Противотанкист. Книга 3. "Ополченцы"

Глава 20 В санбате

Я, конечно, пытался договориться с молодым командиром, и остаться лечиться в подразделении, но «раз врач сказал в морг, значит в морг». Так и Огурцов — послал меня в медсанбат. После разговора с лейтенантом, свой карабин пришлось оставить в расположении, ну а всё лишнее я раздал во временное пользование друзьям-однополчанам. Попрощавшись на всякий случай со своими, я вышел на «большую» лесную дорогу, ловить попутку. С собой у меня остался только вещмешок с личными вещами, ну и «Вальтер» в наплечной кобуре под шинелью. Пройти десять километров пешком я ещё не мог, поэтому до места добрался с попутной лошадью. Пожилой возница попался разговорчивый, причём из медсанбата, так что примерно к середине пути я уже знал. Где? Кто? Когда? И с кем? Вторую половину пути я спал, убаюканный размеренной речью Макарыча, которому походу было всё равно с кем говорить, лишь бы его не прерывали. А я и не прерывал, сначала поддакивал, а потом вообще задремал.

Я попал как раз на винно-банный день, так что после первичного осмотра и определения койко-места, мне удалось помыться и поменять бельишко, а то эти паразиты уже достали. Попариться от души не вышло, время было ограничено, да и от контузии я ещё толком не отошёл. Не знаю что за хрень, только в лесу я чувствовал себя гораздо лучше, а вот после бани еле добрался до топчана. Слабость, головная боль, тошнота — я чувствовал себя даже хуже чем после первой включки, уснуть как-то не получалось, как только я закрывал глаза, голова начинала кружиться ещё сильнее. Слава богу, через пару часов мне стало легче, и наконец-то я смог заснуть.

Как ни странно с утра я чувствовал себя вполне сносно. После завтрака был обход, и я познакомился с нашим лечащим врачом-терапевтом поближе. Ну как поближе, примерно на расстояние стетоскопа. На мои комплименты молодая женщина отреагировала дежурной улыбкой, и попросила соблюдать субординацию, так что на этот раз решаю просто лечиться, и не тратить время на амуры, по крайней мере, с лечащим врачом. Хотя свободного времени теперь было много. В санбате из переменного контингента находились легко раненные, больные, слегка контуженные и немножко беременные. Бойцов с серьёзными ранениями, после необходимой помощи отправляли дальше в тыл, хотя особого наплыва трёхсотых не было. На переднем крае дивизии наступило относительное затишье, немцы, захватив плацдармы на нашем берегу реки и перерезав рокадную дорогу, успокоились и пока не атаковали. У дивизии же, чтобы сбросить фрицев обратно в реку, не хватало сил, а также боеприпасов, продуктов, вооружения и транспорта. Рокадную дорогу с твёрдым покрытием немцы перерезали в двух местах, а по раскисшим лесным дорогам, можно было передвигаться только на гужевых повозках, причём грузить приходилось половину от обычной нагрузки, больше лошади не тянули. А если учесть, что при ретираде много конского состава вышло из строя, лошадей побило, повозки пролюбили, то успевали подвозить только патроны и продукты. И то до полковых пунктов снабжения. В батальоны и роты всё приходилось доставлять на своём горбу.

Наша так называемая палата находилась в одном из домов-пятистенков, и насобирали тут с бору по сосенке десять ранбольных. Несмотря на то, что народу в хате собралось довольно много, и большую часть кухни занимала русская печь, свободное место ещё оставалось. Кровати располагались в основном в горнице, ну а кому не хватило лежаков, устроились на полатях под потолком и на печке. Второй ярус занимали естественно те, кто мог на него забраться, ну а на печи грелись все по очереди, всё-таки русская печь снимала любую хворобу, подхваченную на передовой, от насморка до ревматизма. Погода стояла довольно мерзкая, землю слегка подморозило, а вот воздух был влажный, ну и осадки, то дождь со снегом, то снег с дождём, плюс сильный порывистый ветер, так что на улице было не уютно. Хорошо, что дров заготовили с избытком, то ли наши предшественники, то ли хозяева усадьбы, но в лес за топливом ходить нужды не было.

Восьмого ноября нашу избушку помимо врача и процедурной медсестры, посетил комиссар медсанбата и рассказал про парад, состоявшийся на Красной площади седьмого ноября. Конечно, про этот парад я знал всю свою сознательную жизнь, и для меня это была «история давно минувших дней». Но вот сейчас меня вштырило по настоящему, оказалось — вот она история, и я в ней принимаю непосредственное участие. Нет, я и раньше понимал, что нахожусь на Великой да ещё и Отечественной войне, но в постоянных боях и походах порассуждать про это как-то не получалось. Зато теперь, после очередного мозгового потрясения, да ещё на фоне исторического события, извечные вопросы — Что делать? И где достать водки? — в очередной раз ударили в мою больную голову. Второй вопрос разрешился сам собой, всё-таки спирт и медицина, деревня и самогон… Да и на новенького из пациентов я поступил не один, остальные бойцы уже знали — Где? Что? Почём? Особенно преуспел в этом разведчик, пришедший в нашу «инвалидную» команду немного раньше меня. Шустрый парень начал обзаводиться нужными связями сразу, как только попал в санбат, так что сегодняшний вечер обещал быть весёлым. На десять человек всего того, что мы достали, у нас набиралось грамм по 100–150 наркомовских на рыло. Конечно, маловато будет, но для организмов «измученных нарзаном», этого вполне хватит.

Отдельного помещения для столовой в деревне не было, за пищей ходили прямо на кухню старшие команд или командиры отделений, лежачим тяжелораненым еду приносили санитарки. В общем, закусь у нас была и, собравшись вечером за общим столом, выпили по соточке разведённого спирта и приступили к приёму пищи. Свою порцию я осилил с трудом, сначала вроде пошло, а потом чуть ли не застряло на полпути. Так что дальше я только ел и пил морковный чаёк. Кто-то последовал моему примеру, кто-то вообще не стал пить, но большинство продолжили. Хотя для продолжения оставался только самогон, и того вышло по полстакана на брата. Банкет закончился довольно быстро, поев, бойцы потянулись курить, завязались неспешные разговоры в своём кругу. Народ разделился по землячествам и интересам, ну а я, походив от кучки к кучке и послушав, кто про что «поёт», убрался на свою шконку. Со всеми я перезнакомился ещё вчера, так что пока не решив «за большевиков али за коммунистов», я отделился от коллектива.

Мысли путались и метались в черепной коробке как табун мустангов по прерии. Вопросы же, которые я задавал сам себе, так и оставались без ответа. Да, я знал, интересуясь историей, что немцев на реке Нара остановят, потом начнётся общее наступление и противника погонят вспять. А вот дальше, наша 33-я армия попадёт в окружение и погибнет, не вся конечно, но большая её часть. Генерал Ефремов останется с армией до конца, выполнит свой солдатский долг, и застрелится, не желая попадать в руки врага. Случится это весной 1942-го, а на данный момент ещё осень 41-го. Что мне делать? Не знаю. Предупредить Ефремова о его судьбе? Да кто же мне поверит. Тем более зная о своей смерти, человек может наделать много ошибок, причём неисправимых. Что я мог сделать на данный момент? Один, и без оружия. Да ничего, если честно, тем более в обороне, да ещё на больничной койке. Кое-какие планы я для себя наметил. Бог конечно над ними поржёт, а вот мне было не до смеха, тем более, чтобы их осуществить, нужно было выжить. А вот с выживанием могли возникнуть проблемы… Мысли начинали скакать по кругу, и чтобы отвлечься, я пошёл покурить.

Место для курения было организовано в сенях, не дует, да и не мочит. Курить в хате нам не разрешали, да и сами мы старались не смолить в помещении. Всё-таки десять мужиков на тридцати квадратных метрах, это многовато и пахер ещё тот. Кто-то болеет и сильно потеет, у некоторых раны гноятся, да и не каждый человек когда спит, может себя контролировать, не говоря уже про сапоги, портянки и прочее. Мы, конечно, периодически проветривали помещение, но запах казармы вперемешку с больницей никуда не девался. В импровизированной курилке находилось несколько человек, и о чём-то дискутировали при свете «летучей мыши». Среди них был и разведчик — Генка Черкасов, а своим появлением я невольно прервал диспут.

— Ну что Никола, не спится? — задал он мне вполне резонный вопрос.

— Уснёшь тут с вами, — беззлобно ворчу я, скручивая козью ножку. — Ходите, дверями хлопаете, орёте не своё не наше. О чём хоть спорите?

— Да вот размышляем — Когда немец в наступление попрёт? И где ударит?

— А что тут думать, как только хорошенько подморозит, так и попрёт, а ударит с плацдармов. Кстати ты не знаешь, что за фрицы у нас за Нарой? — обращаюсь я к разведчику.

— Военная тайна, конечно, но когда за языком ходили, ганс попался из 183-й пехотной.

— Вот видишь, пехоту уже подтянули, сейчас железки свои подлатают, боеприпасов накопят и полезут.

— А когда?

— Кто же их знает, может через неделю или две, но полезут обязательно.

— А как же Москва? — это уже молодой, из нового пополнения красноармеец, который успел серьёзно простудиться на марше и сразу попал в лазарет.

— А Лёнька выздоровеет, возьмёт винтовку и погонит фрицев до Берлина.

— Я же серьёзно, товарищ сержант, — обиделся молодой парень.

— И я серьёзно Леонид. Не бывать фрицу в Москве, не пустим. — Глядя в глаза бойцу, уже без всякого намёка на юмор отвечаю я. После моих слов народ потянулся в хату, со мной остался только разведчик.

— Ты это серьёзно, насчёт нового наступления или так, свистишь?

— А я похож на свистуна?

— Судя по медали и нашивке за ранение, нет.

— Вот и я о том же. Сам-то, с какого полка будешь?

— Дивизионная разведка. А ты?

— Я в девяносто первом полку воевал, противотанковая артиллерия. Давно с передка?

— На днях зацепило, потом сразу сюда. Еле уговорил врача, чтобы дальше в тыл не отправляли.

— А меня неделю назад, под Слизнево. Чем-то по голове прилетело, очнулся через сутки, ни хрена не помню.

— Бывает. А где пропадал так долго?

— У своих артиллеристов отлёживался, пока новый командир не пришёл, он то меня к эскулапам и определил.

— Значит, советуешь тут не залёживаться.

— Ну почему. Неделя, максимум две у нас есть, а дальше уже лотерея. Сам знаешь, лучше с винтовкой в окопе, чем с голой жопой на кровати.

— Да уж. Видел я один медсанбат, когда отступали. Причём не разбомбленный, а раздавленный танками. — Генка так сжал кулаки, что аж пальцы побелели.

— Я так понял, ты из кадровых. Давно воюешь?

— С июля. Начинал в 53-й. Отступал от Днепра, потом ранение. Лечился в Москве, ну и к вам попал с пополнением. Обидно, что зацепило в первом же поиске.

— Удачно хоть сходили?

— Языка взяли, а остальное неважно.

— Понятно. Ладно, хватит мёрзнуть, пойдём в хату, отбой скоро.

Примерно в таком ключе, разговаривая со своими товарищами по палате «номер шесть», я постепенно и собирал информацию о положении дел в дивизии. На это ушла примерно неделя, тем более контингент постоянно менялся, кого-то выписывали, кто-то приходил на новенького, да и санлетучки ездили по всему фронту дивизии, забирая раненых. Ну, а с Макарычем у нас установились дружеские отношения, так что все последние новости я узнавал от него. Конечно, эти новости от агентства ОБС, нужно было пропускать через фильтр, отделяя зёрна от плевел, но свободного времени у меня было достаточно, так что постепенно вся картинка сложилась.

Наш 1291-й стрелковый, как и прежде занимал оборону по восточному берегу Нары. Деревню Слизнево, за которую мы так упорно воевали, немцы захватили, скорее всего к ним подошло подкрепление, да и с артиллерийской поддержкой они разобрались. Так что наши на передке опять оказались в лесу. Не лучше складывалось положение и у соседнего 1287-го полка. Удерживая своим правым флангом деревушку Горчухино, в центре своей обороны полк имел плацдарм противника — деревню Атепцево. Все попытки сбросить немцев с плацдарма и вернуть деревню обратно ни к чему хорошему не привели, так что и тут были проблемы не меньше. Третий полк в дивизию так и не вернулся, и воевал где-то в стороне от нас, так что часть оставалась неполной. Пополнение из тыла подходило, правда, начались проблемы со стрелковкой. Не хватало в основном винтовок и автоматического оружия, зато на вооружение стали поступать противотанковые ружья, а ещё дивизии подкинули миномётов. В общем, узнав, что формирование нашей минроты практически завершилось, я засобирался к своим. Это я так подумал, что засобирался, у Татьяны Сергеевны на этот счёт было своё мнение.

— Дышите, не дышите. Закройте глаза, достаньте кончик носа указательным пальцем левой руки, теперь правой. Хорошо. Пройдите по прямой, глаза не открывать. — Ну и всё в том же ключе. На этот раз я старался изо всех сил, пытаясь изобразить из себя совершенно здорового пациента. А в конце обхода даже сам себе поставил диагноз.

— Вот видите, Татьяна Сергеевна, я совершенно здоров и готов приступить к труду и обороне.

— Может быть и приступите, только точно не сегодня и не завтра. Во всяком случае, через недельку посмотрим.

— Как через недельку? Я же совсем уже здоров.

— Насчёт вашего здоровья это решать мне. Случайно не подскажете, какая у вас по счёту эта контузия?

— Ну, вторая.

— А если без ну, и хорошенько посчитать.

— Тогда третья.

— Это уже ближе к истине. А рука что, совсем не беспокоит?

— Какая рука?

— Левая, та что с переломом.

— Дык зажило всё давно.

— Точно зажило?

— Точно, только на непогодь реагирует. — Сдаю я себя уже по полной (и откуда эта «сучка крашена» всё про меня знает, вроде ничего лишнего не говорил).

— Вот видите, ещё и рука. Так что через недельку посмотрим, а пока лечитесь.

— Ну, товарищ военврач, отпустите. Кто же вместо меня воевать будет?

— Успеете ещё навоеваться, товарищ сержант. Пока лечитесь. А что, разве вам у нас плохо?

— Хорошо, очень хорошо. С вами я бы тут на всю жизнь остался, но мне надо в часть. — Вспыхнувшая до корней волос женщина, так меня ожгла своим взглядом, что я чуть заикой не стал. А когда понял, что увлёкся и допустил бестактность, было уже слишком поздно.

— Идите к себе ранбольной, больше нам не о чем разговаривать. — Отойдя к окну, и повернувшись ко мне спиной, усталым голосом сказала Таня. — Лечишь их, лечишь и вот она — благодарность…

Дальнейшего я уже не слышал, так как вышел из дома, на ходу надевая шинель и ругая себя последними словами. — Вот же болван, и нахрена мне сдалась эта выписка раньше срока. Войну и без меня выиграют, сидел бы себе на попе ровно и не жужжал. Нет, взял и обидел женщину, да ещё ни за что. — Хорошо хоть нашего разговора никто не слышал. Под свой кабинет Татьяна выбрала самую маленькую и невзрачную хату, там же она и жила. Медсестра ушла ещё до начала нашего диалога, так что надеюсь, лишних ушей поблизости не было.

Желая остудить свою горячую «финскую» голову, сразу в своё «логово» я не пошёл, а повернув влево под прямым углом, вышел на центральную улицу и потопал направо. Дойдя до края, увидел на выезде из деревни часового, вооружённого штыком от немецкой винтовки и всё. Ни гранат, ни какого-либо ещё оружия у постового не наблюдалось. Парнишка делал какие-то непонятные танцевальные па ногами и руками, изображая из себя танцора, которому что-то мешает. Подойдя ближе и увидев соплю, свисающую с носа болезного, я догадался, что таким образом он пытался согреться.

— Здорова, парнище!

— Ступай себе мимо.

— Ты чё бля, Некрасов?

— А? Что? Да нет, красноармеец Лопухов. — Мне даже показалось, что он хотел добавить «к вашим услугам». — Вот это ни хрена себе, сказал я себе, — подумал я про себя. — Каламбур, однако.

— А где твоя винтовка, товарищ Лопухов? Пролюбил? Тогда что тут делаешь? Ищешь?

— Нету винтовки, не выдавали. А здесь у нас пост. Охраняю въезд в деревню.

— От кого?

— От противника естественно.

— Куда ведёт эта дорога?

— Известно куда, в Савеловку.

— Если немецкие мотоциклисты появятся со стороны Савеловки, что будешь делать? Убежишь.

— Нет. Буду сражаться до последней капли крови.

— И что ты им сделаешь своей ковырялкой? Колесо проткнёшь. — Боец задумался. Продолжаю его грузить.

— Эта дорога, одно из самых вероятных направлений движения противника, а ты стоишь тут как голый на Красной площади. Кстати давно стоишь?

— С утра. — С утра, а время уже к обеду, какой-то странный пост, да и начкар ещё тот чудак на букву эм.

— И что за мудак у вас начальником караула?

— Сержант Петренко. Только он не мудак, она.

— Она — мудак? Ты русский вообще?

— Я русский. Она Петренко — женщина, точнее девушка.

— Так бы сразу и говорил, что баба, а то она мудак, да ещё девушка на букву мэ, совсем ты меня запутал. И чего, оружия в карауле совсем нет?

— Есть три винтовки и штыки к ним, но у нас два склада и ещё три въезда, вот самый ближний к лесу и охраняет часовой с винтовкой.

— Это тот, который на севере?

— Он самый. — А север там где мох и штаб армии, самое опасное направление в этой песочнице. — Негромко ворчу я себе под нос.

— А кто сержанта Петренко в караул поставил?

— Старшина Сухоручко.

— И чего этот Суходрочко, совсем больной?

— Не знаю, говорят, он таким образом её добивается. Девчонка из нарядов не вылезает.

— Значит задрочил в нарядах, а она всё равно не даёт. Ну и порядочки у вас. Ты сам-то, боец, давно служишь?

— Месяц уже.

— Пять минут как с поезда. Всё ясно с тобой. Звать-то тебя как?

— Алик.

— Доброволец.

— Да.

— Ладно, служи Алик-доброволец. Только не маячь на дороге, а встань за угол вон того сарая, прикинься ветошью и не отсвечивай. А увидишь кого, тогда выскакивай и громко кричи, — может хоть напугаешь.

Часовой нарушил все буквы устава, да ещё и выдал «страшную» военную тайну. Нет, я догадывался, что внутренняя служба в тылу организована не ахти, но не думал что — Так всё плохо!!! Особенно когда обошёл по периметру всю деревню и проверил посты. Алик конечно чудак ещё тот, но и остальные караульщики были не лучше. До этого я видел часовых возле складов, так они стояли с винтовками и близко никого не подпускали, а вот что творится на въездах в деревню, я не знал. Ввалившись в свою хату, нахожу разведчика и с ходу гружу его нашими проблемами.

— Слышь Гена, ты в курсе как у нас с охраной?

— А что у нас с охраной, дневальный всю ночь бдит.

— У нас бдит, а деревню бабы с ножиками охраняют. И командует ими сержант Петренко.

— Пороть надо этого сержанта.

— Вот один старшина и пытается отпороть Петренко, отсюда и все проблемы. После обеда надо с Макарычем пообщаться и подумать, как нам жить дальше.

По-быстрому разобравшись со своей порцией и помыв котелок, цепляю с собой Черкасова, и уже вместе идём искать Макарыча.

— Никола, хоть покурить дай. — Возмущается разведчик.

— Успеешь ещё, накуришься. Идём уже, пока я волшебное слово не сказал.

— Какое слово?

— Быстро! Одна нога здесь другой не вижу, ёрш твою…

— Так бы сразу и сказал, — после моего малого боцманского загиба, въезжает в ситуацию Генка, надевая шинель.

— А я как говорил?

— Да всё про каких то баб, я так и не понял что к чему.

— Сейчас-то понял?

— Ага.

Макарыча мы нашли в расположении хозвзвода, и с помощью наводящих вопросов, выудили из него всю необходимую информацию. Оказалось, что и оружие, а так же люди в медсанбате были, только функции караула взвалили на комендантское отделение, хотя там по штату всего семь человек. Вот его и усилили, добавив ещё трёх санитарок. Пока боевые действия шли интенсивно, шёл большой поток раненых, все были заняты по своей основной специальности, и это как-то оправдывалось. Тем более в караул заступали и легкораненые с карабинами, да и часть бойцов поступала со своими винтовками. Как шофёры, так и водители кобыл, выполняли свои непосредственные обязанности. А когда всё устаканилось, и на фронте наступило относительное затишье, для комендачей всё осталось по старому, зато остальной народ страдал от безделья.

Весь медсанбат в деревне не поместился, часть служб находилась в лесу, в основном это конечно автомобили и транспортные повозки, вот там водилы охраняли себя и свой транспорт с оружием. Зато комендантское отделение подчинялось старшине батальона, и несло службу по охране и обороне. О чём и чем думал этот Суходрочко, оставив в отделении только три винтовки, нормальному человеку не понять, только наставить его на путь истинный, нужно было в первую очередь. Тем более оружие ещё было, и валялось на вещевом складе. В процессе разговора с Макарычем, черновой план у меня созрел, оставалось только провести рекогносцировку и уточнить некоторые детали.