Метамаг. Кодекс Изгоя. Том 1-2.

Глава 11

Ледяное сияние луны ползло по потолку моей каморки под крышей Северного корпуса. Я лежал, уставившись в темноту, но видел не шершавую штукатурку, а ее лицо. Белые волосы, отсвечивающие в лунных лучах, как припорошенные инеем ветви. Холодок ночного воздуха, щипавший щеки, когда мы шли через пустынный внутренний двор. И этот запах – не просто орхидеи, а что-то глубже: холодная сладость, смешанная с терпкостью дорогого табака и… опасностью. Он вился вокруг нее, как невидимый шлейф, заполняя пространство между нами даже в тишине. А потом… крыльцо служебного входа в Теургический корпус. Ее поворот. Внезапная близость. И тот поцелуй. Не нежный. Обжигающий. Короткий, как удар тока, и оставивший на губах вкус дорогого вина и чего-то невыразимо чужого, манящего. Она отступила на шаг, ее глаза в полумраке светились, как у хищницы, поймавшей добычу. «До среды, метамаг. Думай.» И растворилась в темноте. Думай. О чем? О Бакунине? О ее губах? О невозможности этого всего? Я ворочался, грубая шерсть одеяла казалась наждаком на коже. Запах орхидеи все еще стоял в ноздрях, призрачный и навязчивый.

Утро принесло не облегчение, а гулкое ожидание Турнира. Первый этап – индивидуальные испытания – остался позади. Теперь на афишах, расклеенных на дубовых досках объявлений, красовались новые, еще более внушительные заголовки: «Парные состязания! Сила в единстве! Испытание: ЛАБИРИНТ СТИХИЙ!»

Амфитеатр Практеума гудел, как гигантский улей. Энергия била ключом – азарт, страх, предвкушение. Теперь на арене возвышался сложный, динамичный полигон: подвижные каменные платформы, пылающие огненные кольца, бурлящие водовороты, внезапно возникающие стены сжатого воздуха и участки земли, вздымающиеся и опадающие, как живая кожа. Это был не статичный тест, а полоса препятствий, управляемая профессорами-стихийщиками с галереи, постоянно меняющая конфигурацию. Цель: пройти лабиринт на время, используя магию, причем пары были связаны магическим шнуром – простым эфирным канатом на запястьях, символизирующим необходимость синхронизации. Разорвать его – дисквалификация.

Я искал Юлиану глазами в толпе абитуриентов у входа на арену. Сердце странно сжалось – часть от вчерашних воспоминаний, часть от предстоящего испытания с ней. Нашел. Она стояла чуть поодаль, проверяя застежки на своих практичных кожаных перчатках. На ней был темный, облегающий костюм из прочной ткани – не для показухи, а для дела. Рыжие волосы туго стянуты в пучок, лицо сосредоточено, поджатые губы выдавали напряжение. Она чувствовала мой взгляд, подняла голову. Зеленые глаза встретились с моими. Ни улыбки, ни тепла – только решимость и… вопрос? Как будто пыталась прочесть, что творится у меня внутри после вчерашнего. Я кивнул, стараясь выглядеть уверенным. Она ответила коротким кивком. Дело.

«Пары на старт!» – разнесся усиленный магией голос главного судьи. Мы подошли к месту старта. Магический шнур – прохладная, упругая лента света – обвил мое запястье и ее. Легкое покалывание связи.

«Готова?» – спросил я, стараясь перекричать гул толпы.«Всегда, – отрезала она, не глядя на меня, оценивая первый участок лабиринта – внезапно поднявшуюся стену земли, преграждавшую путь. – Главное – не мешай. И не замеряй коэффициенты, когда надо прыгать.»Я хмыкнул. «Постараюсь.»

Рядом с нами на старт вышла другая пара. Меншиков и его напарник – коренастый детина с Военно-Магического, в мундире с нашивками за строевую подготовку, лицо туповато-самодовольное. Дмитрий Александрович был безупречен в своем новом, подчеркнуто практичном, но явно дорогом костюме для стихий. Его холодный взгляд скользнул по нам, задержался на магическом шнуре, связывающем меня с Юлианой. Уголок губ дрогнул в знакомой, презрительной усмешке. Он что-то сказал своему напарнику. Тот фыркнул, глядя на нас как на досадную помеху.

«Старт!», раздалось где-то поодаль.

Юлиана рванула вперед, как выпущенная стрела. Я едва успел среагировать, шнур на запястье натянулся, заставляя меня ускориться. Первое препятствие – земляная стена. Юлиана даже не замедлилась. Ее рука описала резкую дугу. Стена взорвалась под ударом сконцентрированного огненного импульса не в щебень, а в облако рыхлой пыли, через которое мы пролетели, не замедляясь. Я инстинктивно сжал кулак, направляя слабый импульс воздуха, чтобы отвести пыль от лиц – не нужно было, она уже контролировала рассеивание теплом. Мы обменялись быстрым взглядом. В ее глазах мелькнуло что-то вроде… признания? Скорости реакции?

Далее – огненное кольцо. Пламя бушевало, перекрывая узкий проход между каменными глыбами. Юлиана уже заносила руку, чтобы прожечь путь, но я крикнул: «Стоп! Неравномерность! Справа слабее!» Мой взгляд мгновенно прочел картину эфирных потоков – пламя бушевало ярче слева, справа был тонкий, прохладный «коридор» из-за сдувающего потока воздуха из соседней ловушки. Она мгновенно поняла. Короткий жест – тонкий клин льда вкололся в правый край пламени, не гася его, но создав узкую брешь. Мы проскочили, ощущая жар на спине. Ее плечо на миг коснулось моего. «Вижу!» – бросила она, и в голосе впервые прозвучало нечто кроме командного тона.

Мы работали. Она – инстинктивно, мощно, как сама стихия. Я – аналитически, предвидя изменения лабиринта по слабым флуктуациям поля, находя оптимальные точки приложения минимальной силы. Она пробивала путь огнем и землей, я гасил неожиданные водяные струи сжатым воздухом или направлял ее удары туда, где они давали максимальный эффект при минимальных затратах. Шнур на запястьях почти не натягивался – мы двигались почти синхронно, как части одного механизма. Временами я ловил ее быстрый, оценивающий взгляд. Временами она коротко кивала на мою реплику. Между нами возникло странное, почти телепатическое понимание, рожденное в горниле испытания. Страх воды был забыт, осталась только адреналиновая ясность и… радость этого невероятного танца силы и ума.

Меншиков и его громила шли параллельно нам, через другой сектор лабиринта. Они действовали грубо, мощно, ломая препятствия ледяными таранами и ударами сжатого воздуха, которые его напарник генерировал с солдафонским упорством. Быстро, но энергозатратно. Мы же, с нашей точностью и синхронизацией, начали их обходить.

И вот – узкий каменный мост над бурлящим водоворотом. Путь в финальную зону. Одновременно подойти могли только двое. Мы были чуть ближе. Юлиана уже сделала шаг на мост.

«Дерзко, Грановский!» – прозвучал насмешливый голос Меншикова. Они вынырнули из-за каменной глыбы слева, вплотную к мосту. Его напарник, не дожидаясь приказа, резко выбросил руку вперед. Не в нашу сторону. В основание каменной опоры моста с нашей стороны.

Удар сжатого воздуха был тупым, мощным. Камень треснул с громким хрустом. Мост под нашими ногами качнулся, начал оседать в воду! Юлиана вскрикнула, потеряв равновесие. Я инстинктивно рванул ее к себе за шнур, одновременно вскидывая свободную руку. Не на разрушение, не на защиту. На управление. Микроимпульс чистой эфирной энергии - силовой удар в структуру камня и в бурлящую воду под ним. Расчет на прочность. Расчет на давление. Расчет на резонанс.

Оседание моста замедлилось, камень заскрипел, но выдержал. Водоворот под ним на миг успокоился, образовав странную выпуклую подушку из уплотненной воды, подпирающую просевший край. Мы устояли, Юлиана вцепилась мне в рукав, ее глаза, широкие от неожиданности и ярости, метнули молнии в Меншикова.

Тот стоял на своем берегу, наблюдая. На его лице не было ни злорадства, ни сожаления. Только холодная оценка, как у хирурга. Его напарник тупо ухмылялся.

«Неуклюже, – прокомментировал Меншиков спокойно, как будто обсуждал погоду. – Но быстро. Продолжим?» И он шагнул на свой, неповрежденный конец моста, явно намереваясь пройти первым.

Ярость Юлианы вспыхнула белым пламенем. Она вырвалась из-под моей руки, шагнула на покачнувшийся, но устоявшийся мост. Не к финишу. К Меншикову. Ее рука сжалась в кулак, вокруг него закрутились раскаленные спирали воздуха.«Ты!..»

«Юлиана!» – мой голос прозвучал резко, как удар. Я схватил ее за запястье, чувствуя жар ее кожи сквозь ткань. Шнур натянулся. «Финиш. Сейчас. Он не стоит времени.» Я не смотрел на Меншикова. Смотрел ей в глаза, в зеленую бурю ярости. «Доверься.» И тут же начертил мелкую сигилу в воздухе, чтобы камень под ногами Меншикова завибрировал, мешая ему идти — ничего сложного или опасного, лишь пара выигранных секунд.

Юлианна замерла. Дыхание ее было частым, грудь вздымалась. Она метнула последний убийственный взгляд на Меншикова, который уже невозмутимо шел по своему мосту. Потом резко кивнула. Рванулась вперед, к финишной арке, утягивая меня за собой. Мы влетели в нее вместе, едва не споткнувшись друг о друга, магический шнур пульсируя на запястьях. Время остановилось.

Потом – гул трибун. Аплодисменты. Мы стояли, дыша, как загнанные лошади. Я все еще держал ее запястье. Она не отдергивала. Повернулась ко мне. На лице – не ярость, не торжество. Удивление. И что-то еще… глубокое, незнакомое.

Доверие, – выдохнула она, ее голос был хрипловатым. – Это… было неожиданно.

Меншиков с напарником финишировали через мгновение после нас, его лицо оставалось каменным, но в глазах читалось холодное раздражение. Он проиграл гонку. И показал свое истинное лицо. Война между нами только что перешла из области взглядов и слов в открытое, опасное противостояние. А связь между мной и Юлианой… только что прошла сквозь огонь и обрела новый, неведомый оттенок.

Теплая волна аплодисментов еще билась о стены Практеума, когда Артём ворвался в наш маленький круг у финишной арки, как ураган в хорошем настроении. Он схватил меня в охапку, едва не сбив с ног, потом – с неожиданной осторожностью – похлопал Юлиану по плечу.

«Черт возьми! Черт побери! – он задыхался от восторга, глаза сияли. – Вы видели свои лица? Виделиего рожу, когда мост не рухнул?!» Он зашелся смехом, заразительным и громким, заставляя оглядываться даже уходящих зрителей. «Гриша, твои формулы – они живые! А ты, Юль, – он сделал реверанс, – ты горела, как… как та самая стихия! Вдвоем – вы просто…» Он развел руками, не находя слов, и просто сиял, смывая остатки своего вчерашнего стыда нашей победой.

Юлиана отряхнула несуществующую пыль с рукава, куда я вцепился в последний момент. Уголки ее губ дрогнули в скупой улыбке, но в зеленых глазах еще плавал отблеск ярости после подлого удара Меншикова. «Болван, – буркнула она, но беззлобно, скорее в адрес Артёма. – Главное – прошли. И прошли первыми.» Ее взгляд скользнул ко мне, быстрый, оценивающий. Доверие. Это слово еще висело между нами.

Празднование было скромным и наскоро: три кружки теплого кваса в полупустой студенческой лавке у Восточного корпуса. Артём болтал без умолку, разбирая наш забег по косточкам, Юлиана вставляла резкие замечания, а я сидел, чувствуя приятную усталость в мышцах и странное тепло на запястье, где еще час назад пульсировал магический шнур. Запах ее – дым и цитрус – смешивался с терпким квасом.

Именно в этот момент он появился в дверях. Меншиков. Безупречный, холодный, как лезвие. Шум лавки притих на мгновение. Он не смотрел на Артёма, лишь скользнул взглядом по Юлиане с ледяным безразличием, прежде чем остановить его на мне.

«Грановский.»

Голос был ровным, громкость – ровно такой, чтобы слышали мы трое и пара старшекурсников у стойки. Ни капли злости. Только презрение, закованное в лед.

«Поздравляю с… удачным проходом. – Он сделал микроскопическую паузу. – Ваша синхронизация впечатляет. Для новичков.» Он не улыбался. «Однако, подобные упражнения – лишь игра. Настоящая проверка магистра происходит в чистом поединке воль. Где нет стен, водоворотов… и случайных свидетелей.»

Он вынул из внутреннего кармана сюртука тонкий, сложенный вдвое лист плотной бумаги с гербовой сургучной печатью. Бросил его на наш стол передо мной. Лист приземлился рядом с моей кружкой.

«Обсуждение некоторых теоретических… разногласий. Наедине. Без свидетелей. Западный сад. Полночь. Послезавтра.» Его взгляд, синий и бездонный, впился в меня. «Вы, как теоретик, оцените чистоту эксперимента. Непогода, если будет, – не помеха для истинных мастеров.»

Он не ждал ответа. Развернулся и вышел, оставив за собой волну ледяного молчания. Артём первый нашел дар речи, шипя: «Дуэль?! Он с ума сошел? Это же…»«Запрещено, – резко закончила Юлиана. Ее лицо стало каменным. Она схватила письмо, развернула. Никаких прямых угроз. Напыщенный текст о «чести магистра», «выяснении превосходства в контроле над стихиями», «частной территории Западного сада в означенный час». Все обернуто в шелк академической риторики, но суть – кристально ясна. Меншиков требовал сатисфакции. И был уверен, что получит ее. «Идиот, – выдохнула она, сжимая бумагу. – Самоубийца. Его же отчислят!»

Если узнают, – мрачно пробормотал я, беря вызов из ее дрожащих пальцев. Бумага была гладкой, холодной, как его рукопожатие. Полночь. Западный сад. Ледяной дождь или туман – не помеха. Он выбрал время и место, где нас гарантированно не потревожат. И где его лед будет сильнее. Расчетливо. Как всегда. Страх, холодный и знакомый, сковал желудок – не за себя, а за последствия. Но отступить – значило навсегда стать мишенью.

На следующий день, возвращаясь после лекции по эфиродинамике, я проходил мимо полуоткрытой двери профессорской. Обрывки разговора вырвались еле слышно:

«...да, слышал? Того самого, в Министерстве Земель...»«Помещики озверели. Говорят, прямо в карете...»«...реформы его были бредом, но убивать... Империя катится...»

Голоса понизились до шепота. Я замер, прижавшись к холодной стене. Убийство. Чиновника-реформатора. Того, кто пытался что-то изменить в проклятом земельном вопросе. Бакунинские призраки «разрушения» вдруг обрели кровавую плоть. Нелепая смерть где-то там, в большом мире, вдруг отозвалась ледяным эхом здесь, в стенах Академии. Хаос не где-то – он уже здесь. И Меншиков со своей дуэлью казался его мелким, но зловещим отголоском.

Кабинет Варламова был оазисом спокойствия в этом нарастающем безумии. Запах старой бумаги, чернил и озона. Профессор сидел за столом, заваленным чертежами странного прибора – сети резонаторов и фокусирующих кристаллов.

«А, Грановский! – он отложил лупу, его лицо озарилось редкой улыбкой. – Поздравляю с блестящим проходом Лабиринта. Синхронизация с Серебрянской… впечатляющая. Чистая практика, подкрепленная теорией. Идеальное сочетание.» Он указал на стул. «Садитесь. Посмотрите на это.»

Он начал объяснять свою новую идею: использование принципа квантовой суперпозиции для создания «нелокального» сенсора магических полей. Сложнейшая математика, основанная на уравнениях, которые в моем мире только начинали исследовать. Я втянулся, забыв на время о дуэли, об убитом чиновнике. Ум мой ожил, схватывая аналогии, предлагая адаптацию методов тензорного анализа для описания «запутанных» эфирных состояний. Мы говорили на одном языке – языке чисел и фундаментальных законов. Варламов слушал, кивал, его глаза горели азартом первооткрывателя.

«Блестяще, юноша! – воскликнул он, когда я закончил излагать свою интерпретацию. – Вы видите суть сквозь формализмы. Эта интуиция… она бесценна.» Он снял пенсне, протер стекла, и его выражение стало серьезнее. «Именно поэтому… будьте осторожны, Григорий.»

Я насторожился. «Профессор?»

«Ваш успех в Лабиринте… он заметен. Слишком заметен. – Он взглянул на меня поверх очков. – Академия – это не только формулы. Это люди. Амбиции. Зависть. Меншиков, полагаю…» Он не стал продолжать, но смысл был ясен. «Вы сделали своего врага, что похвально. Но сильного и мстительного. Не дайте интригам, этой… грязной пене на поверхности истинного знания, увлечь вас на мель.» Его взгляд стал проницательным, почти отцовским. «Ваше место – здесь. У доски. В мире чистых идей. Не тратьте свой дар на чужие войны, Грановский. Даже если кажется, что отступать некуда.»

Его слова были гвоздем в крышку гроба моих иллюзий. Он знал? Нет, скорее чувствовал напряжение. Предостерегал. Но как объяснить, что война уже пришла ко мне с вызовом в кармане? Что «чистые идеи» меркнут перед лицом холодной ярости Меншикова и кровавой тени убийства за стенами Академии? Я встал, поблагодарил за совет и за беседу. Выходя из кабинета, я чувствовал тяжесть вызова в кармане и ледяную пустоту в груди. Доверие Юлианы, восхищение Артёма, вера Варламова – все это было реальным, ценным. Но надвигающаяся полночь послезавтра в Западном саду и призрак убитого реформатора сгущали тучи, предвещая бурю, в которой одной теории магических полей могло не хватить.