Сага о Головастике. Изумрудный Армавир

Глава 26. Скорая посредническая помощь

«Костя… Ребёнок… Пропал… Семь лет… Первый класс… Горе…» — простучало то ли в голове метрономом, то ли в груди вместе с сердцем, и я подключился головастым хвостиком в космическую розетку.

— Отставить детей заживо хоронить! Живой он. Плачет только. Где его мамка? — взорвался я, затрепетав всем нутром, и начал расталкивать бабулек, чтобы войти в подъезд.

— Откуда знаешь? Ты его спрятал? Чего тебе от него надо? Кто надоумил? — зашипели на меня тётки, мигом превратившись в злобных Натурок.

— Ничего пока не знаю. Пустите, вам говорю! — отбился я от хоккеисток и вошёл в квартиру второго этажа. — Где хозяева? Фотографию сыночка мне. Быстро! — скомандовал я толпившимся в коридоре то ли родственникам, то ли соседям, поспешившим с их траурными сочувствиями.

— Ты ещё кто такой? Его мамка к ведунье ушла, а отец где-то по городу, по родственникам и одноклассникам мотается. Шёл бы ты, а? У людей такое горе… — посыпались на мою голову упрёки.

— Без фотографии не уйду. Мне же надо знать, кого искать, — упёрся я в стену непонимания и пожалел, что не вовремя размагнитился.

— Вот она, — сунули мне в руки чью-то младенческую фотографию. — А остальные мамка его с собой забрала. Знахарка по фото гадает. Хоть бы живой оказался. Хоть бы живой…

— По фотографиям и я гадаю, — буркнул я и уставился на младенца в нелепой вязаной шапочке с бубоном. — У этого пострела глазки сверкают, значит, живой. Слёзками только брызгает без остановки. А где мне вашу колдунью сыскать?.. А, ну, вас. Сам сыщу, — отмахнулся я от всех разом и поторопился вон из квартиры.

Нечленораздельные звуки так и посыпались мне в спину, но я на них никак не отреагировал, а пошагал в неизвестном направлении, оставив фотографию с бубоном на кухонном столике.

«Давай меня к Костиной мамке. Все фотки у неё. Вообще-то, лучше сразу к этому фальшивому Димке. Где он прячется?» — высказал я миру, а тот и ухом не повёл.

— Ты, что это? Пророчествовать запретил, а я сейчас наговорил лишнего? — остановился я, как вкопанный.

— Пуфф!

— Тогда не понимаю, чего ты хочешь?!

— Ш-ш-ш!

— Шиш-ш кукиш-ш? Непонятно. У Натуры перенял? Веди к своей знахарке. Будем действовать по моему плану. Мамка, фото, поиски, спасение, аплодисменты неизвестному Сашке-Кресту.

— Фух! — согласился со мной Эс, а мне послышалось: «Неизвестному волшебнику Изумрудного Армавира».

Я бездумно пошагал между пятиэтажками в сторону Анапской Кристалийского мира или Новороссийской моего. Поначалу ничего не происходило, а потом я заметил тонкие чёрные нити, натянутые то тут, то там, которые при приближении к цели моего боевого похода начали учащаться. Конца и края им видно не было, и я поначалу перешагивал их, а когда осознал, что они не настоящие, а фантомные и бесконечно растягиваются, при этом совершенно не рвутся, перестал на них обращать внимание, пока не понял, что все они указывали в одно и то же место. В квартиру колдуньи.

— Мать честная, — выдохнул я, увидев целую сеть или, скорей, разветвлявшийся на сотни нитей чёрный канат, заползавший головой в подъезд пятиэтажки. — Логово. Не погорячился ли я? Ружьишко ты мне для этого…

— Пуфф! — не дал договорить Скефий.

— Ясно. Не для паутины ведьмы Мальвины. Идём дальше, — скомандовал себе и вошёл в подъезд, стараясь не наступать на тьму под ногами.

Канат привёл меня на четвёртый этаж, но у квартиры снова стояли страждущие, и я не сразу рассмотрел, что к некоторым из них тоже были привязаны чёрные нити, но уже короткие, опять-таки, ведущие их в эту квартиру.

Я насчитал шесть человек, к ногам четверых из которых крепились мёртвой хваткой фантомы далеко не добровольной привязанности к квартире знахарки.

— Костина мамка тут? — осторожно спросил я у старших.

— Которая? — буркнул недовольный мужичок.

— У которой позавчера семилетний сын пропал. Недалече отсюда обитает, — поведал я о том, что успел разузнать.

— Там уже. На приёме. Скоро узнает о своём сыночке всю правду, — откликнулась сердобольная тётенька, на которой пока не было привязки.

— Тут и спрашивать нечего. Живой её пёсик-барбосик. Только блудит где-то. А мне бы на его… — замялся я со своими откровениями на счёт фото и перевёл разговор на присутствовавших. — А вы сюда на кой? — обратился к сердобольной.

— Мал ты ещё. Так всё тебе и скажи! — отбрила тетенька.

— Не гуляет он, — вырвалось у меня незнамо с чего. — Не морочьте себе голову, а то в привязанные попадёте.

— Ты почём… Откуда узнал, что я на мужа гадать пришла? — опешила сердобольная.

— Приболел он чуток. Спирт на какой-то волшебной травке настоял и лечится в гараже. А из-за вашей ругани, пока не проспится, домой не возвращается. Перестали бы вы со своими подозрениями. И печень его целее была бы. Хотя, нет у него никаких болезней, кроме… Извините, глистов.

Тётенька, не проронив ни слова, покраснела лицом и опрометью вылетела из подъезда. Слава Богу, что никак не прокомментировала мои слова, и почти никто из стоявших не отреагировал на чужие мелкие болячки, глубоко погрузившись в созерцание своих собственных и огромных. Все так и остались привязанными. Все, кроме одного мужичка без нитки на ноге. Его-то я и решил спасти, как тётеньку, ожидая выхода в свет Костиной мамки.

— А вы сюда на кой? Вы же тоже впервые? — прицепился я к мужичку.

— От брата давно вестей не было. Не помер бы. Пришёл разузнать. То есть, погадать по его фото.

— Не покажете? — участливо спросил я у мужичка.

— От чего же, покажу, — согласился мужичок и полез в карман за фотографией.

Я взглянул на изображение и увидел, что никакого блеска в глазах у мужчины на фото уже не было, но ясно было ещё и то, что это был вовсе не брат страждущего мужичка. Откуда всё это узнал, я не задумывался, а сразу же выдал собеседнику правду-матку.

— Извините, но этот дяденька уже четыре года, как умер, но он вам не брат. И сюда вы не из-за него пришли. Вам бы лучше, пока не попались на кукан к этой знахарке, домой поспешить.

— Да, ты… Да, я… Мне про себя погадать надо. А это жены брат. Покойный уже. Я собрался его фото для проверки предъявить. Если бы неправильно, что сказала, я бы сразу домой безо всякого гадания, — признался мужчина.

— О будущем нельзя узнавать. Оно сразу меняется, — поведал я голосом знатока. — А вам не о себе переживать надо, а о вашем сыне от первой жены. Того гляди загремит по какой-нибудь статье, сами знаете, куда. Помогли бы ему с трудоустройством на ваш мебельный. Из него хороший… Но это всё уже после армии будет. В которую, кстати, он может не попасть.

— Ох, — только и смог произнести мужичок и, схватившись за левый бок, пошагал вниз по лестнице.

Снова никто на меня – оракула никакого внимания не обратил, и я решил дожидаться Костиной мамы, не пытаясь помогать остальным, уже привязанным, потому что не знал способа снятия этой добровольно-принудительной порчи.

Через несколько минут из квартиры выскочила заплаканная женщина, в которой я угадал искомую мной мамку. Сразу окликать и приставать с вопросами я не стал, а поспешил выскочить следом за ней из мрачного подъезда на свежий воздух.

Мамка пропавшего мальца быстрым шагом помчалась восвояси, а я в суматохе не успел рассмотреть, что и она оказалась на чёрном поводке. С первого гаданья загремела в поклонницы магии или уже не единожды занималась самокопанием козырными картинками, я не знал, да и не этим в тот момент нужно было заморачиваться.

— Вы Костина мама? — окликнул я женщину.

— Я, — призналась тётенька, но не остановилась.

— Мне на фото его глянуть можно? И это… Он живой. Не переживайте. Найдётся уже скоро, — поторопился я с пророчествами, но мамка снова не остановилась.

— Не дадите? Ответьте, да я пойду вдоль лесополосы перед железной дорогой за свалку… — не успел закончить своё предложение, как мамка, наконец-то, остановилась и замерла.

— Откуда ты знаешь, что он там может быть? Мне сказали, что его украли. И вот-вот убьют. Завтра всё заново нагадают. Может, карты, что поточнее скажут. Или это ты его куда-то завёл? — покосилась недобрым взглядом тётенька-мамаша.

— У него всё узнаете. Картёжники укропные. Привязали уже вас к ним. Накрепко приковали. А, ну, давайте фотку, да я пойду искать мальчишку! — поднял я дыбом всю свою невидимую шерсть на загривке и шагнул на мамашу.

— Вот... Вот они, — растерялась женщина и протянула стопку фотографий.

Я взглянул на самую последнюю уже школьную и высказал пророчество:

— Живой. Нога… Правая сломана, а левая вывихнута. Ходил с кем-то по железке. Решил один домой напрямки, но… Сломался. Лежит, стонет, мамку зовёт. Пробовал на одной ноге прыгать, но вывихнул её. А ползти уже сил нет. Собрать бы пару дядек и вдоль полотна до самого переезда… До моста-путепровода на трассе Ростов-Баку. Если от Черёмушек, то слева. За свалкой. Провонял уже дымом. В больницу его срочно надо.

— Это ты с ним был? Как же ты мог! Бросил сыночка… — завелась Костина мамаша с полуоборота и двинулась на меня чуть ли не с кулаками.

— Тьфу, на вас! — взвизгнул я и еле увернулся от её объятий.

Метнулся в сторону так, что только пятки засверкали. «Скефий! В полёт! Сокрытие и в полёт! К мальчишке!» — красноречиво заверещал я в своей головушке и продолжил забег, пока мир не сжалился и не взмыл своим новоявленным оракулом в небо.

Через минуту я завис над лесополосой, погрузившись в дым и зловоние свалки, прямо над чумазым пареньком, валявшимся между деревьями в ворохе бытового мусора и листьев.

— Вниз к нему нельзя? — удивился я, что спасение отложено на неопределённое время.

— Мама, — жалобно всхлипнул первоклашка. — Я кушать хочу…

Сердце у меня так и защемило.

— Кормим и ждём, пока его найдут? Я его не брошу. Даже если… Давай я ему пирожками стрельну? Пусть побалуется, пока его не… Пока ремнём не угостили.

— Фух! — согласился мир и опустил меня к самым кронам деревьев.

— Лови! — крикнул я мальцу, но тот меня не услышал.

Пришлось стрелять пирожками с картошкой инкогнито.

— Бам! Бам! Хлоп! — отправились из дула ружьишка в медленное путешествие пара пирожков и пол-литровая молочная бутылка.

Медленно, как снежинки, но, не кружась, а слегка волнуясь. Прямиком в чумазые ручки Костика.

— Спасибо, мама, — поблагодарил пострадавший за подарки вовсе не Сашку-Креста и набросился серым волком на небесно-халявный завтрак туриста.

Я провисел над Костей до тех пор, пока не увидел автомобиль «Волга», остановившийся прямо на трассе не доезжая до путепровода через железнодорожное полотно. Из автомобиля высыпало четверо здоровенных мужиков и мамаша первоклашки, которые сразу же направились по предсказанному мной адресу.

Минута, другая и на их «Ау, сына», прозвучало детское жалобное «Я тут».

Я не стал наблюдать за сценой встречи, так как не приготовился подкопчённым телом и бессмертной душой к подобному исходу, да и обо мне, скорей всего, если бы и вспомнили, то только упрёком: «Знал, зараза, где, но сразу не сказал».

Улетел домой. Ещё по дороге потребовал от мира сухую химчистку, чтобы не вызвать у родителей нездоровых ароматных расспросов. Но после своего приземления успокоенным был недолго.

Одиннадцать рыдавших Димок, гуськом прошествовали мимо меня по улице, синхронно всхлипывая и вытирая кулачками слёзы. Чеканя шаги, признаки, по очереди исчезали, не доходя до угла улицы Туапсинской.

— Так-так. Значит, во всех мирах то же самое. Задача не из лёгких. К своей банде-команде лететь или всё самому? — напрямую спросил я у Скефия. — Ты же понимаешь, что я их всех и за день не… Не обойду?

— Фух! Пуфф! — ответил Горыныч.

— Непонятно, но хорошо, что не «ш-ш-ш». К банде? — начал я сначала.

— Фух!

— Они не в пещере, часом?

— Пуфф! Фух!

— Значит, кое-кто есть в ней. Это ты у братьев… Полёт на Фортштадт! — прервал я разглагольствования и заказал главное блюдо из меню добрых мирных услуг.

— Хлоп! — получил по правому плечу нелепым белым флажком на палочке.

Я нагнулся, взял в руки неизвестный подарок и пока разглядывал его, взмыл в небо.

— Мне нужно сдаться? — припомнил я что-то из военных фильмов и спросил у мира.

— Ш-ш-ш! — зашипело в ушах телепомехами или междометиями.

— И ладно, — отмахнулся я, но флажок не выкинул, а засунул за пазуху, так как куртка на ветру развевалась, а в карманы он не помещался.

Скефий стрельнул мною прямо в пещеру, и я, сделав всего пару шагов, зажмурился и нырнул в сторону астероида Зеро.

— Кто это к нам сподобился? — встретила меня разноголосица четверых воскресных активистов пещерного дела.

— Их величество собственной персоной, — сначала ответил я, а потом открыл глаза. — Кто вы, товарищи? Обзовитесь. Срочное дело! — приступил к разведке боем, прищурившись от ярких голографических картинок, плававших под потолком пещеры. — Что за джунгли? Куда-то собрались?

— Здесь второй, пятый, седьмой, и я – девятый. А беседуем мы о кислороде. Откуда и как он берётся. Спросили, что мы… Чем мы на этом астероиде дышим, а скатились до каких-то водорослей и планктона. Теперь нам опять с самого сначала про Амазонские леса…

— Отставить! Спасательная операция! Армавир в опасности! Образ на связи?

— Я вас слушаю, — доложила ЭВМ.

— Карту Армавира можно? Ту её часть, где Новые Черемушки и свалка, — по-деловому попросил я.

Мгновенно джунгли сгорели дотла, а на их место взгромоздился Армавир с птичьего полёта.

— Ближе к дороге… К трассе Ростов-Баку. Вот так. Еще больше приблизить можно? Стоп. Левее. То есть, правее. Стоп, — командовал я перемещениями карты, а напарники внимали и глазели.

— Назовите критерий поиска, — попросила Образ, остановив фокусирование изображения.

— Мы уже нашли то место, где Костик о семи лет валяется и ждёт нашей помощи. Можно чем-нибудь прицелиться?.. Сойдёт, — согласился я на красный кружок, загоревшийся в центре карты. — Сместите его вправо и вниз. Хватит. Теперь только вправо. Стоп. В этом месте он валяется. Ноги сломал. Но это не самое страшное. Проблема в том, что когда мы об этом расскажем, нам сразу не поверят. А когда поверят, подозревать в нехорошем начнут.

Делайте так. На Черёмушках есть улица Маркова. Там в пятиэтажке он проживает. Туда… Сначала нужно всех заговорщиков обойти и рассказать им о моём невесёлом известии. Потом, как хотите, но мальчишек во всех наших мирах нужно спасти. Разойтись!

— А ты как? Тут останешься? — опешили цепные.

— Я на себя четвёртый, восьмой и одиннадцатый беру. В своём я уже… Если во времени замёрзну, не поминайте лихом. Марш! Не теряйте этого самого времени. Скоро уже стемнеет. Образу спасибо за обучение. Можете выключиться.

…А всего-то про шлюзы узнать хотел, — подосадовал я и, после исчезновения своих товарищей, нацелился на четвёртый мир.

— Команда на отключение принята. Всего доброго, — произнесла ЭВМ и выключилась.

Через секунду и я бросился головой в сумрачную ракушечную неизвестность.

* * *

Нащупав за пазухой флажок, я вышел из пещеры в мир Мелокий.

— Извини, брат Скефия, но я не знаю точно, что именно означает этот белый флаг. Так что, прошу временного прекращения огня. Снежков, — поправил я себя сразу же и помахал над головой флажком, а после паузы продолжил. — Спасибо, что не пуляешься. Мне Костика твоего спасти, и всё. Если хочешь, чтобы я поскорей убрался, отнеси меня на свалку. За Черёмушки, то есть. Я покажу… Ты же и сам знаешь, где этот первоклашка сломался.

Не дунув в меня никаким междометием, мир четвёртого старшины поднял меня в воздух и отправил по назначению. Прямо в лесополосу за свалкой. Не спрятав в ветронепроницаемую капсулу, стрельнул так, что я закашлялся.

— Кхы! Кха! Со-кхыть не заб-кхуть, — напомнил Мелокию, пытаясь справиться со встречным ветром.

Через минуту меня соизволили уронить рядышком с пострадавшим мальчишкой. Я поднялся на ноги, быстро отряхнулся и окликнул горе-первоклашку, но никто мне не ответил.

Испугавшись дальше некуда, я осторожно приблизился к телу. Тело дышало.

— Слава Богу. Успел. Он, что, без сознания? И давно он так? — спросил я у Мелокия, но мир снова ничего не ответил. — Значит, тебе не жалко парня? Ну и ладно. Давай-ка, я его на руки подниму, а ты нас в Третью больницу в ортопедию отнесёшь, договорились?

Снова молчок. Пришлось мне на свой страх и риск поднимать увесистого паренька на руки.

— М-м-м! — застонал Костик, но не очнулся.

— Мама. Кушать хочу, и так далее, — зачем-то сказал я и огляделся по сторонам. — Значит, мне всё самому? А на Феония и Татисия тебе наплевать?

После моей отповеди так ничего и не случилось, и я, кое-как сориентировавшись, двинулся в сторону автомобильной трассы. Легковушки и грузовики, проезжая по мосту-путепроводу, громко шумели, объясняя мне, недотёпе, что в таком шуме никто не мог расслышать ни криков, ни стонов несчастного малолетки, сходившего по грибы по ягоды в район городской свалки, что за Черёмушками.

Кое-как выбравшись из почти непроходимых зарослей, взмокнув всем своим посредническим и оракульским существом, я присел на небольшом бугорке, собираясь немного передохнуть в обнимку с Константином. Только расслабился и отдышался, как вдруг, обо мне вспомнили и, погрузив в ветронепроницаемую капсулу, отправили по назначению.

Через минуту я уже приземлялся в Настино отделение травматологии Третьей городской больницы.

— М-м-м! — снова застонал первоклашка, и я, уже привычно, «включился».

— Где здесь приёмное отделение? У пострадавшего перелом и вывих правой, вывих левой! Ещё у него обезвоживание! — заорал, что было сил, но никто на меня внимания не обратил. — Издеваешься? А ну, включил мою видимость и слышимость! — рявкнул я на строптивый мир, и все сразу же обернулись на мои вопли. — Где здесь приёмное отделение? Перелом и вывих правой, вывих левой! Ещё обезвоживание! — повторил я и присел прямо на асфальт, потому как силы закончились.

Но вокруг и без моих медицинских криков все засуетились, забегали, и через минуту Костика подхватили и положили на каталку, после чего умчались, начав на ходу разрезать ножницами его перепачканные штаны и такую же обувь.

— М-м-м! — замычал Костя и… исчез.

Всё вокруг в один миг изменилось. Я оказался в другом мире. В другой параллельной детализации. Без суеты и прочих посетителей или выздоравливающих.

«А где же чёрно-белые вспышки?» — заискрило в уплывавшем вдаль сознании, но я взял себя в руки и не дал ему отчалить.

— Феоний? — спросил с надеждой мир, в котором оказался, и потянулся в потную пазуху за белым флагом, но вынуть его не успел.

Взмыл в небо. Хорошо, что в противоветровой капсуле. Опять понёсся в сторону свалки, теперь уже за феонийским Константином.

Снова мальчишка оказался без сознания. То ли сами Костики отключились от нестерпимой боли, то ли миры усыпили мальчишек, чтобы не смотреть на их страдания и не слушать их стоны, мне так и не намекнули. Я повторил ритуал спасения и снова, взвалив на себя непосильную ношу, пошагал к шумевшей автодороге.

В этот раз мне присесть не дали. Обождали, пока выйду на опушку лесополосы, а потом подхватили и понесли к больнице.

— Ждёте, пока хорошенько вспотею? Правильно делаете. Поделом мне, шалопаю, — сказал я, кое-как отдышавшись.

— М-м-м! — согласился со мной Костик.

— Меня всем видно? — спросил я у воскресных посетителей «Отделения Травматологии» после будничного приземления.

— Конечно! — поспешили заверить окружавшие.

Я ещё раз повторил своё пророчество о поломанных ногах и обезвоживании мальчишки и свалился на асфальт вместе с ношей.

В этот раз штаны с Костика не срезали. Какой-то мужчина в белом халате закинул пострадавшего карапуза на плечо и умчался с ним в здание больницы, оставив меня рассиживаться посреди асфальтированного подъезда к отделению под неодобрительными и подозрительными взглядами.

— Хорошо, что в этот раз не хоккеисты, — вздохнул я и на минуту зажмурился.

Когда открыл глаза, сразу понял, что опять безо всяких спецэффектов поменял дислокацию. «Татисий?» — спросил я у мира, но никто не ответил.

Собравшись с силами, еле-еле поднялся на ноги и поплёлся в сторону морга, прицелившись в узкий проход на улицу с мебельной фабрикой на другой её стороне. Шагал-шагал, но до морга так и не дошагал. Взмыл кверху тормашками и понёсся, хорошо, что к ветру задом, а к больнице передом. Хоть дышал более-менее членораздельно.

— Денька четыре так потаскаешь, а потом я всё нормально видеть начну, — зачем-то заявил я Татисию.

Никакого диалога с миром не получилось, и вскоре я оказался в роковом месте для всех Костиков из мужских миров первого круга, из первого класса неизвестной мне школы, из очень известного мне города гадалок, хоккеисток и признаков Димок.

И этот Константин спал на сырой земле в ворохе только что начавших опадать осенних листьев и обрывков газет, принесённых ветром со свалки в злосчастную лесополосу.

— М-м-м! — поздоровался со мной ребёнок, которого я, не спрашивая у мира о сотрудничестве, поднял на руки и понёс.

Что-то мне подсказало, что дорога будет дальней, и я, собравшись с силами, пошагал под путепровод, собираясь сначала пройти на противоположную сторону автотрассы, а потом уже взобраться на попутную мне полосу движения.

Этот первоклашка почему-то оказался намного легче предыдущих, и я довольно легко переставлял ноги по усыпанной листьями земле. Тропинок не было до самого путепровода, а уже после него, что-то напоминавшее баранью тропку круто поднималось на заросшую травой насыпь автотрассы.

С каждым шагом идти становилось тяжелее, но силы не заканчивались, и я монотонно переставлял ноги, лишь изредка останавливаясь для короткого отдыха или для того, чтобы перехватить онемевшие руки на новый лад. Один раз забылся и позволил себе заказать у мира бутылку молока, но из детской двустволки ничего не выскочило. Пришлось, облизывая иссохшие губы, продолжать движение к трассе.

Для чего так надо мной издевался Татисий, я не понимал, пока не вышел на обочину перегруженной воскресным движением трассы и не взмолился водителям проезжавших авто.

— Кто-нибудь остановится? — заорал я, понадеявшись, что и я, и моя ноша видимы для всех и каждого.

Никто даже не посмотрел в мою сторону, и я озлобился до невозможности.

— Совесть совсем потерял? Мир называется, — возопил в вечернее небо, и в тот же момент тормоза взвизгнули, но порадовался я меньше секунды.

— Папа? Мама? — по-дурацки спросил родителей Александра-одиннадцатого, увидев и Москвич, и побледневшие лица своих «чужих» родителей, застигнутых мною при их возвращении из Михайловки.

— Ты что тут делаешь? — начала причитать одиннадцатая мамка, а папка, с тем же хоккейным номером, выскочил из съехавшего на обочину автомобиля и двинулся в мою сторону.

Видно он быстрее сообразил, что гораздо важнее сначала помочь ребёнку, безжизненно свисавшему с моих рук, а потом уже разбираться, откуда я здесь и почему.

— Что это с ним? — коротко спросил отец.

— Переломы, обезвоживание, потеря сознания. Около двух суток за свалкой валя…

— Мигом в машину, — перебил меня родитель и, осторожно отобрав у меня Костика, поторопился передать его мамке на заднее сиденье. — Серёжку вперёд и сам туда же! За братом смотри! — распорядился папка, как будто не впервой спасал чужих мальчишек.

Под всхлипыванье мамки, стоны Костика и урчание Москвича, мы двинулись к городу. Дорога оказалась неблизкой, и мне пришлось не только вспоминать, как однажды папка спасал разбившегося горе-мотоциклиста, но и объясняться.

— А ты-то что там забыл? — начал папка, имея в виду лесополосу.

— Почувствовал, что должен туда сходить и пошёл.

— Как ты мог?! — вскрикнула мамка, но слово взял Костик.

— Ма-ма, — начал он бредить, не приходя в сознание.

— Господи, — перестала ругаться мама и попыталась напоить раненого из Серёжкиной кружки.

Ничего у неё не получилось, и она потребовала прибавить скорости:

— Эта колымага быстрее умеет?

— А где же ваш… — забылся я, и чуть не спросил об одиннадцатом собрате.

— Кто наш? — равнодушно переспросил родитель и продолжил давить на газ.

— Потом спрошу. Сначала в больницу, — выдохнул я, обнимая притихшего братишку.

«После больницы смоюсь», — подумал открытым текстом, чтобы дошло до мира.

— Пуфф! Пуфф! — получил сразу дуплетом междометий в лицо.

— Окошко закрой, — не взглянув, приказал Григорьевич из Татисия.

Я повозился, но закрыть закрытое не смог. Остаток дороги мы ехали молча.

Чуть ли не влетев на специальный пандус для скорых помощей, о котором я раньше ничего не знал, мы сразу же передали Костика из рук в руки дежурным медсёстрам и врачам. Я поспешил укрыться в авто, а родителям пришлось объясняться, где и как они нашли покалеченного ребёнка.

— Костя это с Черёмушек. Больше ничего не знаю. Первоклассник. Семь лет. С улицы Маркова, вроде. Со второго этажа, — бурчал я любопытным людям в белых халатах, когда меня выудили из Москвича, потому как ни папка, ни мамка из Татисия ничегошеньки вразумительного рассказать не смогли.

— В дежурном журнале регистрации есть запись запроса о пропавшем мальчике. «Сердобольная» наша записала. Вчера дежурила, — переговаривались о ком-то между собой врачи. — Сейчас мы по контактному телефону позвоним, а потом в милицию.

— Зачем потом в милицию? — опешил я, но никто мне не объяснил. — Поехали домой, пока они номер нашей машины не записали, — попросил я родителя, а тот, не проронив ни звука, отправился за руль.

Пока я моргал глазками и чесал ушко, стоя на пандусе, одиннадцатое семейство, потеряв всякий интерес и к больнице, и к Костику, и ко мне, расселось по своим местам, нажало на газ и убыло по своему назначению.

— Интересно у вас получается, — удивился я и, поправив ружьишко, пошагал на Фортштадт, напрочь позабыв о существовании в этом мире бабы Нюры одиннадцатой и её волшебного подполья.

Почему так получилось, в тот момент понятия не имел. Решил, что Татисий что-то коварное задумал, поэтому заранее всё спланировал. «И пусть. Лишь бы соседские мировые братишки своих Костиков отыскали и спасли», — кумекал открытым текстом и не спеша семенил себе по назначению.

Минут двадцать, если не больше, расслабленно шагал. И Сенной путепровод прошёл, и полдороги до поворота к кубанскому мосту, пока не взлетел в небо и не понёсся обратно в сторону двоюродного дома.

— Сам дорогу найду, — возмутился я, но, оказалось, что мои приключения на самом деле не закончились.

Всё-таки не захотел отпускать меня Татисий Кармальевич. Подобру-поздорову не захотел. Приземлил не куда-нибудь, а на нашу… Вернее, на одиннадцатую крышу родного дома. Прямо на дымовую трубу.

— И что дальше? — потребовал я у мира объяснить его вероломство.

— Ты что там делаешь? — тут же ко мне обратился Татисий, но голос у него почему-то был похож на папин.

— Меня, что, всем видно? — почти шёпотом спросил я незнамо кого.

— Ещё как! — крикнул мне из огорода одиннадцатый брат не своим голосом от переполнявшего его чувства гордости. — Это ты специально делаешь? Мстишь?

— Мщу? — спросил я себя и продолжил балансировать на трубе, так как Татисий и не думал меня отпускать, а поэтому намертво приклеил мои осенние туфли к кирпичам под ногами. — И что мне теперь делать? — спросил я у одиннадцатых отца и братца.

— Я из-за тебя невидимым стал? — заверещал перепуганный напарник.

— Пой! — приказал одиннадцатый отец-спасатель мотоциклистов и Костиков.

— А я пришёл домой, вынув жало! — сразу же загорланил я бесконечную песенку, сам того нисколечко не желая.

Спел два раза подряд и только потом остановился. Попробовал слезть, но не тут-то было. Туфли так и остались приклеенными. Попытался расшнуровать обувь и слезть с трубы босиком, но Татисий и этого не дал сделать. Выпрямил меня и заморозил в позе указующего путь В.И. Ленина. Точь-в-точь, как на нашей центральной городской площади.

«Иттить колотить!» — попытался я вскрикнуть, но вместо этого начал половое воспитание одиннадцатого Александра и его родителей, с бабулей в том числе, в полном составе высыпавших во двор, поглазеть на верного и единственного кандидата на массажные процедуры.

— Шарик Жучке вместо взбучки

Перед будкой сделал кучку…

Потому что эта сучка

Не пришла к нему на случку!

А как хвостом ему виляла,

В душу глазками стреляла,

Блох своих ему дарила,

О луне с ним говорила!

Такой породистой казалась,

Хоть и за кошками гонялась.

В общем, сердце Шарика украла,

А потом… С другим удрала.

Вот такие они штучки.

Девчонки наши, а не Жучки.

На одном дыхании выдал я на-гора, соблюдая все интонации. А когда почувствовал, что могу шевелиться, ещё и размахивал руками, как заправский артист, а потом чуть не свалился с трубы. Пошатнулся и спрыгнул всем своим весом на побуревший от старости шифер. Как не проломил его, не понял.

— Освободил? — спросил я у Татисия, подняв голову и держась за дымовую трубу руками.

— Ты что там забыл? — взревела во дворе пожарная сирена уже родной скефийской маменьки.

— Всё-всё. Спускаюсь. Меня уже отвязали, — поспешил я с объяснениями, а сам увидел на изменившемся шифере то тут, то там борозды от огромных совсем не кошачьих когтей.

Мигом вообразил чудищ-химер, которые в начале недели устроили битву на нашей крыше, изрядно потрепав пожилой шифер 1960 года изготовления.

«И у тебя добрые дела безнаказанными не остаются? — приступил я к красноречивому диалогу с родным миром, когда перестал ужасаться и воображаемыми монстрами, и реально ожидавшей родительской экзекуцией. — Сделай хоть что-нибудь. Я же четверых Костиков спас. Надеюсь, мои параллельные орлы остальных тоже разыскали. Татисий ещё твой вредничал и под ремень своего Александра подвёл. Причём, гарантированно. Будто, я сам это из-за вражды сморозил. Вроде как, отомстил братишке», — бухтел я миру, а сам спускался через слуховое окно на чердак, а потом и на лестницу в кладовку.

Но мои мольбы не помогли, и пришлось объясняться с метавшей громы-молнии мамкой и посмеивавшимся родителем.

— Я понимаю, на тутовник залез, но на печную трубу… Это уже слишком, — доверительно разговаривал папка, а я почёсывал отмассажированное мамкой левое ухо. — Ну, и на кой? Признаваться будешь?

— А помнишь, как меня перепутали с неведомым голозадым? — решился я на откровенность.

— Конечно, помню, — вздохнул родитель.

— Меня ещё тогда должны были наказать, но не наказали. А это вторая попытка, но уже со мной в главной роли. Хорошо, что стишки уже закончил декламировать, а то бы и за них схлопотал.

— Это какие? Не матерные, надеюсь?

— Почти что матерные, — согласился я. — А почему ты не спрашиваешь, кто это всё мутит? Кто на меня зуб заимел и теперь под твой ремень подкладывает?

— Разве не ты сам? Ха-ха-ха! Шутник. Кто же ещё? — не поверил отец сыновним откровениям.

— Родной брат того, кто тебе сегодня раков с судаками наловил, — сболтнул я, но ни холодом, ни факелом в лицо не получил.

— Я же их сам наловил, — отмахнулся папка. — Научись сначала, а потом фантазируй.

— Не поделишься, где наловил? На какую такую наживку? На какие удочки? — съязвил я родному отцу, а тот мигом потерял ко мне всякий маломальский интерес, поднялся и ушёл в дом.

— И на том спасибо, — передал я привет родному Скефию и удалился к Павлу, рассказать про такую победу Татисия.