Тактик.9

Глава 8 Ночью

Интерлюдия.

Лейтенант Гюнтейн из клана Вольшанц, ветеран десятка пограничных стычек, считал себя специалистом по ночным рейдам.

У него были на то причины, причём они заключались вовсе не в том, что он происходил из семьи наёмников и некоторые его предки даже служили в королевской гвардии. Его достижения были личными, они отпечатались в его повадках, мышлении и даже плотных выносливых мышцах.

Он любил эту предрассветную тишину, время, когда ещё не начало светать, но от заката прошло уже порядочно, когда воздух был холодным и чистым, а враг спал самым крепким сном. Сегодняшняя задача казалась ему почти что оскорбительно простой. Пробраться через реку, вырезать дозоры сонного сброда, поджечь их палатки и раствориться в темноте. Разведка боем.

Лёгкая слава, премия за работу и одобрение герцога.

Его отряд состоял из девяти десятков наёмников, чуть менее сотни воинов, закалённых в подобных вылазках отборных головорезов. Многих из них он знал лично и прошёл не одну кампанию. Они больше походили на разбойников или наёмных убийц, чем на солдат, двигались бесшумно, как тени, их лица были вымазаны грязью и сажей, доспехи лёгкие и идеально подогнаны под владельцев, не гремели, не путались, не мешали движениям. Переправа по той части коровьих бродов, что не была наполнена боевой магией, прошла идеально. Вода была казалась ледяной, но это только бодрило.

— Действуем быстро и тихо, — прошептал Гюнтейн своим людям, когда они выбрались на берег. — Никакой пощады. Режем всех, кто попадётся под руку. Главная цель — посеять панику и поджечь их вонючие шатры. На случай, если придётся разбегаться, то по плану через час встречаемся здесь же.

Он самодовольно усмехнулся. Как ему объяснили, армия, набранная из тюремного отребья и наёмников-неудачников, не могла представлять серьёзной угрозы. Они наверняка сейчас валялись пьяными после вчерашнего бессмысленного стояния у реки.

Движение по прибрежному лесу сначала не вызывало опасений. Но чем ближе они подходили к предполагаемому лагерю, тем сильнее становилось беспокойство Гюнтейна. Было слишком тихо. Не слышно было ни пьяных песен, ни храпа, ни ругани у догорающих костров. Только ночной ветер шелестел в листве.

Внезапно один из его разведчиков, шедший впереди, замер и присел, подняв руку. Гюнтейн подполз к нему.

— Что там?

— Дозорный, лейтенант. Метрах в пятидесяти.

— Спит?

— Не похоже, стоит у ствола дерева. Как статуя.

Гюнтейн выругался про себя. Дозоры. Он ожидал найти их, но не так далеко от лагеря. И не таких бдительных. Этот стоял не у костров, грея руки, а в тени дерева, почти полностью сливаясь с местностью. И что хуже всего, они определённо не дрыхли, как положено горе-воякам.

— Обойдём этого, — прошипел он.

Им пришлось сделать небольшой крюк. Потом они наткнулись на второй дозор, потом на третий. Все они были расставлены грамотно, в прямой взаимной видимости, прикрывая друг друга. Тронешь одного, крик пойдёт по всей цепочке, а там и лагерь поднимут по тревоге. Плохо.

Его наёмники начали нервничать. Вместо лёгкой прогулки это превращалось в опасное проникновение на вражескую территорию.

Наконец, они нашли проход между дозорными по дну оврага и продвинулись, что позволило им выйти на открытое место и увидеть край лагеря.

Гюнтейн вышел на открытое место, присел и замер, и его самодовольная ухмылка сползла с лица. Вместо хаотичного нагромождения палаток и шатров с кострами он увидел почти идеальный военный лагерь. Ровные ряды одинаковых чёрных палаток были окружены неглубоким свежевырытым рвом и невысоким, но аккуратным земляным валом. По периметру через равные промежутки стояли небольшие, грубо сбитые из брёвен вышки, и их было достаточно много, чтобы наблюдать местность вкруговую. Врагов на вышках не было видно, но Гюнтейн был уверен, что они там есть.

Это был не лагерь сброда. Это был лагерь как минимум королевской гвардии, профессиональной армии.

— Что за чертовщина? — прошептал один из его людей.

Гюнтейн почувствовал, как по спине пробежал холодок. Герцог Эссин и его рыцари-советники явно недооценили этого выскочку Голицына. Это была не многочисленная банда. Это была организованная сила, способная заставить себя уважать.

Но отступать было поздно. Он уже видел, как его люди начинают сомневаться. Упустить инициативу сейчас означало провалить задание и вернуться с позором, чего он себе никогда не позволял.

— Плевать! — прошипел он. — Они просто хорошо окопались. Подумаешь… И вообще, это наверняка работа гномов из их армии. Бородатые больше ничего и не умеют, как копаться в земле в поисках руды или угля. А внутри всё те же крысы. План прежний. Перемахнём ров, врывается, выбиваем часовых. Первая и вторая группы — на правый фланг, поджигаете палатки. Третья и четвёртая — за мной, в центр. Прорываемся и режем всех, кто выскочит. Вперёд, сеять хаос!

Он надеялся, что яростный, внезапный напор сможет сломить их оборону. Он выхватил меч и первым выскочил из-под прикрытия кустов. Его люди с дикими криками устремились за ним к валу, ожидая встретить панику, суматоху и страх.

Вместо этого их встретила мёртвая тишина.

Конец интерлюдии

Я стоял на небольшой дозорной вышке, специально построенной на краю лагеря и прикрытой ветками, чтобы не дать возможность произвести по тем, кто на вышке, прицельный выстрел. Рядом со мной, неподвижный, как тень, стоял один из командиров разведчиков Орофин. Его прищуренные эльфийские глаза внимательно следили за лесом. В силу расовых особенностей «перворождённый» видел гораздо больше, чем я.

Мой Птичий пастух, которым я задействовал филина, птицу с ночным зрением, парил высоко в ночном небе, давая мне идеальный обзор поля боя. Я видел каждый шаг вражеского отряда, слышал ругань ушами птицы, которая в обычных условиях ловит мышей.

Их действия были разумны, но предсказуемы и прямолинейны. Классический ночной налёт, рассчитанный на неорганизованного противника, уставшего после марша и разбившего лагерь кое-как.

Я уважал римлян и их боевой опыт, который заставлял их укреплять лагерь на каждой стоянке и при необходимости даже строить небольшие насыпные крепости.

Герцог фон Кёниг, при всей своей методичности, мыслил очевидными категориями. Он не мог себе представить, что армия, созданная из отбросов общества, может действовать с такой же дисциплиной, как и гвардии короля и даже, как я надеюсь — лучше.

— Они нашли проход между дозорами, — тихо сказал Орофин. Его зрение было феноменальным, ведь никакой магии он не применял. — В следующую ночь я учту эту лазейку.

— Нет проблем, вода в любом случае проход найдёт, — так же тихо ответил я. — Они думают, что они очень хитрые. Видимо, опытные. Те же лесные братья или кто похуже. Ладно, пусть подойдут поближе. Все на позициях?

— Все на позициях, командор. Ждут Вашего сигнала. Нервничают немного. Особенно наёмники Ги. Для них это первый ночной налёт на этой земле и всего лишь второй бой, ведь в уничтожении засады они были лишь зрителями дальних рядов.

— Пусть нервничают. Это полезно. Может поймут, какого хрена мы не трогаем мирных крестьян. Главное, чтобы выполняли приказы.

Я наблюдал, как вражеский лидер выходит на открытое место и присаживается. Видел, как меняется выражение его лица, когда он разглядывает наш лагерь: удивление, отрицание, неверие, обида. А затем глупая, упрямая решимость. Он не мог отступить и признать, что его начальство недооценило врага. Раз уж настроился на бой, то попрёт вперёд. Типичная ошибка самонадеянного дурака.

«Дозорам приготовиться».

Я видел, как они разделились на группы. Видел, как их командир отдаёт приказ к атаке. Для меня это не было внезапной атакой. Это был заранее просчитанный ход на шахматной доске.

Причём ход, в целом, умный. Герцог Эссин не послал сюда пару тысяч, что грозило бы большими потерями для него, а только лишь малый отряд, способный натворить бед, но и если полягут, то не страшно.

Я уже знал, куда они побегут и что будут делать. И моя ловушка была готова принимать гостей.

Когда первый из них выскочил из леса с диким воплем, я отдал мысленный приказ по Рою. Короткий, беззвучный сигнал, который мгновенно разнёсся по всей линии обороны.

— Можно? — прошептал Орофин, и его рука легла на лук. Эльф был не только и не столько командиром, сколько воином и стрелком.

«Огонь по готовности, — беззвучно ответил я, продолжая наблюдать за разворачивающейся сценой с высоты птичьего полёта. — Пусть подойдут ко рву, чтобы не сбежали».

Я хотел, чтобы диверсанты поглубже вляпались в засаду, чтобы они решили, что их крики и ярость застали нас врасплох. Чтобы их падение было ещё более сокрушительным.

Вражеский лидер бежал впереди, размахивая мечом. Он был уверен, что через мгновение ворвётся в беззащитный лагерь. Сомнения он гнал прочь. И зря. Отступать тоже надо уметь, как и признавать свои ошибки.

« Дальние дозоры: сменить позиции на запасные, чтобы, когда диверсионная граппа побежит обратно, они не знали, где вы».

Мёртвая тишина, встретившая их яростный крик, была страшнее любого боевого рога. На мгновение атакующие растерялись. Но инерция гнала их вперёд, к тёмному валу, за которым, как они думали, их ждала лёгкая добыча.

Они почти добежали до рва. Десять метров. Пять.

И тут тишина взорвалась.

Не криками ужаса и паники, а сухим, слаженным щелчком сотен тетив. Это был не беспорядочный ответный огонь. Это был синхронный залп. Один, точный, хладнокровный.

Всякого рода монголы или древнерусские князья говорили по такому случаю «наши стрелы способны затмить солнце». Что, кстати, было большим преувеличением.

В моём случае никакого солнца не было вообще, ибо ночь.

Сотни стрел с чёрным оперением взмыли в ночное небо по высокой дуге и обрушились на атакующих сверху, пробивая лёгкие кожаные доспехи и незащищённые шеи. Первая волна нападавших слегла широким валом, как трава под косой. Они падали молча, с короткими, удивлёнными вскриками, не успев даже понять, откуда пришла смерть.

Лейтенант Гюнтейн, бежавший впереди, инстинктивно упал на землю, и несколько стрел просвистели над его головой. Он в ужасе оглянулся. Больше половины его отряда лежала на земле, превратившись в игольчатых ежей. Остальные в панике заметались.

— Вперёд! К валу! — заорал он, понимая, что остановка сейчас равносильна смерти.

Вторая волна атакующих, состоявшая в основном из тех, кто шёл на флангах, сбилась в кучу и бросилась к центру, пытаясь прорваться через зону обстрела. Они почти достигли цели.

Но тут из-за вала донесся глухой, протяжный скрип.

Две наши лёгкие катапульты, которые мы собрали за вечер, одновременно сработали. Но вместо камней они метнули в наступающую толпу огромные, тяжёлые сети, сплетённые из толстых веревок и утяжелённые свинцовыми грузилами.

Сети накрыли атакующую группу, сбивая людей с ног, путая им руки и ноги. Началась давка. Те, кто пытался выбраться, только сильнее запутывали себя и своих товарищей. Они превратились в беспомощную, барахтающуюся массу.

И тут же с вала ударил второй залп лучников. На этот раз они били прицельно, в упор, добивая тех, кто запутался в сетях. Крики ярости сменились воплями боли и отчаяния.

Лейтенант Гюнтейн лежал на земле, не веря своим глазам. Его элитный отряд, мастера ночного боя, которые совершили массу нападений на рыцарские, купеческие и городские отряды на границе Маэна таял как снег поздней весной. Причём ведь начали они ещё тогда, когда официально война не началась, а было лишь то, что хронисты называют «приграничные стычки», а дипломаты — «мелкие конфликты с неизвестными участниками, к которым мы не имеем никакого отношения». Почти сотня опытных диверсантов была уничтожена за несколько минут, даже не дойдя до позиций врага. Их не просто победили. Их ждали, унизили, разыграли, как мелкий приз в карточной игре.

Только тогда он решил для себя, что это конец.

— Отступаем! Назад, к реке! — заорал он, вскакивая на ноги.

Его приказ был излишен. Те немногие, кто уцелел, уже бежали обратно к лесу, пряча или даже бросая оружие, не оглядываясь. Их отход превратился в позорное, паническое бегство.

И в этот момент с нашего вала раздались не крики победы, а громкий, издевательский хохот и улюлюканье. Наёмники принца Ги, которым так и не дали вступить в бой, высыпали на вал и провожали бегущего врага насмешками и оскорблениями. Это было хуже, чем стрелы. Это был удар по чести беглецов, по их самолюбию.

Я видел, как лейтенант Гюнтейн, чей дорогой пластинчатый доспех выдержал несколько попаданий (и именно благодаря нему он всё ещё жив), спотыкаясь, бежит через цепь дозоров к лесу, и его лицо было искажено от ярости и унижения. Он обернулся на мгновение, и его взгляд встретился с моим, хотя он, конечно, не мог меня видеть на тёмной вышке. Но я почувствовал его ненависть. Если он выживет, то вернётся, чтобы отомстить за свой позор.

И он будет мстить.

Когда последний из врагов скрылся в лесу, издевательский хохот на валу постепенно стих. Мои солдаты Штатгаля уже вышли из-за укрытий и без лишних слов начали собирать трофейное оружие и вытаскивать из сетей тех немногих, кто остался жив и был слишком ранен, чтобы бежать.

Орофин опустил лук. В его прекрасных эльфийских глазах не было ни радости победы, ни азарта. Только холодное удовлетворение от хорошо выполненной работы.

— Чистая работа, командор, — сказал он. — Потери с нашей стороны — ноль. Ну, не считая того умарца, что упал с вала и вывихнул руку… Идиот. Несколько царапин у тех, кто заряжал сети. У противника — несколько десятков убитых, точное количество пересчитываем и пятеро пленных. Сбежало только шестеро.

— Хорошо, — я разминал шею. — Пленные нам пригодятся. Отведи их к Новаку, пусть занимается. Мне нужна информация о настроениях в их лагере.

Я посмотрел на поле боя. Картина была поучительной. Враг, который решил напасть на спящих и пьяных каторжан, ещё полчаса назад был уверен в своей силе и превосходстве, теперь бежал, поджав хвост. А моя армия, хорошо поработав вечером, выкопав ров, построив вышки и собрав катапульты, продемонстрировала идеальную дисциплину и эффективность.

Принц Ги, раскрасневшийся от возбуждения, поднялся на нашу вышку:

— Герцог Голицын! Это было… великолепно! Просто великолепно! Ты видел их лица? Они бежали, как ошпаренные кошки!

Он запанибратски хлопнул меня по плечу, что было для него совершенно не типично и не укладывалось в рамки этикета королевский семьи (я-то ладно, мы Голицыны, народ простой). Сейчас я промолчал.

Его умарские наёмники, несмотря на свои крики, хохот и бахвальство, чётко выполнили приказ оставаться в резерве и не лезть под стрелы. Это было важнее всего.

— Они недооценили нас с вами, Ваше высочество, — спокойно ответил я. — И заплатили за это. К сожалению, цена не велика, герцог Эссин не дурак и особенно большие силы не послал.

— А мы бы справились с большими силами? — скорее утвердительно спросил он.

— Да. Умарцы хорошо видят ночью, часть моих воинов тоже. Из нападающих мы бы превратились в обороняющихся, причём на заранее подготовленных позициях. Если бы Эссин напал всей своей армией, мы бы их раскатали в тонкий блин. Но он не дурак, послал малый отряд прощупать нас. Это была лишь проба сил. Разведка боем. Теперь они знают, что мы — не лёгкая добыча.

— Не лёгкая добыча? — расхохотался Ги. — Да мы для них — ночной кошмар! Они теперь к реке бояться подойти будут!

Я покачал головой:

— Не будут они нас бояться. В целом ситуация не поменялась. Теперь они будут злее, осторожнее и хитрее. Герцог придумает что-то ещё. А мы будем предугадывать его шаги и создавать против них контрмеры. Следующие не будут кричать и бежать напролом.

Мой взгляд снова обратился к неравномерно растущему тёмному лесу, за которым скрылся униженный враг, на пространство между нашим лагерем и рекой. Серая зона.

— Первый урок они усвоили, — сказал я, больше для себя, чем для Орофина или принца. — Завтра начнём готовиться ко второму.

Я спустился с вышки. В лагере уже зажигались новые костры. Солдаты, возбуждённые лёгкой победой, громко обсуждали бой. Моральный дух армии был на высоте. Они увидели, что дисциплина и точное выполнение приказов приносят плоды. Они почувствовали свою силу.

Но я уже думал о следующем шаге. О серой зоне, о заброшенной лесопилке, о том, какие шаги предпринять, чтобы переиграть своего противника, того, кто играл разумно и достойно. Хотя ему достались более слабые (и малочисленные) фигуры, но зато он играл на своём поле.

И если он будет играть достаточно долго, то к нему подтянутся фигуры короля Вейрана, который тоже наверняка смотрит издалека на всю эту ситуацию. И если он почувствует, что его герцог справляется, то поспешит на помощь, а если я буду побеждать, по постарается мне напакостить и имеет на то моральное право.