Рассвет русского царства. Книга 2

Глава 22

После того, как Марьяна ушла, сон как рукой смыло. Лишь когда за горизонтом стали проблёскивать первые лучи, я провалился в сон. В итоге, когда меня разбудила холопка, напомнив, что я просил меня разбудить, я был, мягко говоря, в не самом лучшем расположении духа.

Одевшись, я пошёл к боярскому терему, чтобы попрощаться с семьёй Ратибора и им самим.

Боярыня встретила меня в светлице. Она была одета в простое дорожное платье. И в глазах читалась усталость.

— Дмитрий Григорьевич, — она улыбнулась. — Рада видеть тебя целым и невредимым.

— И я рад, Любава Андрониковна, — слегка поклонился я.

— Знаешь, я хотела сказать тебе спасибо. Этот Курмыш… ничего против, но я скучала по Москве. По её шуму, по людям, по жизни. Мне тяжело дался переезд из Константинополя в Москву, а когда нас сослали сюда, то со скуки чуть не умерла. — Она подошла к углу, из которого открывался вид на двор, где слуги грузили сундуки на телеги. — Митрий, — она повернулась ко мне, — ты сделал для нас очень много. Спас Глеба… ты открыл Ратибору дорогу обратно в Москву.

— А ты обучила меня грамоте и этикету. Принимала участие моём взрослении, помогала в моих начинаниях…

— Начинаниях? — наклонила она голову набок.

— Ратибор Годинович рассказал мне о вашей роли в моих делах.

— О, рыбе, арбалетах… — начала перечислять она, на что я кивнул. — Неужели ты считаешь, что это идёт хоть в какое-нибудь сравнение с тем, что ты спас Глеба? — она усмехнулась. — Всё, чего ты добился, ты сделал своими руками и головой. Мы лишь немного помогали тебе.

— Как скажешь, боярыня, — по-доброму поклонился я.

— Ладно, — сказала Любава и с её лица пропала улыбка. — Я хочу тебя предупредить

Я напрягся.

— О чём?

Любава подошла ближе, понизила голос.

— Шуйский. Он помог Ратибору, но не из доброты душевной. Он собирает союзников. Умных, сильных и полезных, коим счёл и Ратибора. Судя по тому, что я слышала, Василий Федорович окружил тебя теплом и заботой. Спал в его тереме, кушал с его семьёй за одним столом. — Она ненадолго замолчала. — Согласись, такое отношение подкупило тебя?

— Эм… да, — не стал я отрицать очевидного.

Она кивнула и продолжила.

— Шуйский… ещё некоторое время он будет с тобой обходителен. Но помни: ничего не бывает бесплатно. Когда он попросит услугу взамен, она может оказаться… неприятной. Начнёт он с мелочей, но потом его просьбы будут всё сложнее и сложнее.

— Паук, — произнёс я.

— Паук? — не поняла она почему я так его назвал.

— Боярыня, ты мне пытаешься сказать, что Шуйский, как паук, дёргает за паутину, оплетая ей не только своих врагов, но и союзников.

— Хм, какое интересное сравнение. Паук, — сказала она таким тоном, словно впервые его слышит. — А мне нравится. И да, Шуйский именно такой… Почему ты улыбаешься? — заметила Любава улыбку на моём лице.

— Потому что все, кто имеет власть, дёргает за ниточки, и плетёт свою паутину, — ответил я.

В глазах Любавы промелькнул холодный блеск.

— Ты сейчас намекаешь на меня и Ратибора? — Недолго думая я кивнул, и спустя несколько секунд она усмехнулась. — Что ж, ты прав. И, наверное, я была не права. Ты смог бы продвинуться наверх, оставшись в Москве.

— Почему ты так решила?

— Раньше ты бы ни за что не сказал таких слов. Потому что знал и осознавал своё положение. Сейчас же ты начинаешь показывать своё истинное лицо.

— Любава Андрониковна, это не меняет моего самого лучшего отношения к тебе, твоему мужу и Глебу. Ваша семья использовала меня, я…

— Использовал нас.

— Всё честно, — улыбнулся я.

— Ты прав. — Любава с грустью посмотрела на меня. — Береги себя, Дмитрий. Что-то мне подсказывает, у тебя большое будущее, просто не дай им сломать тебя.

В этот момент в комнату вбежал Глеб. Он был в дорожной одежде, на боку болталась сабля. Увидев меня, его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Дима! А я только что бегал к тебе на подворье чтоб попрощаться, а ты уже здесь.

— Пришёл попрощаться с вами, — сказал я.

Серьёзный разговор по душам с приходом Глеба прекратился. И мы несколько минут проболтали о том, какой выдалась у меня дорога туда и обратно. Где останавливались, и какие места лучше обходить стороной.

— Если будешь в Москве и не заедешь к нам, клянусь, обижусь! — слегка повысив голос сказал Глеб.

— Спасибо, Глеб, — искренне сказал я. — Если тебе надоест Москва, то тебе здесь тоже будут всегда рады.

Была мысль подарить Глебу свою саблю, но потом подумал, что мне она здесь пригодится больше, чем ему в Москве. Вот если… вернее, когда соберусь в столицу, то подготовлю подарки, среди которых будет ещё одна выкованная мной сабля.

Примерно через час Ратибор, Любава, Глеб и большая половина дружинников выехали из Курмыша. Я стоял у ворот, провожая их взглядом. Караван был немаленький и в какой-то момент мимо меня проехал Ванька Кожемякин с Марьяной и её родителями.

Ванька был счастлив, как никогда. Он поклонился мне перед отъездом, ещё раз поблагодарив за то, что я помогал им зарабатывать.

— Не за что, Ванька, — сказал я. — Живи да радуйся.

Марьяна сидела в телеге, закутанная в платок. Наши взгляды встретились на мгновение. В её глазах я заметил странную смесь грусти и облегчения. Она кивнула мне едва заметно и отвернулась.

Но, как мне показалось, она рада, что уезжает отсюда. Честно говоря, я тоже испытал облегчение. Мой «роман мести» был ошибкой. Приятной, но ошибкой. Марьяна хотела чувств, которых я дать не мог. А я хотел… чего? Отомстить Ваньке через его жену? Хотя, отрицать не стану, с Марьяной мне было хорошо. И как итог, когда её телега проехала мимо меня, на душе стало тяжело…

Вскоре весь караван скрылся за дальним лесом, и я выдохнул. Для Курмыша это был конец эпохи, и начало моей новой жизни.

Два месяца. Шестьдесят дней, стёртых в пыль, опилки и дорожную грязь. Курмыш гудел, как растревоженный улей. Мой участок, который я теперь с полным правом называл усадьбой, превратился в одну большую стройплощадку. Стучали топоры, визжали пилы, моё личное гордое детище, и пахло свежей сосновой стружкой.

Я стоял у навеса, где Гаврила с двумя новыми холопами, купленными в Нижнем, распускал брёвна на доски.

— Ровнее держи! — гаркнул я, перекрикивая скрежет металла. — Ты не колбасу режешь, Микита! Угол завалишь, доска винтом пойдёт, кому я её потом продам? Татарам на растопку?

Микита вздрогнул и выровнял полотно. В основном, доски выходили ровные, которые мне было нестыдно продавать. И в этом была суть. Те сто рублей жалования таяли быстрее весеннего снега. Зерно, инструменты, лошади, железо, кожа, всё требовало серебра. А отдачи пока было кот наплакал. Копчёная рыба шла хорошо, арбалеты начали приносить прибыль, но на одной торговле дружину не прокормишь.

— Дмитрий Григорьевич! — послышался знакомый голос.

Я обернулся, и увидел, что к мне идёт Григорий. Теперь он носил добротный кафтан, подпоясанный широким кушаком, а на боку висела сабля — не казённая, а его собственная, купленная в Нижнем.

— Что, отец? Опять с Богданом сцепились?

Богдан, десятник царской дружины, был мужиком исполнительным, но упёртым, как старый пень.

— Да нет, Богдан смирный сегодня, — отмахнулся Григорий. — Дело другое. Людей мало.

Он подошёл ближе, понизил голос.

— Мы график караулов уже в третий раз обговариваем, но никак не сходится. Если мы выставляем дозоры на дальних подступах, как ты велел, то в самом остроге остаётся полтора калеки. А если держим людей здесь, слепые мы, как котята. Татары подойдут на версту, а мы и не чухнем.

Я потёр переносицу. Старая песня.

— У нас двадцать царских гридней, твой старый десяток, Семён с Лёвой, да я. Почти сорок сабель. Мало?

— Мало! — отрезал отец. — Царские люди — они временные. По зиме уедут, и что? Останемся мы с голой задницей. А хозяйство растёт. Склады, кузня, дом твой, люди… Нам нужно ещё человек тридцать. Своих. Чтобы не за жалование служили, а за землю, за идею.

— Где ж я тебе их возьму? — вздохнул я. — Рожать их что ли? Местные мужики — они пахари, а не воины. Им соха привычнее копья. А наёмников брать… так это серебра не напасёшься, да и верности там на грош.

— Думай! — буркнул Григорий, — Ты у нас голова. А моё дело — сказать, что, если татары решат проверить «нового дворянина» на прочность, мы долго не продержимся.

Он развернулся и пошёл к казармам, где Богдан муштровал молодняк. Я остался стоять, глядя на летящие опилки. Григорий был прав. Мы строили замок на песке. У меня был статус, были амбиции, я примерно знал на чём можно заработать, но не было главного ресурса средневековья — людей. Верных людей.

Следующим утром меня разбудила холопка.

— Господин, — шептала она, тряся за плечо. — Господин, проснись! Там гонец приехал!

Я разлепил глаза, чувствуя, как затёкшее тело протестует против раннего подъёма.

— Какой ещё гонец? — пробормотал я, садясь на кровати.

— От отца Варлаама, дьякона, — холопка подала мне рубаху. — Сказал, что дело неотложное.

Я быстро оделся и вышел на крыльцо. У ворот стоял тощий паренёк лет пятнадцати в монашеской рясе, весь в дорожной пыли.

— Ты от Варлаама? — спросил я, подходя ближе.

— Так точно, господин, — он поклонился так низко, что чуть не уткнулся носом в грязь. — Отец Варлаам велел передать, что прибудет в Курмыш к вечеру. И просит приготовить ему пристанище.

Я, стараясь не выдать своих истинных чувств, ответил.

— Передай отцу Варлааму, что он будет желанным гостем. Пусть едет.

Паренёк снова поклонился и поспешил обратно к лошади. Я же проводил его взглядом, испытывая странное чувство тревоги.

Варлаам. Дьякон, которого я встречал в тереме Ратибора. Человек церкви, но не фанатик. Прагматик, умеющий считать выгоду. Когда Ратибор уезжал, я обмолвился ему, что Курмышу нужна своя церковь и священник. Воевода обещал помочь и, похоже, сдержал слово.

И к вечеру весь Курмыш знал о приезде дьякона. Люди собрались у ворот — кто из любопытства, кто из набожности. Церковь сожгли татары, и Ратибор не торопился отстраивать новую, ссылаясь на то, что денег в его казне не было. Поэтому раз в месяц в Курмыш приезжал батюшка из Нижнего Новгорода, чтобы крестить, венчать да отпевать.

Варлаам появился, когда солнце уже клонилось к закату. Он ехал на хорошей лошади, в сопровождении двух послушников и небольшого обоза — три телеги, гружённые иконами, церковной утварью и личным скарбом.

Дьякон спешился у ворот, оглядел собравшихся внимательным взглядом. Он был одет в чёрную рясу, подпоясанную верёвкой, а на груди висел серебряный крест.

— Здравствуй, Дмитрий Григорьевич, — произнёс он громко, так, чтобы слышали все. — Мир тебе и твоему дому!

Я поклонился.

— С миром принимаем, — ответил я, тут же продолжил. — И ты здравствуй, отче Варлаам. Добро пожаловать в Курмыш.

Он подошёл, и мы обнялись, формально, как полагается при встрече. Но когда Варлаам отстранился, я увидел в его глазах что-то вроде одобрения.

— Вижу, ты не зря время провёл, — тихо сказал он, кивая на мой новый дом, на дружинников, — дворянин Строганов.

— Видимо, Бог на моей стороне, — ответил я.

Через несколько дней я собрал мужиков со всего Курмыша и предложил часть оброка отработать строительством крепости. Вернее, увеличения площади стен.

В прошлую осаду людям приходилось спать на улице, потому что всем места не было. И я не хотел повторения той истории, поэтому предложил увеличить площадь стен, таким образом, чтобы они дотягивались до моего подворья.

Нагло? Да! Но разве не я хозяин этих земель? Тем более что стены охватят и многие другие дома. Что касалось старой стены, то её я решил не сносить, а оставить второй линией обороны, так сказать на случай, если первые стены сомнут.

Но тут же возникала проблема… если длина стен увеличивается, то и защитников должно становиться больше. Ведь иначе враг может атаковать с нескольких сторон и воспользоваться этой слабостью. Однако, я делал ставку на то, что у меня будет как минимум несколько сотен арбалетов и болтов, пользоваться которыми я обучу всех, кто сможет их удержать.

Была мысль поставить арбалеты с несильно натянутой тетивой внутри малой крепости и разрешить стрелять всем желающим. Разумеется, под приглядом кого-то из дружинников.

А чтобы мотивация учиться стрелять из арбалета была выше, планировал после посевной организовать игрища, где молодые люди будут бегать, прыгать, взбираться на бревно, преодолевать препятствия и стрелять из арбалетов по мишеням. В общем, хотел устроить состязание для простого народа. И чтобы желающих было как можно больше я собирался подготовить призы для победителей. Плюс ко всему так я смогу приглядеться к юношам и, может, кому-то предложить вступить в дружину. И пусть они вчерашние пастухи, но мне в принципе не до церемоний.

Так вот на стену из мощных бревен смотрел Варлаам. И пусть она ещё была далека от завершения, но начало было положено.

Я отвёл его в одну из пустующих изб неподалёку от своего участка. Она была небольшой, но крепкой, с хорошей печью и по моему приказу туда принесли спальные вещи. Была мысль отправить им кашеварить холопок, но раз Варлаам взял с собой послушников, то им и карты в руки. Своих людей я всегда найду куда пристроить к делу.

— Спасибо, дом мне нравится, — оглядывая помещение сказал Варлаам, — А потом, если Бог даст, церковь построим. Настоящую. Каменную, — при этом уставился мне в глаза.

Я чуть ли не сплюнул. Во-первых, каменная церковь — это не шутка. Это годы работы. Во-вторых, ОГРОМНЫЕ ДЕНЬГИ! А в-третьих, много часов работы, людей, которым, как я уже говорил, есть чем заняться!

Однако я понимал, что это неизбежно. Церковь, это власть. Духовная, но всё же власть. И если я хочу, чтобы Курмыш рос, мне нужно было заручиться поддержкой церкви.

— А может, из дерева сложим? — попытался закинуть я удочку.

Варлаам внимательно посмотрел на меня.

— Ещё будет время обсудить.

Мы вышли на улицу, где послушники начали разгружать телеги, и вскоре на свет появились иконы, свечи, кадило…

— Я так понимаю, ты надолго, отче?

— Давно сюда никто не хотел ехать. При опальном боярине чести служить немного, так ещё и велики были риски с ним под общую гребёнку на плаху отправиться.

— Так ведь наоборот, кто-то же должен был доносить свет в души верующих и…

— Не передёргивай слова. Ты прекрасно всё понимаешь. Был бы глупым, ни за что сам сюда не попросился.

— Сам? — удивился я.

— А что тебя удивляет? Хотя ладно, ты отроков уже набрал учить лекарскому делу? Или забыл, что тебе Великий князь велел?

Я нахмурился.

— Пока нет, времени не было.

— Да? И тоже самое ты скажешь Ивану Васильевичу, когда он тебя спросит? — Варлаам тяжело вздохнул. — Тебе высказали не пожелание, а требование. Не будешь справляться, и твое падение будет ещё быстрее, чем взлёт. Понял?

— Да, — ответил я. Хоть меня сейчас отчитывали, но при этом я слышал в тоне Варлаама обеспокоенность. Он не желал мне зла, поэтому я молча выслушивал критику.

— Ладно, про каменную я погорячился. Но, — сделал он многозначительную паузу, — не откажусь от её строительства. Что же касается денег, то у меня был разговор с митрополитом. Если без лишних слов, то помогать он не хочет. — Варлаам поднял на меня глаза. — Говорить почему или сам догадаешься?

— Архиепископ Иона?

— Да, Феодосий очень-очень расстроен казнью своего лучшего друга. Однако, я не думаю, что митрополит долго протянет на этом свете. Уж больно он плох был в последнее время.

— А те, кто займут его место, дадут денег на церковь?

— Возможно, что да, — уклончиво ответил Варлаам. — Время покажет. И оно пока есть, — священник перекрестился. — А вот люди… Люди — вот что тебе нужно, Дмитрий Григорьевич. Не так ли?

Я настороженно посмотрел на него.

— Так, — согласился я, уже поняв, что Варлааму кто-то стучал на меня. Первый раз у меня закрались такие мысли, когда он спросил про учеников. Но вот сейчас…

— Дружина у тебя слаба для этих мест, — тем временем сказал он.

— Есть такое. Двадцать дружинников от Великого князя, это временно. Через четыре месяца они уедут. А мне нужна своя дружина. Человек тридцать-сорок для начала.

— И крестьяне с холопами, — добавил Варлаам. — Строить, пахать, ремесленничать. Верно?

— Верно.

— Я могу помочь, — наконец сказал он. — У меня связи среди духовенства. В монастырях, в сёлах. Я могу послать слово, что в Курмыше земли благодатные, и что господин берёт всего десятую часть оброка. Что он добрый, что работы хватит. Юрьев день скоро, так что может такое статься, что потянутся сюда люди, если услышат правильные слова.

— И что ты хочешь взамен, отче? — серьёзно спросил я.

Варлаам улыбнулся.

— Я уже говорил, что хочу каменную церковь. Не избу, а храм. Такой, что будет стоять века и возвеличивать имя Господа и твоего рода. С колоколом, с иконостасом, с алтарём. Чтобы люди приходили сюда на поклонение, чтобы знали — здесь место святое.

— Это дорого, отче. И тем более тут не будет столько прихожан…

— Это пока их нет. К тому же ты упускаешь важную вещь, церковь — это не просто здание. Это символ. Люди идут туда, где есть церковь. Потому что там Бог. Ты вложишь в храм сейчас, а через десять лет твой Курмыш станет городом.

В чём-то он был прав. Я это понимал. В это время церковь, это не только место молитвы.

— Хорошо, — медленно сказал я. — Я построю церковь, но не сразу. Пока поставим деревянную, а каменную начнём, когда… — сделал я паузу, подбирая слова. — Когда митрополит будет относиться к нам благосклоннее и выделит денег на строительство.

Варлаам кивнул.

— Разумно. Я не тороплю. Главное, чтобы слово было дано.

— Даю слово, — и мы пожали друг другу руки.