Вадбольский 4

Глава 3

Автомобиль привёз меня к другому дворцу, этот ещё громаднее и величественнее, я малость офигел, обнаружив дворец, размером едва ли уступающий императорскому.

Я вылез из салона уже со вздыбленным спинным гребнем, здесь же все высокомерные гады, будут стараться меня задеть, начнут наезжать, надо давать сдачи… погоди, не торопись, а то со сдачей начнешь заранее…

Похоже, именно здесь Глориана отмечает своё рождение, вон сколько дорогих машин на площадке, из каждой новоприбывшей вылезают богато одетые мужчины и роскошные дамы, со смехом и шуточками спешат к ярко освещённой широкой мраморной лестнице.

Впереди широко распахнуты двустворчатые двери по размерам похожие на ворота крепости. Я направился по широкому коридору с высоким, как в храме, сводчатым потолком, в стенах неглубокие ниши, где либо старинные вазы из фарфора, либо ещё какие-то ценные безделушки.

Дальше огромный зал, на небольшом возвышении группа ярко одетых музыкантов, играют весьма аристократически плавное и важное, под такую мелодию даже улыбнуться непристойно, мощно пахнут растыканные всюду пышные букеты цветов, но не могут перебить запах духов и женского пота.

Сочтя, что я в затруднении, ко мне приблизился один из распорядителей или его помощников, спросил с превежливейшим поклоном:

— Вам помочь?

— Да, — ответил я. — Изволю лицезреть княжну Глориану. Хде оне?

— В следующей зале, — ответил он и добавил значительно, — принимает подарки. От.

Ну да, увидел гад, что у меня в руках пусто и за спиной мешка нет, явно на халяву пришёл пожрать и выпить, ещё и приударить за барышнями, здесь много из знатных и родовитых семей, при старании можно отыскать партию под себя, хотя можно и по морде получить.

На входе в нужный зал меня перехватила блистательная Сюзанна аки Дроссельмейер, рослая и величественная, вся в аромате тонких духов. Я узнал знакомые нотки, макияж едва заметен, пышные волосы в такой сложной причёске, что никаких шляпок или чепчиков не требуется для сохранения приличия.

— Удивлены? — спросила она с нахальной улыбкой.

— Ничуть, — ответил я. — Всё правильно.

— Но вы, барон, ожидали тот прошлый дворец…

Я покачал головой.

— Тогда я был баронет, а сейчас барон. Когда стану графом, дворец для приёма меня придётся подыскать побогаче.

Она охнула:

— Ну и хам!.. Всё для него, оказывается, делается!

Один из пышно одетых мужчин услышал, тут же повернулся к нам.

— Сюзанна, этот щенок вам грубит?

Она отмахнулась с досадой.

— Ганс, я справлюсь.

— Но если что, — сказал он и проткнул меня взглядом, — я могу вышвырнуть лично. Или вызвать на дуэль и прикончить.

Я сыто гоготнул, смерил щёголя наглым взглядом. Он сразу побагровел, сделал ко мне шаг.

Сюзанна встала между нами, голос её прозвучал непривычно для неё резко:

— Ганс, этот мальчик с лёгкостью победил графа Арчибальда Клошара. И убивал в Щелях Дьявола таких монстров, какие вам даже в страшном сне не приснятся!

Она резко ухватила меня под локоть и потащила в зал. Щёголь остался на месте смотреть нам вслед, на глуповато-розовом лице проступила непривычная для великосветского кавалера задумчивость.

В зале мы почти окунулись в цветник юных барышень. Я с удовольствием признал среди них Иоланту и Аню Павлову, но по тому, как общаются с подругами, сообразил, что среди тех тоже есть суфражистки, только предпочитающих в Щель Дьявола не лезть, то ли поумнее и порассудительнее моих героинь, то ли по-женски пугливее.

Несколько молодых парней в щегольских мундирах старательно выпячивают куриные грудки и изо всех сил изображают героев, потихоньку приближаясь в нашу сторону.

Я смотрел исподлобья, Сюзанна женской натурой ощутила мой всплеск адреналина, дёрнула за рукав.

— Тихо, чего набычился?

— Смотрю, кого на рога вскинуть, — сообщил я мрачно. — Обязательно кто-то да прохрюкает насчёт моей захудалости.

— Не посмеют, — сказала она уверенно. — Глориана такие разговоры пресекает жёстко.

— И как, слушаются?

— Даже ты её слушаешься!

— Просто остерегаюсь, — ответил я. — А что, здесь есть и кроме меня умные?

Она страдальчески закатила глаза.

— Как же ты меня достал, Вадбольский!

— В суфражизме все равны, — напомнил я строго.

— Не скучай, — велела она. — Пойду с девочками пообщаюсь.

Она исчезла, а я медленно двинулся из зала в зал, ловил обрывки разговоров, смеха, непринуждённого флирта. Мимо прошёл официант с большим подносом и хороводом фужеров на высоких ножках. Я цапнул один, шампанское вполне, хотя пробовал и лучше. Дальше на широком столе выложены бутерброды с сёмгой и форелью, я прихватил сразу два, умял один не спеша, со вторым прошёлся как бы в задумчивости, но слопал тоже.

Смотреть на крикливо разодетых мужчин и женщин забавно, если ни чем не занят, но мне оставалось только смотреть, меня пока что в свои компании принимать не собираются, смотрят с опаской, всего лишь барон, да и то уже известно, за мной ни Род не стоит, ни капиталы, с таким общаться — себя ронять.

А я продвигался неспешно мимо, иногда останавливался у компании молодых девушек. Те меня не сторонятся, весело щебечут, задают вопросы, но и у них сводится к титулу, землям, родовитости, знатности семьи.

Второй и третий залы тоже в золоте, есть отдельные комнаты с карточным столом, биллиардной, гостиной или библиотекой, всё это для гостей, что желают разбиться по своим устоявшимся группкам.

Сюзанна вроде бы исчезла, как сообщила, навсегда и навеки, но через какое-то время появилась и сказала тихо:

— С тобой хотят познакомиться графиня Любовь Лабунская и графиня Сагита. По-моему, на тебя поглядывает ещё и княжна Немировская, но пока мне даже не намекнула. Хочешь, я тебя им представлю?

Я удивился:

— Только увидели и уже хотят?

— Некоторые тебя, дубина, ещё на прошлых раутах заметили. Сама удивляюсь, за что?

Я спросил шёпотом:

— Но ты всех отшиваешь?

— А как же!

— Спасибо, — сказал я.

— Не хочу потерь для суфражизма, — пояснила она невинно, — ты нам ещё пригодишься!

— Я всегда пригаживаюсь, — сказал я с чувством. — Спасибо, ваше сиятельство! Подожду, когда вы лично лишите меня девственности. А уж потом пустите по рукам. Среди своих, разумеется, по суфражистским.

Она хмыкнула, посмотрела свысока, как породистая курица на жука-вонючку.

— Мечтайте, Вадбольский, мечтайте… С мечтой в сердце, или где она у вас там, лучше работается! Вы же верите Дарвину?

— Вы мой Дарвин, ваше сиятельство.

Она потянула меня за рукав.

— Пойдемте в зал для приёмов. Там уже поздравляют именинницу…

В соседнем зале Глориана в сверкающем платье, обворожительно прекрасная, окружена большой толпой поздравляющих, улыбается всем. Сюзанна шёпотом сообщила, Глориана родилась в самую холодную и вьюжную ночь зимы, в этот день вороны замерзали в полёте и падали оземь застывшими ледяшками, а если выплеснуть с балкона горячий чай, он со стуком падал на тротуар ледяными шариками.

Потому в ней есть нечто от этой холодной ночи, так что не обижай её, Вадбольский!

— Как можно обидеть крокодила, — прошептал я, — который смотрит на тебя и думает: съесть сейчас или чуть погодя?

— Вадбольский!

— Ладно, — сказал я всё так же тихо, — она очень красивый крокодил. Снежный крокодил, зимний. Арктический!

Он поинтересовалась тихо:

— Ты хотя бы цветы по дороге купил?

— Она их ест? — уточнил я. — Нет? Тогда зачем, завянут — выбросит.

Глориана, стоя на небольшом помосте, принимала поздравления. Гости подходили один за другим, поздравляли, самцы целовали протянутую руку, женщины обнимались. Все дарили разные драгоценности: серьги с огромными бриллиантами, броши, ожерелья, колье, заколки в причёску, статуэтки, а когда дошла очередь до меня, как самого неродовитого, да и вообще барон разве человек среди таких высокородных аристократов, я небрежно вытащил из кармана за цепочку медальон с багровым камешком в центре

Во взгляде Глорианы я увидел нешуточное опасение, Вадбольский непредсказуем, неизвестно, что выкинет на этот раз, может подарить бурдалю, украшенный драгоценными камешками и затейливой росписью по белоснежному санфаянсу, и не швырнешь ему в наглую морду, этикет не велит.

Я шагнул к Глориане, что подобралась и смотрит на меня с опаской, словно вот щас суну ей в руки самую ядовитую змею в мире.

— Ваша светлость, — заговорил я сладким голосом и содрогнулся всем телом, добавляя почтительности, — я человек бедный, худой и несчастный, а этот камешек из простого рубеллита всего лишь иллюзия. Но я старался! Если станет скучно, можете велеть ему что-нить сбацать для вас. Хоть частушки, хоть высокую оперу. Иллюзия хоть и дурная, но послушная.

Все озадаченно умолкли, Глориана, явно перебарывая себя, протянула руку, я вложил в раскрытую ладонь цепочку с медальоном и отступил на шаг, не забыв поучтивейше поклониться, даже задним копытом слегка полушаркнул.

Не сводя с меня пристального взгляда, она медленно передала медальон мне, повернулась, я быстро застегнул крохотный замочек на цепочке.

Мне почудился вопрос в её взгляде, я сказал с поклоном:

— Если не хотите другим мешать, просто пальцем сверху вниз по тыльной стороне. Слышно будет только вам!

Она внимательно смотрела мне в глаза, все ждали молча, происходит нечто необыкновенное, и Глориана оправдала ожидания, сказав очень серьёзным голосом:

— Спасибо. Вы понимаете, такая иллюзия бесценна?

В толпе гостей охнули, я сделал небрежный жест пальцами, словно отбрасывал ими нечто несущественное.

— Ваша светлость, но и вы как бы вот тоже бесценны!.. Если бы вас выставили где-то базаре как козу на продажу, я бы точно вас не сумел купить по бедности!

Она дёрнулась, в глазах блеснул гнев, пальцы сжались в кулаки, но пересилила себя и сказала обманчиво мирно:

— А взять для покупки в долг?

— Ваша светлость, — ответил я испуганно. — Вот уж чего боюсь, так боюсь!.. Нет, рисковать не стану, а вдруг не потяну по выплате?

Все замерли, такого на приёмах ещё не было, а Глориана уже полностью взяла себя в руки, даже сумела раздвинуть губы в улыбке.

— Узнаю Вадбольского. Подарить такую вещь и сделать вид, что отдаёт сущий пустячок, не стоящий внимания. Так боитесь услышать от меня спасибо?

Гости тянули головы, рассматривая медальон, что же в нём бесценного, просто красивая безделушка из полудрагоценного камешка, таких на рынке рупь кучка, однако Глориана знает больше других, коснулась пальцами багрового кристалла, а тот загорелся ярко и празднично, все тихонько охнули.

— «Заздравную», — произнесла Глориана громко, только я уловил нотку неуверенности в её повелительном голосе. — Из «Травиаты».

Гости вздрогнули и даже отшатнулись от Глорианы с её медальоном, когда в зале мощно и победно грянул хор. Даже я восхитился, молодец всё-таки, это же надо так настроить, режим квадро безупречен, хор поющих гуляк вот прямо вокруг нас, а мы в самом центре весёлого праздника богатых и знатных господ.

Народ в ужасе застыл, только глазами вращают, как колёсами в быстро бегущей карете, на губах Глорианы появилась улыбка, а я почти прокричал, перекрывая радостный рев:

— Ваша светлость, управляете тоже голосом. Громче, тише…

Она всмотрелась в меня, не сразу сообразила, наконец сказала нерешительно:

— Тише…

Праздничный рев убавил громкость, Глориана уже чуть увереннее повторила:

— Ещё тише… ещё…

Один из важных господ, высокий и осанистый, с широкой синей лентой через плечо и тремя крупными звёздами в алмазах, сказал весело:

— Милая, зачем тише? Это же так прекрасно!.. Я как в опере в переднем ряду!

А второй, такой же величественный, только с широкой лентой красного цвета и золотыми аксельбантами от эполета, огляделся по сторонам, добавил густым могучим голосом, таким бы как раз задавать тон в «Заздравной»:

— Все отпоздравлялись, этот юноша был последним, так что пусть поют, князь прав, это прекрасно!.. Я никогда такого не слышал! Как говорите, «Травиата»?.. Все за стол! Да под такую песню я быка сожру!

Сюзанна появилась рядом, красивая и пахнущая изысканными ароматами, шепнула:

— Свинья ты, Вадбольский, грубая, но восхитительная свинья!.. Теперь к тебе интерес появится, появится… Увидимся!

Она исчезла в водовороте весело щебечущих барышень, словно утонула в ярком цветнике с его ароматами и бабочками, похожими на цветы.

Я отступил ближе к стене и чуть не придавил пытавшуюся там проскользнуть женщину, она пугливо охнула, я придержал её под локоть, чувствуя под пальцами нежную мягкую и горячую плоть.

— Простите, — сказал я с раскаянием, — теперь точно отращу глаза на затылке, если уж начал пятиться, как рак, а хотел как лебедь! Я Вадбольский, барон Вадбольский.

Она сложила веер, в зале слишком натоплено, мило и смущённо улыбнулась. Полненькая и пухленькая, на румяных щёчках умильные ямочки, глаза голубые, как у дешёвой куклы, вся миленькая, вкусная и ароматная, как только что испечённый сдобный пирожок с куриным мясом.

— Ох, — воскликнула она, — вы же тот самый Вадбольский?.. Моя Верочка про вас уже все уши прожужжала!

Она оглянулась в беспокойстве, лицо стало растерянным, а взгляд заметался по толпе гостей.

Я сказал галантно:

— Не потеряется, и я уверен в немыслимой красоте вашей дочери, если хоть чуть похожа на свою маму!

Она раскраснелась ещё больше, на щеках умильные ямочки стали ещё глубже.

— Ох, простите, я не назвалась! Софья Павловна, графиня, жена генерала… А вот и она, Вера, бегом сюды!

К нам быстро, но красиво, приблизилась не по годам рослая и широкая в кости девица, ровный стан, прямая спина, уверенный и уже оценивающий взгляд. Если судить по её детскому личику, ей лет пятнадцать-шестнадцать, так что её маме где-то лет тридцать-тридцать пять, но мама намного женственнее.

— Красотка, — согласился я. — В маму!

Софья Павловна застенчиво отмахнулась.

— Что вы, что вы, в отца!.. Вот уж красавец, сажень росту, грудь в орденах, а как засмеётся, на улице даже кони на дыбки!

— Заметная у вас дочь, — согласился я дипломатично. — Генеральская, звучит!

Она вздохнула.

— Да, долго он шёл. Мой папа говаривал: «Известный человек, солидный, и знаков тьму отличий нахватал. Не по летам, и чин завидный, не нынче завтра генерал», но генерала ему дали только под конец воинской службы.

Строки знакомые с детства, читал, даже учил, но не успел вспомнить кто писал и про кого, подошёл Горчаков, улыбка хитрая и таинственная, слегка поклонился Софье Павловне:

— Приветствую снова, вы не против, слегка уведу нашего друга Вадбольского, у меня к нему интересантный разговор возымеился?

Софья Павловка и её дочка разом улыбнулись и в один голос слаженно пропели:

— Не против, ваша светлость, не против!

Горчаков проводил их взглядом.

— Ты начинаешь интересовать здешних женщин. Молодой, перспективный, без вредных привычек. Был баронетом, стал бароном, а через несколько лет и до графа то ли дослужишься, то ли как-то иначе докарабкаешься.

Я отмахнулся.

— Да кому интересен завалящий барон? Тут никого ниже графа. Половина князья, герцоги, маркизы…

Он усмехнулся.

— Мамаши загадывают наперед. О каждом, кто хоть раз замечен в высших кругах, тут же собирают все слухи и сплетни. А ты прям готовый Аскет!.. В гулянках и попойках не замечен, в карты не играешь, весь в учёбе и работе…

— Аскеты все такие идеальные?

Он зябко передёрнул плечами.

— Страшные люди! Нельзя требовать от людей всегда быть чистенькими. Человек должен иногда и в грязи поваляться для своего удовольствия.

Я взглянул в удивлении, он тут же сказал смущённо:

— Так мой отец говорит, а он умнейший человек. Ладно, оставим женщин, я понимаю, почему избегаешь, тебе эти супружеские цепи сейчас только помешают в работе. А работа у тебя очень важная…

— Ого, — сказал я, — признал?

Он поморщился.

— Я сразу признал, а теперь и отец интересуется всё больше. Поручил мне как-то наладить с тобой взаимодействие. Кстати, похвалил меня, что я сразу вычленил тебя в Лицее и наладил в некотором роде дружбу. Или хоть полудружбу?

— Дружбу, дружбу, — согласился я. — Я вот тоже подумал, раз всё в мире ускоряется, то и мне нужно не тянуть с этими ружьями. У тебя сколько гвардейцев?