Сага о Головастике. Изумрудный Армавир

Глава 14. Как Угодники плачут

— Совести, значит, нет ни грамма, — выразил я бесконечную благодарность за моментальное возвращение из дальней Америки на грешную армавирскую землю.

— Фух! — подтвердил моё о себе лестное мнение своим, очень даже видимым, факелом совершенно невидимый Скефий Горыныч.

— Значит, у вас такая традиция? Я о мгновенном возврате, — решил уточнить, припомнив такое же моментальное возвращение из юго-западного сада засыхавших Босвеллий.

— Фух! — засвидетельствовал своё почтение Скефий, но уже простым теплом.

— Если я куда-то очень далеко путешествую, то… — не успел договорить, как отчётливо увидел перед глазами красочную картинку.

Мир в подробностях нарисовал меня, стоявшего на каком-то бугорке, и моё дальнее путешествие, начавшееся на этой кочке. Только вот, и к горке, и ко мне сразу же привязалась красная нитка, которая бесконечно растягивалась, при этом не изменяясь в толщине.

Дальше я мотался по разным местам и в разные направления, а ниточка всё время следовала за мной. Причём, она всегда оставалась прямой, как струнка. Куда бы я ни сворачивал, она всегда была от моей стартовой горки и до моей финишной пятки.

В конце концов, я начал возвращаться домой, а красная ниточка, будто резиновая, выстрелила мной обратно к горке, словно шпулькой из рогатки, и через мгновение я оказался в начале своего путешествия на исходно-конечном бугре.

— Я же говорил, что совести нет, — снова поблагодарил я Скефия в своей оригинальной манере. — Спасибо, Кармальевич. А где платформа? Где бананы? Ещё не долетели? — ужаснулся, не увидев у входа в пещеру отбросов банановоза.

Оставив на произвол судьбы, приземлившиеся вместе со мной коробки с подарками и пепси-колой, заглянул в пещеру, но и в ней ничегошеньки не было. Я побродил, ожидая от мира хоть каких-нибудь комментариев на банановый счёт, но ни снежком, ни факелом по темечку не получил.

Вечер уже давно приступил к своим обязанностям, и сумерки густели прямо на глазах. Я в сердцах схватил ящик с пепси и, чуть ли не бегом, помчался обратно в пещеру, собираясь перетащить все подарки от Подарка и его дядьки в пещеру, а уже потом, после возвращения домой разбираться с исчезнувшими бананами.

Опыт по перетаскиванию громоздких вещей сквозь ракушечный монолит у меня уже был, к тому же свежий, и я, недолго думая, начал чеканить шаги в направлении пещерной стены.

Сопутствующие ощущения, истосковавшись по американскому путешественнику, неистово набросились на меня, и я отдался им всеми фибрами и чувствами. Но удовольствие от мурашек продолжалось недолго. Я врезался ящиком пепси-колы в картонные залежи бананов, оказавшиеся на моём пути к центру родимой подземной обители.

— Здравствуйте всем, — обрадовался я, наткнувшись на несметные фруктовые сокровища. — Кто вас сюда загрузил? Образ! Ах да. Критерий не опознан.

Я перестал препираться с отключенным ЭВМ и ломать голову над тем, кто мог выступить в роли грузчика бананов, и занялся перетаскиванием американских богатств с улицы в пещеру.

Изрядно вспотев, закончил суперменские занятия и, спрятав четырнадцать долларовых монеток под одним из ящиков с фруктами, предварительно присыпав их песком из битых ракушек, задумался: «С чем же возвратиться домой к гостю Угоднику с его плацебо, и моими домашними в качестве невменяемых, но гостеприимных хозяев?»

«Может, бананы сам Угодник затащил? Тогда он наверняка ящик с собой прихватил. А если нет? На всякий случай, возьму один с бананами и один с пепси. А в остальных, интересно, что? Потом проверю. Времени уже нет. Не испортятся же они», — поразмыслил недолго и, обозвав себя законченным балбесом, принялся вытаскивать пепси и бананы обратно на Фортштадт.

Оседлав ящики, попросил в срочном порядке доставить меня в родной огород. «Там никто не увидит. Положу ящики под яблоню, а потом прокрадусь в дом», — спланировал уже в полёте над Армавиром и под первыми звёздами на потемневшем безоблачном небе, а Скефий, безо всяких возражений, доставил меня в пункт домашнего назначения.

— Мне сейчас не нужно скрываться от глаз? Пока снова не стану самим собой и не переоденусь в штатское? — начал я колебаться уже под яблоней, на которую любил забираться за первыми летними яблочками.

— Пуфф! — почти ласково, объяснил мир, что в этом нет никакой необходимости.

— Тогда пепси и бананы пусть постоят, а я в разведку.

Как заправский лазутчик начал красться по огороду, потом вокруг дома, надеясь со стороны улицы, если не увидеть в окошки, что творится в доме, то хотя бы попытаться услышать.

Ставни на всех окнах оказались закрытыми, и никаких застольных голосов за ними слышно не было. Я решил войти во двор, чтобы заглянуть в окна уже из него.

— Р-р! Ав, — виновато тявкнул Туман, объявив на весь белый свет, что на вверенной ему территории обнаружен американец суперменской наружности.

— Тихо ты, — запоздало шикнул я на щенка.

— Хватит прятаться. Выходи уже. Пусть отец на тебя полюбуется, — скомандовал мне Угодник.

Он, оказывается, курил вместе с отцом на пороге дома. Вернее, папка курил, а он дышал беломорканальным воздухом.

— Я пока ещё… Этот… Паренёк, — застеснялся я своей временной подростковой внешности. — Годков на пять старше выгляжу, — уточнил всё ещё из-за угла дома.

— Предлагаешь нам зажмуриться? Так тебя там Андреевны, всё равно, встретят, — вступил в разговор папка, каким-то незнакомым мне тоном.

Делать было нечего, и я, собравшись с духом, вышел на вечерние смотрины.

— Только у меня эти… Трусы поверх штанов, — объявил я присутствовавшим.

— Балда. Так и должно быть, — серьёзно сказал Николай, что не помешало ему тут же расхохотаться. — Ты в таком виде покорял… А куда тебя носило? — приступил к расспросам дядька.

— А как мне вас называть? — начал я официально, собираясь узнать, не играет ли Угодник какую-нибудь роль дальнего родственника.

— Дядей Колей. Я же тебе говорил, что сегодня здесь все свои. Что души правят балом. А разумы дремлют. У Серёги только и у кобелька вашего всё по-прежнему, — объяснил Угодник, и они с отцом из-за чего-то рассмеялись.

— Над кем хохочете? — начал я возмущаться, но, увидев слёзы на взрослых мужских лицах, сразу же потупился. — Я только что из американского Нью-Йорка. На острове Свободы был. На небоскрёбы лазил. В китайском квартале чудил, — зачастил я с новостями, пытаясь сгладить неловкость перед прослезившимися, но всё ещё посмеивавшимися Григорьевичами.

— Где полсотни ящиков с бананами добыл? — поинтересовался папка.

— А… — не смог я вымолвить ни слова от неожиданности.

— Откуда знаем? — деловито подсказал Николай. — А кто, по-твоему, их в пещеру перетаскивал? Мы с твоим отцом. Он в пещеру, а я дальше сквозь стену. И мир наш помогал. Он же мне сразу видео-телеграмму отбил. Ещё до приземления вашей вагонетки. Так, мол, и так. Летит груз с бананами. И летит прямиком на Фортштадт. Ещё дымом каким-то все ящики окуривал. Уже потом догадался, что это он так, чтобы поспели по дороге.

— Ага, — вернулся ко мне дар речи, а вот мой разум встал на дыбы и ни в какую не соглашался мириться с душевным и всезнающим папкой.

— Так откуда такое банановое чудо? — пристал ко мне родитель.

— С парохода… С банановоза «Atlantic Winner». Они их всем экипажем в океан выбрасывали, а наш мир решил подобрать. Это по дороге в Америку было, — признался я в содеянном.

— Счастливчик, — позавидовал мне или сам папка, или его душа. — Пора бы и за стол. Андреевны уже шуметь перестали. Значит, всё готово.

— Бананов вы захватили? У меня ящик в огороде под яблонькой стоит. Ещё пепси в бутылках. Тоже ящик, — признался я в очередном подвиге.

— Бананы у нас есть, а пепси неси. Тебе что, десятки баксов на всё про всё хватило? — засомневался Угодник.

— Какой ещё… Той бумажки на десять долларов? Так я её благополучно дома забыл. А пепси, и ещё с десяток упаковок со всякой китайской всячиной, мне в подарок выдали. За то, что Чайна-Таун не сжёг вместе с миром Горынычем, — начал я бахвалиться.

— Стоп-стоп-стоп, — запротестовал родной отец. — Тащи своё пепси, и сразу за стол. Пусть мамки тоже о твоих похождениях послушают. Моя мамка и твоя мамка, — уточнил папка.

Я мигом в огород за ящиками. Приволок сначала бананы и оставил их на пороге, а потом и за пепси-колой. Её уже в дом занёс и на веранду поставил, чтобы в прохладе была. Дверь из коридора в мой банкетно-спальный зал оказалась распахнутой, и я, коротко откашлявшись, вошёл в комнату с большим раздвижным столом, уставленным домашней снедью, и нарядными мамками – бабулей и мамой с Сергеем на руках.

— Я же тебе говорила, что он в костюме, — зашептала мама бабуле.

— Это он героем вырядился, — объяснил Николай с порога. — Я надоумил. Наливай, Григорьевич. Пусть сынок начинает о приключениях хвастаться. Посидим, послушаем его правдивые истории. Оттаем. Потом он нас новым стишкам и песенкам научит. Живот надорвём! Обещаю.

Я покосился на Николая, но ничего подозрительного не увидел. Или моё суперменство глаза подвело, или он пока не включил свой невидимый и негасимый свет добра и жизни, или я в этом свете уже не один день жил, и привык к нему, поэтому начал воспринимать его, как само собой разумевшееся.

«Нужно будет за ним понаблюдать. Чует моя душенька, что сегодня не всё так просто будет», — решил я для себя и начал принимать в семейном празднике самое живое участие.

— Дядь Коль, каким ещё стишкам? Каким таким песенкам? — начал шутливо нудить, пока взрослые разливали по стопочкам прозрачную жидкость из огромной бутыли с непонятным названием «четверть».

— Не стесняйся. И у тебя сегодня душа нараспашку. Слушайся её. Она не только стихи и песенки знает. Ну, будьте здоровы. Живите в мире, — закончил Угодник поучительную речь тостом, и все, чокнувшись, залпом осушили стопки.

«Моя душа тоже нараспашку? — удивился я. — Значит мой разум дремлет. Но почему я этого не чувствую? Почему же мне опять всякая ересь в голову лезет?»

Я перестал бороться с одолевшими меня видениями с картинками крадущегося из неизвестного мира «меня» ко мне же, и, извинившись, вышел из-за стола.

— Вы пока закусывайте, а я к миру на разговор. Он мне кого-то в гости ведёт, — объяснил своё бестактное поведение и вышел на веранду.

— Кто там ещё? Одиннадцатый? — справился я у Скефия.

— Пуфф!

— Всё равно никого не пускай сегодня. Отвадь любого из своего снежного пулемёта. Пусть подольше себя виноватыми почувствуют. А я пока по душам сегодня беседую. Душевный карантин у меня, — попросил или приказал я родному миру, и сам до конца не понял.

— Фу-у-ух! — сверкнул он «одобрительным» факелом на всю веранду.

— Ты там что-то поджигаешь? — всполошилась мама, увидев зарево от мирного общения.

— Я с миром разговаривал. У него теперь такие пламенные реплики есть. Сама же ему в обед о моей детсадовской роли напомнила, — спокойно и доверительно рассказал я маме, вернувшись за стол.

— Давай с подробностями и в лицах, — потребовал Угодник. — О своём заокеанском турне с банановым исходом и пепси-кольной полировкой. Во! Выговорил. Ещё по одной? Пирожки, ну, очень вкусные. Давненько домашних пирожков не кушал, — похвалил он хозяек и снова плеснул в стопочки.

«Где же его фальшивое плацебо? — задумался я, не увидев на столе ничего незнакомого. — Обещал же принести. Может, запамятовал? А папку он туда на Байке Давидовиче возил, или мирным способом?»

— Не тяни. Начинай! — потребовал папка, и я, отложив пирожок с картошкой, начал.

Меня в очередной раз прорвало. Вещал, как заправский рассказчик анекдотов и небывальщины. Фантазия и реальность сплелись в моей голове воедино, но я при этом оставался серьёзным, чем вызывал у семьи громкий и благодарный смех.

Даже Сергей вырвался из маминых объятий и вскарабкался на мои суперменские колени, возможно, чтобы получше разобраться в историях о бравом синем мальчишке, которому в поисках несметных китайских сокровищ пришлось пересечь целый океан.

А начал я свой рассказ с краткого экскурса о мировых возможностях, о полётах, о временном взрослении с переодеваниями и огненно-снежными диалогами. Потом приступил к сверхзвуковому заокеанскому перелёту. Все слушали, затаив дыханье. Я оказался в центре внимания, при этом не растерялся и не застеснялся, что на меня было не похоже. Конечно, с чужими людьми я уже бывал в такой ситуации, но с семьёй, с родными для меня людьми, это было впервые.

«Точно сегодня без кольчуги», — думал я, а сам повествовал об Эквадоре и его путче, о Колумбийской стране и её нерадивых экспортёрах бананов. Потом подробно объяснял о способах длительного хранения бананов в трюмах пароходов и об их моментальном дозревании.

— Представляете, газ какой-то внутри нашего белого налива. От него все иноземные фрукты враз переспевают. А в «Виннере» их тысячи тонн. Чтобы всё не испортилось, экипаж принял решение избавиться от газированных эквадорских бананов.

А я с миром сложил их на тележку и отослал домой. Вернее, мир сам их собрал и меня, неразумного, носом в них ткнул. Потом, конечно, я поблагодарил интернациональный панамский экипаж. Заодно всё о бананах узнал. Сомневался, с чего это они ими в воду кидаются?

После всего этого мир меня в Америку отправил. Я ещё кочевряжился. Не хотел туда добираться. Пришлось ему проявить характер. Заставить вашего неслуха в синем костюме и на коньках кататься, как Иисус наш пешком по воде, и верхом на Змее Горыныче летать, и на дно морское нырять.

Я-то, нпо наивности, думал, что ему уже нечем меня удивить. Но куда там! Так удивил, что мой красный плащ побледнел. И не только меня. Китайских американцев из снежно-огненного пулемёта покосил и пожёг, как негодных элементов. Правда, вначале мы с ним начеканили не одну тысячу заморских долларов. Чтобы они не думали, что в Армавире скупердяи живут. Засыпали весь магазин вот такими талерами чуть ли не по щиколотку. Пусть пережёвывают. Не жалко.

Нащупав в плавках блестящий американский доллар 1972 года, я протянул его всем желающим на обозрение. Смешки ненадолго затихли, и инициатива перешла к Николаю.

— Вот он какой. Взаправду начеканил таких? Много тысяч? А за сколько раздваиваний? — уточнил дядька.

— В том-то и дело, что за одно-единственное. Фонтаны из ладоней! И почти безболезненно. Мир же сам инициативу проявил. Там тоже мальчишка сироткой оказался. Так мы его семейству помогли с коммерцией. За это получили неизвестные продуктовые подарки. В пещере сейчас. На хранении.

— А я, кажется, знаю этого китайца. Имя его знаю, — заявил Угодник. — Посе-Муто Хосю-Пити. Ха-ха-ха!

Все рассмеялись над его шуткой, а я уточнил:

— Это пародия на японское имя. А моего Подарком звали. По-китайски Ли-У, а по-английски Джимми. Ли-У – и есть что-то вроде подарка. Его так родной папка назвал. Потом он погиб.

Так вот. Я с этим Подарком и так, и сяк, а он всё одно на Горыныче кататься хочет. Я ему объясняю, что змей у меня не китайский, а нормальный, русский и к тому же трёхглавый, а ему всё равно. Пришлось мир просить о перевоплощении в хрустальное чудище о трёх головах и наводить в Чайна-Тауне шорох. Ну, чтобы ребёнка уважить. Так он и Подарка, и дядьку его на горб закинул и айда нырять по Аппер-бэю. Залив океанский так называется. До самого Брайтона донырнул. Какую-то рыбину по пути поймал, но доставил-таки всех на пляж и отпустил невредимыми.

А я всё это время рядом порхал в гордом одиночестве. Контролировал всё. И миром нашим гордился. Потом, хлоп! И я уже с претензиями к нему за скоростное возвращение домой. Чуть об Фортштадт меня не расплющил. Но потом сразу же его простил…