Книжные черви 3

Глава 35

Родион вошёл в купе и поставил на стол два заваренных доширака для себя и Онегина. После минувших безумных двух недель в Екатеринбурге парни хотели просто отдохнуть. Отоспаться, не общаться с людьми. Не скроллить ленту, заголовки которой трубили про маньяка-депутата.

Мэл отправилась в Москву самолётом вместе с родителями. После освобождения девушки у них с Онегиным практически не было времени толком поговорить. Даже с Родионом она общалась больше. Сам Онегин не лез. Он чувствовал себя и виноватым, и одновременно угрозой для этой девушки.

– Всё складывается слишком уж гладко, – сказал Родион, чуть покашливая, – ты не находишь?

– Должно же нам хоть раз повезти, – пожал плечами Онегин. – Но у нас нет объяснения тому, что творится с нашими силами в последнее время. Сбой, который сгубил Кису и чуть не убил тебя, не единственный.

Родион задумался.

– Когда я навещал Карамазова, – продолжил Онегин, – меня удивило, что он не обратился. Ребята что-то подобное замечали?

– Чичиков только, но он думал, что это потому, что он потратил все камни.

– А происходит это с тех пор, как мы потеряли ожерелье… – Онегин достал из небольшого походного рюкзака полторашку пива.

Раскольников слегка удивился, но придвинул Стрелку свой стакан, хотя изначально тот вовсе не собирался делиться. Впрочем, решил не жадничать и разлил на двоих.

– Думаю, что Воробьянинов ещё вернётся, и когда это произойдёт, он будет значительной проблемой. Такие люди просто так в тюрьмах не умирают. Сейчас его вытащат, и он нам жару задаст, – наматывая лапшу на вилку, сказал Родион.

– У нас есть немного времени, пока его не будет. Вы же занимались поиском поместья всей этой шайки?

– Занимались. Они, вероятнее всего, переезжают. Также нам не удалось найти Печорина.

Онегин скривился.

– Я его найду. Он ответит за своё предательство. Мы же все почти поверили…

– Почти поверили. Нас он сразу смущал. Но потом как-то в этой суете было не до него…

– Какие ещё новости? – сменил тему Евгений.

– Убийства творцов всё также продолжаются, но стиль немного изменился. Видимо, у всех Непримиримых свои особые способы. Но некая тенденция есть.

– А Вий?

– Вот это проблема номер два. Кроме как ожерельем, вообще непонятно, как его убивать. Квартира Остапа заросла ветками, когда я приходил туда.

– Это, наверное, та веточка, которую он подобрал…

– Если из одной щепки такое вырастает, значит, он постоянно регенерирует. Мы жгли его, рубили, боролись с ним магией… Эту тварь ничто не берёт!

– Значит, нужно вернуть ожерелье и стереть его и всех остальных.

На какое-то время воцарилась тишина, и Онегин и Родион слушали лишь размеренный стук колёс. Затем Родион произнёс:

– Что ты дальше будешь делать с девочкой?

Онегин медлил с ответом. Словно обдумывал каждое слово.

– Она не сможет вернуться к нормальной жизни после всего этого. По крайней мере, быстро. По сути, сейчас она ближе к нам, чем к обычным людям.

– У неё не было друзей, кроме той погибшей подружки?

– Виолетты, – сорвалось с губ Онегина, и он помрачнел. Родион хотел как-то подбодрить Женю, но тот продолжил: – Нужно свыкнуться с потерей. Мне и Мэл. Для неё это первая утрата. Такое всегда тяжело воспринимается. А когда люди уходят постоянно, мы начинаем черстветь. В какой-то момент боли становится так много, что новая просто растворяется в том озере, в которое ты превратился. И кругов на воде нет. Есть это траурное спокойствие. Они умирают, и ты ничего не можешь сделать. Но в моём случае все смерти – это только моя вина.

Родион понимал его. Он достал крестик, который ему подарил когда-то молодой священник, и протянул Онегину.

– Я не… – остановил он руку Родиона.

– А это не важно. Знаешь, зачем эта жертва? – Родион кивнул на крестик.

Онегин мотнул головой.

– Чтобы люди были счастливыми. Соня научила меня, что не за страданием мы сюда приходим. И Маша здесь не за страданием. И Малыш тоже. Спаси хоть кого-то. В твоём случае ты так долго пытался вытащить того, кому уже не помочь, что заблудился. И не смог выручить тех, кто нуждался в твоей помощи. Так не продолбай это снова, – сказал Родион и облизнул верхнюю губу, оставляя лёгкий красный след над ней.

– Ты понимаешь, как сильно будет переживать Мэл, когда я исчезну? Она не выдержит ещё одной потери.

– Это ты должен понимать. А значит, всеми силами стараться не умереть. Выжить. И остаться здесь. Почему нет? Это я хочу обратно. Я и так засиделся здесь. Меня ничего не держит. Разве что Саша, но он с годами поумнел, и я могу его оставить. Думаю, вы оба вполне себе могли бы жить в этом мире, когда всё закончится.

За время своих скитаний Евгений много думал и пришёл к выводу, что именно его эгоистическое желание остаться и жить в этом мире привело к таким последствиям, и лучше бы его не было. Но сейчас он понимал, что это желание – ещё одно проявление эгоизма. Мэл, даже без привязки к магии, действительно не выдержит такой утраты. Онегин понимал, что пора думать не только о себе.

За окном темнело и падал снег. До Москвы оставалось чуть меньше десяти часов езды.

***

Павел Петрович сидел в кабинете литературы и проверял тетради, когда в дверь постучали. В кабинет вошла коллега Павла Петровича – Лилия Николаевна, учительница физики. Она хотела спросить у Кирсанова, начал ли он проходить хоть один курс для преподавателей от электронных школ, но мужчина показался ей слишком уставшим. Слишком задумчивым. Откуда ей было знать, что в последнее время Кирсанов стал замечать всё больше седых волос на своей голове? Откуда ей было знать, что днём он должен учить детей, а вечером любой из этих учеников, хоть как-то проявивший свой талант, может оказаться его жертвой? Откуда ей было знать, что хаос, который воцарился у Непримиримых с момента получения ожерелья, порядком поднадоел ему, и большую часть времени мужчина старался проводить в школе, лишь бы чувствовать себя нормальным.

Павел Петрович, оставаясь в этом учебном заведении, рисковал. Книжные Черви знали, что он всё ещё преподаёт, их нападение было лишь вопросом времени, и мужчину выматывало это ожидание, необходимость жить всё время на стрёме. Пугало его и то, что телепортация работала в последнее время как попало. А чаще не работала вовсе. Кирсанов не мог вспомнить, когда ещё за минувшие годы происходило что-то подобное. Скачки в силе он помнил. Они происходили в тех местах, где бывал его создатель. Но вот то, что сила пропадала… Сама Варвара Петровна и слышать ничего не хотела об этом. Ожерелье определённо очень мрачно влияло на неё. Не говоря о том, что, казалось, и Чёрный Человек начал вести себя иначе. Как в самом начале, когда погибли Катерина, Настасья и Германн. Он стал злее. И жёстче.

Лилия Николаевна понятия не имела, что гнетёт коллегу, поэтому просто положила перед ним билет.

– Павел Петрович, это от профсоюза, на завтра есть билет в театр, здесь, на Малой Бронной, так что не опаздывайте.

Павел Петрович не опоздал. Не задал вопросов, почему из сотрудников была только Лилия Николаевна. Зато через неделю сам принёс билет от «профсоюза», теперь уже в МХАТ.

В театре принято отключать телефон. Принято отключать телефон в ресторанах. И когда провожаешь женщину до дома. В такие моменты вообще принято наслаждаться моментом, а не трястись за свою жизнь или чужие жизни. И Павлу Петровичу нравилось жить, в первый раз на пороге смерти. Именно так, он чувствовал себя почти живым человеком.

***

Ипполит Матвеевич сидел за столом и потягивался. От подобия кровати, которое стояло у него в комнате, у него ужасно болела спина. А из-за того, что он так и не смог вернуть себе силу, у него не получалось провалиться в тень. После его уходов в тень тело чувствовало себя будто обновлённым. Но теперь Воробьянинов испытывал все тяготы жизни человека за пятьдесят. Из-за того, что он был государственным деятелем, его поместили в отдельную комнату следственного изолятора. Варвара Петровна была в курсе, а значит нужно было просто подождать, пока она всё уладит: Воробьянинов случайно «умрёт» в тюрьме, а на самом деле имитирует свою смерть и начнёт новую жизнь. А лет через двадцать, когда верхушка власти сменится, он вновь вернётся на политическую арену. Так же, как делал это раньше.

Воздух качнулся. Замигала лампочка. Из стены в камере появился Чёрный Человек.

– Долго, – небрежно заметил Воробьянинов.

– А останешься ты здесь ещё дольше за свою оплошность, – развёл руками Тень.

– Я потерял свою силу. Если ты можешь мне помочь, то сейчас самое время.

– Я бы мог, но я не буду, – пожал плечами Чёрный Человек, меряя камеру большими шагами и заглядывая в разные её углы.

– Знаешь, мне не до шуток. – Воробьянинов встал, неприятно хрустнув шеей. – Какие новости? Планируете кого-то призвать на замену Троянской и Сильверу?

Чёрный Человек замялся.

– Нет. Сейчас всех вполне достаточно.

– Ладно, что там? Когда вы меня отсюда вытащите?

– А ты больше не требуешься, – без эмоций сказал Чёрный Человек. – Ты же уже придумал, что такого подонка-депутата убили на зоне. Вот и разыграем этот сценарий. Заодно интересно, как без твоего вмешательства изменится обстановка.

– Не лез бы ты в то, в чём не соображаешь. Занимайся своими волшебными делами, – презрительно проговорил Воробьянинов.

– Уже скучновато.

– Ты хоть понимаешь, что начнётся, если я правда умру?! Варваре Петровне это невыгодно. Никому это не выгодно. Мы вообще все живы, потому что я из раза в раз мешаю минобру и минкульту что-то запрещать. Хотите, чтобы тупорылые людишки жгли и запрещали книжки? Поверь, без твёрдой руки они мигом начнут это делать. Что начнётся в стране, если убрать того, кто помогал её создавать?

По всему лицу Чёрного Человека появились зубастые улыбки.

– Хаос, – хором вторили рты.

Комнату обволокло тьмой. Воробьянинов отшатнулся. Тьма опадала медленно, как чёрный снег. Когда она рассеялась, дверь камеры отворилась. Киса не сразу понял, что происходит. Подумал, что это очередная глупая шутка Чёрного Человека. Напротив Воробьянинова стоял его старый недоброжелатель: малопримечательный лысый мужчина в камуфляже скалил кривые зубы. На одном из пальцев левой руки недоставало фаланги.

«Человек. Всего лишь жалкий человек», – пронеслось у Воробьянинова в голове. Совершенно расслаблено депутат улыбнулся. Он собирался придушить давнего конкурента собственными руками. В конце концов, это ведь всего лишь кошмар от Чёрного Человека. А конкурент – представитель жалких людишек, по мнению “отца русской демократии”.

Выстрел.

Лысый мужчина ничего не сказал. Он просто вышел из сизо, оставляя позади себя тёплое тело Ипполита Матвеевича с пулевым ранением в голову.

***

Ивану стоило больших усилий вытащить Ленского хоть куда-нибудь, однако после последнего собрания Непримиримых Владимир и сам понимал, что ему нужно с кем-то поговорить. И вот Карамазов, Ленский и Мери сидели в «Los Banditos» на Китай-городе, активно поедая бургеры и запивая всё крафтовым пивом.

– Я теперь не понимаю, он нас постоянно слушает или иногда, – хмуро сказал Ленский и стал недовольно макать картошку-фри в сырный соус.

– Допустим, сейчас он занят какими-то своими делами, – отозвался Иван.

– Или делает вид, что занят, – отводя глаза, предположила Мери.

С того самого момента, как они уселись за стол, Шутце поглядывал на Карамазова и Княжну с некоторым недоумением. В их общении друг с другом совсем ничего не изменилось, и Ленский никогда бы не заподозрил в них пару, если бы ни одна из любимых рубашек Ивана, надетая на Мери. Будучи заправским бабником, прежде ни одной из своих пассий Инквизитор никаких личных вещей никогда не давал.

Владимиру было странно видеть этих двоих вместе, но он не испытывал по данному поводу ненависти, зависти или злобы. Зная Княжну и Ивана, их странные характеры, Владимир считал, что из этого дуэта может что-то получиться. Если, конечно, они не поубивают друг друга раньше.

– Я, честно говоря, думаю, что пора валить, – внезапно заявил Карамазов. – Он пытается вписать нас в какой-то блудняк. Речи уже не идёт про «долго и счастливо», речь идёт про то, что нас вроде как на цепь не сажают, но вообще-то сажают.

– Валить? Куда валить? – вскинула голову Мери.

– Европа, Латинская Америка, Азия, хотя климат последних двух мне не нравится, можно ещё дрянь какую подцепить…

– Есть проблема, – сказал Ленский. – Насколько я знаю, долгое пребывание вне родной земли нас старит.

– Но я много путешествовал и, как видишь, юн и прекрасен, – самодовольно-ироничным тоном заметил Карамазов.

– Ну, такое себе «юн», – хмыкнула Княжна. – Володя, а действительно, ты же, наверное, как входящий в элиту знаешь, почему так?

– Кирсанов знает лучше. Но всё зависит от типа призыва. Почему Иван такой индивид, я не знаю, а ты ведь, по сути, имеешь человеческое тело.

– А кого ещё призывали в человеческое тело? – полюбопытствовал Карамазов.

– Очень долго пытались призвать Воланда, но ничего не получилось. Меня не было на этих призывах. Элен знала. Варвара Петровна знает. Кирсанов, конечно, тоже в курсе. Ну, и этот…

– Значит, – Мери отпила сидра, – стареют только те, у кого тело собрано из дерьма и палок. У Вани и меня человеческие тела, и они стареют со скоростью человеческих тел.

– А если ещё и жемчужину использовать, то тело и того дольше продержится, – ухмыльнулся Инквизитор. – Ты выезжал из страны, Шутце?

– Несколько раз, ненадолго, – уклончиво ответил Ленский. – Я не уверен, что смогу уехать. Да и стоит ли…

– Я тоже не смогу. У меня здесь родители и их долги, – вспомнила Княжна и помрачнела.

– Вывези родителей с собой, – пожал плечами Ленский.

– На какие «шиши»? – разозлилась девушка. – Это вы тут москвичи с квартирами, а у меня родители еле-еле сводят концы с концами в долбаном «замкадье».

Ленский демонически улыбнулся.

– Всё имущество Курагиных переходит к Барыне. Однако, думаешь, она поедет в их квартиру в Санкт-Петербурге смотреть, что там вообще есть?

У Карамазова в этот момент натурально отвисла челюсть. Он так и замер с гренкой в руках.

– И ты предлагаешь… – начала Мери.

– Шутце предлагает обнести квартирку наших Ланнистеров. Я в деле, – возбудился Иван.

Ленский поднял пивную кружку, и они с Иваном чокнулись.

– Это безумие, – сказала Княжна.

– Брось. Никто не узнает, – улыбнулся Владимир – Даже если и оставаться, ты же сама говоришь, что у тебя долги.

– Она узнает…

– Замолвлю перед ней словечко, – махнул рукой Карамазов.

– Опять будешь пресмыкаться и падать перед ней на колени, чтобы целовать её отвратительные ручонки? – скривилась Княжна, после чего немедленно выпила, пытаясь забыть эту сцену.

– Ну, хоть не спать с ней, – парировал Иван.

– Да ей бы и не понравилось, – немедленно подколола его Мери.

– Ей бы не понравилось, если бы она переспала с тобой. Я по себе знаю, – мгновенно отозвался Карамазов.

Княжна метнула на Инквизитора злой взгляд, такой, что на столе задрожали кружки, но в ситуацию немедленно вмешался Ленский:

– Да, конечно, по себе знаешь, тебе всё, что не мужик, всё в постели не нравится.

– Да ты задолбал! – выкрикнул Карамазов, а Княжна залилась смехом. – Что ты ржёшь, он уже достал этими шуточками!

– Это верх мудачества, Ваня, говорить женщине, что она плоха в постели.

– Да ты специалист по женщинам, – скривился Карамазов. Он хотел продолжить, но понял, что про Ленского и его личную жизнь лучше не шутить. Недолго они ели молча, наконец Мери спросила:

– А зачем это тебе?

– Вам помочь, – бесстрастно отозвался Ленский.

Карамазов и Мери чуть не подавились пивом. Такой доброты от Ленского не ожидал никто.

– Я, скорее всего, не смогу сбежать. Но вы двое сможете. Решим проблемы Княжны. Паспорта. Какая-нибудь квартирка в Греции или ещё где. ВНЖ. И всё.

– Мне нравится план. А если мне понравится выращивать виноград и оливки, то управление издательством я передам тебе, – кивнул Иван.

– Вы так обсуждаете это, как будто это плёвое дело! – вспылила Мери. – А мы ведь даже ещё не получили деньги. К тому же, а как же жемчужины, планы?

Володя и Иван грустно заулыбались.

– Ты, похоже, тоже понял, что никаких исполнений желаний не будет? – спросил Карамазов у Ленского.

– Понял. Но пока не понимаю, что будет вместо.

– Думаешь, владелец ожерелья настолько могуществен?

– Думаю, что, раз его боится Чёрный Человек, стоит разобраться в этом. Поэтому я останусь. Но сначала… Нам нужен какой-нибудь повод всем оказаться в Санкт-Петербурге.

– Господа, – хрустя костяшками, сказала Княжна, – у меня есть такой повод.

***

Когда Мэл вошла в свою комнату, в глаза ей сразу бросилось то, что все её вещи были расставлены иначе. Можно сказать, как попало. Порядок в беспорядке. Комната казалась совершенно чужой. Неуютной. Затем Мэл заметила отсутствие системного блока. Она ненадолго замешкалась, а потом поняла. Скорее всего, системник изъяли во время обыска. Мэл кинулась к своему столу, где лежали её тетрадки с текстами и дневник. Ничего не было.

Девушка расплакалась.

– Солнышко, что случилось? – В комнату тут же вбежала мама и обняла её.

– Мама, они все мои тексты забрали при обыске? – сквозь слёзы спросила Мэл.

– Они всё вернут. Дело закрыли, тебе всё должны вернуть. Всё в порядке с твоими записями.

– Мама, мне дневник Виолетта дарила… – всхлипывала девушка, и чем больше она понимала, что произошло, тем сильнее плакала.

Плакала, как первые несколько недель в поместье Воробьянинова, плакала, когда осознавала, что её лучшей подруги больше нет в живых и никакая магия не способна это изменить, плакала, когда прошёл первый месяц, но никто так и не спас её. Плакала, когда скучала по родителям, понимала, что правда скучает, скучает по своей прошлой жизни. Скучает по своей детской жизни.

Через полчаса девочка кое-как успокоилась. И даже делала вид, что слушает родителей. Они говорили что-то про то, что теперь Мэл будет обучаться на дому, что наняли ей хорошего психолога, что всё для неё сделают.

Все слова эхом отлетали от стен родного и совершенно незнакомого дома.

Ночью Мэл проснулась от тишины. Тишина была пугающая, такая, что девушке захотелось срочно позвать кого-нибудь на помощь. Но она понимала, что уже незачем. Девушка достала несколько белых листов из принтера и положила на стол перед собой.

– Если в них кто-то верит, значит, они где-то там живы, – прошептала Мэл. – Настала моя очередь спасти тебя.

Мэл сама не заметила, как вывела на странице слово. Затем ещё одно. Предложение. Абзац. И вот уже целый лист заполнялся текстом, написанным наспех. К удивлению Мэл, это не были стихи. Это была история про странствующую девушку-рыцаря Ви.

А ещё у неё был говорящий филин. Имя его тоже пришло само собой: Шельма. Они направлялись навстречу приключениям. И Мэл точно знала, что для них всё закончится хорошо. Теперь уже точно.

***

С момента своего присоединения к Непримиримым Григорий проводил много времени в библиотеке поместья. Раньше эту территорию оккупировал Кирсанов, но в последние дни он стал редким гостем у Барыни. Печорин же бродил между книжных стеллажей, находил оригиналы каких-то рукописей, старинные книги и дорогие современные издания. Судя по количеству отрывков, при желании можно было бы призвать целый гарнизон героев. А ещё Григорий отметил некоторые тексты на итальянском, французском, немецком, японском и английском языках. Вероятно, Непримиримые пытались экспериментировать и с призывом персонажей иноязычной литературы?

В один из дней, пролистывая книги, Искуситель заметил между страниц одной из них детский рисунок цветными карандашами. На нём были коряво нарисованы какие-то звери в клетках, и капли слёз на их глазах виднелись особенно чётко. Вряд ли ребёнок видел это в зоопарке. И что за ребёнок? Внук Барыни? Нет. Печорин словно почувствовал, что это нарисовала девочка. Тогда Гриша сел на пол и сосредоточился. Может быть, где-то ещё есть подсказка, что за дитя рисовало это? Посидев в тишине какое-то время, Григорий попытался почувствовать энергию этой девочки, остаточный её след. Затем, ведомый интуицией, мужчина встал и подошёл к одному из шкафов, дотронулся до стопки газет и нащупал между ними блокнот в твёрдом переплёте.

– Интересно.

Печорин сдул пыль с блокнота: он лежал здесь очень и очень давно. Гриша перелистнул страницы к концу.

«Сегодня мы попробуем сбежать. Если ты читаешь это и тоже служишь Барыне, беги».

Грише стало не по себе. Он обернулся, не следит ли за ним Чёрный Человек. Нет, никого не было.

Печорин начал жадно перелистывать и другие страницы. Рисунки перекликались с отрывками фраз и какими-то цитатами. Звери на картинках спускались в подвал. Вокруг них были молнии? Им пилили лапы? Ребёнок что-то хотел сказать.

В задумчивости Гриша провёл кончиками пальцев по густо заштрихованному изображению и ощутил неровности, какие оставляет стержень ручки или карандаша при письме, когда его с силой вдавливают в бумагу. Печорин шагнул к окну и посмотрел страницу на просвет. Мелкий небрежный текст. Ругаясь про себя, он попытался вчитываться.

«132 день. Мучиют. И Германа».

«158 день. Не хочет чтобы умирли во время пыток. Сказал. Не время».

«Хочу умиреть. Не даёт».

«Не забыть. Нельзя умирать сейчас. Что значит сейчас?»

Печорин ничего не понимал. Стал рассматривать и другие рисунки и записи. Вряд ли это была уловка Чёрного Человека. Но и эту версию нельзя было исключать.

«Шкатулка. Носит с собой. Оно гудит. Опять не удалось украсть».

«Настю избил».

«Дурак Андрий. Опять потащил в комнату».

Обрывки говорили о том, что делали с Непримиримыми, как и с ним самим. Их пытали, их заставляли силой служить. Их ломали. Он хотел кричать. Читая строчку за строчкой, Гриша злился, понимая, что всё, о чём писала девочка, было правдой.

Но причина. Должна была быть причина.

«Хочет больше рукописей. Паша спросил: зачем. Он не ответил. Жемчужина – герой. Жемчужина призывает и не работает. Будет ли работать всё ожерелье? Не должно».

На странице в круг было обведено слово «герой».

«Как я могу кого-то убить? Зачем мне это?»

«Они там такие же?»

Печорин почувствовал, что у него затряслась рука. Нужно было вернуть себе прежнее самообладание. Девочка записывала правильные вопросы. Девочка приняла правильное решение. Что-то пошло не так.

Жемчужины можно было использовать только раз, и они теряли силу. Собирать всё ожерелье для исполнения желаний было натуральной бессмыслицей. Подавление воли тоже было частью этого действа. Исполнение приказов. Никому не давали умирать во время пыток. Пытали, но не убивали. Почему не убивали? Чёрный Человек мог замучить любого, почему он не убивал? В последней драке он выжидал. Выжидал ещё смерти. Ему нужны были смерти не только авторов, но и самих героев. Чтобы герои сами убивали друг друга.

А затем ужасающая картинка сложилась.

«Чёрт тебя дери, у нас получилось, Остап», – подумал Гриша. И направился к выходу. Ему предстояло ещё слишком много выяснить. В голове проигрывался их разговор.

«– Вся хитрость в том, – ухмылялся Великий Комбинатор, – что мало кто решает ломать систему изнутри. Большой риск повестись на все её блага и обещания и стать лояльным. Знаешь, вот как обычные люди, им не нравится что-то – они выходят на улицы. Митингуют. Говорят: «Мы против». Получают дубинками по башке. И ничего не добиваются. Вместо того, чтобы заткнуть это «против» куда подальше и действовать ради своей цели. Быть хитрее. Присоединиться. И ломать изнутри. Любая система сойдёт с ума, когда начнёт искать нелояльных среди тех, кто её фанатично обожает. Так пусть и Непримиримые тоже перегрызут друг друга. А ты фанатично обожай Барыню. Не представляю, насколько тебе будет трудно, но пока они будут искать проблемы в себе, среди тех, кто не принёс ей на блюдечке ни одной нашей головы, ты найдёшь способ, как пустить их всех на дно и закончить это всё».

***

То, что скоро нагрянут гости, Марго поняла по тому, с каким ужасом разлетелись от дверей её коты. Мгновение спустя на пороге показались Родион и Онегин.

– Вы вернулись! – Маргарита кинулась обнимать вошедших. Стрелок никогда не видел её настолько эмоциональной.

Базаров, который отвлёкся от готовки, только присвистнул:

– Двое из ларца, одинаковых с бородца, смотрю. Лагерь канадских лесорубов.

– Я тоже рад тебя видеть, Док, – устало отозвался Раскольников.

– Фу, блин. Табаком уже всю квартиру провоняли, – скривился Базаров. – Онегин, ты теперь ещё и куришь?

– Иногда, – безэмоционально отозвался мужчина, проходя в комнату.

Какое-то время Онегин просто сидел на диване и привыкал к обстановке. Здесь было слишком много места. Слишком шумно. Он совсем отвык от такой жизни.

– Целый Воробьянинов! – восторженно сказала Ведьма. – Ну, я думаю, подробности оставим на вечер. Кстати, возможно, имеет смысл позвать Марию…

Онегин приподнял бровь.

– То есть, теперь ты хочешь видеть Мэл, Марго. А вот как нужно было её спасать, ты хотела ею пожертвовать, – устало заметил Евгений.

Марго растерялась. Зато за неё немедленно вступился Базаров:

– Что было, то было. У девочки, возможно, найдётся полезная информация.

– Прекрати использовать её как ресурс, Док, – жёстко ответил Онегин.

Воздух между этими двумя сгустился. Базаров рассматривал Онегина, замечая, что что-то в нём определённо поменялось. Либо это была очередная истерика. Док развёл руками.

– Хорошо. Я просто предложил. Пойду готовить, у меня нет настроения вступать с тобой в перебранку.

Родион недолго повозился с котами, перебросился несколькими фразами с ребятами, а затем направился в свою комнату. Всё равно в ближайшее время никто ничего интересного делать не планировал.

– Я спать! Не будите меня до ужина, – крикнул он друзьям, выходя из гостиной.

Родион зашёл в комнату, которую Маргарита выделила для него и Чацкого. Конечно, за время отсутствия Раскольникова всё превратилось в бардак. Книгами, пачками от чипсов, дошираков и пустыми бутылками из-под газировки было завалено всё от пола до кровати. Вероятно, Чацкий ревностно охранял свою комнату, а может, ни у кого не было времени заниматься уборкой. Родион аккуратно переложил на пол книги и лёг на кровать. Глаза закрывались сами собой. Он был дома, и это успокаивало.

Засыпая, он думал о том, что нужно будет сказать Малышу, чтобы тот сделал уборку. А ещё он давно не был в собачьем приюте, и когда всё поутихнет, нужно будет проведать подопечных. А ещё теперь всем Червям следует придумать план на случай возвращения Кисы…

Он зевнул. Сделал ещё один судорожный глоток воздуха и почувствовал резкий укол в области сердца. Вместе с этим же уколом в голове пронеслась мысль, что только не сейчас. Не сейчас…

***

– Эй, дома есть кто? Я принёс пива! Будем отмечать! – Чацкий с пакетами возник в дверях под вечер.

– Я написал, что они вернулись уже часов восемь назад, – закатил глаза Базаров. – Мог бы и поторопиться. Вася и Паша уже здесь. Марго и Муму сейчас вернутся.

– Ой, что торопиться, уже понятно, что всё хорошо. Берсерка я и так теперь буду видеть двадцать четыре часа в сутки, так что хотел насладиться последними минутами одиночества, – хмыкнул Малыш, отгоняя от пакетов любопытных котов. – Где он?

– Спит. Видимо, наслаждается последними минутами без твоего надоедливого общества, – подколол Малыша Базаров. – Мы не стали его будить до твоего прихода.

Саша оставил пакеты и на цыпочках прокрался в комнату. Он увидел Родиона, лежащего на кровати, его лицо освещал лишь уличный фонарь. Этого было достаточно. Чацкий разбежался и кинулся прямо на кровать с воплем:

– Король Артур, на нас напали! Чего разлёгся, вставай давай! Тут все работают, а ты дрыхнуть вздумал! Подъём!

Но Раскольников не шелохнулся.

– О, посмотрите на него, а как меня будить – это ты первый!.. Давай уже, просыпайся. Отдохнул от моих проблем, а теперь я тебя ещё нагружу!

По-прежнему никакой реакции. Чацкий пристально посмотрел на Родиона. Ничего не произошло. Саша схватил Родиона за грудки и начал трясти.

– Родя, вставай, ты чего?!

Но голова Раскольникова просто бессильно откинулась на плечо, а рот слегка приоткрылся. Чацкий смотрел на лицо неподвижного друга. Его начинало трясти. Он схватил Родиона за руку: она была ледяной. Саша опустил приятеля на кровать, рванул рубашку на его теле так, что пуговицы со звоном полетели на пол, и приложил ухо к груди Родиона, в надежде услышать биение сердца.

Ничего.

***

Сборы в столовой прервал вопль. Первым в комнату вбежал Тёркин и включил свет. На кровати сидел рыдающий Саша, обнимая тело Родиона, и его мычание переходило в крик. Тёркин замешкался на долю секунды, а затем кинулся к ним. Следом в комнату вбежали Базаров и Онегин. Базаров подбежал к Родиону, мельком взглянул на лицо друга и даже не стал прощупывать пульс.

– Что здесь? – донёсся голос Чичикова позади всех.

– Тут уже ничего, – констатировал Док. И ударил кулаком в стену.

Саша плакал, его трясло. Он вцепился в Родиона мёртвой хваткой.

– Нет, – хлюпал он, – не оставляй меня… не оставляй меня одного… Не сейчас, пожалуйста!.. Вернись… Не оставляй меня! Ты обещал! Ты обещал!..

Базаров посмотрел на всех собравшихся холодно и грозно. И все поспешили удалиться из комнаты, оставляя Чацкого наедине с его горем. Выходя, Базаров взял Онегина буквально за полу рубашки.

– Что случилось в Екатеринбурге? Как долго он применял силу?!

Онегин вцепился в Базарова.

– Он дрался с Кисой, бой длился долго!

– А что делал ты, Стрелок? Почему ты не помог ему?!

– Я помогал!

В этот момент Базарова, который был самым хладнокровным из всех, сорвало:

– Так же, как Остапу?! Говори! – спокойствию Дока пришёл конец, он схватил Онегина за грудки и впечатал в стену.

Онегин не стал ни оправдываться, ни разговаривать, а со всей силы ударил Базарова кулаком в скулу.

– Мужики, вы чё! – донёсся откуда-то голос Тёркина, но двух Евгениев было не остановить.

В следующий момент кулак Базарова впечатался с размаха в переносицу Онегина. Онегин ударил Дока ногой в колено. Оба повалились на пол. В эту же драку вмешался и Тёркин, который сначала пытался расцепить Евгениев, мутузивших друг друга, но, поняв, что это бесполезно, Вася на практике показал, почему он был суперсолдатом. Два быстрых движения, и вот уже Базаров и Онегин без чувств лежали на полу.

А на них в ужасе смотрели Чичиков и три кота.