Рассвет русского царства. Книга 2

Глава 15

К вечеру покои Великой княгини преобразились окончательно. Полы блестели, окна сияли, свежий воздух гулял по комнате, разгоняя затхлый запах болезни. Постель была застлана новым бельём, пахнувшим чистотой и солнцем. Шкуры вынесли, шторы выстирали и развесили сушиться.

— Настя, Дарья — вы остаётесь здесь на ночь. Будете дежурить у двери. Если Великая княгиня что-то попросит, зовите меня. Остальные — по соседним комнатам.

— Вы тоже останетесь? — спросил я.

— Да, — ответила Анна Тимофеевна. — Так велел мой муж, и так будет правильно. Моя комната сразу после твоей. Так что, если что понадобится, сразу ко мне. Понял?

— Да, — ответила я.

Когда холопки разошлись, Анна принесла кувшин с молоком и миску с сырыми яйцами.

— Начинаем, — сказал я, подходя к Марии Борисовне. — Сейчас будет неприятно. Но надо пить.

Княгиня под вечер выглядела уставшей. И, поддерживаемая Шуской, она приняла сидячее положение.

— Я готова, Митрий, — сказала она.

Я налил молока в чашу, разбил туда три яйца, отделив белки. Взболтал.

— Пей до дна. И лучше за один раз.

Она пила, давясь, с трудом глотая вязкую жидкость. Я держал чашу, а Анна поддерживала ей голову.

Когда чаша опустела, Мария Борисовна легла обратно, а я отошёл к окну и посмотрел вниз. На Соборной площади уже сгущались сумерки. На стенах Кремля зажигали огни и виднелись силуэты людей, скорее всего стражников.

— Митрий, — окликнула меня Анна. — Иди со мной. Поужинаешь, отдохнёшь.

Я спрыгнул с подоконника.

— А Мария Борисовна?

— Настя и Дарья присмотрят, да и стража у дверей. Так что никто не войдёт.

Я неуверенно глянул на княгиню и, прежде чем согласиться, померил пульс. Да и дышала она ровно.

— Иди, Митрий, — сказала Мария Борисовна, открыв глаза. — Все устали и нужно отдохнуть.

Я кивнул и пошёл следом за Анной.

Мы вышли из покоев. У дверей застыли двое стражников в кольчугах, с копьями. Они даже не шевельнулись, когда мы проходили мимо.

— Анна Тимофеевна, — окликнул я Шуйскую.

Она обернулась.

— Да?

— Почему вы так рискуете?

Она остановилась, внимательно глядя на меня.

— Я просто верю в то, что мой муж не дурак. Он не стал бы рисковать головой, если бы не был уверен в тебе. И… Василий редко ошибается.

После чего она развернулась и пошла дальше.

Игра началась. И ставки в ней были выше, чем я мог себе представить.

Утром, когда я только-только проснулся, дверь скрипнула, и я был уверен, что никто не стучался в неё. Ни Анна, ни холопки так бы не поступили, и я инстинктивно дёрнулся за саблей, что лежала рядом со мной.

— Ты что, бессмертный? — спросил я, смотря как на пороге стоит не убийца с удавкой, а всего лишь наглый княжич Ярослав, который не делал разницы дома он или нет, и входил ко мне в комнату, забывая или вообще не зная такое понятие, как личное пространство.

Ярослав выглядел непривычно серьёзным. Он быстро окинул взглядом выделенные мне покои и уважительно присвистнул.

— Ну ты даёшь, Митрий… — протянул он, переступая порог. — Ещё вчера простой дружинник, а сегодня живёшь по соседству с Великой княгиней. — Он посмотрел на меня, не обращая внимание на саблю в моей руке. — Как она кстати?

— Сложно сказать, — ответил я. — Кстати, а что ты здесь делаешь?

— Великий князь за мной по утру прислал гонцов. Я, можно сказать, только что с ним лично говорил. — Ярослав вздёрнул нос кверху. — Сказал он следующее: «Будь при лекаре тенью. Что попросит, делай. Кто мешать вздумает, стражу зови и пусть вяжут и в темницу. Потом разбираться сам буду кто и зачем мешает лекарю». — Ярослав криво усмехнулся. — Так что я теперь твой подмастерье, Митрий Григорьевич, — он шуточно поклонился мне. — Командуй.

Честно, я обрадовался этой новости. Ивану Васильевичу можно было пенять на крутой нрав, но дураком он не был. Понимал, что мне, чужаку без роду и племени, здесь каждый второй плюнуть в спину готов. А с Бледным-младшим, племянником Шуйского, разговор будет совсем иной.

— Подмастерье, говоришь? — я потёр подбородок. — Ну что ж, княжич, работа грязная будет. Понимаешь на что идёшь? — нагнал я на него жути.

— Крови не боюсь, дерьма тоже. Говори, что надо. — Он сделал паузу, и с надеждой посмотрел. — Ты же меня дерьмо не будешь просить вынести? А?

— Нет, конечно, — ответил я. — Уголь сегодня будем нажигать сами из берёзы.

— Так из печки…

— Нет, Слав, — отрицательно покачал я головой. — Сами делать будем. К тому же он свежий нужен.

— Уголь? — возникла на пороге Анна Тимофеевна. — Я вчера что-то слышала от мужа нечто подобное, но подумала, что он просто шутит. — Она наклонила голову. — Зачем тебе уголь, Митрий?

— Здравия тебе, Анна Тимофеевна, — поклонился я, прежде чем ответить. — Отраву выводить. Уголь, — он как сухая трапка. Только очень жадная. Впитывает в себя всю дрянь, что в животе скопилась, и выносит наружу.

Я посмотрел на Ярослава.

— В малой трапезной есть очаг?

— Есть, — кивнул тот. — Там сейчас пусто, поваров разогнали.

— Тащи туда берёзовые поленья. Сухие, без коры. А я пока почищу очаг от старого пепла.

Через полчаса малая трапезная, примыкающая к покоям княгини, напоминала адскую кухню. Ярослав, скинув богатый кафтан и оставшись в одной рубахе, ворочал в очаге поленья.

— Давай, давай, — подгонял я его, следя за процессом. — Нам не зола нужна, а угли. Красные, жаркие.

Пока мы занимались углями, Анна Тимофеевна, чтобы не пропадать огню, готовила куриный бульон с мелко начищенными овощами.

Когда дрова прогорели до состояния малинового свечения, я произнёс.

— Выгребай!

Ярослав железной кочергой выкатил дышащие жаром куски дерева на каменный пол. И я тут же, не давая им истлеть в пепел, накрыл их большим медным тазом, перекрывая доступ воздуха.

— Ждём, — сказал я.

— И всё? — удивился Ярослав.

— Нет. Теперь самое весёлое, — ответил я, закидывая в топку несколько поленьев, чтобы Шуйская могла спокойно доготовить еду.

Когда угли остыли под тазом, став чёрными, пористыми и лёгкими, мы вышли на улицу и начали их толочь. Ступки достаточно большой не нашлось, пришлось использовать тяжёлый пестик и чугунный котелок.

Чёрная пыль летела во все стороны… была мысль сказать своему «подмастерью» этим заниматься, но решил, что это будет слишком.

Вскоре я вернулся в покои. Утром я проверял её состояние, но каких-то улучшений я не наблюдал. Её тело было сильно ослаблено. И к прочищению мы ещё даже не приступали.

— Мария Борисовна, как твоё самочувствие?

— А это кто с тобой? — спросила она, глядя на Ярослава.

— Эм… — посмотрел я на друга. Он должен был сам представиться, а не я его.

— Великая княгиня, я княжич Бледный Ярослав Андреевич. Послан твоим мужем, Великим князем Иваном Васильевичем, в помощь Митрию Григорьевичу.

— Бледный… Твой род ведёт род от Рюриковичей, так?

— Истинно так, — кивнул Ярослав.

— Родич значит, — она улыбнулась. — Ну, раз родич, то и зови меня Марией, когда мы одни. Сейчас, — провела она ладонью по одеялу, которым была укрыта, — меня Великой никак нельзя назвать.

— Это для меня большая честь, Мария. Тогда и ко мне прошу обращаться просто Слава.

Пока они общались, я развёл угольный порошок в воде. Получилась густая, чёрная, маслянистая на вид жижа. Выглядело это отвратительно. Пахло мокрой золой и костром.

— Что это? — смотря с отвращением на эту субстанцию спросила она.

— Твое спасение, государыня, — ответил я. — Нужно выпить всё до дна.

Анна приподняла княгиню, поддерживая её под спину. Я поднёс кружку к губам Марии Борисовны.

— Пей.

— Ну, Митрий… — без злобы, но с укором посмотрела на меня Мария Борисовна. — Если это не поможет…

— Поможет, — перебил я, и она, тяжело вздохнув, начала пить.

Сделав первый глоток она поперхнулась. Чёрная струйка потекла по подбородку, пачкая белоснежную сорочку.

— Гадость… — прохрипела она. — Песок…

— Надо выпить всё, — участливо сказал я.

Она зажмурилась и начала глотать. Глоток, ещё глоток. Её лицо исказилось гримасой отвращения, но она допила всё.

— Молодец, — выдохнул я, забирая пустую кружку. — А теперь — белки.

Я подал ей миску со взбитыми сырыми белками в молоке. Это пошло легче, но ненадолго.

Минут через десять началось то, о чём я предупреждал.

Мария Борисовна вдруг побелела, её глаза расширились. Она судорожно схватилась за грудь.

— Таз! — крикнул я. Холопка, предупреждённая, что вскоре должно произойти, подставила медную лохань.

Княгиню вывернуло наизнанку. Чёрная жижа вперемешку со слизью и желчью хлынула горлом. Звуки были неприятные, и вскоре её сотрясли мучительные спазмы.

Через двадцать минут всё повторилось. Мы вливали в неё воду. Её рвало. Потом снова уголь. Снова рвота. Снова белки.

Это продолжалось почти два часа. В комнате стоял кислый запах, несмотря на открытые окна. Мария Борисовна уже не могла говорить, она лишь тихо стонала, повисая на руках Анны Тимофеевны, как тряпичная кукла. Её кожа стала холодной и липкой, пульс частил так, что я едва мог его сосчитать.

Когда всё закончилось, она без сил рухнула на подушки.

— Пока всё, — сказал я. — Примерно через полчаса тебя напоят бульоном и надо будет поспать.

Мария Борисовна без сил еле-еле обозначила кивок, после чего закрыла глаза.

Я даже не думал, что этот процесс так на меня подействует. Всё-таки сознание у меня не шестнадцатилетнего юнца, а взрослого мужчины. Тем не менее я чувствовал, как у меня дрожат колени.

Я и Ярослав вышли из покоев, давая холопкам переодеть Марию Борисовну и снова сменить постельное белье.

— Ну ты и зверь, Митрий, — тихо сказал Ярослав. — Я видел, как людей пытают. Но чтобы так… лечили…

— Яд лаской не выманишь, — ответил я. И ухмыльнувшись добавил. — Вижу, ты уже забыл о тех днях, когда я тебе ногу вправлял. Тогда ты кричал погромче…

— То я, — перебил меня слава. — А то женщина.

С этим было не поспорить…

Ночь была долгой. Я почти не сомкнул глаз. Каждые полчаса она просыпалась от боли в животе, стонала, и у меня не было никаких средств, чтобы хоть как-то облегчить её состояние.

Было тяжело смотреть на боль и страдание этой девушки. А к утру Марию Борисовну начало трясти. Озноб бил такой, что зубы стучали.

— Холодно… — бредила она. — Мама, холодно… Ваня, где ты?

— Жар поднимается, — констатировал я, трогая её лоб.

— Это плохо? — спросила Анна испуганно.

— Ничего хорошего, — ответил я, при этом осознавая, что организм понял, что в него вторглись, и начал драться. Это было хорошо. Значит, силы есть.

Я развёл уксус в воде и объяснил Анне, чтоб она поручила холопкам обтирать тело Марии Борисовны для сбития жара. На второй день температура держалась. Она горела, бредила, металась на постели. Её обтирали, давали пить отвары ромашки и мяты, которые по моей просьбе заваривала Анна.

Новости из внешнего мира в нашу добровольную тюрьму просачивались скупо. Приносил их в основном Ярослав, который мотался между теремом княгини и пыточными подвалами, где сейчас, судя по всему, было жарко.

— Дядя Василий с Тверским лютуют, — рассказывал он шёпотом. — Всех старых слуг вывернули наизнанку. Трясут их так, что пух летит. Обыски идут по всему дворцу.

— И что? — спросил я. — Нашли что-нибудь?

— Пока глухо, — поморщился Ярослав. — Слуги божатся, что ничего не знают. Клянутся крестом, иконами, матерью. Франческо тоже молчит. Сидит в темнице, зыркает на всех волком и твердит, что он подданный Папы и его нельзя трогать. Но дядя Вася сказал, что, если надо будет, он из него не только признание, но и душу вытрясет.

Иногда Мария Борисовна открывала глаза, смотрела на меня пустым взглядом и шептала что-то невнятное. Потом снова проваливалась в беспамятство.

Пульс был слабым, нитевидным. Сердце билось так, словно вот-вот остановится. Кожа стала восковой, почти прозрачной. Под глазами темнели круги, губы потрескались и побелели.

— «Ну, давай же, Маша, давай. Держись…»

Кажется, я ошибся в оценке состояния княжны. И отрава уже нанесла непоправимый вред внутренним органам.

— Как она? — шёпотом спросила Анна, подходя к постели.

— Плохо, — честно ответил я. — Жар не спадает. Пульс слабеет. Если сегодня не станет лучше…

— Митрий, — позвала меня Шуйская. — Ярослав передал… Михаил Борисович требует вернуть Франческо из темницы. Говорит, что ты убиваешь его сестру своим лечением, и только итальянец может её спасти.

— Как он узнал о том, что происходит?

— Он поймал мою холопку, которая ходила до колодца и учинил расспрос. — Она сделала паузу. — Я уже распорядилась отослать её и на конюшне всыпать несколько ударов. Забыла дурёха, кому служит…

Я не стал ничего говорить о судьбе холопки, которая попала меж двух огней. Ведь, если разобраться, она что, должна была врать Великому князю Тверскому?

Но не это было сейчас главным, я услышал имя Франческо… Его сейчас никак нельзя было возвращать. Те методы, которыми я лечил Великую княгиню… их никто не использовал.

Я провёл рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.

— Где Василий Федорович?

— Он сейчас с Тверским. Пытается его убедить дать тебе ещё время. Но… вряд ли у него что-то получится.

Через несколько часов дверь распахнулась, и на пороге возник Ярослав.

— Митрий! — позвал он. — Тебя срочно вызывает Великий князь.

— Иван Васильевич? — уточнил я, ведь ещё был Тверской…

— Да. Он в своих покоях. Велел немедленно доставить тебя к нему. И… — Ярослав замялся. — И Тверской там. С какими-то боярами.

— Блядь, — выругался я.

Анна схватила меня за рукав.

— Митрий, он спросит почему ей хуже. Что ты ему скажешь?

Я посмотрел на неё.

— Правду. Что ещё мне остаётся?

Мы быстрым шагом шли по коридорам Кремля, как вдруг услышали голос Шуйского.

— Сто-ять! — окликнул он нас. Увидев, что мы остановились, он подошёл к нам. — Вы куда это направились без меня. Совсем жизнь не дорога? — Он посмотрел на меня и покачал головой, потом перевёл взгляд на Ярослава. — Ну ладно Митрий, ничего не знает о здешний порядках, но ты-то о чём думал?

— Эм, — нахмурился Ярослав, — прости, дядя.

— Ладно, потом поговорим, — сказал он, и перевёл взгляд на меня. — Что с Марией Борисовной?

— Плохо.

— Насколько? — напрягся он.

— Если сегодня проживёт, то выживет, а если…

В этот момент Шуйский дёрнулся и закрыл мне рот ладонью.

— Не смей произносить этих слов вслух! Запомни, даже у стен есть уши, тем более в Кремле. Понял? — Я кивнул, после чего он убрал руку. — А теперь слушай и запоминай. Хорошо запоминай, что говорить Великому князю. — Она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. — Запомнил?

Я кивнул.

Вскоре мы втроём остановились у двери, ведущей в покои Ивана Васильевича, ожидая разрешения войти. Минуты через две слуги открыли.

— Ну? — спросил он. — Говорите, она умерла?

— Нет, государь, — шагнул вперёд Шуйский. — Но может умереть, если князь Михаил вернёт итальянца.

Иван перевёл взгляд на меня.

— Леее-карь, — со злобой произнёс он. — Почему ей хуже? Ты обещал вылечить её!

— Великий князь, — начал я. — Представь себе колодец, в который годами кидали падаль. Вода в нём стала отравленной. Чтобы его вычистить, нужно взбаламутить дно, поднять всю грязь наверх и вычерпать. Сейчас мы баламутим дно, государь. Отрава выходит. Но она впиталась в каждую жилку, в каждую косточку. Организм княгини борется, — и тут я посмотрел на Шуйского. — Пойми, Великий князь, она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. И верю, что спасти Великую княгиню Марию Борисовну я смогу.

Иван подошёл ко мне вплотную. Он взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Вот только я был выше его, и выглядело это, на мой взгляд, немного сюрреалистично. Правда, обстановка… мягко говоря, была такая, что не до смеха.

Не скрою, закрадывалась мысль, если Иван Васильевич прикажет меня схватить и поместить в темницу, уходить с боем. Потому что умирать с колом в заднице я не собирался. Правда, то, что я выберусь отсюда, у меня веры не было. Однако Ивана с собой попробую забрать. Честно, не нравился он мне… А там пусть история хоть конём ебё. ся.

— Смотри мне в глаза, Митрий, — тем временем прошипел он. — Ты понимаешь, чем рискуешь? — спросил он почти ласково. — Если ты ошибаешься… Если это просто твои домыслы, а моя жена страдает зря… Я не просто казню тебя. Я прикажу посадить тебя на кол, — подтвердил он мои мысли. — Прямо на площади. И буду смотреть, как ты умираешь три дня. Ты будешь молить о смерти, как сейчас молит о помощи моя жена. Понимаешь?

— Понимаю, государь, — ответил я, смотря ему в глаза, потому что он до сих пор держал мой подбородок. Но услышав ответ, отпустил.

— Я даю тебе сутки, — сказал он. — Ещё сутки Франческо будет находиться в темнице. Но если через сутки ей не станет легче… готовься.

Я поклонился.

— Благодарю, Великий князь, — поклонился я, скрывая свой гнев. После чего Иван Васильевич махнул рукой, и мы покинули его покои.

Мы вернулись в покои княгини. Михаил Тверской сидел у кровати, обхватив голову руками. Он выглядел сломленным.

Наверное, кто-то сверху берёг меня, или Ивана Васильевича, которого я мысленно убивал самыми разными способами… но к рассвету кожа Марии Борисовны стала влажной.

Я вскинулся, потрогал лоб. Испарина. Обильная, холодная испарина. Жар спадал.

Кризис миновал.

— Анна! — позвал я. — Сухое бельё, быстро! Она потеет!

Мы переодели её, перестелили постель. Дыхание княгини стало ровнее, глубже. Я снова сел рядом, нащупал пульс. Он всё ещё был слабым, но уже не нитевидным. Ровным. Уверенным.

— Спасибо, Господи. — И уже посмотрев на Анну Тимофеевну, которая была в курсе прошедшего разговора с Великим князем, с улыбкой сказал. — Кажется, получилось.

Анна перекрестилась.

— Слава Богу…

— Рано ещё радоваться. Но… но, кажется, худшее позади.

После этого Анна умчалась искать мужа, чтобы сообщить, что опасность миновала.

https://author.today/work/512299 — будем благодарны, за сию небольшую помощь, под названием Лайк