Рассвет русского царства. Книга 2

Глава 1

Я прошёл в комнату. Ярослав лежал весь покрытый потом. Не тратя время, я откинул простыню, принялся осматривать рану.

Кожа вокруг была красной, слегка опухшей. Швы держались, но края были воспалены. Я осторожно надавил. Ярослав застонал.

— Больно?

— Очень…

— «Пи… ц… Воспаление. На-ча-лооось…» — чуть ли не вслух выругался я.

Я вернулся в операционную, взял скальпель. Продезинфицировал его спиртом. Потом взял тканей побольше, чтобы подстелить под ногу Ярослава, и вернулся обратно.

— Что ты собираешься делать? — испуганно спросил Ярослав.

— Вскрывать. Гной нужно выпустить.

— Опять резать⁈

— Да. Тебе придётся потерпеть.

— А нельзя, как раньше? Погрузить меня в сон?

— Нет, — ответил я, потому что боялся, что сейчас его организм ослаблен, и он просто не выдержит. Не давая ему времени опомниться, я спросил.

— Готов?

— А? Да… наверно.

— Не бойся. Будет больно, но не так, чтобы терпеть было невмоготу.

Он кивнул, и тогда я приложил нож ко шву и сделал надрез. Из раны тут же потёк гной. Я выдавливал его, а потом промывал рану солевым раствором. И только тогда Ярослав не выдержал и закричал.

— Аааа…

— Терпи, — коротко бросил я. — Ещё немного осталось.

Я промывал, пока гной не перестал идти. Потом засыпал рану порошком из коры дуба и тысячелистника. Наложил новую повязку.

— Всё, — сказал я. — Теперь снова покой.

Следующие два дня я вскрывал рану каждый день. Гной продолжал идти, но меньше. И хоть температура держалась, но уже не так высоко. А на седьмой день гноить перестало. Рана начала затягиваться. Температура спала. Ярослав пошёл на поправку.

Тимофей приходил каждый день. Спрашивал, как дела. Я отвечал честно, всё как есть. Разумеется, когда я сказал про гной, и что пришлось вскрывать рану… В общем, мы поругались и долго разговаривали на повышенных тонах. Не знаю, чем бы это всё закончилось, если бы в дом не вошёл Ратибор.

Он не стал разбираться, а просто спросил.

— Выживет?

— Да, — ответил я.

После чего он повернулся к Тимофею и показал тому на выход. После чего ушёл сам.

Через два месяца я разрешил Ярославу вставать. Сначала с поддержкой. Он опирался на меня и Марьяну, делал несколько шагов. Нога болела, но держала.

Вскоре Марьяна вернулась к себе домой, но каждое утро, после того как управлялась с домашними делами у себя, приходила ко мне. Ванька не возражал. Жена помогает лекарю, ещё и деньги приносит. Копейка в неделю — немного, но лишними не будут.

Она ухаживала за Ярославом. Меняла повязки, кормила, помогала справлять нужду. Сначала делала всё молча, но постепенно начала задавать вопросы.

— Мить, а почему рану нужно промывать именно спиртом?

Я поднял голову от стола, над которым делал деревянную игрушку, похожую на снегурочку. Пока что я не мог гордиться своими поделками из дерева. Бесспорно, тот факт, что у них крутились руки, ноги, голова для этого времени было на грани фантастики. Но я очень хотел их ещё и раскрашивать. Тогда бы их товарный вид, был в разы лучше.

— Потому что спирт убивает заразу, — ответил я. — Ту, что вызывает гниение.

— Заразу? — она нахмурилась. — Что это?

Я задумался. Как объяснить про бактерии человеку пятнадцатого века?

— Это… маленькие существа. Такие крохотные, что глазом не увидишь. Они живут везде — на коже, в воздухе, в грязи. Попадают в рану и начинают там размножаться. Вот гной и появляется. Поэтому я прошу тебя перед тем, как ты собираешься готовить и кушать, мыть руки щёлоком.

Марьяна слушала, приоткрыв рот.

— А спирт их убивает? — Я кивнул. — А щёлок?

— И щёлок. Но им нельзя обрабатывать открытые раны. В нём много маленьких частиц, из-за которых потом может начаться воспаление и пойдёт гной. Спирт подходит лучше. И поэтому, перед тем как резать, я всегда протираю ножи спиртом. И руки тоже. Понимаешь?

Она кивнула.

— Понимаю. А что ещё убивает эту заразу?

— Огонь. Кипяток. Некоторые травы — кора дуба, тысячелистник.

Вскоре Марьяна уже сама меняла повязки. Я только проверял правильно ли сделано. Ярослав поправлялся. Рана затягивалась. Температуры, слава Богу, больше не было. Он уже мог сидеть, опираясь на подушки. Даже шутил иногда.

— Дмитрий, ты знаешь, я начинаю верить, что смогу снова ходить. Ну, ты понял… Нормально ходить.

Я усмехнулся.

— Сможешь. Но не быстро. Ещё месяц, а лучше два не нагружать ногу.

Он вздохнул.

— Месяц… Долго.

— Зато потом будешь ходить, как раньше. Почти как раньше, — поправился я.

Ярослав кивнул, посмотрел на Марьяну, что как раз входила с миской похлёбки.

— Спасибо, Марьяна. Твоя еда очень вкусная. Признаюсь честно, меня так даже дома не кормили.

Она улыбнулась.

— Рада стараться, — слегка поклонилась она. — Но это большая заслуга Митрия Григорьевича. — При княжиче она обращалась ко мне только так. — У него много трав, которые я и не знала, что можно использовать в готовке.

— Ты скромничаешь, Марьяна. — сказал я. — У меня нет тяги к готовке. Так что это всё твоя заслуга.

После того, как Ярослав поел и Марьяна вышла, он спросил у меня.

— Дим, можно вопрос?

— Спрашивай.

— Марьяна… она твоя женщина?

Я наклонил голову, внимательно посмотрев на Ярослава. Не ожидал такого вопроса. Мне казалось он умнее, чтобы делать вид будто ничего не замечает. Ведь это было совершенно не его дело. Но, видимо, сказался тот факт, что мы помногу проводили времени вместе. И между нами зарождалось что-то близкое к понятию дружба.

— Почему ты так решил?

Ярослав усмехнулся.

— Я не слепой. Вижу, как она на тебя смотрит. Плюс ночью слышал… — Он помолчал. — Стены тонкие.

Я выругался про себя.

— Она замужем.

— Знаю. За Ванькой Кожемякиным, если не ошибаюсь, — сказал он.

— Да.

— И что, он не знает?

— Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос. Зачем спрашиваешь?

Ярослав покачал головой.

— Жестоко. Хотя… — задумался он. Не мне тебе говорить, что такое хорошо, а что такое плохо. — Он посмотрел на меня. — До того, как я упал с лошади, нос тоже в пушку был. Думал, что Господь сделал меня калечным за грехи. Я каждый день молился о прощении. И, видимо, вымолил его, раз он послал тебя.

Я нахмурился.

— Этот гадёныш… Ванька издевался над Митькой всё детство. Бил, унижал. Однажды чуть не убил. Так что это моя маленькая месть. Когда я стал старше, смог дать отпор. Может, сейчас он и изменился. Но я никогда не забуду тот ад, что он мне устроил.

Ярослав задумался.

— Понятно. Но месть… она имеет свойство возвращаться. Смотри, чтобы ты не повторил моей судьбы.

Я вздохнул.

— Прав ты, — сказал я. — И знаю, что пора заканчивать. Просто, не хочется.

Ярослав усмехнулся.

— Значит, она хороша в постели? — Я не ответил. Но Ярослав и так всё понял по моему лицу. И я был благодарен ему, что больше этой темы он не поднимал.

Марьяна научилась многому. В постели она была ненасытной и, что главное, старательной. Слово «нет» между нами вообще не существовало. Я научил её ухаживать за собой, мыться чаще, следить за интимными местами. Она слушалась беспрекословно. Порой мне казалось, что она читает мои мысли. И откровенно говоря, тот факт, что мы скрывались, прибавлял огонька нашему затянувшемуся роману.

Ванька же, как блаженный дурак, на каждом углу хвастался, что его жена работает и прислуживает княжичу. И когда мы пересекались на улице, я всегда улыбался ему. А он истолковывал это на свой лад, думая, что мы если не друзья, то крепкие товарищи.

И так постепенно прошло три с половиной месяца. Снег ещё не сошёл, но зима уже начала отступать. Ярослав уже самостоятельно вставал. Вначале на самодельных костылях, потом холопы сделали ему тросточку.

Тогда-то я задумался над тем, чтобы сделать Ярославу трость со скрытым клинком и подарить ему перед отъездом. Что-то мне подсказывало, что такого устройства ещё ни у кого не было. Поэтому некоторое время пропадал в кузнице, выковывая свой, не побоюсь этого слова, шедевр.

Думаю, не стоит говорить почему я решил одарить Ярослава. Княжич, сын воеводы, так ещё и родственник сильнейшего рода Шуйских, которые, как я узнал от Ратибора, уже близки к Ивану III.

Наконец началась распутица, но зато на реке лед тронулся, и уже можно было добраться до Нижнего Новгорода по реке Сура до Волги, а по ней и до дома. Я немного сомневался, что это хорошая идея, в том ключе, что по Волге им придётся плыть против течения. Но Тимофей уже договорился с Ратибором, и тот выделил им большую лодку и шестерых холопов, которые будут сидеть на веслах.

Немного подумав, решил не лезть в это. Тем более для Ярослава это будет лучшим из вариантов. Всё-таки не будет трястись в телеге. Про езду верхом я вообще молчу. Я его очень просил в этом году поберечься, и никакой нагрузки на ногу не давать. Разве что ежедневно выполнять упражнения на растяжку для лучшего восстановления ноги.

Тимофей перед отъездом вручил мне кошель.

— От воеводы. Двадцать рублей.

— Благодарю, — ответил я.

Тимофей протянул руку. Они уехали в сторону реки, я и уже не стал их провожать. Перед отъездом мы знатно напились с Ярославом, так сказать, отпраздновали его выздоровление. Взял с меня обещание, что, когда буду в Нижнем Новгороде, обязательно навещу его, и он закатит такой пир, что потом… В общем, прощались мы, как друзья. А когда я вручил ему трость со скрытым клинком, то надо было видеть его глаза. И когда наигрался, бросился меня обнимать…

Тимофей очень высоко оценил качество стали. И он даже не догадывался насколько оно было высоко по этим временам.

Двадцать рублей я убрал в «секретное место». Было у меня такое сделано мной лично. И находилось оно не в полу, не в срубе или потолке. А в шкафу. Там я сделал секретную нишу, которую ну никак не найдешь, если не будешь знать, где искать.

И я уже знал, куда их потрачу. Сколько бы я не тренировался, каким бы сильным и ловким не был, но в битве слишком всё непредсказуемо. Поэтому я решил, что помимо силы нужно ещё прокачивать защиту.

Кольчуга, что была у меня, хороша, но недостаточно. Она прикрывает тело, но руки, ноги — голые. А в бою именно их чаще всего калечат. Один удар саблей по предплечью — и ты инвалид. Стрела в бедро — истечёшь кровью за считанные минуты.

Нужна была полноценная защита. Наручи, поножи, может, и шлем получше. И не только мне. Ратмир, Воислав, Глав — они мои люди. И им тоже надо выправить нормальную защиту.

С отъездом Ярослава в доме стало тише. У Марьяны больше не было повода ко мне приходить. Уж слишком это было бы вызывающе. И хоть я остался без «сладкого», но не скучал, ведь дел, а главное планов было много.

Я сидел за столом, чертил на куске бересты примерный набросок того, что хотел сделать. Наручи — две части, соединённые ремнями. Поножи — также. Кираса* (латы для защиты груди и спины) — мечта, но сложно. Пластинчатая броня требует много металла, времени, умения.

*(истор. факт: В XV веке на Руси начали появляться элементы западноевропейского доспеха, но массового распространения они не получили — слишком дорого, сложно в изготовлении. Зато кольчуги, бахтерцы (доспех из металлических пластин на кольчужной основе) и зерцала (нагрудные пластины) были распространены среди дружинников. Полные латы, как в Европе XVI–XVII веков, на Руси почти не использовались из-за климата и стоимости.)

Доброслав вошёл в дом, стряхивая снег с плеч.

— Хозяин, в кузне всё готово. Горн раскочегарили.

— Хорошо. Сейчас приду.

Я свернул бересту, сунул за пояс и, одевшись, прошёл в кузницу.

— Что будем ковать, хозяин?

Я достал бересту, развернул.

— Вот это. Наручи. Для защиты рук.

Он наклонился, всмотрелся в набросок.

— Сложно будет. Нужно выгнуть пластины так, чтобы по руке легли. И соединить надёжно.

— Справимся. Начнём с простого — прямые пластины. Потом подгоним.

Доброслав кивнул и мы взялись за работу.

Первая пластина вышла кривой. Я раскалил железо добела, выложил на наковальню, начал бить молотом. Но удары получались неравномерными, с одного края металл стал тоньше, с другого — остался толстым. Пластина получилась волнистой, как кусок жести после урагана.

— Блин… — выругался я и швырнул её в угол.

Взял следующий кусок железа, положил в горн. Вторая пластина вышла лучше. Я следил за ударами, старался бить равномерно. Металл выгнулся, но не сильно. Я остудил его в воде — зашипело, пошёл пар. Потом проверил толщину — примерно одинаковая по всей длине.

— Уже вроде получше, — сказал Доброслав.

— Лучше, но недостаточно, — мне хотелось лучшую броню.

Я взял получившуюся пластину, приложил к своему предплечью. Не легла. Слишком плоская. Нужен изгиб, чтобы повторяла форму руки. О чём и сказал Доброславу. Заново раскалив пластину, мы положили её на обрубок бревна. Доброслав придержал её клещами, я начал бить молотом по краям. Металл прогнулся и повторил изгиб дерева. После чего остудил. И проверив, констатировал, что это уже больше походит на наруч.

— Вот так надо, — удовлетворённо сказал я.

К вечеру сделали четыре пластины: две для одного наруча, две для второго. Все примерно одинаково изогнутые. Я примерил их, и сидели они неплохо, но нужны ремни, чтобы держались.

— Завтра займёмся креплениями, — сказал я. — А пока хватит, руки уже сильно гудят.

Доброслав начал гасить горн, а я вышел на улицу.

— Эй, Мижита! — позвал я мимо проходившего холопа.

— Звали, господин?

— Да. В общем, беги к Ваньке Кожемякину и купи у него кожу самую крепкую, что есть. Но при этом она не должна быть жёсткой. Принесёшь ко мне. И спроси сколько я ему должен. Всё понял?

— Да, господин.

Когда вышел на улицу, солнце уже готовилось скрыться за горизонт. Немного подумав, я сказал Доброславу, чтобы он приводил рабочее место в порядок, и шёл отдыхать. Сам же я направился домой.

В виду того, что Марьяна мне больше не готовила, я снова озадачил этим своих холопок. И позавтракав, я вернулся в кузницу. Доброслав уже был там, подкладывал угли в горн.

— Рано ты, хозяин.

— Не спалось, — ответил я, после чего мы приступили к работе.

Я принёс с собой кожу, что вчера купил у Ваньки, и вечером, пока нечего было делать, нарезал её на ремни. Оставалось пробить отверстия во вчерашних заготовках наручей и продеть в них ремни, после чего закрепить. Звучало просто, но на деле оказалась морока.

Пластины были твёрдые. Сверлить было нечем, поэтому решили раскалить место, где нужно проделать отверстия, после чего бить бородком.

Попробовали. Положили пластину краем в угли, дождались пока прогреется. Потом быстро достали, приложили бородок, ударили молотом и пробили. Получилось не совсем ровно, но это легко можно довести об точильный камень.

Вскоре мы проделали так со всеми пластинами, а потом продели ремни и затянули. После чего я примерил наруч на руку. Он сидел ровно, пластины прикрывали предплечье полностью.

— «Что ж вполне не плохо!» — удовлетворенно подумал я.

Второй наруч сделали быстрее. Уже набили руку, знали, что и как. Я надел их, взял саблю, помахал. Пластины звякали друг о друга, но не мешали. Локоть сгибался свободно. Вес чувствовался, но не критично.

— Хорошо получилось, — сказал Доброслав.

— Пока только руки. Ноги ещё надо защитить. И грудь.

— Грудь? — он нахмурился. — Это уже кираса. Сложно.

Я посмотрел на него.

— А кто обещал тебе лёгкую жизнь?

Доброслав аж поперхнулся, услышав от меня эти слова.

Кирасу делали почти две недели. Сначала выковали переднюю часть — нагрудник. Большой, выпуклый, чтобы удары соскальзывали. Потом заднюю — наспинник. Попроще, более плоский.

Соединили ремнями по бокам. Я примерил. Тяжело. Килограммов десять, не меньше. Но держалось крепко и прикрывало всё тело от шеи до пояса.

— Как? — спросил Доброслав.

— Тяжело. Но нормально. Привыкну.

На поножи потратили ещё пять дней. Две пластины на каждую ногу — одна спереди, другая сзади. Соединяли ремнями. Принцип тот же, что и с наручами.

Когда закончили, я надел всё разом. И попробовал подвигаться. Было тяжело. Каждый шаг требовал усилий.

Также я отчётливо понимал, что теперь придётся тренироваться в ней. Иначе в бою быстро останусь без сил. Взяв саблю, начал отрабатывать движения, будто с кем-то сражаюсь. И, как и ожидалось, надолго меня не хватило.

— Хорошо, — сказал я. Неподалёку стояли три брата акробата. Про братьев я сказал неправду, но суть отразил верно. Глав, Ратмир и Воислав внимательно смотрели на меня. И пока не спешили подходить. — Доброслав! — громко позвал я кузнеца. — А теперь будем делать такую же броню им!

Доброслав застонал.

Броню для холопов в основном делал Доброслав. Ему в помощь я отправил холопов, которым эта броня и предназначалась. И помогал я кузнецу лишь когда мы делали самое сложное — кирасу.

На всё про всё ушло больше полутора месяцев. Может быть, закончили бы быстрее, но у меня закончился металл. И я не сразу сообразил попросить его у боярина. А у него в закромах было припрятано много чего.

Осталось ещё одно дело, которое нужно было решить, — оружие!

Сабли у всех были: и у меня, и у холопов. Но сабля сабле рознь. А я хотел такую, чтоб в бою я был уверен в ней на все сто.

И когда Доброслав закончил с бронёй, я начал делать себе клинок из дамасской стали. Именно из неё был сделан скрытый клинок в трости Ярослава.

В прошлой жизни я читал о ней. Это была сталь, полученная путём многократной проковки и складывания слоёв металла. В результате клинок получался с характерным узором, невероятно прочный и гибкий одновременно.

Была мысль замахнуться на булат. НО! Это было слишком сложно. нужна особая руда. Может когда-нибудь… позже, а пока — дамаск и только дамаск.

Нужны два вида металла, мягкое железо и твёрдая сталь.

Складываешь их слоями, свариваешь в пакет, проковываешь, режешь пополам, снова складываешь. И так несколько раз. Каждый раз количество слоёв удваивается. Пять циклов — 32 слоя. Десять — больше тысячи.

Но главное, температура. Слишком низкая — слои не сварятся. Слишком высокая — металл сгорит.

Обязательно нужен был флюс: что-то, что поможет убрать окалину и шлак при сварке. Поэтому я использовал поташ* (карбонат калия, который получают из золы).

Перед тем, как заняться саблей, я отправил Гаврилу и Мижиту собрать золу из печей. Потом я высыпал золу в бочку, залил горячей водой. Перемешал палкой. Дал отстояться. Через час на дне осел осадок, сверху — мутная жидкость, которую я осторожно слил в большой котёл, после чего поставил на огонь. Вода начала выпариваться. Я следил за тем, чтобы не кипело слишком сильно.

Постепенно жидкость становилась гуще и темнее. А через несколько часов на дне котла остался белый налёт, который я соскрёб ножом и пересыпал в глиняный сосуд.

Дальше — металл.

Я выбрал два куска. Как я уже говорил, нужно мягкое железо, которое гнётся, но не ломается. И второе — это твёрдая сталь, что хорошо держит заточку, но хрупкая.

Нарезал их на тонкие пластины. По пять штук каждого. Сложил стопкой чередуя: железо — сталь, железо — сталь.

Потом посыпал поташем. Обвязал проволокой, чтобы слои не разошлись, и положил в горн. Доброслав стоял на мехах, раздувая до максимума угли. Боже, какой жар стоял в кузне. Металл начал светиться — сначала красным, потом оранжевым, потом жёлтым.

Я следил за цветом. Когда металл стал соломенно-жёлтым, почти белым, вытащил пакет клещами.

— Быстро! На наковальню!

Доброслав подскочил и помог придержать пакет. Я же схватил молот и начал бить. Не со всей силы, а аккуратно, стараясь чтобы метал схватился вначале по краям, а потом уже стал бить по всей длине.

Наконец-то я проковал весь пакет и положил остывать. Потом проверил слои.

— «Ну что ж… неидеально, конечно, но пакет стал единым куском. А значит я иду в правильном направлении».

— Первый этап, — сказал я. — Теперь складываем снова.

Доброслав вытер пот со лба.

— Сколько раз ты собираешься это делать?

— Пять. Может, шесть.

Я раскалил пакет снова. Положил на наковальню, зубилом сделал зарубку посередине. Согнул пополам. Снова посыпал поташем, снова в горн.

Раскалил добела и вытащил, проковал. Слои снова сварились. Повторил процесс. Ещё раз. И ещё.

После пятого раза у меня в руках был брусок длиной сантиметров тридцать, шириной — пять. Слоёв в нём было, по моим прикидкам, тридцать два после пятого складывания.

— «А нет, больше! — сообразил я. Ведь начинал с десяти пластин, а значит… триста двадцать слоёв. — Думаю, этого достаточно».

Я положил брусок остывать. На этом я решил на сегодня закончить, и мы вышли из кузницы.

На следующий день я приступил к выковыванию самого клинка.

Взял вчерашний брусок, что получился после многократного складывания. Доброслава отправил на мехи. Раскалив брусок начал вытягивать его молотом. Металл стал послушно вытягивался. Я следил внимательно за формой. Клинок должен быть изогнутым, всё-таки это сабля, а не меч. Изгиб помогает резать, а не просто рубить.

Вытянул до нужной длины, примерно метр, и потом начал формировать остриё. Дальше — спуски. Если простыми словами, это когда клинок утончается к лезвию. И это его самая сложная часть. Если сделать неравномерно, клинок будет кривым, резать плохо.

Я ковал спуски, примериваясь к каждому удару. Проверял на глаз, прикладывал к ровной поверхности, снова ковал.

И к вечеру форма была готова. Клинок получился таким, как я хотел. Изогнутый, с острым концом, с ровными спусками. Но ещё мягкий, ибо нужна была закалка*. (*Закалка — это когда раскаляешь металл, потом резко охлаждаешь. Сталь становится твёрдой, но хрупкой. Чтобы убрать хрупкость, делают отпуск — снова нагревают, но не так сильно.)

Для этого я раскалил клинок до вишнёво-красного цвета. Следил внимательно, ведь цвет должен быть равномерным по всей длине. Потом опустил в бочку с водой. Пар тут же взметнулся вверх, а вода забурлила.

Я держал клинок, пока он не остыл. Вытащил и внимательно осмотрел, боясь, что он где-нибудь треснет. И такое вполне могло произойти, но сегодня удача была на моей стороне.

Потом проверил на твёрдость. Всё было нормально, и тогда я снова нагрел клинок, но уже слабее. До соломенного цвета. Подержал так минут пять, остудил на воздухе.

Теперь клинок был и твёрдым, и не таким хрупким.

Оставалось последнее — отполировать и протравить. Я взял крупный песок, начал шлифовать клинок. Долгое занятие, но мне даже нравилось. Делал-то для себя.

Потом взял мелкий песок, повторил. Потом золу. Клинок становился всё более гладким, блестящим. Когда закончил, посмотрел на отражение и увидел себя в металле, как в зеркале.

— «О, я красавчик!» — ухмыльнулся я от своей скоромности.

Дальше — травление. Для этого я взял остатки купоросного масла, что оставались после изготовления эфира. Разбавил водой один к трём. Опустил клинок в раствор.

Кислота начала разъедать металл. Но не равномерно. Разные слои реагировали по-разному. Мягкое железо разъедалось быстрее, твёрдая сталь — медленнее. Я продержал клинок в кислоте минут десять. Потом вытащил и промыл водой.

И начал расплываться в улыбке. На клинке проявился узор. Волнистые линии по всей длине клинка. Светлые и тёмные полосы, переплетённые, как волны на воде. Дамаск.

Я не мог оторвать взгляд.

— Получилось!