Сага о Головастике. Изумрудный Армавир

Глава 23. Первый учебный поход в поисках Босвеллий

Суббота. «А в субботу мы не ходим на работу. Вот она была бы каждый день!» — любит петь папка, когда едет на весёлую рыбалку, а не в скучную Михайловку.

В Михайловке он образцовый отец семейства. Всё, что нужно поправит, подремонтирует, на огороде поможет и до ума доведёт.

Это я у бабушки на курорте, а мамка с папкой трудяги-работяги с крестьянским уклоном. Зато отец на рыбалке душу отводит. А перед кем стесняться? Перед Тимофеевичем, что ли? Или мной?

Он скорей перед сазанами тихоней да невидимкой прикинется, и то, только потому, что они в пруду или в канале врассыпную от его песен разбегаются. И чем, интересно, они под водой слушают? Ушей-то у них нет, вроде.

Сегодня у него праздник души. Рыбацкой души. Серёжка хоть и выздоровел, но в Михайловку его не повезут. Мало ли, что в дороге случается. Так что, папина суббота. Рыболовно-оздоровительная.

С ночёвкой, наверное. Или не очень. Зачем бы он тогда так торопился? Скорее всего, вечером обратно явится», — философствовал я после пробуждения, напрочь позабыв недавние приключения. Настроение было приподнятое, никаких обид на семейство или подвальное братство в голове не было.

Пока собирался в школу, родитель на всех парах паковался, суетился, заводился. Успел-таки вперёд меня со двора умчаться на Москвиче-Горыныче. А я уже следом отбыл по назначению.

«Четыре субботних урока самые долгие в неделе. По ощущениям. Тянутся эти сорок пять минут по часу, если не больше, — продолжил я складские работы по само-развлечению и планированию ближайшего будущего. — Ещё в школе полный разгром. Выкорчевали все дикие акации-гледичии с шипастыми колючками и забор заодно снесли. Теперь наши классные грядки, как на ладони. Хорошо, что урожай семян уже собрали.

Какой же они забор построят вместо кирпичных тумб со щитами из штакетника между ними? Всё равно же, любой сломаем. Пусть хоть бастион поставят. Крепость. Нашего брата ничем не остановишь. Не подожжём, так взорвём.

Почти весь город громыхает на Новый год. Каждый, начиная с ясельного возраста, себя минёром и сапёром мнит. Благо, городское лётное училище – неисчерпаемый источник дюралюминия. Бьются курсанты-летуны на учебных «Мигах» при заходе на посадку, так что, в нашем распоряжении целое кладбище покореженных самолётов.

Забирайся, отламывай, что пожелаешь. Или на самогон у тех же караульных выменивай. А дальше всё просто. Напильник, тиски, ненавистные контурные карты, и… Только глаза и руки береги. Так шарахает, что… Что у девчонок школьная форма с платьицем выше головы катится.

Если, конечно, всё рассчитать и под ноги свою «кассету» подбросить. Но это уже высший хулиганский пилотаж. Мне для такого никакой наглости не хватит.

С Вадькой и Мишкой что-нибудь повзрывать – пожалуйста. А одноклассниц подводить под контузию и горькие слёзы – увольте. Я с ними по-другому воюю.

И почему мне все девчонки врединами кажутся? Причём, только знакомые. На других иногда посмотреть можно, а свои какие-то карикатуры ходячие».

— Ты оглох? — вернула меня на землю карикатура из соседского племени Стёп. — Гоняться за тобой надо?

— Слово давала игнорировать, а сама гоняешься? — занял я сразу же круговую оборону, нацепив кольчугу высокомерно-надменного размера.

— Ты же дружить предлагал. Ну, тебя! Я к нему…

— Со всею душой, а у меня интерес небольшой? — не сдержался я и отточил мастерство пересмешника. — Без обид. Что стряслось? В школе будем кровных врагов из себя корчить. Говори, что случилось? — снизошёл я до простого общения с высшим существом вселенной.

— Мы с тобой вчера не гуляли? Или позавчера? В кино, там… Никуда не ходили? — начала мямлить Оленька, явно стесняясь.

— С чего ты взяла? Всадников без головы насмотрелась? Или мультиков про эскимосское оружие?

— Откуда ты про всадника узнал? Я же ничего не… Не сказала ещё, — ужаснулась соседка и почти потеряла дар речи вместе с самообладанием.

— А я мысли читать умею. Мне способность по наследству досталась. От дядьки. Берегись! Меня не тронь! Всемогущий я… Гармонь. Даже знаю, что ты кошек не любишь. Особенно рыжих. А шоколадки «Алёнка», как семечки лузгаешь.

Не думай. Я за тобой не подглядывал. Ха-ха! Зато, не глядя, могу перечислить все твои портфельные сокровища. Больше всего мне коллекция твоя нравится. Зачем ты её в школу таскаешь? Чтобы Элла не позаимствовала? — припомнил я нескольких самодельных мышек из разноцветного бисера.

— Копался в моём портфеле, пока я на перемене… — пришла в себя Оленька и зашипела змеёй Натуркой.

— Очнулась? Слава… Мне. Обойдём по тротуару или напрямки через строительные буераки? По следам военно-заборных зло-действий? — спросил я попутчицу на углу Кропоткина и нашей улицы, меняя тему разговора.

— По тротуару. Я по тротуару, а ты где пожелаешь.

— Значит, вооружённое перемирие? Хорошо, что я тебя всего неделю знаю, а то бы вообще не якшался и не бодался. Цени мгновения моего гения.

— Какую неделю? Мы с первого класса… Не знала, что ты такой высокомерный и спесивый, — вздохнула разочарованная Дульсинея.

— А ещё я плаксивый и некрасивый. Девиц… Тёток… Тьфу ты! Девочек стесняюсь до дрожи в коленках. Поэтому всегда в маске-фантомаске. Кстати.

Чуфырь, чуфырь! Теперь я и про Фантомаса знаю. Ты его не видела, но всё равно терпеть не можешь. Как и Тарзана. И по чужим портфелям я…

Грешен. Лазаю. И не только по ним. Я ещё чужие жизни ворую. Души. Поворачиваюсь-оборачиваюсь… Да, хоть тобою. Сажусь на метлу и лечу, куда хочу. Сегодня к океану рвану. К Индийскому. Так что после школы надевай купальник. Обязательно. Я в тебя вселюсь и повеселюсь. Позагораю на пляже в Омане или Йемене. Точно. Туда мне и нужно срочно!

— С тобой не соскучишься. Не пойму только, кого ты из себя корчишь? — воспарила духом Оленька и, вздёрнув носик, ускорила шаги.

— Такая «Аврора» мне больше нравится. Ножку тяни. И про купальник помни. После уроков твоё тело для колдовского дела! — изобразил я раскатистый магический голос волшебника Изумрудного Армавира и отпустил соседку подальше вперёд.

«Про взрывные кассеты ей надо рассказать. Чтобы была наготове. Новый год не за горами, и уже в ноябре канонада загремит своими испытательными взрывами. А я самолично видел, как у одной несчастной платьице на макушке узлом завязалось. И всё из-за того, что эта простофиля увидела, как ей подкинули кассету и, нет, чтобы отскочить в сторону, замерла, выронила портфель, ещё и руками уши закрыла. Вот все юбочки и комбинашки подпрыгнули от взрывной волны до самой маковки, не встретив по пути никаких рукастых препятствий.

Правда, тогда не Новый год был. Девчонка эта точно без куртки или пальто была. А может, она на перемене гуляла?.. Это же около уличного туалета случилось.

Да какая разница? Всё равно же ей и больно, и стыдно до слёз было.

Как же мне о таком другой девчонке рассказать? Намёками не получится, а открытым текстом… В рожу вцепится и исцарапает. Подумает, что это я сделал, а ей хвастаюсь.

Может, правда, взять её с собой? Там она душой соображать будет, а не вредностью, — размечтался я незнамо о чём, от того ли, что рыцарство во мне проснулось, или третий глаз засвербел, собираясь вот-вот открыться. — Ещё ей про электричество рассказать надо. Когда зимой на школьной крыше всё замерзает, левая дождевая труба начинает током бить. Не смертельно, но неприятно.

Тоже высший хулиганский пилотаж. Мы и сами иногда собирались в токо-банду человек в пять пацанов, кто посмелее, и выстраивались в подобие цепи. Вроде как, бродили на перемене или ещё до уроков, а сами ожидали какую-нибудь зеваку, которая поближе от нас проходила. А потом, раз! Все впятером моментально в эту самую цепь строились, хватаясь друг за дружку руками, как в хороводе. Самый первый из нас потом хватался за эту оцинкованную трубу, а последний уже должен был держаться за руку жертвы.

Хлоп! Ток от трубы через всех нас незаметно проходит, да как шарахнет зазевавшуюся мадам! Причём, мы безболезненно электричество через себя пропускали только когда делали всё слаженно и правильно. Главное было рассчитать до секунды.

Без ошибок, само собой, не обходилось. Но удовольствие того стоило. Не от издевательства над девчонками, конечно, а от собственной ловкости и отчаянности.

Все наши матёрые и учёные девчушки-подружки в школу только после начала уроков приходили. И никто их никогда не ругал. Это чтобы по пути их не намылили снегом, особенно в начале зимы, особенно после первого снега.

Правда, тогда им приходилось сбиваться в целые стаи, невзирая на межклассовую вражду, чтобы после уроков пробиться куда-нибудь подальше от школы, а там уже разбрестись по домам.

Но таких я и сам терпеть не мог. Пару раз попадал под такой девчачий паровоз, и меня самого мылили, просто так, ни за что. Вернее, за то, что я из мужского сословия и склонен к злословию.

И плевать. Фик я Оленьке что-нибудь расскажу. Не дождётся.

И откуда она знает, что пораньше в школу выхожу, чтобы не встречаться ни с Серёжкой, ни с Вадькой, ни с Мишкой? И Игорьком, конечно.

Не из-за каких-то там проблем, а просто не люблю толпой ходить. Наверно, посредничество моё так сказывается. Я отшельник-мошенник. Специалист-индивидуалист. Мистер оптимистер».

— Пс! — услышал я позывной-вызывной девятого Александра и обернулся на этот «кис-кис» или «пис-пис».

— Чего тебе? С утра пораньше… Я что, опять в твоём мире? Не может такого быть, — категорически поздоровался я с напарником.

— Я из пятнадцатого, дубинушка. Вот мой допуск к секретам, — заявил первый Александр, а заодно предъявил свой доллар-талер.

— Отставить пятнадцатые и прочие номера. Мы так и остаёмся неправильно пронумерованными. Как в пещере чёрным по меловому написано. Ты первый, но из пятнадцатого мира. Договор? — прочитал я утреннее нравоучение. — Чтобы привыкли. Путаться же будем.

— Понял.

— Зачем пожаловал? Я ничего лишнего не нашкодил? — засомневался я в своей субботней адекватности.

— Всё нормально. Я про дальнейшие действия. Вчера разошлись, как истуканы. Договориться о встрече забыли. Сегодня соберёмся для продолжения пещерного бала? Или как?

— Вообще-то, я в дальний поход собирался. Мне срочно надо. Я вчера не просто так спрашивал о Ближнем Востоке. Там Босвеллия растёт, а мне её проведать надо. Я во втором круге… В общем, спасал уже один сад с такими деревцами. Теперь за них в своём мире беспокоюсь.

Заодно хотел поплескаться в Индийском океане. Я же вчера рассказывал. Если есть желание, айда со мной. На час-полтора, не больше. Это в пещере время на тормозах, а на океане не очень.

И это. Волшебно-магическое: «Захвати с собой плавки, Емелюшка! А то старшиной станешь!»

— Ха-ха! Не Емелюшка, а Иванушка. И не старшиной, а козлёночком, — рассмеялся первый, видно заразившись оптимизмом, а может, скинув с себя груз ответственности быть всегда и везде первым, после того, как узнал, что он из пятнадцатого мира.

— Смотря какое призвание, а не громкое звание. Так что, решай. А народу скажи, что двери пещеры нараспашку, и они сами могут с ЭВМ общаться и обучаться, даже без меня.

Я завтра сам там учиться на астронавта буду. Планирую повторить подвиг Аполлона-11. Который на нашем секретном долларе в виде орла с веточкой нарисован. Высажусь на луну. А чего тормозить? Я уже в космосе бывал разок. На игрушечной ракете… Не сам, конечно, до такого додумался. Подсказали добрые… Стихии. Я из тамошнего Армавира до Голландии долетел.

Снова о своих подвигах бахвалюсь?

— Ты, это. Я точно с тобой. Всё. Исчезаю! Подзарядил ты меня с утра скипидаром по заду. Главное, задаром. До встречи! А откуда старт и на чём? Вдруг, ещё кто-нибудь присоединится своими плавками. Ха-ха-ха! — спохватился первый, уже отбежав на десяток шагов.

— От Павловой Америки. В память о моём первом сверхзвуковом конфузе, — крикнул я дружку, позабыв, что он невидимый, а я очень даже не один.

Пришлось слегка повалять дурака. Покричать на одноклассников и одноклассниц. Подурачиться до самого звонка на урок.

* * *

Никто меня больше не беспокоил, и я спокойно проучился целых три урока и один субботник по раскуроченной строительством забора территории.

Вырвавшись на свободу, рванул сломя голову домой. Остальные повзрослевшие одноклассники, особенно те, у кого имелись старшие братья или сёстры, снисходительными взглядами проводили меня до горизонта, а сами, о чём-то сговорившись, убыли куда угодно, только не домой.

Мне было всё равно, что обо мне подумают наши элитные и простецкие «звёздочки», на которые мы разделились ещё в первом классе. Я держал нейтралитет. Пытался держать. И к тем, и к другим относился со снисхождением, граничившим с высокомерием какого-нибудь столичного сноба или гурмана, неизвестно как попавшего носом в армавирскую манную кашу на рыбьем жире.

И тех жалел, что они такие сякие, и других, что они сякие такие. Одни шириной опережали, другие псевдо-интеллектом брызгались, третьи копались в себе до одури, не веря ни в себя, ни в свои чувства, ни в своё хоть какое-нибудь светлое предназначение.

В общем, всех я критиковал и дразнил. Иногда беззлобно, как Третьяка, иногда со скрытым сарказмом, как Маринку, иногда с открытым жалом, как… Считай, полкласса.

В том числе Оленьку, которая, сбросив с себя кольчугу неприступной Авроры, тщетно пыталась угнаться за соседом, улепётывавшим в Оман, чтобы позагорать.

Влетев в родную калитку, я сразу же отпросился у мамки, соврав про очень-очень срочное дело в школе, и, отказавшись от обеда, переоделся и метнулся в сторону дедовых владений, не забыв о своём всеядном оружии.

«Если что, лимонадом пальну. Вдруг, жажда одолеет. Или мороженым. Там видно будет», — рассуждал я, напрочь позабыв про плавки.

— Здравствуй, дедуля. Куда нынче взгляд устремил? — приветствовал Павла. — Ты в курсе, что вчера одиннадцатый учудил?

— Уже с утра твоей Пелагее лекцию читал. О пользе голых задниц и бледных ушей. Еле-еле надоумил, что они больше на срамоту пялились, а не на рожу, будто бы на тебя похожу.

Набрехал, что ныне мода такая у внуков наших, кто в карты проиграл, тот и должен перед стариками осрамиться. Смотри, не выдай. Не сболтни лишнего, — поведал дед свою историю о моей голой правде. — И Нюрку воспитывал. Пришлось на старости лет замахнуть в её владения. Физкультурился через подполье.

— Ты же запросто мог перепрыгнуть.

— А если бы промазал? Воспитывал бы какую-нибудь куртизанку, а не Экскурсию-партизанку? Я, когда вспотею, и лицом доходчивей объясняю. Красноречивее. И потом, кто знает, что вы там не поделили? Вдруг, её мир из меня незнамо какое пугало сделал бы?.. Обещала усовестить. Не мальца, конечно, а с миром поговорить. Будто он её послушает.

— А мне наш невесту сосватал. Соседку заставил в кино водить. Начудил при ней. И летали мы в дальние дали. Правда, он ей память сам регулирует, как мамка громкость в телевизоре. Всё равно, у меня беда теперь с ней. Кстати, она тебя, как огня боится, — признался я деду и зажмурился, ожидая крупнокалиберную отповедь.

— Это он тебя на моральную устойчивость проверяет. Рановато что-то. Как там твой третий глаз? Ещё не просыпался?

— Уже зудит и чешется. Скоро выскочит во весь лоб, — пообещал я без задней мысли.

Павла, как молния сразила. Так своей бородёнкой затряс, что я от испуга подпрыгнул. А он, оказывается, просто-напросто, смеялся надо мной. «И что я такого ему наговорил? Этому хохмачу», — задумался я.

— Вскочит, а потом выскочит. Уморил старика. Теперь даже помирать не охота, — признался дед после истерики.

— Так ты не против? Её с собой таскать можно? Не в пещеру, разумеется, а в турпоходы? — поинтересовался я для порядка.

— Пора, значит, мне тебя тоже повоспитывать. Слушай собачью притчу. Складами. На ус мотай и разумей, что она не только о собаках. «Шарик Жучке…»

— Вместо взбучки перед будкой сделал кучку? Я такую знаю, — перебил я учителя.

— Я же её для твоего полового воспитания берёг. Откуда узнал? От Угодника? — опешил дед.

— От Угодника. Я же тебе… Или Угоднику? В общем, говорил, что помню то, чего не забывал. Знаю то, что никогда не знал. С памятью что-то случилось. Я даже мамкиными глазами на всё вокруг… На её детство смотреть могу. И бельё её на свою голову надевать. И косички её сушить. И своё младенчество с полутора лет, как на ладони.

Представляешь, какой это груз? Я тебе в подробностях рассказать могу, как Добрая за дедушкой Григорием Федотовичем приходила, и о чём они разговаривали в его последний час. Когда она вся в белом была, и его душу увела. Не во сне увидел. На складе своём в голове отыскал. И ещё всякой срамоты пересмотрел.

Меня, оказывается, мамка до трёх лет в свою женскую баню водила. В ту, что на Колодке. Или на руках носила? А я там на… Сам понимаешь, чего насмотрелся. Зажмурюсь – вздрогну. Оттуда, скорей всего, и чувства у меня к женскому полу. Не брезгливость, но и не… Причём, мамка сама, как в тумане, а все бабки Ёжки вокруг… В общем, без своих ступ.

— Тьфу, на тебя! Срамник, — прервал дед мои откровения. — Слов нет. Но, вроде, не твоя вина, что пьян без вина. Переживёшь. Вот эта Егоза, что ли? Которая меня боится, а на тебя косится?

— Она самая, — кивнул я, обернувшись на Оленьку, бредущую якобы мимо нас с дедом.

— Ну, Егоза не Дереза. Поймает – не забодает. Валяй, не стесняйся. Даю своё…

— Благословение? Что за шутки? И ты туда же? — вспылил я, не дослушав деда.

— Даю своё добро. Слушать надо старших, а не перебивать. Благословения он захотел. Тебя надо к дамскому полу приручать, а то ты дикий какой-то. Ещё не Шарик, а уже на луну воешь.

Ежели этот стишок помнишь, над смыслом его помозгуй. Чтобы ко всяким мелодрамам наизготовку. Чтобы хвост пистолетом и зимой, и летом.

— Голова кругом. Тут снежная война с мирами, тут перевоспитание целого отряда. Ещё соседка ножку тянет. Интересно, а она в купальнике? — задумался я вслух.

— Опять мне двадцать пять. О чём ты? — снова оторопел Павел. — Глазами девок раздевать наловчился? Или только хочешь наловчиться?

— Теперь я на тебя, тьфу! Я её пугал, что сегодня в неё вселюсь, как колдун, и на море улечу плескаться. Поэтому потребовал купальный костюм. Чтобы она его обула. То есть, надела. Или одела? Чтобы в нём уже была. Вдруг, она с нами… Туды иху налево! А сам-то я без порток. Без плавок. И о чём только думал?

— Так она сама на твой берег хочет? — подивился дед девчачьему геройству или безрассудству.

— Скорей всего, наш мир ею понукает. А вот с каким прицелом, это вопрос. Может, правда, мне испытание приготовил? — снова помыслил я вслух.

— Фух! — тут же получил порцию добрых мирных намерений.

— Что? Пора? А моих… — начал я оправдываться, что жду братьев и попутчиков, как вдруг за спиной раздался громогласный гогот хора имени Александров Горынычей.

— Давно треухи греете? — попытался я устыдить восьмерых напарников, запрудивших дедов двор.

— Тебе же мой «пс» не нравится. И потом, сам сказал, что запуск от деда. Вот мы и попартизанили чуток. Без обид. И у меня Ольга гоголем ходит. Почитай, у всех нас. Мамка говорит, что я в неё влюбился. А я спрашиваю, почему тогда не я за ней хожу, а она? Ха-ха-ха! — выступил с речью первый-пятнадцатый, и снова все захлебнулись от смеха, пытаясь хоть как-то сдержаться.

— Ладно вам. Все на огород. Оттуда вас отправлю, — скомандовал я своей армии.

— Сначала в сарай. Там мы глобус поставили на стол. ЭВМ приказала доставить копию копии или модель модели, не разобрались, — доложил кто-то из близнецов.

— Скорее, копию модели земного шара. Ура! Адмирал в строю. Но мы-то пока по мирам не сможем прыгать… Пока они с нами… Пока мы в расколе. Пошли в сарай, — распорядился я и направился в наше убежище вместе со всеми.

Адмирал блистал во всей бронзовой красе. Ещё и мешочек с флажками, наклеенными на иголки, висел на его оси. Всё предусмотрела Стихия. Всё, кроме нашей снежной войны.

— Значит так, бойцы. Шутки шутками, но и работа должна делаться. Пусть сегодня по моей прихоти полетаем, зато в будущем каждый самостоятельно решать будет, куда лететь. По одному или по двое, или по трое, там видно будет. Но всё нужно делать с умом.

Сокрылись, прилетели в заранее выбранное на глобусе место, желательно с названием, а потом поработали глазками. Внимательно всё вокруг оглядели и попросились в следующий мир. Там сокрылись, если нужно, и снова огляделись. И так двенадцать раз.

Может, всего девять, пока с нашей троицей не помиримся. Сразу скажу, что их миры запросто с вами начудить могут, так что, остерегайтесь в них соваться. Меня уже замораживали на… Часа на четыре. Как не бывало.

А сейчас смотрим на Оман и Йемен. Летим сегодня туда. Там ищем деревья Босвеллии, а когда найдём и убедимся, что они в порядке, идём на пляж. Там южная страна, поэтому должно быть жарко. Мир попросим, чтобы акул и прочий саблезубый укроп разогнал, а потом на водные процедуры.

Не знаю, надо ли сегодня через миры скакать… На месте решим. Все разглядели страны и их полуостров? Значит, все во двор. На огород. Сейчас мой мир вас покатает, на чём захотите.

Мы снова всей гурьбой высыпали из сарая и построились кружком посреди дедовского огорода.

— А можно мне на лошади? На живой и огромной? — попросил первый Александр, наверное, запомнив пещерную лекцию ЭВМ. — Я ни разу на них не катался.

— Кому ещё кобылку? — обвёл я взглядом свою команду, собираясь сам выпрашивать у Скефия транспортные средства.

Но услуги посредника между миром и сотоварищами не понадобились. Нас мгновенно подбросило высоко вверх и рассадило на коней, летающие тарелки, ковёр самолёт и трёхглавого Скефия Горыныча.

Двое Александров оказались на огромных вороных жеребцах. Трое в одной небольшой НЛО со стеклянным куполом над головами. Один на другой совсем уж тарелке-блюдечке. Один на ковре-самолёте. А я с третьим Александром на своём официальном командирском транспорте, на Скефии Горыныче.

— С ветерком нас сначала, а потом в капсулу, — сказал я миру, и мы тронулись в путь.

Все тронулись. И тарелки, и кони, даже ковёр, а мой Змей, который Горгоныч, свернул куда-то… за Оленькой.

— Ну, Семён Семёныч, — попытался я воспротивиться, но было поздно.

Визжавшая от восторга, Оленька взлетела ракетой с дедовой улицы и плюхнулась позади меня на горб Горыныча, после чего мигом вцепилась в мои бока мёртвой хваткой.

«Сосватал-таки. Гранд мерси тебе огромное. Не опозорь… Себя. Доставь и парней, и удовольствие всем нам по Аравийскому назначению. В Оман!» — взмолился я про себя в своей головушке.

И Скефий доставил. Жаль, что никто, кроме нас не видел эту фантасмагорию.

Вороные, круто изогнув свои лоснившиеся шеи, всхрапывали и фыркали клубами пара, переставляя по невидимой дороге свои сверкавшие подковами копыта.

Ковёр-самолёт, завернув в трубочку свою переднюю сторону с предлинной бахромой, тоже помахивал своими краями и плыл вровень с жеребцами.

Тарелки-НЛО устроили воздушный бой или, скорее, детские догонялки и метались вокруг нас на бешеной скорости, как какие-то хищные птицы. Александры, сидевшие в них под прозрачными колпаками, визжали так, что, наверное, и на земле было слышно.

Только наша троица чинно восседала на полноценном извивавшемся змее, который в этот раз был тёмно-зелёного цвета. Три его головы то и дело по очереди оглядывались и зыркали на нас кроваво-красными глазами с вертикальными чёрными щёлочками. Пар клубами валил из каждой. Крылышки по бокам делали коротенькие взмахи, похожие на трепет листвы на ветру, а хвост с нелепой пикой на кончике извивался не хуже рыбьего.

«Я такого не ожидал. Даже в самых смелых фантазиях не представлял. Чтобы вытворять такое… Сколько же выдумки нужно? Сколько мастерства? Чтобы такие вещи придумать не один день понадобится. А оживить? А разукрасить? Не иначе Натура ко всему свою лапку приложила. Она знатная мастерица на выдумки. И ещё неизвестно, может, на какой-нибудь планете… Да, на той же земле когда-то летали такие Горынычи.

Крылышки, конечно, маловаты. Значит, не очень летучие были. Для нашего развлечения полетают немножко. А на счёт трёх голов… У Гидры их много было. Может, он не Горыныч, а Гидрыныч?

…Так, а почему мы на землю не смотрим? Там тоже чудес полон лес. И моря, и реки, и человеки. Пустыни, горы, города, сёла.

…Это и есть те самые верблюды, которые на заре времён захотели от всех зверюшек отличиться? Поделом. Ходите теперь с горбами и жуйте… Песок? Колючки? До пальмовых листьев не достаёте, так что, выбор у вас между песком и местной амброзией», — веселил я себя в полёте, отдавшись магии мировых фантомов или миражей, верхом на которых мы путешествовали.

Хоть и предупреждала нас Образ, что всё это лишь имитация признаков и свойств объектов или предметов, зато какая правдоподобная.

— Почему у них верблюды не оранжевые, а грязные какие-то? Или пегие? Давно не мылись и запылились? Вообще-то, я думал, что они двугорбые. Или это ещё не Оман? — поделился я своим первым впечатлением с Оленькой.

— А говорил, что в меня вселишься. Что тело украдёшь, — запела соседка совсем не про оранжевое море.

— По-твоему, я не украл? Где сейчас твоё тело? Не дома? Факт. Украл и в оманский гарем продал, — слегка разочаровался я ответом попутчицы.

«Скефий! Хватит играться. Пусть глазами начинают работать. Спасибо, конечно, за забавы, но делу время. Давай нас вон в ту зелёную рощу. Сад там, вроде. Глянем на деревца, а потом продолжим ерундой маяться», — проинструктировал я мир и приготовился к торжественному моменту встречи с Босвеллией.

Нас замедлило и построило вереницей, после чего первый Чапай на вороном коне поскакал с небесной горы вниз, к роще из пальм. Следом за ним все остальные наездники приступили к снижению и приземлению.

Контраст безжизненной серой местности и красочной зелени, обожженных солнцем гор и ярко-синей океанской глади бросался в глаза, как заигравшийся котёнок в лицо своему хозяину.

Перед нами замелькали то песчаные дюны, то нагромождения белёных домиков с окошками без ставен, то горы из серых камней и глины, то океан с его прозрачнейшей водой и изрезанными бухтами берегами, то ущелья или распадки с ручьями и яркой, несмотря на осень, зеленью.

Сделав в небе широченный круг почёта, наша вереница из шести транспортных средств и их десятка наездников приземлилась в истребованный мною оазис с пальмами и густым травяным ковром под ними. И кони, и тарелки, и ковёр, приземляя Александров, отходили в сторону и растворялись в воздухе. Горыныча постигла та же участь, и вскоре мы остались совершенно одни в неизвестном месте, в неизвестной стране.

— Обратно полетим на чём-нибудь другом? — спросил третий собрат.

— Как захотите. А пока и без фантомов кузнечиками попрыгаем. Пальмы с травкой, конечно, хорошо, ароматы-запахи тоже ничего, но где же Босвеллии? — разочаровался я в своей наивности насчёт зелёного сада из моих деревьев. — Земля, как земля. Всё растёт, если поливать, конечно. А найти нужно Святую, на которой произрастают наши ладанные сокровища.

— Чем эта не святая? Солнца, хоть отбавляй. Финики, опять же. Или кокосы? Тень целый день, — рассудил Васильевич-первый.

— Так и надо было проситься в сад с твоими деревцами, а не в пальмы, — посоветовала Оленька.

— Вот я и прошусь. Дедморозыч, друг. Перекинь нас в то место, на котором Босвеллий видимо-невидимо, — обратился я к Скефию, глядя в синее небо без единого облачка.

Всю нашу десятку подхватило и подбросило высоко-высоко вверх, зацепив нашей нелепой тёплой одеждой за пальмовые листья. Секунда, другая, и мы снова помчались вниз на почти белое, похожее на лунную поверхность, пустынное поле с кое-где торчавшими бурыми чубчиками деревцев.

— Вот так садик. Вот так Святая земля, — посыпались междометия после нашего приземления.

— Это мои Босвеллии? — спросил я у мира, дрогнувшим голосом.

— Фух! — подтвердил он ещё большим жаром, чем был вокруг нас.

Моя команда начала раздеваться прямо в этом пустынном и безводном месте. Я бы тоже сделал то же самое, но то ли ружьишко на плече помешало, то ли гипноз, в который сам себя погрузил, засмотревшись на «сад».

Все деревца росли на совершенно неприспособленной для жизни земле. Голая и безжизненная почва из почти белых камушков и песка под лучами солнца нагрелась и вздрагивала вокруг миражами. Нелепые треугольные чубчики ладанных деревьев, неизвестно как, но умудрились продраться сквозь эту неживую твердь своими многочисленными стволиками и сучками с веточками.

Казалось, что они не смогли по одному победить это пустынное поле, поэтому собрались в пучки или метёлки и дружно взошли всею гурьбою. Потом уже отклонились друг от дружки в стороны, образуя объёмные треугольные пирамиды вершинами вниз.

А может, всё это были одинокие деревья, которые почему-то разветвлялись у самой земли или даже под нею. Некоторые веточки были настолько корявые и извилистые, что их становилось жалко. Отчего их так покорёжило, и почему внизу деревцев не было ни единого листика, было совершенно не ясно. Из-за верблюдов или из-за каких-нибудь других домашних, а, может даже, диких животных, но только макушки напоминали своей запылённой и сероватой зеленью, что деревья всё ещё живы.

Разумеется, никаких ручейков или колодцев и близко не было, а как ухаживают за этим садом, и кто, осталось тайной. То, что люди исправно навещали это место, было понятно. Ведь как-то же они собирали смолу с этих корявых чубчиков, чтобы потом экспортировать её в христианские страны.

Я насчитал вокруг около сорока Босвеллий, разбросанных в хаотичном порядке то тут, то там, и сжалился, наконец, над своими подчинёнными, изнемогавшими от жары под лучами мамки Кармалии.

— Припекает? Я же обещал, что жарко будет. Погнали дальше? К океану? — обратился к дружкам-пирожкам.

— Ты уже всё понял? — выступила мне навстречу Оленька.

— Что именно? На какую тему? — не сообразил я, что нужно было понять.

— Нашёл, что искал? Или, кого искал? — не успокоилась соседка.

— Вот они, Босвеллии. Вот он, Оман. Мало ли, о чём я грезил. В жизни иногда всё очень простым оказывается, — отозвался я, всё ещё не понимая, о чём лепечет моя попутчица.

— Ладно. Потом догадаешься. Давай к воде нас, — распорядилась Оленька, как заправская путешественница.

— Мир! На пляж бы нас. Только безлюдный и без… И безопасный. Без плавающих хищников и других неприятностей, — загадал я Скефию загадку-пожелание, которое он выполнил в своей «высоко прыгавшей» манере.

Под всеобщее улюлюканье, мы всею десяткой влетели в Индийский океан. Прямо, как были в одежде, так и воткнулись, кто головой, кто ногами в толщу прозрачной и тёплой воды недалеко от берега песчаной бухты с панорамой безжизненного пейзажа из гор, камней и песка.

— Одежда не испортится? — спросил я у Скефия, принимая освежавшую ванну.

— Пуфф! — пообещал он в ответ.

— Ладно. Вы плескайтесь, а я смотаюсь кой-куда. Разузнаю у кого-нибудь, где мы, собственно, находимся, — доложил я своей команде и выбрался на берег.

Раздевшись до штанов и разувшись, я разложил обувь, куртку, рубашку, носки на раскалённые камни, пожалев, что не успел захватить плавки, а вот ружьишко своё повесил на плечо, на всякий аравийско-оманский случай.