Метамаг. Кодекс Изгоя. Том 1-2.

Глава 36

Холод. Не питерский февральский, пробирающий до костей, а внутренний. Ледяная тяжесть, осевшая где-то за грудиной, под ребрами. Она разбудила меня раньше звона колокола с академической колокольни. Лежал на жесткой койке в своей каморке общежития Императорской Академии Магии, вслушиваясь в тиканье дешевого будильника на тумбочке. Тик-так. Тик-так. Ровно, методично. Как шаги часового под окном. Как стук костыля по мерзлой мостовой вчера... в ту самую подворотню.

Вчерашняя грязь, запах страха и крови казались нереальными здесь, в серых стенах, пропахших пылью, старым деревом и щелочным мылом. Но они въелись глубже, чем запах. Вонзались в память кинжалами: немое проклятие Демикина, алые брызги на снегу, истеричный вой Чижова, слепое доверие Олиных глаз… Предатель. Слово висело в тишине комнаты, тяжелое, осязаемое.

Предатель. Я сжал кулаки под тонким одеялом. Нет. Реалист. Выживающий. Они были порохом – Демикин неистовым, Вадим – ненадежно тлеющим. Порох взрывается, сжигая все вокруг. Я – направляющая сила. Расчет. Кто-то должен был выжить, чтобы нести идею дальше. Их жертва... их арест... это был необходимый тактический ход. Цена за сохранение ядра. За возможность действовать дальше. Петров получил свою добычу, я – послушную, управляемую группу, лишенную опасной харизмы Демикина. Оля, Николай, даже Чижов – теперь они мои. Их страх, их горе, их вера в меня – цемент для новой, более прочной структуры. Сибирь была реальной. Ссылка. Забвение. Конец всему. Я выбрал жизнь. Дело. Будущее, которое построю я, без глупой бравады и ненужного героизма. Да, путь в пропасть. Но моя пропасть. Мои правила. Тук. Тук. Тук. – уже не костыль, а молоток, забивающий гвоздь в крышку гроба сомнений. Необходимость. Железная необходимость.

Попытался пошевелить больной ногой. Острая, знакомая боль пронзила икру – отголосок той дуэли, когда я перенапряг хрупкие магические каналы этого тела, пытаясь совладать с силами, фундаментальная теория которых была мне ясна, но практическое воплощение требовало тренировки. Но... что-то было иначе. Боль была острой, но... чистой. Без той разлитой, изматывающей ломоты. Без ощущения, что мышцы вот-вот порвутся. Я осторожно согнул ногу в колене. Скрипнуло, стрельнуло, но – согнулась. Легче. Значительно легче. Заживает. Скоро костыль станет ненужным атрибутом. Символ слабости, который пора отбросить. Как и слабость сомнений.

Встал, опираясь сначала на спинку стула, потом – лишь слегка прикасаясь к нему для баланса. Прошел несколько шагов по комнате. Хромота оставалась, но это уже была хромота, а не беспомощное ковыляние. Прогресс. Физический. Моральный... шел тяжелее. Вчерашние картины лезли в голову, как назойливые мухи. Я подошел к умывальнику, плеснул ледяной воды в лицо. Резкий холод отрезвил. Сосредоточься. Настоящее. Академия. Маска нормальности.

Одевался механически: белая сорочка, жилет, сюртук студента старших курсов физико-магического факультета. В зеркальце над умывальником – бледное лицо с темными кругами под глазами. Лицо человека, плохо спавшего. Лицо человека, занятого сложным учебным проектом. Ничего более. Я потренировал легкую, усталую улыбку. Неубедительно. Лучше просто спокойная сосредоточенность.

В коридоре общежития уже слышались голоса, шаги, смех – обычная утренняя суета. Мир, не знающий о крови на снегу у Сенного рынка. Я влился в поток, стараясь идти ровно, маскируя остаточную хромоту под неторопливую походку. Направлялся на лекцию профессора Свечина по истории метамагических концепций XVIII века. Сухая теория. То, что нужно, чтобы заглушить внутренний шум.

Не доходя до аудитории, услышал за спиной быстрые, легкие шаги. Знакомые. Оборот.

– Гриша!

Юлианна. Она стояла передо мной, немного запыхавшись, рыжие волосы, выбившиеся из-под скромной шапочки, ярким пятном в сером коридоре. Ее обычно живые, чуть насмешливые глаза сейчас смотрели серьезно, с неловкостью.

– Юля. Здравствуй, – сказал я, стараясь держать тон нейтрально-приветливым.

– Я... я тебя искала, – начала она, теребя край своей сумки. – Я... извини, что накричала. У библиотеки. Я была не права.

Вспомнил. Минутная стычка пару дней назад. Я был погружен в расчеты для Варламова и мысли о предстоящей акции кружка, отмахнулся от ее вопроса резче, чем следовало. Она обиделась, бросила что-то вроде "Ты стал совсем другим, Гриша!" и убежала. Мелкий эпизод, затерявшийся на фоне вчерашнего ада.

– Пустяки, Юля, – махнул я рукой, пытаясь вложить в голос легкость. – Я сам был на взводе. Этот проклятый проект... – Вздохнул с нарочитой усталостью. – "Кристалл" профессора Варламова съедает все время и нервы. Формулы, эксперименты, отчеты... Голова кругом.

Ее лицо смягчилось. Она шагнула ближе, заглядывая в глаза с тем смешанным выражением заботы и любопытства, которое было так ей свойственно.

– Правда? Так сложно? – В ее голосе прозвучало искреннее сочувствие. Она всегда впитывала мои, даже надуманные, трудности как свои. – Я видела, ты ходишь весь измученный последние дни. И нога... как она?

– Нога лучше, спасибо, – ответил я, автоматически пряча остаток хромоты, отставив больную ногу чуть назад. – А проект... да. Сложный. Фундаментальные вещи. Метамагия, самоорганизация энергетических структур... Профессор Варламов гонит как скаковую лошадь. – Я попытался улыбнуться, чтобы снять напряжение. – Но ничего, справимся. Наука требует жертв, как говорится.

Она рассмеялась, коротко и звонко. Звук был неожиданно светлым в моем мрачном внутреннем мире.

– Ну уж, жертвовать собой полностью не надо! – Она шутливо ткнула меня пальцем в грудь. – И не дуйся больше, а? Я волновалась. Думала, ты всерьез на меня злишься.

В ее глазах светилась та самая смесь обиды, что прошла, и желания все исправить. Было что-то щемящее в этой простоте, в этой вере в то, что все наши размолвки – лишь мелкие недоразумения. Она не знала, какой ценой оплачена моя "усталость". Не знала о крови, о предательстве, о комнате Оли под крышей. Для нее я был просто Гришей, ее Гришей, загруженным сложной учебой.

– Да нет, конечно, не злюсь, – сказал я, и в голосе невольно прорвалась тень настоящего облегчения. Ее присутствие, ее обыденная забота были островком нормальности в море лжи и крови. Я взял ее руку. Ладонь была теплой, живой. – Просто времени в обрез. Но сегодня вечером... может, прогуляемся? Если сил хватит после лаборатории у Варламова.

Ее лицо озарилось улыбкой.

– Правда? Да! Конечно! Я тебя подожду у выхода из корпуса физики, ладно? После семи?

– После семи, – кивнул я. – Постараюсь не задержаться.

– Отлично! – Она встала на цыпочки, быстро поцеловала меня в щеку. – Удачи на лекции! И не перетрудись у Варламова! – И она заспешила прочь, обернувшись еще раз, чтобы помахать рукой. Яркое пятно рыжих волос скрылось за углом.

Облегчение, смешанное с горечью, накатило волной. Она верила. Верила в мой проект, в мою усталость, в то, что вечером мы просто пойдем гулять. Насколько проще было бы жить в этом мире, ее мире. Но моя дорога вела в другую сторону. В темноту. Тук. Тук. Тук. – уже не молоток, а счетчик, отсчитывающий время до следующей лжи.

Лекция Свечина прошла как в тумане. Сухие тезисы о забытых теориях фон Лейбница-Кандида о резонансных полях эфира проносились мимо сознания. Я сидел у окна, глядя на заснеженный двор Академии, и видел не его, а площадь у Сенного, лица в серых шинелях, взгляд Демикина. Предатель.Рука непроизвольно сжала перо, чуть не сломав его. Надо было держаться. Маска. Всегда маска.

После лекции – долгие часы в библиотеке, над конспектами по метаматематике. Цифры, символы, уравнения – мой родной язык, островок стабильности и контроля. Здесь я был в своей стихии. Здесь сложные дифференциальные уравнения были честнее людей. Они не предавали. Они просто были. Я погрузился в расчеты, пытаясь заглушить внутренний хаос строгим порядком интегралов и производных. На мгновение это почти удалось.

К вечеру, когда синеватые сумерки начали сгущаться за высокими окнами библиотеки, я направился в Физический корпус. В подвал. Туда, где в вечном полумраке, среди гудящих магических конденсаторов и пахнущих озоном приборов, располагалась лаборатория профессора Варламова.

Воздух здесь был другим – насыщенным статикой, запахом нагретого металла, камфоры и старой бумаги. Гул низкочастотных генераторов создавал фон, под который как-то легче дышалось. Лабиринт столов, заваленных приборами, чертежами, кристаллами в медных оправах. И в центре – он. Профессор Варламов. Невысокий, сухонький, с взъерошенными седыми волосами и глазами, которые горели невероятной, юношеской жаждой познания, несмотря на морщины и старческую сутулость. Он возился с каким-то сложным устройством из линз и проводов, что-то бормоча себе под нос.

– А, Грановский! Идеально! – Он оглянулся, заметив меня. Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Как раз вовремя! Идемте сюда, коллега, идемте! У меня есть кое-что... невероятное! Ну, или почти невероятное! – Он потер руки, отложив паяльник.

"Коллега". Он всегда так обращался к способным студентам, которых брал под свое крыло. В его мире не было чинов, только Идея. Чистая Наука. Иногда его наивный энтузиазм раздражал, сегодня – странным образом успокаивал. Здесь не было места вчерашнему кошмару. Только кристаллы, поля, уравнения.

– Что случилось, профессор? – спросил я, подходя к его столу. На нем, среди привычного хаоса, лежала стопка исписанных листов – мои же вчерашние расчеты по стабилизации энергопотока в кристаллической решетке для "Кристалла". Но поверх них Варламов положил еще один лист, свежий, с новыми, незнакомыми мне графиками и формулами.

– Случилось, дорогой мой, маленькое чудо! – воскликнул Варламов, тыча пальцем в новый лист. Его глаза сверкали. – Помните наш эксперимент с резонансным возбуждением кварцевого массива в камере №3? Тот, где мы пытались добиться когерентного излучения на частоте фонового эфирного поля?

Я кивнул. Стандартная процедура для "Кристалла" – попытка заставить искусственный кристалл генерировать и удерживать энергию стабильно, как природные магические фокусы.

– Так вот! – Варламов понизил голос, словно сообщая государственную тайну. – Когда мы повышали мощность, кристалл, как и ожидалось, начал вибрировать на грани разрушения. Но перед самым коллапсом... приборы зафиксировали не просто всплеск энергии. Они зафиксировали… паттерн. Структуру! Кратковременную, неустойчивую, но – структуру!

Он с торжеством постучал ногтем по графику. Я наклонился. Кривая показывала хаотические всплески, но в одном месте, на пике, действительно просматривался... повторяющийся узор. Сложный, напоминающий фрактал или интерференционную картину.

– Видите? – Варламов был взволнован. – Это не просто выброс! Это самоорганизация! Микроскопическая, спонтанная! Энергетическое поле, пульсирующее на грани коллапса, самосформировало устойчивую конфигурацию! Пусть на доли секунды! Но факт!

Я вглядывался в график. Самоорганизация... Термин из термодинамики, синергетики. Но здесь... в магии? В чистой энергии? Мысль работала быстро, отстраненно-аналитически, отсекая вчерашние эмоции. Принцип минимума энергии? Стремление хаотической системы к порядку при определенных условиях? Но в магии... это же фундаментально. Это могло бы объяснить...

– ...Образование структур? Как в артефактах без носителя или эгрегорах? – невольно вырвалось у меня. Мысль пришла сама собой, как озарение. Эгрегоры – те самые коллективные энерго-информационные структуры, питаемые верой и ритуалами, как православный, который упоминал подпитывается всей империей, – по сути, и есть гигантские самоорганизующиеся системы!

Варламов замер, его глаза расширились. Он посмотрел на меня с неподдельным восхищением.

– Браво, Грановский! Браво! – Он хлопнул себя по лбу. – Именно! Я шел к этому с другой стороны, но вы схватили суть мгновенно! Вот оно! Побочный эффект "Кристалла" – микро-модель того, как изначально хаотическая магическая энергия,конденсируясьвокруг некоего фокуса! – спонтанно образует устойчивые паттерны! Эгрегоры в миниатюре! Это... это ключ к пониманию самой природымагического поля! К его... бифуркационным точкам! Впрочем, совсем не ясно вокруг чего могла образоваться подобная структура, но вот её неустойчивость скорее интуитивна.

Он говорил страстно, размахивая руками. Его энтузиазм был заразителен. На мгновение я забыл обо всем – о Петрове, о Демикине, о крови. Здесь, среди искрящихся приборов и пахнущих мастикой формул, рождалось нечто грандиозное. Фундаментальное знание. То, ради чего стоило многое поставить на кон. Я чувствовал, как в голове щелкают шестеренки, выстраивая связи: уравнения нелинейной динамики, теория катастроф Тома, квантовая теория поля, точнее ее аналогии в этом мире, и вот этот крошечный, дрожащий паттерн на графике. Ключ. Возможно, к управлению самими основами магии. К власти, о которой Петров и его хозяева не могли даже мечтать.

– Это... поразительно, профессор, – сказал я искренне, глядя на график. – Но неустойчивость... Доли секунды...

– Именно! – Варламов схватил со стола стопку бумаг – мои вчерашние расчеты и свои новые наброски. – Вот ваши формулы стабилизации решетки для "Кристалла". А вот мои наметки по динамике этого микро-структуры. Я чувствую, Грановский, чувствую костями! Здесь связь! Глубокая связь! Между стабильностью материального носителя и устойчивостью энергетического паттерна! Возможно, ваши методы стабилизации кристалла... они могут быть адаптированы для удержанияэтой самоорганизации! Для продления ее жизни! Представляете? Искусственно вызванный, стабильный микро-эгрегор или невидимый артефакт без носителя — чистая энергия! Это перевернет все!

Он сунул мне в руки всю стопку листов. Его пальцы дрожали от возбуждения.

– Берите! Изучите! Ваш математический гений... он нужен здесь как никогда! Сравните подходы! Найдите точки соприкосновения! Возможно, именно ваши уравнения стабилизации дадут нам ключ к управлению этим процессом! Это важнее всех наших прежних задач по "Кристаллу"! Это... прорыв!

Я взял бумаги. Они казались невесомыми и невероятно тяжелыми одновременно. На одних – сухие формулы, гарантирующие карьеру и защиту от Сибири через полезность Режиму, о чем знал только я. На других – робкие наброски к пониманию самой сути магической силы, ключ к могуществу, о котором можно было только мечтать. И связь между ними... Провидение? Ирония судьбы?

– Я... изучу, профессор, – сказал я, чувствуя, как холодная сталь целеустремленности снова сжимается внутри, вытесняя остатки сомнений и угрызений. – Очень перспективное направление.

– Отлично! Отлично! – Варламов сиял. – Не теряйте времени! Я займусь подготовкой нового эксперимента! Мы должны зафиксировать этот эффект снова и измерить все параметры! С вашими расчетами... – Он уже отвернулся, бормоча что-то о калибровке спектрометра, погружаясь в свой мир искр, проводов и грандиозных идей.

Я стоял среди гудящей лаборатории, сжимая в руках стопку бумаг – расчеты для охранки и чертеж пути к истинной силе. Холод под ребрами сменился знакомым, острым, как лезвие, ощущением вызова. Игры усложнялись. Ставки росли. Кровь Демикина и Вадима была лишь первым взносом. Тук. Тук. Тук. – уже не молоток и не счетчик. Это был мерный стук моего сердца, бьющегося в такт новому витку спирали. В такт пропасти, которая звала глубже. Но теперь у меня в руках был не только костыль. Теперь у меня были формулы. И ключ.

За дверью лаборатории ждала Юлианна. Ждала прогулки. Простой, человеческой радости. Я посмотрел на тяжелые, пахнущие мастикой листы в руках. Наука требовала жертв. Всех жертв. Я глубоко вздохнул и вышел в коридор, навстречу рыжей девушке и новой лжи. Бумаги с расчетами прижимались к груди, как щит. И как меч.