Наследник огня и пепла. Том IХ

Глава 7 Пепел слов

Путешествие с Паном сильно отличалось от моего сна, в котором я бежал по лесу один. Оно сопровождалось странным… Нет, не тем словом. Не просто странным — абсурдным ощущением. Таким, от которого хочется смеяться, как от слишком затянутого розыгрыша. Будто кости в теле стали резиновыми, и приходится заново учиться владеть собственным телом. Только тут это происходило не с телом, а со временем. Оно растягивалось, искривлялось. Мы шли одновременно — бесконечно, умопомрачительно долго. И почти сразу я не выдержал:

— Куда ты меня ведёшь?

Пан оглянулся на меня, оторвал флейту от губ и возмущённо ответил:

— Это ты меня ведёшь! Я следую за тобой. Оглянись!

Я долго смотрел на него, но всё же послушался.

И увидел скачущего за мной вприпрыжку Пана, который весело наигрывал мелодию, отдалённо напоминавшую тему из «Шоу Бенни Хилла». Я повернулся вперёд — но там теперь не было никого. Я не растерялся и пошёл дальше. Хотя, скорее даже бежал — в любом случае, двигался быстро.

Я не растерялся, потому что наконец-то случилось что-то логичное. Впереди Пана нет, потому что он — сзади. Логично. Неудивительно, что колдунов во всех мирах считают слегка сумасшедшими. Очень уж легко потерять чувство реальности, когда общаешься с подобными сущностями.

Откуда я знаю про колдунов?

И почему я так уверенно иду вперёд?..

Не помню, в какой момент стены деревьев начали расступаться, и в листве стали мелькать беломраморные руины. А потом я едва успел остановиться — прямо передо мной простиралось тихое озеро. Лес отступал, обнажая небо без звёзд, но всё же светящееся мягким, будто отражённым, светом.

Под ногами больше не шуршала трава. Последние шаги я сделал по отмели — сейчас под моими сапогами плескалась вода.

Пан догнал меня, ступил на воду — и не остановился.

Я последовал за ним. Увы, я зашёл в воду всего на шаг, промочив сапоги. А Пан — шёл поверх, невозмутимо, в полуметре над гладью. Долго идти ему не пришлось.

Секунду назад пустое озеро вдруг озарилось золотым светом. Всё вокруг раскрасилось, как на рекламных открытках дорогих курортов. И перед Паном появилась лодка. Неподвижная, будто вмурованная в такую же неподвижную воду.

В ней сидел старик.

Я вспомнил его только когда увидел. Я уже был тут. Во сне.

И я понимал: всё вокруг — просто образ. Метафора.

Старик держал удочку. Крючок не касался воды. Ни одна волна не тревожила поверхность. Ни один монстр не шевелился под гладью. Всё замерло. Даже Пан стал осторожнее, ступая по воздуху, как по стеклу.

Старик не поднял головы. Пан не поздоровался.

— Рыбы кончились? — пробормотал он, склонившись к воде.

Старик молчал.

— Или вода больше не нужна?

— Ты привёл с собой эхо, — негромко произнёс старик. Его голос не звучал — он скользил под кожей.

— Он… ищет ответы.

— Он… жив. Пока.

— Это его беда.

Я был рядом. Или нет. В любом случае, я отчётливо слышал их.

Но одновременно — будто сквозь ткань, как через воду. Их слова путались, будто они говорили на языке, в котором у каждого слова — десятки значений.

Мне пришлось изо всех сил сосредоточиться, чтобы понимать, кто и что говорит.

— Это твоя игра, Пан, — сказал старик. — Ты всегда был игроком. В звёзды. В жертвоприношения. В любовь.

— Я хочу вернуть тебе силу.

— Не хочу быть.

— Не хочешь… или боишься?

Долгое молчание.

Пан присел на корточки над водой, зачерпнул её ладонью — и тихо хохотнул, разглядывая пустую, сухую ладонь.

Вода не двигалась.

Я чувствовал, что не должен вмешиваться.

И всё же вмешался:

— Простите… — сказал я, как мальчишка, врывающийся в чужой разговор. — Но есть чудовище. Оно летит к Караэну. И только вы…

— Караэн, — перебил меня старик. — Был там город. С персиковыми садами. Я вырвал его из скал, как зуб, и поставил на вершину, где не ходят ветры.

— Ты говоришь о Великом Тире, — сказал Пан. — Ты любил Тир.

— Я любил… жить. Пока не насытился.

— У него есть кристалл, — снова вмешался я. — Там… богиня. Великая Мать. Она прячется. Но может… помочь?

Во мне вспенилась бешеная злость. Злость на себя — самая гадкая. Я чувствовал себя человеком, задолжавшим мафии и вместо последнего ужина купившим лотерейный билет. В отчаянной надежде, что всё получится. Хотя заранее понимал — не получится.

Я знал от самой богини, что именно она пробудила чудовищ на севере. Хоть и не смогла ими управлять, зато смогла их остановить.

От того, прикованного к креслу маразматика под Таэном, я узнал, что другие владыки поймали её. После того, как разбили своего главного. Значит, у них был способ её обезвредить. Вместо этого — сложнейшая тюрьма, лабиринт, в центре которого она спит. С тайной дверью.

Как сейф… с чёрным ходом. Зачем?

Рациональность Магна Итвиса победила мою. Каким бы ни было чудовище — его можно использовать, если оно может победить другого монстра. Это и был план богини.

Разбудить ещё одного.

И освободиться, чтобы бороться с ним.

Пан говорил: «Ты как рыба, что видит только руку, опущенную в воду».

Он не надеялся на понимание.

Но я, человек из мира без магии, с образованием, понимал: речь шла об измерениях.

Мы живём в трёх. У этих — больше.

Мы — бумажные человечки в их тетрадях.

Я глубоко вдохнул. Страх провала стал нестерпим. Но как стеклянная колонна — рухнул под собственным весом.

Тело оставалось в боевой готовности, но разум прояснился. Я поймал кураж.

Надо лишь угадать правильные слова.

Я вскинул подбородок. Поймал взгляд. Старик впервые посмотрел на меня.

Его глаза были без белков. Глубокие, как ночь.

— Она умеет ждать, — сказал он. — А ты не умеешь. Вот и всё отличие между вами.

Пан встал с кряхтением. Хотя и висел над водой — изобразил, будто отрывается от земли.

Впервые, кажется, он напрягся.

— Ты был богом, — сказал он. — Был чем-то большим. А стал — сидящим в лодке.

— Лучше сидеть в лодке, чем быть тобой, Пан. Твоё веселье пахнет страхом и гнилью.

— А твоё молчание — пылью и забвением.

— Пусть так.

Они говорили спокойно. Но это уже была битва. Война, что могла расколоть землю.

Если бы они были двумя титанами, бросающими друг друга в вершины гор, это было бы лишь половиной той силы, что звучала в их голосах. Каждое слово ломало землю.

А я стоял рядом. Глядя на пустое небо. На гладкую воду. И на лодку, в которой сидел бог, не желающий возвращаться.

И не мог придумать нужных слов.

И вдруг старик снова посмотрел на меня. С интересом.

И спросил:

— А ты, смертный… Кого ты готов разбудить, чтобы остановить одного, кого боятся все?

Я замер. Его слова звенели в голове, окрашивая и меняя мысли и планы, как капля крови, упавшая в чашку молока.

Кого ты готов разбудить, чтобы остановить одного, кого боятся все?

Я не знал. Или знал, но не хотел знать.

Пан хмыкнул, глядя на меня с неожиданной теплотой — как будто увидел нечто забавное, милое. Человечное. Или жалкое.

— Он не ответит, — сказал он в сторону, к лодке. — Они никогда не отвечают сразу. Надо пройти через несколько смертей. Желательно — чужих.

— У тебя был ответ? — парировал старик каким-то ему одному понятным доводом. — Или только свирель?

Пан прижал руки к груди. В ответ из воздуха посыпались сухие листья. Ниоткуда. Без ветра.

— У меня была песня, — шепнул он мне очень горько.

И снова — тишина.

Я сделал шаг вперёд — и вода под ногами дрогнула. Пан вскинул бровь.

— Осторожней, Охотник. Под этой гладью много чего спит. — Он повернулся к старику. — Позволь ему задать вопрос.

— Он уже задал, — отозвался тот. — Он просто ещё не понял, что ответ уже получен.

Я сжал кулаки.

— Скажите… — я запнулся, но всё же продолжил: — Есть способ? Что-то? Кто-то? Что может уничтожить или хотя бы прогнать эту тварь? Я не прошу силы. Я прошу направление. Или врага моего врага. Или…

Старик медленно кивнул. Очень медленно, как-то странно — словно вместо мышц у него были хитрые механизмы с каменными шестерёнками.

— Есть, — сказал он. — Но если ты шагнёшь туда, где оно спит, ты перестанешь быть человеком.

— И стану… кем?

— Тем, кто сможет дотронуться до его сердца. Но не вернётся назад.

Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Пан предупреждал, что они говорят загадками, потому что мы их не понимаем. Мой мозг интерпретирует их слова так, как… как может. Но у меня крепло подозрение, что они, сволочи бессмертные, даже не пытаются объяснять.

Пан снова присел. На этот раз рядом со мной. И выше меня. И посмотрел на меня сверху вниз, как ребёнок, разглядывающий муравья.

— Видишь, — сказал он, — вы, люди, опять просите огонь. Но получаете всегда пепел.

Да потому что ты утырок, не можешь внятно объяснить ситуацию! Объясни нормально: вот штука, которая переварит за тебя мясо, отгонит диких зверей и ночной холод — она работает на дровах. И кусает всех без разбору. Вот инструкция по безопасности… Интересно, если я попрошу «инструкцию пользователя», они поймут?

Провести эксперимент я не успел. Пан протянул ко мне руку. Между его пальцами снова блеснул зелёный кристалл. Он светился мягко, ласково. Его хотелось схватить и прижать к сердцу.

— Я могу показать тебе путь, — сказал Пан. — Но идти придётся самому.

— Это не дорога, — добавил старик. — Это выбор. Один из тех, после которых другие — уже не твои.

Меня удержало только то, что у Итвис не принято брать подарки от тех, кто сильнее. Но и не взять я не мог. Я внимательно посмотрел в лицо Пана. И впервые заметил в нем что-то человеческое. Он едва заметно улыбался, но в уголках его глаз хитро прищуренных глаз таилась злая ухмылка трикстера. Он провоцировал. Не меня, того, второго. Ждал, что тот вмешается? Я посмотрел на сидящего в лодке. Лодка не шевелилась, он не шевелился, волосы в его бороде, вода — ничего не шевелилось. Как и прежде. Но теперь мне почемуто казалось что этот мир как будто замер в удивлении.

— Она… — я кивнул на кристалл. — Она поможет?

Старик долго смотрел на меня в ответ. А потом — впервые — улыбнулся. Почти ласково. Почти по-отечески.

— Она тебя уже выбрала, Охотник.

Он выпрямился в лодке. Вода под ней зашевелилась. И я понял — что бы ни жило под этой гладью, оно слушает. Оно ждёт. Я взял зеленый кристалл из руки Пана. И он оказался на моем пальце выточенными из дерева кольцом с яркими изумрудными вкраплениями.

Пан встал. Посмотрел на старика, потом на меня.

— Тогда иди. Я покажу тебе дорогу.

И прямо там, где я стоял, над водой открылась ещё одна тропа.

Узкая, как лезвие ножа.

Уходящая в темноту, где не было света. Только музыка.

Музыка флейты Пана.

И дыхание чего-то огромного в глубине.

Я сделал шаг —

и выпал из своего переходного звена между стулом и креслом на пол собственных покоев.

Сперат запоздало вскочил, но я уже стоял на ногах.

— Долго я спал⁈ — рявкнул я, отталкивая его и оборачиваясь к стене. В открытом Гвеной окне было светло.

— Вы… Если вы и спали, муж мой, то проснулись едва ваша длань соскользнула, — максимально дипломатично ответила Адель.

Я вопросительно посмотрел на Сперата, но за него ответила Гвена:

— Если и задремал, то сразу же чуть не свалился. Сперат даже играть начать не успел, — ехидно прокомментировала она. И тут же, без паузы, уже совсем другим тоном: — Что у тебя в руке?

Мы все вместе посмотрели на мою сжатую в кулак руку. Я раскрыл ладонь. На ней лежал желудь. Не знаю, какие бывают желуди — этот был размером с куриное яйцо.

— Это семя деревьев моей родины, — проговорила Адель. — Особенно много их растёт в Темнолесье… Откуда он у вас?

Ты, млять, не поверишь. Но я не расскажу. Потому что там — голая баба. Хоть и под стеклом.

— Его надо срочно посадить, — озвучил я скребущиеся в черепе желания.

— Я велю принести кадку побольше, — хорошая жена как хороший сержант: достаточно услышать приказ, а детали она уже возьмёт на себя.

— Нет, — я прислушался к себе. — Его нужно высадить в землю. Под открытым небом. Сперат, поднимай людей. Мы едем обратно к Вуали.

Мы ехали быстро. Сперат собрал людей за считаные минуты. Я, сам того не замечая, отдавал приказы с той интонацией, с какой привык говорить в своём мире — негромко, почти просяще, вежливо. Магн внутри меня, которого учили обращаться с дикой вольницей убийц, в этот момент молчал. И всё же меня спасло от немедленной потери всякого авторитета то, что говорил я с той спокойной решимостью, с какой палачи дают указания приговорённым к смерти: «Встаньте на колени. Голову вот сюда».

Все всё поняли и подчинялись с дисциплиной, почти как у солдат моего мира.

Когда мы вновь приблизились к Вуали, местное светило уже стало тускнеть, обещая скорый вечер. За время нашего отсутствия Чёрная Вуаль подползла заметно ближе к черте города, уже начав поглощать сплошную застройку вокруг стен. Как огромная тень — тёплая и вязкая — она ползла вниз по холмам, размывая очертания полей, садов и селений, пожирая пейзаж без шума, но с пугающей неотвратимостью. Казалось, она не движется вовсе — но каждый раз, отрывая взгляд и возвращаясь, мы замечали, как она стала ближе.

На дорогах стало людно. Толпы караэнцев спешили внутрь города, спасаясь от тьмы, как от реки в разлив. Все, кто был ещё вне стен, теперь понимали: их время вышло. Те, кто был вооружён, искали своих, пожилые и женщины с детьми и корзинами просто бежали прочь. Редкие конные латники на запыхавшихся лошадях скакали по обочинам, как будто спасаясь после проигранной сечи.

Город готовился. Я увидел дым от костров, разведённых на стенах. Оставленные рядом со стенами свободные пространства — на случай осады — теперь были забиты людьми. Там, где раньше сушили бельё, теперь кипела работа. Люди тащили корзины со стрелами, перекладывали валуны на деревянные платформы, наскоро точили лезвия, варили смолу. На верхних площадках стены кто-то уже расставлял арбалетчиков, проверял запасы болтов и раздавал пайки из того, что успели собрать в спешке.

Средневековая армия. Вся мощь Караэна, вся воля — собраны в единое напряжённое движение. Уже выиграв первую битву. Против страха.

И всё это было бесполезно.

Я знал это с ужасающей ясностью. Как человек, читающий сценарий трагедии, уже зная, кто умрёт в следующем акте.

Здесь не было жалости — только понимание того, насколько бесполезны камень, дерево и пламя против того, что уже двинулось к нам. Ни одна стрела, ни один арбалетный болт не долетит. Ни один воин не устоит.

Мой взгляд упал на старый персиковый сад — тот самый, который я когда-то превратил в прогулочный парк для горожан. За ним ухаживали, туда водили детей и стариков, чтобы слушать пение птиц и вдыхать запах цветущих деревьев. Сейчас, несмотря на позднюю осень, сад стоял в тихом одиночестве. Ни одного прохожего. Лишь низкие стены, опоясывающие его, и пара запертых ворот.

Я потянул поводья. Коровиэль фыркнул, развернулся и затрусил в сторону сада, как будто сам понял мой замысел. Остальные последовали за нами.

Я не сказал им ни слова. Просто спешился у главных ворот, сломал сургучную печать на верёвке, обмотанной вокруг ручек, и отворил створку. Внутри было тихо. Умиротворённо. Красиво.

Я прошёл внутрь. Ступал медленно, прислушиваясь к себе. И сразу же увидел нужное место — почти в центре, рядом со сценой, на которой когда-то пел для города Сперат. Небольшая клумба чуть в стороне. Возможно, раньше туда высаживали цветы, но сейчас земля была вскопана и пуста. Как будто ждала.

Я встал на колени. И, не раздумывая, вдавил желудь в землю.

Он вошёл легко.

Я поднялся. И прошептал:

— Расти.

Сзади стояли мои люди. Молча. Никто не смеялся, не спрашивал, не комментировал. Даже Сперат, даже Гвена. Все стояли — как свидетели обряда. Даже Адель, подъехавшая следом, не проронила ни слова.

С неба упал луч солнца, вырвавшийся из-за края облака. Он коснулся моего плеча, скользнул по земле, осветил точку, где был посажен желудь.

И мне показалось…

На мгновение…

Что земля шевельнулась.

Что-то началось. Я замер — в томительном ожидании, в предчувствии… Нет, ничего.

— Принесите воды! — крикнула Адель. Наверняка — увязавшимся за ней служанкам или фрейлинам, но исполнять её приказ бросились латники. Нашли поблизости колодец, приволокли воду в шлемах. Осторожно вылили, чтобы не размыть землю. Это заняло немало времени. Вуаль придвинулась. А земля, хранящая в себе желудь, осталась прежней. Разве что — стала мокрой.

— Где Гвена? — вдруг спросил Сперат. И тут же, испуганным басом, крикнул: — Гвена! Вы не видели Гвену?

— Ускакала, только вот сейчас, яйцо на сковороде бы не успел пожарить… — отозвался кто-то.

Сперат изумлённо посмотрел на меня.

— Куда? — спросил он тоже меня. Я не смог выдержать его взгляда, опустил глаза на свои латные перчатки. Красивые. Узоры из золотой проволоки по краям манжет, на щитке, закрывающем ладонь, — золотой змей. Подарок жены. Этот герб напомнил мне, что мне нельзя прятаться. Даже от себя. И я ответил:

— Туда. К чудовищу. Хочет его убить.

Мне стоило бы поменьше общаться с богами. Это портит социальные навыки. Можно было сказать по-другому или хотя бы предусмотреть, что Сперат сорвётся с места, не дослушав. Он с такой силой ударил свою бедную лошадку шпорами, что на моё лицо попала капля крови. Лошадь сорвалась в галоп, ворота перед ней едва успели распахнуть.

— Разве она думает, что сможет одолеть его одна? — ревниво спросила Адель.

— Она надеется позвать… своих старых друзей, — тяжело вздохнул я. — Они её не любят. Но она надеется, что сможет стравить их с той чёрной летающей тварью и сбежать. Хотя… она слишком умна, чтобы оставить себе место для надежды. Надо вернуть Сперата.

Я вскочил на Коровку. Посмотрел на Адель и Усатого.

— Останьтесь здесь и охраняйте семя. Я догоню Сперата и вернусь с ним обратно.

— Но, мой сеньор… — начал было Усатый.

Я его уже не слушал. Коровка рванул почти без понуканий. Он любил погони.