Рассвет русского царства. Книга 2

Глава 11

Ужин продолжался ещё с час. Говорили о разном — о ценах на зерно, о новых церквях, которые строили в Москве, о свадьбе какого-то боярина. Иван рассказывал байки из своих походов против литовцев, как они брали приграничные городки. Андрей жаловался на то, что воинов в Москве становится всё больше, а денег на их содержание — меньше.

Я несколько раз ловил на себе взгляд Алёны. Она сидела тихо, почти не говорила, лишь изредка отвечая на вопросы Анны, как и полагалось девушке за столом с мужчинами. Наконец ужин подошёл к концу. Мужчины доели последние куски, допили медовуху и стали прощаться, обмениваясь рукопожатиями и похлопываниями по плечу.

— Митрий, — окликнул меня старший Шуйский, когда я уже собирался выйти вслед за Ярославом. — Погоди минуту.

Я остановился у двери. Остальные вышли, и мы остались вдвоём в большой трапезной, освещённой лишь догорающими свечами. Шуйский тяжело поднялся, опираясь на костыль, и подошёл ко мне ближе. Посмотрел мне в глаза серьёзно, без своей обычной усмешки.

— Главное, — Шуйский сделал значительную паузу, глядя мне прямо в глаза, — не говори лишнего. И запомни, ты не слышал, что говорил пленник перед смертью. На нас напали Новгородцы. Они хотели меня убить. Больше ничего. Понял меня?

Я понимал, что это приказ.

— Понял, господин, — ответил я. — Я ничего не скажу о том разговоре. Даю слово.

— Хорошо, — он похлопал меня по плечу, и в его прикосновении была почти отеческая теплота. — Я вижу, что ты умный парень, Митрий. Но помни — одно неосторожное слово и моё доброе отношение на этом закончится!

— Я не подведу, — повторил я, чувствуя тяжесть его руки на моём плече. — Обещаю.

— Верю, — Шуйский кивнул и отпустил меня, махнув рукой к двери. — Иди, отдыхай. Завтра день будет долгим.

По дороге встретил Ярослава, который поджидал меня у лестницы, прислонившись к резным перилам.

— Ну как? — спросил он с лёгкой улыбкой. — Прошло, вроде, нормально? Дяди тебя не слишком прижали?

— Да, вроде, ничего, — ответил я уклончиво.

И вскоре я ложился на мягкую-премягкую кровать.

Я проснулся от солнечного луча, пробившегося сквозь слюдяное окно. Голова слегка гудела после вчерашней медовухи, хотя я и старался не перебирать. Подошёл к тазу, умылся холодной водой, стряхивая остатки сна.

За окном Москва уже жила своей бурной жизнью. Слышался гул голосов, стук телег, ржание лошадей. Город просыпался рано, и тишины здесь не знали даже на рассвете. Тем не менее это не помешало мне выспаться, хотя пару раз и просыпался ночью.

Одевшись в чистую рубаху, я спустился вниз. В трапезной уже накрывали утренний стол. Слуги сновали туда-сюда, принося свежий хлеб, кашу, мёд, солёную рыбу. Запах стоял такой, что живот тут же напомнил о себе голодным урчанием.

За столом я застал только Ярослава. Он уже вовсю уплетал кашу, запивая квасом.

— Доброе утро, соня, — поприветствовал он меня с набитым ртом. — А я думал, ты до обеда проспишь.

— Доброе, — кивнул я, садясь напротив. — Где все остальные?

— Дядя Василий сутра в Кремль поехал. Дядя Андрей тоже с ним. У них там дела важные. Дядя Иван остался, он тебя ждёт.

Я нахмурился, беря ломоть хлеба.

— Меня? Зачем?

Ярослав пожал плечами, прожевав очередной кусок.

— Не знаю. Велел передать, чтобы ты после завтрака был готов. Куда-то вас поведёт. Сказал, интересное место покажет.

Я задумался, намазывая хлеб мёдом. Иван Фёдорович Шуйский вчера произвёл на меня впечатление человека, мягко говоря, жёсткого. Если он хочет мне что-то показать, скорее всего, это связано с каким-то поручением брата.

— Понял, — кивнул я. — А что он вообще делает? Чем занимается?

— Дядя Иван? — Ярослав отпил кваса. — Воевода на западной границе. Держит литовцев в узде, чтобы не лезли на наши земли. Но сейчас приехал в Москву по делам. Говорят, Великий князь хочет поставить его над всей западной ратью.

Я кивнул, продолжая есть. Значит, ещё один влиятельный человек в семье Шуйских. И этот самый влиятельный человек почему-то хочет меня куда-то отвести. Интересно…

Мы доели завтрак в молчании, после чего Ярослав потянулся и зевнул.

— Ну что, я пойду. Мне тетушка Анна велела к ней зайти. Давно не виделись, хочет поговорить. А ты жди дядю Ивана здесь.

Он ушёл, а я остался сидеть за столом, допивая квас. Через несколько минут в трапезную вошёл Иван Фёдорович. Он был одет в добротный кафтан тёмно-синего цвета, подпоясанный широким поясом с серебряной пряжкой. За поясом висела сабля в богатых ножнах. Выглядел он строго и по-военному собранно.

— Митрий, — поздоровался он коротко, кивком. — Поел?

— Да, господин.

— Хорошо. Пойдём со мной. Покажу кое-что интересное. Заодно поговорим.

Я поднялся, вытер рот тряпицей и последовал за ним. Мы вышли во двор, где уже стояли наготове двое дружинников с лошадьми. Иван Фёдорович легко вскочил в седло, я сел на Бурана, которого мне привели конюхи.

— Куда едем, господин? — спросил я, когда мы выехали из ворот подворья.

— В кузницы, — коротко ответил Иван. — У меня там свои мастера работают. Хочу показать тебе, послушать твоё мнение.

Мы ехали по узким московским улицам. Город днём выглядел ещё более оживлённым, чем вчера. Потом проехали мимо торговых рядов, мимо деревянных домов и каменных палат богачей, свернули в переулок и оказались у ворот. Проехав ещё минут двадцать остановились у длинного приземистого здания, из окон которого валил дым и слышались удары молотов, лязг металла.

Иван Фёдорович спешился, я последовал его примеру. Дружинники остались с лошадьми снаружи. Мы вошли внутрь.

И я замер на пороге, оглядываясь.

Это была не одна кузница, а целая мастерская — огромное помещение, разделённое на несколько участков. В каждом работали кузнецы, по двое-трое у горна. Жар стоял невыносимый, а дым ел глаза. Стук молотов сливался в единую какофонию. Я видел, как мастера ковали сабли, наконечники копий, сшивали кольчуги. На стеллажах вдоль стен лежали готовые изделия — целые груды оружия и доспехов.

— Впечатляет? — глядя на меня с усмешкой спросил Иван.

— Очень, — честно ответил я. — Сколько здесь мастеров?

— Двадцать восемь, — ответил Иван с гордостью. — Лучшие кузнецы работают на меня и на моего брата Василия. Мы с ним вскладчину содержим эту мастерскую. Здесь куют оружие для наших дружин, для наших людей. Иногда берём заказы от бояр, правда, если платят хорошо.

Я медленно прошёлся вдоль рядов, разглядывая работу. Кузнецы не обращали на меня внимания, сосредоточенные на своём деле. Один ковал клинок сабли — раскалённый металл светился красным. Другой собирал кольчугу, соединяя кольца клещами. Третий точил наконечник копья на большом точильном камне, который вращал подмастерье.

Но чем дольше я смотрел, тем больше замечал недостатков. Металл раскалялся неравномерно — горны были плохо спроектированы, жар распределялся неправильно. Кузнецы работали старыми методами, без понимания температурных режимов. Закалка клинков велась на глаз, без контроля. Качество стали было так себе — я видел трещины на некоторых клинках, неровности.

— Ну, что скажешь? — спросил Иван, подойдя ближе.

Я помолчал, подбирая слова. Ведь дураком я не был и понимал, что меня привезли сюда не просто так.

— Работа идёт хорошо, господин, — начал я осторожно. — Мастера опытные, это видно. Но… есть вещи, которые можно улучшить.

Иван прищурился, будто удивился. Но я-то видел, что он играет. Может, он и держал бы себя лучше, зная, что перед ним человек примерно одинакового с ним возраста, но он-то видел шестнадцатилетнего юношу. К тому же у меня на поясе висела сабля из дамасской стали, что, несомненно, он знал. И это лучше всего говорило о том, что я разбираюсь в кузнечном деле.

— Какие вещи? — тем временем спросил он.

— Горны, — я кивнул на ближайший. — Они дают неравномерный жар. Из-за этого металл прогревается плохо, клинки получаются не такими прочными, как могли бы быть. Можно его переделать — добавить поддув снизу, тем самым изменив форму топки. Это даст более высокий и равномерный жар.

Иван нахмурился, но не перебивал. Я продолжил:

— Закалка тоже идёт неправильно. Мастера остужают клинки в воде сразу после ковки, интуитивно определяя момент. Но металл нужно закаливать при определённом жаре, иначе он либо слишком хрупким получится, либо слишком мягким. Можно научить мастеров определять жар по цвету металла. Это несложно, но эффект будет заметный.

Я осмотрелся дальше, заметил кучу готовых кольчуг. А Иван Фёдорович слушал молча, скрестив руки на груди.

— Кольчуги тоже можно делать легче и прочнее. Сейчас мастера просто соединяют кольца, не думая о том, как их расположить. Можно изменить плетение, сделать его более плотным в уязвимых местах и менее плотным там, где нужна гибкость. Вес уменьшится, а защита станет лучше.

— И откуда ты всё это знаешь? — наконец спросил он.

Вот он, неудобный вопрос. Я уже привык к нему и заготовил ответ заранее.

— Проводил опыты в своей кузнице.

Иван обошёл вокруг меня, оценивающе глядя, словно я был конём на ярмарке.

— Брат Василий говорил, что ты умеешь делать арбалеты. Правда это?

— Правда, господин, — подтвердил я. — Я делал арбалеты для боярина Ратибора. Он остался доволен.

— Мне бы хотелось взглянуть на то как ты их делал. Покажешь?

— Если будет возможность, с удовольствием, господин, — ответил я. А про себя матерился хуже сапожника, прекрасно понимая, что Шуйские смогут наладить массовое производство арбалетов, и при правильном подходе уронить цену. В таком случае мои арбалеты нафиг никому не сдадутся.

Иван ещё раз обвёл взглядом мастерскую, потом посмотрел на меня.

— Хорошо. Я запомню твои слова, — с этими словами он направился к выходу, и я вслед за ним. Сели на коней и куда-то поехали. Я не спрашивал куда, хотя очень хотелось.

Через полчаса мы ехали по кварталу, в котором, судя по виду домов, жили состоятельные люди. И мы почти доехали до дома Шуйский, как вдруг Иван Федорович остановился.

— Пойдём, хочу тебя кое с кем познакомить, — сказал он, слезая с седла.

Я кивнул, спрыгивая с коня, и пошёл следом за ним. Мы были у двухэтажного каменного дома, окруженного полуметровым забором, за которым был разбит садик.

У дверей дежурили два стражника, которые при виде Ивана Фёдоровича тут же распахнули створки.

— Здесь живет лекарь из фряжской земли*. Франческо его зовут. Василий хотел, чтобы ты с ним познакомился.

(От авторов: Термин восходит к византийскому обозначению франков(лат. Franci), которое в восточнославянской традиции расширительно перенесли на всех выходцев из Западной Европы, в том числе итальянцев.)

Только благодаря имени, я понял, что Иван имеет в виду итальянца. Хотя в этом я не был уверен на сто процентов.

И вроде бы в Италии в это время медицина была на более высоком уровне, по крайней мере, лучше, чем на Руси. Хотя всё равно многое было варварством по меркам XXI века.

Мы вошли в главное здание. Внутри пахло травами, дымом и чем-то кислым. В одной из комнат, светлой и просторной, с большим окном, стоял мужчина лет сорока. Одет он был в длинный тёмно-серый халат, подпоясанный кожаным ремнём. На столе перед ним лежали какие-то инструменты, склянки, книга в кожаном переплёте.

— Signor Franciscus (Синьор Франческо), — обратился к нему Иван на ломаном латинском. Хоть я и учил латынь в медколледже, тем не менее с трудом понял, о чём они говорят. — Eum de quo loquebar attuli (Я привёл того, о ком говорил).

Франческо поднял на нас глаза, оценивающе посмотрел на меня. В его взгляде так и читалось высокомерие, такое характерное для образованных европейцев, смотрящих на варваров с Востока. Такой же взгляд был у испанца…

— Estne hic medicus iuvenis de quo loquebamini?* — спросил он Ивана, и я понял только слово «medicus» — врач. (*Это тот молодой лекарь, о котором ты говорил?)

Иван кивнул и перешёл на русский, обращаясь ко мне:

— Митрий, это Франческо дель Кастелло, врач из Флоренции. Он служит при дворе Великого князя, лечит его семью и приближённых.

Он медленно обошёл вокруг меня, словно оценивая товар на рынке, и наконец заговорил на ломаном русском с сильным итальянским акцентом:

— Значит, ты тот самый юноша, который творит чудеса в глуши варварской? — в его голосе слышалась плохо скрытая насмешка. — Слышал я о тебе. Говорят, ты режешь людей, вынимаешь стрелы из их тел, зашиваешь раны, как портной рубахи.

Его тон был явно вызывающим, но я понимал, что это очередная проверка. И Иван привёл меня сюда не просто познакомиться.

— Делаю то, что могу, — ответил я спокойно, слегка кивнув.

Он взял со стола какой-то инструмент, похожий на кривые ножницы, и покрутил его в руках.

— Скажи мне, юноша, как ты лечишь? Какие методы используешь? Следуешь ли ты учению великих врачей древности — Гиппократа, Галена, Авиценны?

Я задумался на мгновение. Гиппократ, Гален, Авиценна — столпы средневековой медицины. Их учения были основой для всех врачей того времени. Проблема была в том, что многие их методы были либо устаревшими, либо откровенно вредными. Кровопускание, например. Или вера в четыре жидкости организма, дисбаланс которых якобы вызывал все болезни.*

(*Речь идёт о гуморальной теории(теории четырёх гуморов) — древней медицинской концепции, согласно которой здоровье человека зависит от баланса четырёх основных жидкостей («гуморов») в организме. Дисбаланс этих жидкостей считался причиной болезней. 1) Кровь: Стихия — воздух. 2) Флегма: Стихия — вода. 3) Жёлтая желчь: Стихия — огонь. 4) Чёрная желчь: Стихия — земля.)

Вот только так палиться я не собираюсь, поэтому отрицательно покачал головой. Просто, как я смогу объяснить, что Николай Чудотворец дал мне знания Авиценны, который проживал в Персии, дай Бог памяти, в 11 веке? Галена, древнеримского медика третьего века, и грека Гиппократа — 5 век…

Проблема не в том, что Николай не мог их знать, или что-то в этом роде, а в том, что я не следую этим учениям.

Во взгляде итальяшки появилась брезгливость.

— И как же ты лечишь людей?

— Промываю раны чистой водой или солевым раствором, чтобы удалить грязь. Зашиваю их шёлковой нитью, предварительно прокипячённой. Слежу, чтобы инструменты были чистыми. Даю больным отвары трав от горячки и боли.

Франческо поднял бровь.

— Промываешь раны? Солевым раствором? — он покачал головой. — Странный метод. Вода лишь разносит дурные соки по телу. Гален учил, что раны нужно прижигать раскалённым железом или заливать кипящим маслом, чтобы изгнать гниение.

Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Прижигание и кипящее масло, варварские методы, которые приводили к шоку, инфекциям и мучительной смерти. Но спорить напрямую с признанным европейским врачом было опасно.

— Я пробовал прижигание, синьор, — соврал я. — Но заметил, что люди после него часто умирают от горячки. А когда я промываю рану чистой водой и зашиваю, выживают чаще. Может, это случайность, но… мне кажется, что чистота важна.

Франческо фыркнул.

— Чистота! Какая чистота? Рана — это дисбаланс жидкостей в организме. Нужно восстановить баланс. Для этого существует кровопускание. Оно выводит дурную кровь, даёт организму очиститься. Вот истинный метод лечения, проверенный веками!

— «Вот оно…» — услышал я главное заблуждение этого времени. Кровопускание — это один из самых вредных и распространённых методов средневековой медицины. Им лечили всё подряд — от головной боли до чумы. И калечили людей тысячами.

— Синьор Франческо, — начал я, как можно уважительнее, — я видел, как кровопускание делают. — Очередная ложь. Об этом я только читал в прошлой жизни. — Но мне кажется, что оно ослабляет людей. Они теряют кровь, становятся бледными, слабыми. Многие умирают не от болезни, а от потери крови.

Франческо выпрямился, и его лицо стало холодным.

— Ты смеешь спорить с учением великих мастеров? — его голос стал резким. — Ты, безграмотный мальчишка из глуши, осмеливаешься оспаривать знания, собранные тысячелетиями?

Итальянец часто переходил на родную речь, но смысл мне был понятен. И я еле сдерживался, чтобы не познакомить его с моим кулаком.

— Я не оспариваю, синьор, — сказал твердым голосом я. — Я просто говорю, что вижу. Люди, которым не пускают кровь, выживают чаще. Я вырезал стрелу из шеи боярича Глеба, когда все считали его мёртвым. Я зашил бедренную артерию дружиннику Савве, когда кровь хлестала фонтаном. Я выправил кость в ноге Ярославу, чтобы он снова мог ходить.

— Знания? — Франческо расхохотался, но смех был злым. — Ты даже не знаешь, как устроено человеческое тело! Ты не вскрывал трупы, не изучал органы, не читал трактаты! Ты просто дикарь, которому повезло пару раз! И ты серьёзно думаешь, что святой Николай тебе помогает? ТЕБЕ? Юнцу из варварской Московии?

Иван Фёдорович, молчавший до этого момента, вдруг подал голос:

— Франческо, хватит.

Франческо побледнел, его губы сжались в тонкую линию.

— Прошу меня простить, — поклонился итальянец.

Повисла тяжёлая тишина. Франческо смотрел на Ивана с плохо скрытой яростью.

— Господин Иван, — наконец заговорил итальянец, явно стараясь взять себя в руки, — если вы привели этого… юношу, чтобы он меня учил, то зря. Я служу при дворе Великого князя, я лечу его семью. Моё слово имеет вес. А этот мальчишка, никто.

— Посмотрим, — невозмутимо ответил Иван. — Посмотрим, синьор Франческо.

Когда мы вышли, я с облегчением вдохнул свежий воздух. Внутри была такая напряжённая атмосфера, что казалось воздух сгустился.

— Ну что, понравился тебе наш заморский врач? — с усмешкой спросил Иван, садясь на коня.

— Не особо, господин, — ответил я.

Иван рассмеялся.

— Все они такие, эти иноземцы. Считают себя умнее всех. Но Франческо правда хороший врач. Он лечит Великого князя и его семью уже несколько лет. Правда, не всегда успешно.

Хотелось спросить, что значили последние слова, но Иван взглядом дал понять, чтобы я не спрашивал.

Я промолчал, понимая, что Иван что-то не договаривает. Мы поехали обратно к подворью Шуйских. По дороге Иван несколько раз посматривал на меня, словно что-то обдумывал.

— Франческо сейчас лечит великую княгиню Марию Борисовну. Она больна уже несколько месяцев. Слабеет с каждым днём. Франческо применяет свои методы, но они не помогают. Иван Васильевич очень обеспокоен и, скажу прямо, мы заинтересованы, чтобы великая княгиня выжила.

— Понимаю, господин, — осторожно ответил я.

— Вот и хорошо, — кивнул Иван.

Мы вернулись к подворью Шуйских и, отдав Бурана конюху, я направился к своей комнате. Сегодняшний день дал мне много впечатлений, начиная с кузницы, Франческо, намёки Ивана…

А уже вечером Василий Федорович сообщил мне новость. Вот только какую… хорошую или плохую, я не знал.

Как и прошлым вечером мы сидели за столом. Братья Шуйские шутили, когда в какой-то момент я заметил тяжелый взгляд Шуйского-старшего.

— Митрий, завтра после обеда ты поедешь со мной в Кремль. Будь готов к полудню. Оденься прилично и подготовь всё, что тебе надо.