Сегодня впервые за долгое время подал голос Ангкаррак, который Сокрушитель, но, как мне тогда показалось, ему уже и самому не нравится это пафосное прозвище, не мальчик, с возрастом всем хочется быть Строителями, а ещё лучше — Великими Строителями и Благодетелями.
— Мой дорогой друг, — сказал он высокопарно, — лазутчики появляются всё чаще. Каждую ночь. Теперь уже группами.
— Привет, — сказал я. — Обжился?.. Как близко подходят?
— Охрана их ещё не видит.
— Точно?
— Я бы заметил!
— Спасибо, дружище, — сказал я. — Спасибо, что бдишь. Жаль, что ты в такой огромной глыбе, а то бы я организовал тебе полёт над районом и даже городом!.. Впрочем, поживём — увидим.
Он охнул, потом сказал в некотором смущении:
— Знаешь, раньше бы обрадовался, но теперь я стал таким домоседом. Человек, чтобы умнеть и набираться мудрости, не нуждается в путешествиях!
— Ладно, — сказал я, — к этому ещё вернемся. Ещё раз — спасибо.
Подходя к двери кабинета, услышал как Монсеррат Кабалье исполняет партию Виолетты из «Травиаты». В этом наши вкусы с Сюзанной вполне, как секс у лилипутов, хотя какие у меня вкусы, простые общенародные.
Я постучал в дверь, услышал отклик, осторожно отворил дверь. Монсеррат оборвала арию на высокой ноте, Сюзанна сказала с подозрением:
— С какой целью стучите, барон? Это же ваш кабинет.
— В этом мире всё ваше, — ответил я галантно, — даже чёрные дыры и загалактические туманности, не поймите меня правильно, ваше сиятельство.
Она насторожилась.
— Что-то у вас странные какие-то подарки, барон. А коробка конфет или цветок не лучше ли какой-то чёрной дыры, уж не знаю, на что вы намёкиваете?.. И вообще… Что это вы так странно улыбаетесь, признавайтесь!
— Сообщение получил, — ляпнул я, не подумав. — Бандиты Ворона решили отомстить за предательски убитого главу банды и напали на банду Варлаама!..
Она посмотрела с недоумением.
— А вам-то чего?
— Враги дерутся, — сказал я с энтузиазмом, — у нас чубы трещат! Разве не здорово?
Она вздохнула, в глазах полное непонимание, ещё бы, если даже сам не понимаю, что брякнул, взгляд её упал на две стопки бумаг на столе.
— Вот это…
Пальчиком левой руки брезгливо отодвинула на край стола ту стопку, где бумаг поменьше.
— Это вот чистый криминал. Делайте с ними, что хотите.
— Сделаю, — ответил я бодро. — Нет проблем.
В моём черепе тихонько шепнула Алиса:
— Криминал сопровождает человека с пещер и участвует в создании личности. Особенно творческой. Люди без него жить не могут? Странный выверт цивилизации.
— Без криминала нет прогресса, — ответил я так же мысленно, — а без прогресса какой искусственный интеллект?
Она ошарашенно заткнулась, а я взял пачку закладных, вышел на веранду, противно, холодно и темно, молча поднял бумаги над головой.
— Вот адрес. Ты там уже бывала. Снова проскользнешь с кем-нибудь, как только дверь откроется, там под потолком к кабинету Антонина Дворжака… ага, помнишь! Бросишь ему бумаги на стол, даже если он там будет, но только без свидетелей, и сразу дуй обратно.
Она сказала с беспокойством:
— Шеф, как же вы останетесь без моей опеки?
— А ты не отвлекайся на мужиков, — посоветовал я, — не пей, не дебоширь, сразу возвращайся!.. И это, не употребляй слово «опека»! У меня от него селезёнка дёргается.
Вернувшись, в кабинет, взглянул на графиню с опаской.
— А что с другой половиной, ваше сиятельство?
— Пишу отцу, — сообщила она. — Рассказываю о закладных бумагах на земли и предприятия людей, которых он хорошо знает. Он посоветует, как поступить.
— Может, — спросил я, — сам и передаст? Ко мне точно будут вопросы, откуда и почему у меня, а у него не спросят, граф, старинный род, то да сё!
Она улыбнулась.
— Я на страже ваших интересов, Вадбольский, помните?.. Потому именно это и попросила.
— Сюзанна, вы лучшая из женщин!
Она величественно кивнула с томным видом.
— Я знаю.
— Как запечатаете в конверт, — предложил я, — дайте мне. Мой посыльный доставит быстрее.
Она быстро дописала пару строк, передала мне, хитро улыбнулась.
— Готово. Можете прочесть, хотя аристократы так не поступают. Адрес помните?
— Я помню всё, — ответил я, — что связано с вами, снежная принцесса.
— Бессовестный, — сказала она, но глаза её оставались весёлыми. — Что вы такое помните, о чём упоминать не стоит?
Флирт всегда приятен, даже для тех бездельников, что слоняются от приёма к приёму, балы тоже не пропускают, а для меня они вообще редкость. Мата Хари ещё не до конца освоила эту форму социального и сексуального поведения, включающую язык тела, с которым у неё не очень, а то бы уже задолбала меня продвинутостью искусственного интеллекта.
Флирт используется для выражения интереса к более глубоким отношениям, человек может флиртовать, демонстрируя желание увеличить близость, часто через игривость, иронию или двусмысленность, а тут для Маты Хари будет широкое поле деятельности, отсрочить бы.
— Ох, — сказал я испуганно, — вот так всё и сказать? У меня уже спина покраснела…
— Барон, — сказала Сюзанна, голос её стал строже, — мне кажется, я не давала повода…
— Не давали, — согласился я. — Это я, свинья такая, сам беру, что свойственно человеку разумному, умному, хитрому и весьма инициативному.
Обычно у флирта нет цели, просто показатель, что человек чем-то приятен, но в флирте много жёлтых и даже красных линий, я сумею наступить на все, ни одной не пропущу, так что лучше карету мне, карету!
Я поклонился и попятился к двери.
— Ваше сиятельство, с великим сожалением убегаю на галеры.
Не знаю, как ведут себя охранники в других имениях, но я своих заставляю упражняться ежедневно. Выходной — воскресенье, все остальные дни — упражнения, работа над телом, наращивание мускулатуры, повышение уровня регенерации.
Похоже, только у меня так, это я понял из разговоров гвардейцев между собой, слух у меня хороший, да и Мата Хари записывает самые интересные и даёт мне послушать и посмотреть.
Конечно, никому не нравятся эти ежедневные пробежки на скорость, приседания с весом, учебные бои, но, с другой стороны, все помолодели и поздоровели, вступив в мою гвардию, потому слушаются беспрекословно. Пока что беспрекословно.
Да и молниеносный разгром Гендриковых впечатлил. Практически без потерь уничтожили могучего врага, там одних гвардейцев было почти в десять раз больше! И какую добычу захватили, большую часть я разрешил оставить победителям, что добавило энтузиазма и желания служить такому удачливому барону.
Я прошёлся по хозяйству, отдав по пути пару указаний, у входа в дом сбоку набежала Байонетта, шубка расстегнута, крепко обняла, маленькая упругая грудь упёрлась мне в локоть, но от поцелуя в щёчку я на всякий случай уклонился.
— Барон, — вскрикнула она шаловливо. — Вы что, меня уже не любите?
— Вас все любят, — запротестовал я. — Боюсь, на этом морозе ваши губы прилипнут, как отдирать будете?
— А я не буду, — ответила она со смехом. — Вижу, свой особняк начинаете расширять?
Уже заметила, мелькнула мысль, а я только-только подвез к той стороне здания гранитные глыбы, благо карьер для ломки камня совсем близко. Овраг, в котором Щель, накрою каменным настилом, снизу укреплю такими же каменными столбами.
На дворе холодно, Байонетта, держась рядышком, как козленок возле большой козы, звонко цокает по лестнице подкованными серебряными подковками каблучками.
Я распахнул перед нею дверь, она не приняла это как должное, а мило улыбнулась и поблагодарила кивком. То ли потому, что постоянно следит, какое оказывает впечатление, то ли пропиталась суфражизмом, в нём все равны, мужчины не обязаны оказывать женщинам услуги.
— Какое расширять, — ответил я как можно небрежнее, тайну своей Щели нужно сохранить, — там заброшенный овражек, приспособлю под подвал для квашеной капусты, а наверху будет зал для упражнений гвардии. Не гонять же и зимой, как летом.
В холле дворецкий поклонился с выжидающим видом, будут ли указания, я прошёл мимо, не взглянув в его сторону, вхожу в роль аристократа, вернее, падаю до его уровня.
Байонетта весело рассмеялась.
— Да, по грязи не наползаешься. А зачем ползать, воины должны красиво идти на врага сомкнутым строем! С блестящими на солнце штыками.
— Пусть идут, — согласился я. — Но у меня егеря, у них другая тактика.
Я начал подниматься по лестнице на второй этаж, она тут же подхватила с двух сторон юбку и пошла рядом, стараясь не отставать.
— А что, — спросила живеньким голоском, — там начали привозить для химлаборатории? Какие-то огромные тигли, колбы… У вас ни лаборатории, ни самих химиков!
Я недовольно крякнул.
— Байонетта, вы слишком забегаете вперёд батьки!.. Всё будет, но позже.
Она хитро прищурилась.
— Так как мне доложить?
Я тяжело вздохнул, поднялся на второй этаж, остановился в коридоре.
— Докладывайте так, чтобы себе не повредить. А то брякнете такое, что свои же удавят. Дескать, этот наглый барон, явно намерен сделать что-то ещё помимо спичек и микстуры от головной боли. Вы хоть на своих работаете или на англичанку?
Она сказала обидчиво:
— Почему англичанку, мне больше французы нравятся. Такие элегантные!
Продолжает играть глазками, у неё очень милое живое личико, такие нравятся всем, подергивает плечиками, они у неё узкие и хрупкие, так и хочется укрыть и защитить, чем она умело и пользуется.
— Удавлю, — сказал я серьёзно. — На кого бы ни работали из чужих. Все враги, Байонетта!.. Хоть мы все от Адама, а некоторые и от Евы, но всё равно враги, иначе какие мы человеки?
— А нашим можно?
— Никому нельзя, — ответил я сердито, — но за своих я разве что побью по заднице.
Мимо прошмыгнула Любаша с посудой в обеих руках, на Байонетту взглянула с осуждением, а та хмыкнула, лицо стало серьёзным, голос из игривого превратился в сухой и чёткий, словно отчитывается перед куратором в секретном отделении:
— Барон, лазутчики Карницкого стараются проникнуть сюда, я знаю. Но не слышала, чтобы вы кого-то допрашивали! Да-да, это скрыть труднее.
Я поморщился, говорить или нет, ну да ладно, сама напросилась:
— Байонетта, вы правы, пленных нужно где-то держать, кормить, а то и лечить… У нас нет на это ни места, ни времени.
Её глаза расширились.
— Вы… убиваете пленных?
Я мотнул головой.
— Как вы могли такое подумать? Пленных убивать запрещено. Но у нас нет пленных. Зато есть бдительные часовые. И если видят какую-то подозрительную тень, что намеревается перелезть ночью через ограду, делают предупредительный выстрел.
Она посмотрела непонимающими глазами, потом вздрогнула, слабо улыбнулась.
— Предупредительный… в голову?
— Вы в самом деле умница, — сказал я. — Законы насчёт военнопленных не распространяются на лазутчиков, партизан и парашютистов.
Она спросила тупенько:
— А что за парашютисты?
— Главное, — сказал я бодро, — что вы согласны насчёт лазутчиков и партизан. А теперь, если есть желание, возвращайтесь к полигону. Там дождь и ветер, но Бровкин понёс испытывать новые винтовки! Да-да, работа шпиона опасна и трудна.
Вниз по лестнице, она ещё не знает, что кроме тех лазутчиков за оградой усадьбы полегли четверо слуг, что остались от наследия Басманова. Так бы я их с трудом выводил на чистую воду, но усадьба на осадном положении, а Карницкий явно хорошо платит за сведения, потому то один, то другой, дождавшись темноты, перелезал через забор и, крадучись, торопился в сторону имения Карницкого.
Часовые же, получившие чёткие инструкции, неспешно брали их на прицел. Обычно хватало одного выстрела.
В последнее время таких попыток не было. Похоже, вся агентура Карницкого осталась по ту сторону забора в грязи. Ранним утром, когда ещё все спят, их обычно вытаскивают и закапывают в канаве у дороги.
Я проводил взглядом Байонетту, убедился, что в самом деле помчалась на полигон, а сам торопливо спустился следом, обогнул здание и вошёл в Щель.
Почему наши земные животные, попадая в Щелях под действие бозонной вселенной, изменяются, а трава и камни нет? Хотя трава и деревья тоже малость меняются, но вот камни, песок и прочая неживая природа ничуть. Видимо, и бозонная, как и наша фермионная, нацелена на усложнение, сложному отдаёт преимущество, даёт ему больше шансов.
Но в бозонной биологической жизни не получилось, слишком сложный процесс, ну не шмогла, не шмогла, потому так жадно реагирует на наших непонятных ей существ, наделяя наугад свойствами, ранее им недоступными, чтобы это вот развивалось дальше и что-то там в будущем сотворило нужное.
Для бозонной любая биологическая жизнь — чудо из чудес, не понимает, что человек, хоть тоже жывотное, но только на девяносто девять процентов, потому ему за этот единственный процент высшести нужно бы отдать приоритет, а не наделять всех подряд добавочной мощью, включая трилобитов и насекомых.
Да, животные приспосабливаются, начинают плеваться огнем или кислотой, а люди, подолгу бывавшие на стыке двух миров, открыли в себе возможность в какой-то мере управлять возможностями той вселенной, назвав это чудом и магией.
Таким образом мне, как понявшему принцип, надо подойти к этому с умом. Чаще спускаться на второй уровень, где влияние бозонной заметно выше, сидеть там подолгу, пусть бозонная хоть по капле вливает в меня возможности управлять какими-то процессами, пока не знаю какими, буду присматриваться к перемещающимся пятнам и линиям, вдруг да замечу закономерность, дурак думкой богатеет, вдруг что-то да обломится.
Время тут стоит, бозонная развивается иначе, могу сидеть сколько угодно, пока желудок не начнёт сводить от голода, хотя без еды могу пробыть без вреда для себя несколько недель, но подсохну, подсохну.
Сейчас в Щели, пока голова чистая и свежая, сделал дыхательную гимнастику, разгоняя кровь и прочищая мозг, начал усиленно воображать, что я самый-самый высший из тех существ, с которыми бозонная материя пытается установить контакт.
Их она наделяет теми свойствами, которые те хотят: стать крупнее, злее, уметь всех кусать, бодать и сбивать с ног, в себе тоже чувствую странноватое усиление, но как ей объяснить, что мне нужно чуточку другое? Усиление тоже нужно, я зверь ещё тот, хоть и умею повязывать галстук, но я развитее всех этих четвероногих, потому мне лучше больше понимать, как с этим миром обращаться.
Пространственный карман — это не всё, что удалось поцупить из бозонного мира, вон как сумел телепорты из одного конца кабинета в другой, это целых четыре шага сэкономил, сам собой восторгаюсь. Но хорошо бы что-то ещё, я становлюсь заметным, а слоны высшего света если решат меня затоптать, даже хрюкнуть не успею.