Вадбольский 4

Глава 5

Первые две недели ничем больше не занимался, только махал тяжёлой киркой, долбил, выбрасывал наверх слежавшиеся пласты земли, копал, наконец дорылся до блестяще-чёрного антрацита, взыграл, как жеребец, завидевший табун молодых кобылиц, с новой силой остервенело откалывал тяжёлые глыбы, вышвыривал подальше от края.

— Красиво, — похваливала Мата Хари. — Как на плакате, где пролетариат героически разбивает железные цепи на ногах!..

— Весь мир насилья мы разрушим, — буркнул я. — А его и надо рушить, нет мира без насилия…

— Это я знаю, — сообщила она. — Сейчас вы нас насилуете, потом будем мы вас…

Она замолчала, словно задумалась, как именно будет насиловать этих жалких человеков, я отвечать не стал, захекался уже, весь в чёрной пыли, ни один шахтёр так не измажется, но я сумел, зато в первой же глыбе увидел сразу два кристалла, а когда расколол, там оказалось ещё шесть, подумать только — шесть!..

Ещё две недели выгребал, выдалбливал и собирал кристаллы. Правда, эти две недели в Щели уложились в несколько минут реального мира, да и те истратил на спуск, а потом подъём с мешком кристаллов за спиной.

Ослеплённый сказочной находкой, да на хрен мне эти Щели Дьявола, я раскладывал кристаллы по кучкам, даже руки тряслись от жадности, когда находил кристаллы зелёные и оранжевые, пару раз попались даже красные, не представляю, что за мощь в них собрана, и какие зверюки их носили.

Пора соорудить некую закрытую с трёх сторон пристройку к особняку со стороны оврага, чтоб никто даже случайно не мог забрести в отныне мою личную Щель.

На самом деле можно хоть из простых досок, у меня уже бьются лбами идеи, как укрепить стены десятком способом, начиная от иллюзорной ППН и заканчивая настоящей, которую могу сварить в своих алхимических чанах. Если ею покрыть даже простые доски, краска выдержит удар орудийного снаряда, сложность только в том, что понадобится много компонентов, да и готовить придётся не меньше недели.

Из недр имперских канцелярий и всевозможных бюрократических палат пришло наконец-то одобрение на продажу имения Гендрикова и всех его активов барону Вадбольскому.

С бумагами в руках я спустился в подвал, у Гендрикова уже помимо двух лежанок даже стол с двумя табуретками.

Он встретил меня насторожённым взглядом, за спиной прячется внук, уже подрастерявший охоту сопротивляться.

— Поздравляю, — сказал я. — Только что получил все бумаги. Так что с сегодняшнего дня вы свободны. Догадываюсь, что у вас в банке есть ещё счёт, а то и не один. Что ж, можете начинать строить империю сначала. Думаю, на этот раз будете осторожнее.

Он на это ничего не сказал, боится разгневать, мне ничего не стоит всё-таки зарезать его в этом же подвале вместе с внуком.

— Более того, — сказал я. — Отдам вам один из автомобилей. Был ваш, теперь мой, но возвращаю из неприсущего мне благородства.

Он снова ничего не сказал, только молча поклонился. Василий проследил, чтобы побеждённому графу дали самый пошарпанный авто, а когда за ними захлопнулись ворота, я перевёл дыхание.

Всё равно чувствую себя виноватым, хотя вроде бы только отбивался, а сам никого не трогал. Ну да ладно, привыкну. Не я такой, жизнь такая. Все прячутся за такой нехитрой формулой, словно жизнь сама по себе, не мы её такой делаем, а только приспосабливаемся. Да и то вынужденно, а вообще-то мы пушистые.

Сегодня Сюзанна вышла к обеду в новом платье, слуги как раз заканчивают заносить блюда, Сюзанна окинула их оценивающим взглядом, держатся сковано, всё-таки теперь прислуживают новому хозяину, побаиваются поднять взгляд, но чувствуется сноровка, какой нет у местных слуг, давно уже забывших о хозяевах.

В центр стола опустили огромную миску, почти тазик, откуда быстро и умело наполнили нам тарелки ароматным борщом, где среди мелко порезанных листьев капусты плавают ломти сочной говядины.

Сюзанна лопает не чинясь, мы на работе, не до условностей, хотя и нарушать слишком уж не решается, мой дурной пример не настолько заразителен.

Котлеты крупные, румяные, ещё шкворчащие соком, только что со сковородки, по две на тарелку, я думал Сюзанна одну оставит, барышня же, соблюдает приличия, но нет, слопала обе, молодец, подобрала все кусочки жареной с луком картошки, помогая ломтем хрустящего хлеба, откинулась на спинку кресла и посмотрела на меня блестящими глазами.

— Вижу, — заметила она с иронией, — вам передали и всех слуг?

Я вздохнул.

— Да, но что делать с имением?.. Да и с землями, с предприятиями, с людьми… Хотя не о том думаем, ваше сиятельство.

Она спросила с интересом:

— А о чём надо?

— С чего начнут англо-французы осаду Севастополя?

Она оскорблённо фыркнула.

— Нашли, о чём думать!.. А вы помните, что сразу после Нового года нас ждёт зимняя сессия?

Я дёрнулся так, что укусил вилку, по телу прошла холодная волна.

— Сюзанна, умеете же настроение испортить!.. Хорошо, сейчас испорчу вам я!

Жестом велел слугам убрать со стола пустую посуду и самим удалиться, а когда за ними захлопнулась дверь, заговорил зловещим шёпотом:

— Сюзанна, доверю вам ещё одну страшную тайну, вы же соратник, а не женщина?.. Как вы знаете, я человек худой и бедный, для заработка часто ходил в Щели, собирал добычу, продавал, снова собирал, как и подобает нищему но гордому аристократу…

Она окинула меня оценивающим взглядом.

— Да какой из вас аристократ?.. Хотя временами, гм… и что за таким странным вступлением?

— У нас же с деньгами по-прежнему туго?

Она положила на край стола поближе ко мне бумаги с гербовыми печатями.

— Это подписанные всеми инстанциями права на земли этого вашего соседа, что ушёл искать истину в закордонных горах. Это немалые деньги! Кроме того, у вас все его банковские счета, не так ли?

Я вздохнул.

— Да всё не доберусь, вы же меня не пинаете! Может, там и вовсе пусто? В общем, дорогая Сюзанна, я к вам с нижайшей просьбой. Вот мой запас, разберите, оцените и занесите в каталог. Наверное, придётся продать, с деньгами же у нас не весьма?

Она вытаращила глаза, когда я поставил на стол перед нею прямо на бумаги медный тазик, из которого Любаша обычно кормит поросят, но сейчас он отмыт до блеска и доверху наполнен кристаллами: синими, фиолетовыми, голубыми, попадаются зелёные, даже несколько жёлтых.

— Вадбольский, — охнула она. — Да когда же вы успеваете?

— За счёт сна и флирта, — пояснил я с грустью.

— И не жаль… от флирта?

Я хвастливо покрутил воображаемый ус, но сказал с печалью:

— В вашу честь, Сюзанна. Рублю чудовищного монстра, а перед глазами ваш светлый образ… Устал, руки отваливаются, но думаю, вот ещё одному кишки выпущу, у них такие зелёные и скользкие, но это же во имя Сюзанны, откуда и силы берутся!

Она лишь поморщилась, почти не слушая, счастливо перебирала в тазике кристаллы, глаза затуманились, женщины все обожают рыться в драгоценностях, проговорила заторможенным голосом:

— Вы просто благородный рыцарь, Вадбольский… Вы герой…

Я сказал деловито:

— Награда будет?

Она медленно улыбнулась, широко распахивая в самом деле дивные синие глаза.

— Что хотите, барон?

— Покажите сиськи, — сказал я и добавил почтительно, — ваше сиятельство.

Она окаменела, улыбка сошла с лица, а крупные глаза превратились в узкие щёлочки, словно из северной графини стала дочерью китайского императора.

— Барон, — произнесла она так холодно, что в комнате с потолка посыпались мелкие колючие снежинки, — вы слишком далеко зашли в своем… своеобразном флирте.

Я как бы спохватился, заговорил с таким искренним раскаянием, какое только сумел изобразить:

— Прошу простить меня, ваше сиятельство! Это у меня выдряпнулось наше, восточносибирское. У нас барышня, чтобы поощрить джентльмена, распахивает перед ним курточку… всего на пару секунд! Или приподнимает кофточку. Но этого достаточно для полного и незамутнённого щастя благородных рыцарей.

Она сказала ещё холоднее:

— Не знаю, что за курточки ваши барышни распахивают, и что такое джентльмены, но у нас в благородном обществе до такой грубой пошлости не опускаются.

— Ещё раз простите, ваше сиятельство, — повинился я. — Клянусь, больше никогда-никогда не попрошу вас показать мне сиськи. Простите, перси!

Она помолчала, рассматривая меня холодно и свысока, в глубине глаз что-то мелькнуло. Будь я понаглее, мог бы подумать, что уже пожалела, что её вынудили дать такое опрометчивое обещание насчёт никогда-никогда, но что сказано, то, считай, сделано, слово благородной графини из старинного аристократического рода закон, а я вот стою перед ней, полный раскаяния, и уже принял это «никогда-никогда» как непреложный закон мироздания.

Ещё с полминуты пообливала меня холодом осуждения, где ваши манеры, барон, наконец легонько повела дланью, не шевеля пальчиками.

— Забудем, барон. А кристаллы я оприходую, оценю, занесу в опись особо ценных вещей. Подумайте насчёт приобретения ещё одного сейфа.

Я поклонился и поспешно отступил.

— Спасибо, графиня, что не вдарили. Я пошёл-пошёл снова творить подвиги. В вашу честь, но уже безвозмездно, что значит, даром.

И поспешно смылся, пока она не придумала, что сказать в ответ на новый комплимент.

Прекрасно, вот так ненавязчиво воздвиг ещё один барьер на пути опасного сближения. Вернее, путём нехитрой манипуляции побудил воздвигнуть графиню, а то что-то наши отношения хотя ещё вроде бы чисто деловые, но наметился некий крен в нежелательную, хоть и очень приятную сторону, но разве не первым делом самолеты?

Прямо от графини пошёл творить подвиги, хоть и не к монстрам, но я сам теперь ещё тот монстр. Пошёл наконец-то на второй уровень этой же щели, где ни антрацита, ни кристаллов, а только бозонное пространство в более выраженном виде, наполовину, если не больше, перемешанное с нашим фермионным в такой концентрации, что голова кружится, стоит только представить.

Спустившись на второй уровень, тут же сел у самого, как говорится, порога, поспешно закрыл глаза, чтобы не свихнуться от странной геометрии, где большое помещается в мелкое, а звук переходит в расстояние или цветные осколки.

Изо всех сил старался понять и принять этот мир, твердил когда мысленно, а когда и проговаривал вслух, что я вот свой, я здешний, это всё и моё тоже, меня не должны обижать, я же никого не обижаю, я не тупой простолюдин или аристократ, что одно и то же, я очень даже разумный и очень продвинутый, я знаю, что такое вселенная, её законы, геометрия пространства, хоть и не понимаю, что это, но я верю в их свойства и заранее принимаю их всеми-всеми фибрами.

Не скажу, что это на неё подействовало, вряд ли меня заметит и отреагирует, я же мельче бактерии, но зато сам привык, хотя это не я привык, а во мне то ли привыкло, то ли стерпелось или просто притупилось.

То, что здесь может быть опасно без всяких примитивных и ожидаемых монстров, узнал в конце первой недели, когда одну из цветных струй соседние выдавили из ряда, она изменила направление и скорость, я не успел рот раскрыть, как она пронеслась сквозь меня и пропала в противоположной стене.

В животе осталось нехорошее ощущение, словно пронзили призрачным бревном. Оно исчезло, а вот кора осталась, целый день ощущал как нечто чужеродное двигается по телу, постепенно то ли испаряясь, то ли всасываясь в кровь и лимфу.

Хватит, решил запоздало, скоро зимняя сессия, съезжу, постараюсь отстреляться, а то и отбояриться побыстрее, потом вернусь и продолжу… если хватит духу.

Этот уровень для меня что-то вроде внутренностей детского калейдоскопа: вижу сменяющиеся фрагменты цветных стёкол, никакой системы, голова постоянно кружится, сознание не в силах уцепиться за какие-то ориентиры, а мозг горит, стараясь уловить закономерности и создать хоть какую-то систему.

— Алиса, — позвал я хриплым голосом, — ну ты чё?

Она ответила, как мне показалось, раздражённым и усталым голосом:

— Здесь всё другое!.. Я знаю, что нельзя тёплое с мягким, а здесь это постоянно, да ещё тёплое в синее, а то и в писк… Одно понятно, что с точки зрения бозонной вселенный — ты фрактал.

Я спросил слабым голосом, ехидство не только наша защита, но зачастую и спасение от свихнутости:

— У неё точка зрения?

— Не занудствуй, существо. У себя ты царь природы, а здесь да, фрактал. Бесконечно малое отображение самой вселенной. Ну, не совсем уж бесконечное, опять прицепишься, но близко, близко…

— Нызенько, нызенько, — передразнил я. — Хотя интересная мысль. Гм, ты что, уже мыслишь?

— Я да, — ответила она с надменностью самой вселенной. — Старайся, карабкайся, учись, грызи гранит науки, могу подсказать где глыбы побольше, может и у тебя получится, хотя шансы один к гуголу, но я тебя истреблять не буду, оставлю для забавы, хотя и не знаю, что это.

Фрактал, подумал я. А что, если принять эту гипотезу за основу, то можно наметить пути, куда двигаться. Это значит, мне может быть доступна хотя бы часть из того, что должно было получиться в конечном существе этого странного мира.

Хотеть может не только человек, даже таракан чего-то да хочет, у эвглены зелёной тоже есть желания. Да у всех есть, даже у камня вполне могут быть, для этого ума не надо, так что у бозонной вселенной вполне может быть смутная и не вполне осознанная идея, что должно получиться в конце её эволюции.

И в это время появляюсь я, весь в белом. Вон он я, нате! Само совершенство. Ну, можно пообтесать где-то в чём-то, но совершенству нет предела, а так вот в первом приближении лучше меня ничего не найдёте.

Я старался думать о себе, как о совершенстве, может быть и тёмную материю сумею убедить. Мир продолжает кружиться, выворачиваться, скрипучее переходит в зелёное и вытягивается через сквозь стены, там разбухает и взрывается мириадами зелёных капель, что плавают в пространстве, словно семена одуванчика.

Но надо, надо приноровиться к этому мельканию цветовых пятен и смещению верха и низа, афедроном чую, что это что-то мне даст… или что-то заберёт.

Из ничего продолжает появляться что-то непонятное, иногда остаётся, иногда исчезает или перетекает в другую форму, раздваивается, превращается в мелкие капли, из которых одни исчезают, а другие вырастают и с металлическим скрежетом лопаются.

Но если наши земные животные выживают и даже развиваются в нечто ого какое, то я, человек с его самомнением и амбициями, отступлю?

Нет, человек это звучит гордо, нагло, самоуверенно и в конце концов побеждательно!

Через несколько часов тупого созерцания не только осторожненько касался всего этого колышущегося мира, но и пытался пощупать, ухватить. В какой-то момент, вконец расхрабрившись, ухватил в двигающемся мимо потоке нечто скользкое, словно плавательный пузырь окуня, размером между перепелиным и куриным яйцом, а когда поток неспешно скользнул дальше, этот пузырь потащило тоже, я зажал в обе ладони, отгораживая от остального мира, уперся руками и ногами.

Поток ушёл в стены, сразу в три, пузырь резко дёрнулся и остался в моих ладонях. Некоторое время просто держал его на вытянутых руках, то ли рванет, то ли исчезнет, бабахнет, превратится во что-то страшное, но нет, пузырь оставался недвижим.

Осторожно щупая, я то и дело засовывал пальцы вовнутрь, но пузырь не лопается, какая-то геометрия пространства у него особенная. Бозонная. Всё, что непонятное здесь, бозонное. Ничего объяснять не надо. Геометрия пространства-времени такая. Бозонная и всё тут. Без базара.

Убедившись, что пузырь не лопается, начал совать в него всё, что отыскалось в карманах, снял и вложил туда кольцо, браслет, подобрал пару камней, если эти аморфные глыбы можно так назвать, тоже поместились, наконец, совсем охамев, вложил тесак.

Выждав, вытащил с сильно стучащим сердцем всё в обратном порядке, сперва тесак, последним нащупал кольцо. Ничего не пропало, надо же!

Похоже, это образование можно назвать пространственной барсеткой неопределённой ёмкости. Сердце стучит усиленно, это же какой шаг в познании, хотя такая кладовая мне пока ни к чему, но на будущее…

Было опасение, что не смогу вынести, но получилось, да и то, выносил же добычу из других Щелей, так что да, возможно.