Сага о Головастике. Изумрудный Армавир

Глава 10. Секретная беседа с дядькой Угодником

— Ничего с моей затеей не вышло! — крикнул я Скефию в синее небо на выходе из пещеры. — Пока мои плюшевые забияки к переменам не готовы. Обождём немного. А сейчас доставь меня, пожалуйста, домой.

— Минуточку внимания, — услышал за спиной вкрадчивый голос Угодника.

— Отставить перелёт, — распорядился я, а мир и не торопился с моим взлётом. — Здравия желаю, Николай Григорьевич.

— И тебя с праздником, — ответил дядька и вышел на тропинку из высокого сухого бурьяна.

— С каким это? И где Давидович? — растерялся я не увидев рядом с Угодником чёрного монстра.

— Сегодня же второе октября. Твой праздник Жабы-Дирижабы. Или ты его ещё не учредил? Тогда извини. Я что-то напутал. Поторопился, — весело и беззаботно доложил дядька.

— Пока не уче… Что-то там. Пока не праздную. Других забот полон рот. То есть, неожиданные сюрпризы явились – не запылились. Но о них потом поговорим, — поддержал я разговор с Николаем и вспомнил, что он обещал поговорить со Стихией. — Новости какие-нибудь есть? Собирался же вчера к нашей подружке. Уже бывал?

— Потом об этом. Айда за байком и домой. Нам на вечер кое-чего прикупить надо. Праздник же. Встреча с твоим батькой, — продолжил елейные речи Николай. — Тебя специально дожидался. Еле сдюжил. Ведь сегодня с тобой песенки разные петь будем.

— Какие ещё песенки? Какой праздник? Поехали сперва к деду. Там поговорим с глазу на глаз, — попросил я дядьку, собираясь затащить его в подвал и подробно обо всём расспросить.

— Вот и я говорю. Пора. И про стихийные новости потрещим, — согласился Угодник, и мы пошли за Давидовичем.

«Что-то не так, — заподозрил я неладное. — Раньше он никогда ни от кого Давидовича не прятал. Что-то тут нечисто. Он от меня его скрыл? Сидел и ждал, пока я в пещеру, а потом обратно? А зачем? Знал наперёд, что у меня с обучением ничего не выгорит?.. Точно. Но о таком открытым текстом спрашивать не буду. Нужно как-нибудь деликатнее».

Мы оседлали колосса прямо в овражке. Сразу уселись на него прямо на крутом спуске. Я засомневался, что у нас получится благополучно съехать с горы, но Угодник и не собирался этого делать.

— Скефий, родной. Помчались с ветерком, — попросил Николай открытым текстом, и нас сразу же подняло вверх и понесло в сторону Кубани.

Через минуту мы коснулись колёсами дорожного асфальта, Давидович сразу же завёлся, и вся наша троица, как ни в чём не бывало, поехала по кубанскому мосту в гости к деду Паше.

— Я с Павлом сегодня уже виделся. На смех он меня поднял, когда признался, что собрался команду свою учить, — сказал я Угоднику, когда мы свернули на улицу Майкопскую.

— Не переживай. Как приедем, сразу в сарай дуй. Там говорить будем. О глобусе и о работе. О подружке с зелёными глазками. Об удочке. О несоответствиях во времени, в памяти, в количестве соседок, — предложил Николай свой план на ближайшую перспективу.

Мы, не торопясь, подъехали к дедову двору, и я спрыгнул с сиденья. Угодник не стал въезжать в дедовы владения, а оставил Давидовича на улице.

— Поговорим, и ты в Африку, а я на рынок, — рассмеялся дядька и всучил мне мятую банкноту с английскими буквами. — Держи десятку.

— Что это? Деньги? Не советские? — удивился я, разглядывая купюру в десять долларов. — На кой мне они?

— О празднике забыл? Сгоняешь куда-нибудь за фруктами. Лучше, конечно в Европу, а не в Африку. Там, куда как аккуратнее на счёт санитарии. А можешь в саму Америку. Там, к сожалению, ночь. Тогда сам решай, куда. Но чтобы к застолью бананы у меня были.

— Жёлтые такие? Которые обезьяны едят? На кой они нам? — не поверил я в банановые деликатесы, которые, по моему мнению, годились только на корм обезьянам.

— Разговорчики! — прикрикнул Угодник. — Я оплачиваю. Значит, музыку заказываю. Мне они нужны. Ясно? Изволь уважить старших. Как решишься, так скажешь, куда собрался. Мне из тебя или Супермена, или Фантомаса нужно будет сделать. Америка – Супермен. Европа – Фантомас. Понял?

— Понял, — согласился я нехотя и сунул купюру в карман брюк.

Дед возился в хате, наверное, с готовкой обеда, и я благополучно прокрался в сарай, где стал дожидаться дядьку с его разговором.

«Он сегодня весёлый какой-то. Может, у него день рождения? А мою Дирижабу для отвода глаз выдумал? — задумался я, рассевшись на табурете посреди сарая. — Нужно узнать у бабули о дядином дне рождения. Как-нибудь выведать. Вдруг, сегодня, на самом деле, праздник? Или он его придумал? Узнал в будущем о моём провале с…

Не похоже. Он же меня из второго круга дожидался, чтобы к папке в гости нагрянуть. И об этом он ещё до моего отбытия говорил. А я, с его слов, уже неделю тут. Неделю, как вернулся. Якобы вернулся.

Что-то между пальцами проскальзывает. Почему не помню того, что помнят другие? Или они знают обо мне что-то такое, из-за чего даже праздник отложили. Чтобы я потом не забыл, как бананы ел? На кой ему это? В утешение? Полетай, Супермен. Полетай, Фантомас. Из летающих человеков знаю только Барона Мюнхгаузена. Летал верхом на пушечном ядре. Сгонять нужно на эти новые фильмы. Умора, говорят. Фантомас – умора, а супер этот ещё неизвестно кто. Расспрошу его сейчас. Где же он провалился?»

Через несколько минут Николай заглянул в сарай, но входить не стал.

— У тебя сейчас кризис. Ещё немного, и выздоровеешь, — сказал он, обращаясь ко мне. — Ещё чуть-чуть и подключишься ко вселенскому разуму. Будешь запросто к Скефию обращаться с любым вопросом, а он отвечать будет и через прохожих, и через телевизор или радио. Сам он у нас неразговорчивый, но… В общем, начинается новейшая история посредничества.

«Почему в сарай не входит? Нужно его как-нибудь заманить. Потом поближе к подвалу, а уже в нём побеседовать по-родственному. По душам побеседовать. Скефия приплёл. Явно говорит, чтобы тот уши грел», — догадался я и начал думать о помехах, позабыв хоть как-нибудь ответить Угоднику.

Николай снова отступил от двери сарая, но отсутствовал недолго.

Когда он в следующий раз открыл двери и вошёл, сразу кивнул мне на правый открытый лаз погреба, после чего начал спускаться первым. Я поспешил за ним, сначала недоумевая, почему именно в правый, который ведёт в Корифий, но потом решил, что дядьке виднее.

— Сейчас мы с тобой следы запутаем, а по дороге поговорим, — прошептал Николай, когда я опустился следом. — Мы, вроде как, к дружку твоему сейчас. К третьему. Он из Далания, а тот весельчак, как ты говоришь. Значит, не подведёт.

Мы вышли в Корифий и, перекинувшись парой ничего не значащих фраз, снова влезли в подвал. Там мы ненадолго остановились, и Угодник начал разговор.

— Ты уже понял, что они за тобой усиленно следят?

— Вроде того, — согласился я. — Мне один дух посоветовал в подвале разговаривать, чтобы меня никто не слышал. То есть, меня и того, с кем говорить буду. Кармалия же не всегда тут в… Жаба! В смысле, в жабу играет. Из-за неё этот день называется праздником Жабы и Дирижабы?

— Конечно. С сегодняшнего дня мы с тобой можем в подвале беседовать в открытую. В ту войну, которую тебе объявили миры, когда узнали о подмене душевной искры, Кармалия не вступает. Она знает наверняка, что и от нашего Бога искра в тебе имеется. Что всё сделано с его ведома и согласия. А вот деточки её этого не понимают, — доверительно сообщил о чём-то дядька, только я ни слова, ни полслова не понял.

— Какую ещё искру? Какую войну? Что-то случилось такое, о чём я ни в зуб ногой? Ты меня напугать решил? — очумел я от сногсшибательных новостей.

— Девчушка доложила. Ты же, когда в первый раз домой вернулся, душу потерял. Не было в твоих глазах жизни. Вернее, души. Да-да. Сам ты здесь был. Ходил, бродил, учился. А настоящего тебя, вроде как, не было вовсе. Потерялась твоя душа по дороге. Я это дело на раз вычисляю. Поэтому ты ничего о своём возвращении не помнишь.

Я с Павлом тебя сразу на карантин. Чтобы ни с кем не общался. Подумал, что в течение недели тебя обязательно исправят. Всё так и вышло. Потом удочка с тобой была, — продолжил Угодник запугивания. — Теперь перебираемся в следующий подвал. Если и сейчас ведут за нами слежку, то запутаем их.

Мы вылезли в Гвеодий, и дядька, не торопясь влезать в подполье, заговорил о Супермене и Фантомасе.

— В его форму одеться нужно. Я бы на твоём месте надел синее трико с красным плащом и вволю поиздевался над легковерными американерами. Полетал бы там по улицам. Мини-Супермен. Кларк Кент, только десятилетний. Про него там комиксы и фильмы уже вовсю. Так что хохма будет высшего класса. Круглосуточные магазины там есть, значит, жду от тебя суперменские бананы, — посмеялся Николай и начал спускаться обратно в подвал, но уже в другой лаз.

— Понятия о нём не имею, — поддержал я непринуждённую беседу. — О Фантомасе слышал, но сам в кино не ходил. Теперь у мира попрошу о сокрытии и рвану куда-нибудь, где его бесплатно посмотрю. Родителям только ничего не скажу.

С этими словами я спустился следом за дядькой, и мы продолжили наш серьёзный разговор.

— Знаешь, как «удочка» работает? Сразу объясню. Тебя выдёргивают из твоего времени и возвращают на неделю назад. Ты снова эту же самую неделю проживаешь, только в другом мире, а потом возвращаешься. Так в идеале. А с тобой какая-то ерунда была. Ты в первый раз, вроде как вернулся, но душу по дороге потерял. Вот тебя снова назад, но уже через «удочку». И во второй раз тоже не всё гладко вышло. Искра твоя то ли потерялась, то ли заболела.

— Это которую Бог для рождения даёт? Она у меня выпала? — припомнил я что-то смутное из своей «неправильной» памяти.

— Вот-вот. Только когда тебе её меняли на новенькую, казус произошёл. Чужой Бог перехватил нашу и свою тебе вставил. Ну, это будто бы так было, а на самом деле совсем не так. В твоей первой семёрке душевных фибр всё в норме было, и родился ты, как и все, а вот потом с твоей душой что-то интересное происходило. Тогда ни с того ни с сего сама Кармалия тебя своей искрой наделила. Представляешь? А уж она свою душу просто так никому не открывает. Не тот уровень. Вот и закрадывается впечатление, что она тебя второй божьей искрой наделяла, а не своей. Соображаешь? Ты до девяти лет с двумя божьими искрами жил. И сейчас их у тебя столько же. Одна от нашего, а вторая…

— От Провидения, — озарило меня, наконец.

— Откуда знаешь, как самого старшего Бога называют? — опешил Угодник.

— Он сам мне сказал. Если какие-нибудь недоразумения случатся, то объяснить, что так Провидение решило. Или захотело, — выговорил я дядьке, очумев от запоздалого прозрения.

— Но это не его имя, сам понимаешь. Это его звание. Как старейшина в деревне. Когда он уйдёт, это звание передастся следующему самому старшему. Уловил? Так что же там с тобою случилось, от чего во всём первом круге такой переполох?

— Не знаю. Только прошлой ночью я умудрился провалиться в неизвестную пещеру с этим самым Провидением. Целиком и полностью провалиться. Телом, душой и разумом. Он это назвал…

— Телепортировался, — подсказал Угодник. — А дальше?

— Я там задремал. Так вот, оказывается, кто мне свою искру подсунул. Пещерный дух. Самый старший из богов. И наш Бог ему в этом подсобил. Они что, мною, как в мячик играют?

— Тьфу на тебя. Ладно. Прерываемся и меняем место, — скомандовал Николай и начал вылезать из подвала.

— А где взять синюю форму? Ещё и с плащом? Меня там за шпиона не примут? — безынтересно спросил я о своём банановом приключении, отправляться в которое не было никакого желания.

— Могу подсобить. Но лучше будет, если сам всё сделаешь. Прилетишь, сориентируешься и решишь, что и как начудить. Главное, не обидеть их, а рассмешить, — продолжил нотации Угодник, остановившись посреди захламлённого сарая. — Не передумал третьего на подмогу звать?

— Третьего мира или третьего кумира? — ухмыльнулся я, но то, о чём спрашивал Угодник, не понял.

— Ладно тебе. Они оба в боевой обстановке проверены. Оба надёжные. Спроси у Далания, где сейчас его глазастого помощника носит. Если что, или его к нам, или нас к нему. А потом обратно. О празднике ещё не забыл? С папкой сегодня фальшивый самогон пить будем. Плацебо. Потом петь будем. Правда, разум всем домашним твоим немножко усыпим. С душами общаться будем. Посмотришь на домочадцев, когда они без кольчуг.

— Без каких кольчуг? — опешил я от легальных новостей Николая, которые он сыпал на мою, пока ещё не суперменскую, головушку.

— У знакомого поэта такая строчка есть: «Я продолжал, наивный, верить в чудо: “А вдруг, родится Пушкин среди нас?” Но все мы носим равнодушия кольчугу, нас вдохновенье покидает всякий раз».

— Наверно тоже скоро опущусь на дно. А друг не устаёт твердить одно, — сорвались с моего языка, неизвестно откуда вспомнившиеся, строчки папиного стихотворения.

— Как можно в облаках витать на свете этом? — продолжил Угодник.

— Ты оглянись вокруг, и перестанешь быть поэтом, — закончил я.

— Видишь, как у нас всё получается? С лёту, — обрадовался дядька, но голос его отчего-то дрогнул.

— Это всё фокусы с моей памятью. Я уже говорил. Откуда-то в голове завелось. И, вроде как, это не поэт, а папка мой. Только я точно знаю, что он ничего такого не писал. Может быть из другого мира писал, а я откуда-то о том узнал?

— Так всё и должно быть, — успокоил Угодник. — Если ты заболел своей головастой болезнью, всё так и будет. Это теперь твоё нормальное состояние. Помнить будешь то, что не забывал. Знать будешь то, что никогда не знал. Одним словом, веселье и никакого похмелья.

— Какому другу он посвятил эти вирши? Там же начинается: «Мой друг стихов не пишет больше, и к жизни потерял он всякий интерес».

— Это секрет. Не спрашивай его о нём. Не нужно, — остановил Николай моё расследование. — Ты, главное, про кольчугу помни. Увидишь всех безоружными.

— Ты так говоришь, будто они все какие-нибудь роли играют, хотя сами обыкновенные люди, а не артисты. Это, как я сегодня в Америке буду Суперменом, а на самом деле ребёнок.

— В самую точку. Все души, как дети. Никакого притворства и фальши. А люди не специально другими прикидываются. Они думают, что так надо. Что нужно быть взрослым и серьёзным. И это тоже правильно. Но увлекаться этим… — Николай так и не договорил, потому как за дверью сарая послышалась возня, всхлипы и бормотание.

— Кто там? — спросил я шёпотом.

— Сейчас узнаем, — так же, шёпотом, ответил Николай.

— Хватит уже! — взвизгнул голос Александра-третьего. — Ой! Ну просил же перестать. Ай!

Дверь сарая распахнулась, и в неё задом ввалился близнец третьего розлива, в голову которого влетали рыхлые снежки, недавно вошедшие в моду. Третий сразу же судорожно захлопнул дверь, отшвырнул портфель, и замер, не поворачиваясь к нам.

— Достал уже со своими снежинками. Говорить научись, — начал он выговаривать родному миру, а сам продолжал крепко держать дверь, опасаясь, что Даланий распахнёт и её, чтобы продолжить игру в Дедморозыча. — На кой ты меня от самой школы…

Угодник не выдержал первым и рассмеялся в голос. Его примеру последовал и я, когда осознал, что Даланию надоело слушать наш поэтический и душевный трёп, и он сам проявил инициативу по доставке своего посредника пинками и снежками в сарай.

Третий сначала замер, а потом обернулся на наши насмешки.

— Ваша работа? — зло сверкнул он белками глаз.

— Никак нет, — ответил Угодник. — Здравствуй, Александр.

— Это не мы, — поддержал я дядьку. — Привет тебе, братец.

— Точно не ваша?.. Ладно. Здравствуйте вам. Зачем он меня? Не в курсе? — начал оттаивать третий и школьной формой, и душой.

— Ему надоело нас с Николаем слушать. Вот и пригнал тебя к нам гости, — доложил я собрату.

— Ага. А вы тут совершенно случайно, — заподозрил неладное напарник.

— Совсем не случайно, — вступил в разговор Угодник. — Пришли-то мы к тебе. Да только Санька уже здесь, в сарае, засомневался, можно ли тебя о серьёзных вещах просить. Может, ты такой же, как остальные его подчинённые? Вот и заболтались мы с ним. А твой мир расценил наши сомнения, как совершенно неуместные, и сам привёл тебя к нам. Извини, что таким холодным способом.

— Всё с вами ясно. А зачем звать собирались? — расслабился, наконец, третий и отошёл от входной двери.

— Я по возвращении… После настоящего своего возращения… — начал я мямлить.

— Санька собирался ваших старшин новым фокусам обучить. Как лететь на сверхдальние расстояния. Как с мирами общаться, — объяснил Николай вместо меня.

— Вот-вот, точно, — поддакнул я. — Но они какие-то плюшевые. Я им одно, а они кривляются. Я им: «Плавки берите. На берег океана махнём». А они не верят.

— Меня бы позвал, — насупился третий. — Я же после наших приключений всему верю.

— Это ты сейчас так говоришь, — вырвалось у меня.

— Как это? — не понял третий. — Что всё это значит?

Я покосился на Угодника, а потом указал ему взглядом на подвал, предлагая перенести наш разговор под землю, но он отрицательно покачал головой, подавая мне знак, чтобы продолжил беседу в сарае.

— Напиши расписку, — съехидничал я тут же. — Так, мол, и так. Обещаю сходить к старшинам и узнать у них всё. Сделали они то, о чём я их просил, или не сделали? А если не совершили того подвига, самому его выполнить. Договорились?

— Хрень какая-то, — возмутился напарник. — Слову моему ты уже не веришь?

— Верит. Только и ты его пойми. Твои товарищи тоже наобещали, а потом передумали, — поддержал мои бредни Угодник.

— Ладно. Дам сейчас письменные обязательства, — нехотя полез в портфель третий. — Пойти туда, не зная, куда. Сделать то, не зная, что.

Через пару минут я получил от бойца из мира Далания письменное обещание «совершить неизвестные деяния, от которых отказались старшины четвёрок».

— Я же сказал, что ещё не знаю, сделали они или не сделали. Но и так сойдёт, — сказал я дружку и протянул расписку обратно. — Здесь оставь. После задания её предъявишь. После выполнения или не выполнения.

По лицу Александра пробежала судорога, но записку он взял, не проронив ни звука.

— Ладно вам. Нацепили доспехи, — рассмеялся дядька. — С праздником тебя, третий Александр. Не обижайся на нас. Пойдём мы домой.

— До встречи, напарник, — простился я и добавил: — Потом всё объясню, если, конечно, захочешь. А нам пора плацебо покупать для пьянки.

— Ну-ну. Прощайте. Так я с докладом вечерком загляну? — смягчился близнец.

— Не торопись. Может, на этой неделе. Лучше, наверно, на следующей. Чтобы наверняка. Я сам себя на карантин посадил. Ждать буду, пока яблочко созреет и само в руку свалится, — наговорил я околесицы и вслед за Николаем спустился в подвал.

Мы не стали останавливаться и сразу же вылезли в мир Гвеодия.

— Я ничего лишнего не наговорил? — спросил дядька, когда я поднялся следом за ним в сарай. — Я же не знаю, чему ты собирался друзей учить.

— Ничего особенного. Летать и через миры прыгать мимо подвала. Ещё рыбалку хотел показать и сушилку, — начал я вспоминать, чего же так страстно желал с утра пораньше, когда собирался преподавать посредническое искусство.

— Ты их постепенно приобщай. Не торопясь. А то так и будут всякие обструкции устраивать, — сказал Угодник и засобирался снова в подвал.

— А что такое «плацебо»? Оно хоть съедобное? — продолжил я непринуждённый разговор.

— Съедобное-съедобное. Это обманка. Едят или пьют одно, а думают, что другое. Верят сами, что другое, — объяснил дядька.

— Ясно, — выдохнул я уже в подвале и продолжил нашу настоящую беседу. — Я же хотел включить Образ пещеры. За этим своих старшин в пещеру позвал. Показать, как она по-настоящему работает.

— Ого, куда хватил. Они же сразу поймут, что у нас женские миры спрятаны, а нумерация первого круга неверная. Что Павел, да и я вместе с ним, вас всех в заблуждение ввели, — нахмурился Угодник. — А какой ты там образ включал?

— Который пещерой командует. Который с людьми разговаривает.

— Это, брат, искусственный интеллект. Компьютер, значит. Или ЭВМ. Электронно-вычислительная машина. Сейчас семьдесят третий год, стало быть, полупроводники и интегральные схемы уже изобрели. Кремниевые чипы тоже. Скоро ЭВМ станет настоящим компьютером. Но название Образ мне тоже нравится. Сам придумал или надоумили?

— В той пещере всё узнал. Тамошняя ЭВМ мало по-нашему лопочет. Мы, видите ли, молодая раса. Но кто-то же этих тёток в пещеры рассадил и разговаривать с нами обучил. «Критерий верный». Или: «Критерий неверный». Картинки, опять же, воздушные показывать. Еле разобрался, как своими молниями включать эту искусственную тётеньку.

Вернее, мне подсказали синие гуманоиды. В полудрёме. А потом я повторил за ними. Всё собезьянничал, как понял. Только домашнего адреса я же не знал. Через Кармалину мамку Светлидию еле-еле смог домой попасть. «Поиск» просил. Нашёл её кое-как, а пропуска-то в руке нет. Выпуска из той пещерки. Пришлось Барбарию-Болидию вызывать. Она там вместо нашей Стихии комсомолит. Пару вопросов задала прямо из своей ступы, не опускаясь наземь. По десять баллов за что-то прибавила, а потом впаяла мне тридцать шесть пещерных пропуска. Руку от них так и обожгло.

Угодник поначалу сдерживался, изображая внимательного и серьёзного слушателя, но долго не вытерпел. Расхохотался так, что стены у подвала затряслись. Что именно ему показалось смешным, я так и не понял, а поэтому продолжил доклад, не обращая на его смех никакого внимания.

— Тридцать шесть. Не шутка. И как только все в руку поместились? Но напрасно я оттуда выпорхнул. Про тот адрес так и не спросил. А местный дух, или Провидение, вдогонку пророчествовал, что я к нему не раз ещё вернусь, чтобы ошибки свои исправить.

Щенка, опять же, Барбаре подарить. Её Природа в спячке уже. И сама она Яга Ягой. Но мысли мои слышит и не морщится. Так я после того как оттуда выпорхнул, ещё четыре пересадки делал. Четыре пещеры включал и рассказывал, кто я и откуда взялся.

Это потом уже наша, которая Образ, рассказала о каких-то рукавах в Млечном Пути. Ещё световые года приплела. По ним, якобы, поиск миров делают и домой просятся, если заблудились. Орион. Точно. Ветка или рукав Ориона, а расстояние двадцать шесть тысяч вёрст со световыми столбами.

Ещё я узнал от ЭВМ, что синие человечки взаправду жили. Я их адрес повторил, Зах Дженн который, а она сказала, что мир уже погиб. Но расстояние до него ещё осталось. И рукав, опять же, живой и весь светится. А сам Млечный Путь у нас прохудился, и теперь в его центре чёрная дыра. От неё измеряют расстояния до… Но ведь этого всего я от Образа не слыхивал. Я что, снова фантазирую и остановиться не могу? Или опять чужая память проснулась?..

Угодник перестал хохотать и начал вылезать в наш родной мир.

— Уморил. Мастер художественного слова. Не захочешь, а рассмеёшься. Потом продолжим. Когда к стихийной комсомолке в гости пойдём. Твой глобус нужно же раздвоить. Чтобы вам было с чем начинать работать. И булавки с флажками найти.

Мы выбрались в Скефий и вышли из сарая к Павлу и Давидовичу. Дед уже снова восседал на штатном троне и, казалось, ничто в мире не может нарушить того безмолвного спокойствия, в котором он пребывал.

Я попрощался с Николаем, твёрдо пообещав, что по возвращению домой сразу же отбуду в страну Америку за бананами, и направился мимо Давидовича и деда домой. Павел сделал вид, что не заметил моего ухода, и я, без лишних пикировок, проследовал по назначению.