, откровенно испугалась. А младшая повела себя иначе — оглядела меня с ног до головы из-под полуопущенных ресниц, слегка порозовела и нехотя отвела взгляд в сторону.

Завтрак прошел, можно сказать, в тишине и спокойствии. Не выспавшиеся, а потому мрачные хейзеррки и аресса Тинатин ели без особого аппетита. Но вели себя по отношению к окружающим более чем предупредительно. Немножечко полюбовавшись на их смурные лица, я дождался момента, когда с едой было покончено, и жестом потребовал внимания:

— Вчера каждая из вас имела возможность почувствовать все прелести передвижения по лесу и сделать некие выводы. Я тоже сделал. Эти самые выводы. И хочу их озвучить до того, как мы соберемся и продолжим наш небольшой и далеко не военный поход. Итак, вывод первый: на тех участках пути, на которых можно не идти, а ехать, скорость движения отряда еще более-менее ничего. Но стоит спешиться, как мы практически останавливаемся. И проблема тут не в том, что вы не умеете правильно ходить или недостаточно выносливы, а в том, что ваша одежда в принципе не предназначена для передвижения по не облагороженному садовниками лесу. Говоря иными словами, вам мешают ваши же платья. Вернее, их широченные подолы, которые не только метут землю и собирают всякий мусор, но и цепляются за все, за что можно зацепиться. Тратить полторы десятины на то, что можно пройти от силы дней за пять, я считаю неправильным, поэтому хочу, чтобы вы переоделись.

В глазах всех женщин, кроме Майры, появилось непонимание.

— Как вы, наверное, догадываетесь, в лесу я не первый раз. Поэтому, готовясь к этому походу, догадывался, что вам придется нелегко. И прикупил походные костюмы торренских наемниц. Не надо краснеть и падать в обморок — они намного удобнее, чем платья. А что выглядят несколько непривычно, так вы не на званом вечере и не на балу!

Обе хейзеррки стояли красными, как спелое яблоко. И смотрели в землю. Ар Лиин-старшая лишь чуть-чуть порозовела. И только Майра выглядела совершенно спокойной.

— Надеюсь, мои объяснения достаточно логичны? — почувствовав, что первые две дамы колеблются, поинтересовался я, добавив в голос жесткости.

— Да, арр! — хором отозвались женщины.

— Тогда вперед, переодеваться…

…Выстроившись в одну коротенькую, но невероятно кривую шеренгу, дамы выглядели так, как будто их выгнали голышом на какой-нибудь помост и заставили танцевать перед многотысячной толпой. Пришлось заставить их думать о том, что действительно важно:

— Майра, подойди!

Та мгновенно вышла из строя и замерла в шаге от меня.

— Сейчас я объясню, как правильно носить то, что вы на себя нацепили. Начнем, пожалуй, с головных уборов. Небольшие поля на шляпках, которые вы, согласно последней моде, решили носить слегка набекрень, служат для того, чтобы насекомые, изредка падающие с веток, не оказывались у вас под одеждой. Впрочем, если кто-то считает, что красота требует мелких и не очень мелких неудобств, то можете не обращать внимания на мое ворчание и носить головные уборы так, как вам заблагорассудится…

Шляпки троицы, наблюдавшей за тем, что я делаю с Майрой, тут же оказались в правильном положении, а краснота на щеках чуть-чуть спала.

— Кошмарные зеленые платки без вышивки, кружев и монограмм, зато большие и плотные, служат приблизительно для той же цели. Поэтому носят их не в нагрудном кармане, а повязывают вокруг прелестных шеек. А верхние части ваших новых костюмов, называемые куртками, при движении по лесу обязательно застегивают. Ибо красивое декольте, безусловно, радует мужские взоры, но только в том случае, если нежная кожа в этой области не усыпана укусами разной степени расчесанности!

Представили, прониклись и снова покраснели, но торопливо повязали платки на шейки и застегнулись.

— Кстати, ткань курток, как вы, наверное, уже обратили внимание, тоже достаточно плотная. Поэтому натянуть их нижний край ни на щиколотки, ни на колени, ни на… хм… самую верхнюю часть бедер не получится! В общем, прекращайте их оттягивать и переведите взгляд чуть пониже. Скажем, вот сюда… — тут я повернул Майру к ним боком и ткнул пальцем в ее бедро. — Шнуровка, идущая по внешней стороне ноги от колена и до пояса, служит для того, чтобы ширину штанины можно было менять. То есть, перед тем, как взобраться в седло, ее нужно подтягивать, дабы на внутренней поверхности бедра не образовывалось складок, которые могут его натереть, а перед движением пешком, соответственно, ослаблять. Далее, штанины в сапожки не заправляют, а носят навыпуск, чтобы летом не собирать голенищами разнообразный мусор и все тех же насекомых, а зимой — снег…

К концу этой части объяснений дамы чуть-чуть расслабились и перестали не только прятать от меня взгляды, но и сутулиться.

— Переходим к самому главному… — я повертел Майру вокруг себя, задумчиво поглядывая то на ее грудь, то на задницу, потом присел на корточки и ткнул пальцем в сапожок: — К обуви. Не знаю, успели ли вы обратить внимание на то, что сапожки всем вам слегка велики, или нет, но куплены они такими не зря. Дело в том, что во время длительных пеших переходов на ногу лучше мотать вон те белые тряпочки, которые вам показались ненужными. Они называются портянками и куда лучше защищают стопы от потертостей, чем носки…

…Через пару колец, когда дамы сочли, что научились мотать портянки, и свыклись с мыслью о том, что о платьях придется на время забыть, мы, наконец, занялись сборами. И к концу стражи двинулись в путь.

Привал после первого и очень короткого — на два кольца — пешего перехода показался им лишним. Но оказалось, что портянки сбились почти у всех и вот-вот начнут натирать ноги. Перемотали снова, поблагодарили за заботу и зашагали дальше. Еще через стражу, оценив, насколько удобнее передвигаться по лесу в торренских костюмах, убедившись, что я не пялюсь на их «кошмарно» обтянутые тканью ноги, и сообразив, что ходить до ветру во время привалов стало куда удобнее, слегка повеселели. Тем временем мы поднялись на Столовую гору — здоровенную и совершенно плоскую возвышенность, заросшую травой и мелким кривым кустарником — и я, остановив отряд, объявил, что дальше мы будем не идти, а ехать.

О том, что шнуровку можно подтянуть, вспомнили все. И снова напряглись — как же, требовалось бесстыдно обтянуть бедра! Но после того, как я поинтересовался у самых пугливых, нравится ли им потертости на самых нежных местах, перестали дурить. И, приведя штаны в нужное состояние, забрались в седла и следом за мной поехали к далекому горизонту…

…Обедали лежа, чтобы дать натруженным ногам немного отдохнуть. И за все время трапезы, кажется, ни разу не вспомнили о том, что их бедра обтянуты штанинами, и что валяться в такой позе перед мужчиной, не являющимся мужем, невместно. Я мысленно посмеивался, и пытался представить, как они отреагируют на сообщение о том, что большую часть второй половины дня мы будем ехать, а не идти. Увы, уже через четверть стражи после выезда с места большого привала начала портиться погода.

Сначала я почувствовал духоту. Присмотревшись к цветочному ковру под ногами, обратил внимание на то, что пушистые шапки одуванчиков начали сжиматься, а цветки вьюнка позакрывались. Увидев издалека небольшой муравейник, подъехал поближе и убедился, что его обитатели нескончаемым потоком ломятся внутрь. На дождевых червей, повылазивших на поверхность почвы и ласточек, летающих над землей, смотреть не было никакой необходимости, поэтому я повернул Черныша по направлению к далекому лесу и жестом приказал спутницам следовать за мной.

Расстроился, не без этого: мест, в которых можно было более-менее комфортно пережить действительно сильный дождь, в округе было немного. А оставаться на продуваемом всеми ветрами плоскогорье однозначно не стоило. Так что пришлось ускоряться, наплевав на риск въехать в какую-нибудь ямку и покалечить лошадь.

Увы, уже через четверть кольца стало понятно, что как бы сильно мы ни торопились, к той полянке, к которой я стремился, добраться все равно не успеем. Пришлось еще раз менять направление движения, въезжать в густой еловый бор и останавливаться прямо среди хвойных великанов со стволами в три-четыре обхвата.

Сразу после остановки, описав слегка встревоженным спутницам ближайшие перспективы, я поручил им самостоятельно обиходить лошадей, а сам, подхватив оба котелка, унесся за водой. К ручью, находившемуся не так уж и близко. Вернувшись, восхитился: арессы, недолго думая, наломали еловых лап и, сложив их рядом с «будущим кострищем», тискали кусок парусины, пытаясь понять, как его приспособить в качестве крыши над головой.

— Крыша нам сегодня не понадобится… — веско сообщил я, поставив котелки рядом с переметными сумками.

— Вы решили дать нам возможность ощутить всю прелесть купания в струях проливного дождя? — пошутила ар Лиин-старшая, а сама при этом старательно прятала глаза, в которых плескалось отчаяние.

Я мечтательно закатил глаза:

— Интересное предложение! Так и представляю себе…

— … синие губы, сопливые носы и хоровой кашель! — рассмеялась Майра. — Восхитительный образ! Я бы тоже на такое посмотрела…

— А если серьезно? — не поддержав нашего веселья, подала голос Найта.

— А если серьезно, то крыш тут много и на любой вкус! — улыбнулся я, приподнял нижнюю лапу самой здоровенной ели и нырнул под нее. — Вернее, много уютных зеленых шалашей, внутри которых постелен мягкий и толстый ковер из иголок, потрясающе пахнет хвоей и достаточно места, чтобы не толкаться локтями.

Самая любопытная особа в отряде тут же нарисовалась рядом, огляделась и вынесла вердикт:

— А что, действительно уютно! И пахнет здорово…

После такого заключения место будущей ночевки начало стремительно преображаться. Сначала ствол обложили переметными сумками. Затем быстренько выбрали место для объединенного ложа и застелили его тем самым куском парусины, который дамы собирались использовать в качестве крыши. Соорудили подушки из свертков с вещами, набросали плащей, используемых, как одеяла, а у изножья организовали импровизированный стол.

Работали с душой и очень споро, поэтому, когда небо вдруг почернело, а где-то неподалеку ударил первый гром, дамы ощутимо побледнели и с визгом влетели в уже обустроенное убежище. Я присоединился к ним чуть позже — сначала проверил, насколько хорошо стреножены и привязаны лошади, а затем убедился, что мои пугливые спутницы нигде ничего не забыли…

…Ужинали всухомятку, лежа и под шелест дождя. Я и Майра ели с нешуточным аппетитом, хейзеррки так, клевали по крошке, а аресса Тинатин давилась едой, так как смотрела куда-то перед собой невидящим взглядом и все сильнее и сильнее падала духом. Доев, три «мои» дамы вспомнили про сбитые ноги, и какое-то время помогали друг другу смазывать потертости мазью для заживления ран. А я, почувствовав, что ар Лиин-старшая близка к срыву, вытащил бутылку вина, выбил из горлышка пробку и, ополоснув ближайшую кружку под струями дождя, наполнил ее ярко-алым и довольно крепким напитком.

— Это надо выпить! — вложив кружку в руки арессе Тинатин и еле шевеля губами, приказал я, воспользовавшись возможностями, появившимися в моем распоряжении благодаря двум клятвам.

Как я и предполагал, женщина кочевряжиться не стала. Сомневаться — тоже: поднесла емкость ко рту и сделала пару глотков.

— Это — тоже… — воткнув бутылку в ковер из иголок прямо перед ней, так же тихо добавил я. — И можно особо не тянуть.

Она некоторое время смотрела мне в глаза, затем что-то поняла и благодарно кивнула. Я тоже ответил коротким кивком. Затем завалился на спину и, прикрыв глаза, провалился в прошлое…

…- О чем думаете, арр? — раздалось над самым ухом через вечность.

Я повернул голову направо, наткнулся на шалый взгляд основательно подвыпившей ар Лиин-старшей и на миг испугался того, что бутылки крепкого вина ей оказалось многовато. Потом, не ощутив в ее поведении ничего из ряда вон выходящего, слегка расслабился. И даже отметил совсем не маллорскую голубизну[3] ее глаз. После чего сообразил, что раньше почему-то не обращал на это внимания.

Еще чуть позже до меня дошло, что говорит она почему-то шепотом. Но стоило оглядеться, как оказалось, что обе хейзеррки спят, а Майра, чуть приподняв нависающую над головой еловую лапу, мечтательно смотрит в темноту.

Пока я приходил в себя, размышлял и оглядывался, глаза арессы Тинатин погасли. И я, сообразив, что она приняла мое молчание за нежелание общаться, ответил на заданный вопрос. Стараясь, чтобы мой голос звучал не очень грустно:

— О том, что жизнь — очень странная штука…

— В каком смысле? — явно обрадовавшись тому, что я не стал ее игнорировать, спросила она.

— В самом прямом. В глубоком детстве, толком не успев научиться ходить и говорить, мы учимся строить планы на день, десятину, месяц, год, десятилетие. Горим душой, добиваясь их воплощения, или ленимся, надеясь, что все образуется само собой, не важно. Главное, что мы постепенно привыкаем жить не настоящим, а будущим. «Вот я вырасту… — думает какой-нибудь мальчишка, — … и стану великим воином!» «А я, когда вырасту, буду блистать на балах… — вторит ему ровесница. — Или вообще, влюблю в себя короля и стану его старшей женой!» Планов много, разной степени серьезности, но вся проблема в том, что ни у кого из нас нет, и не может быть уверенности в том, что наша жизнь не закончится уже завтра…

— Ну да, так оно и есть… — глядя куда-то сквозь меня, с горечью в голосе поддакнула женщина. — Живем, надеясь на то, что вот-вот, уже через день-два, наступит тот счастливый миг, когда мы, наконец, обретем то самое, долгожданное и самое настоящее счастье! Не понимая того, что счастье — вот оно, рядом: улыбается, глядя тебе в глаза, плачет от боли в разбитой коленке или спит, тихонечко сопя и уткнувшись носиком в подушку…

— Мне иногда кажется, что жить надо не будущим, а настоящим. То есть, текущим мгновением… — поняв, что она закончила высказывать свою мысль, продолжил я. — Радоваться тому, что дышим, что можем протянуть руку тем, кто дорог, и почувствовать ответное рукопожатие, что способны подарить им немного радости или порадоваться их вниманию к нам… не когда-нибудь потом, а прямо сейчас!

— Я тоже предпочитаю будущему настоящее… — внезапно призналась Майра и переползла поближе. — А еще прямо перед тем, как вы заговорили, я слушала лес. И вдруг подумала о том, что никогда не купалась в струях проливного дождя! Потом представила себе, как это может быть захватывающе, и поняла, что будь снаружи чуточку потеплее, с удовольствием бы попробовала. А сейчас мне стало грустно — вдруг у меня больше никогда не будет такой возможности, и через много-много лет, вспоминая молодость, я буду давиться слезами из-за того, что не решилась и не попробовала этого тогда, когда достаточно было сделать один решительный шаг⁈

Ар Лиин-старшая уставилась на нее широко открытыми глазами:

— А ведь вы правы, аресса!!!

— Лучше просто Майра. Хотя бы тут, в лесу! — попросила моя «правая рука». — Человека можно уважать, обращаясь к нему по имени и на «ты». А можно называть «аром» или «арессой», кланяться в пол или приседать в глубочайших реверансах, при этом презирая или ненавидя!

— Я с тобой согласна и в этом. И буду рада, если вы с арром Нейлом… — тут она посмотрела на меня, — … будете называть меня просто Тиной. И обращаться на «ты».

— Нейл… — коротко кивнул я, показывая, что согласен, чтобы ко мне обращались по имени.

На губах Тины заиграла очень добрая, очень благодарная и очень приятная улыбка. Правда, уже через миг она сменилась лукавой. А в глазах вдруг появились бесшабашные огоньки:

— Кстати, по поводу купания в струях дождя: Майра, а меня в компанию примешь? Я тоже хочу, чтобы когда-нибудь, вспоминая прожитую жизнь, могла порадоваться хоть чему-нибудь светлому!

Майра изумленно посмотрела ей в глаза, сообразила, что Тина не шутит, повернулась ко мне и аж задрожала от предвкушения:

— А вы не будете против, если мы… это…

— Если ваше «это» обойдется без восторженных криков на весь лес, которые перебудят не только Найту с Вэйлью, но и всю живность в округе, то развлекайтесь! — улыбнулся я. — Только сначала приготовьте по два больших полотенца и еще одну бутылку вина…

Что они творили под проливным дождем, я, естественно, не видел. Ибо с того момента, как разрешил им делать все, что угодно, лежал, закрыв глаза. Зато слышал радостное повизгивание, пробивающееся сквозь шелест дождя, шлепки босых ног по влажной земле и не верил своим ушам. Зато, когда дамы вернулись под защиту еловых лап, быстренько вытерлись, оделись, устроились по обе стороны от меня и принялись сушить волосы, я вдруг почувствовал, что они по-настоящему счастливы…

[1] Ати — и бог солнца в местной мифологии, и название светила.

[2] Ати — бог солнца.

[3] Жители Маллора чаще всего кареглазы. А голубые глаза, как и светлые волосы — признак уроженца королевства Торрен.