Вадбольский 4

Глава 8

Сюзанна не сказала, а прокричала в священной женской разъяренности:

— Вадбольский!.. Думаешь, я не понимаю? Ты проиграл нарочито!..

— Разве? — спросил я в сибирскомФ изумлении. — Я так старался, так старался!

— Проиграть?

— Разве проигрышем, — возразил я высокопарно, — можно сорвать мимолетную улыбку одобрения с ваших сочных уст широкого алого рта, графиня!.. И чтоб вы меня наконец-то заметили!

Она сказала злобно:

— Вас трудно не заметить, Вадбольский. Наглые всегда на виду. Даже, когда прячутся.

Я сказал грустно:

— Но вы, графиня, меня в упор почему-то!.. Я поражён в самую глубину сердечной мышцы, причем одним ударом эпикарду, миокарду и эндокарду, как сапогом муху! Вы безжалостны, графиня!.. Давайте пообедаем, а то мне бежать надо.

Она окинула меня взглядом, полным подозрения, фыркнула:

— Вам всё равно придётся быть на финале турнира. Нет, не в качестве участника, эта честь только для сильнейших, а вы не они. На финале обещал быть император, Лицей — его идея, это вот всё под его личным покровительством. Присутствовать обязаны все курсанты, это великая честь!

— Куда я денусь, — сказал я тоскливо, — но нет невзгод, а есть одна беда — твоей любви лишиться навсегда!

Она отшатнулась, я пояснил торопливо:

— Это стих, ваше сиятельство, я бы никогда не осмелился к вам на «ты». А в стихах всё можно, поэты вообще люди бесстыжие.

Она усмехнулась, сказала саркастически:

— Тогда вы точно поэт. Но стих хорош. Чей?

— Да был такой Шекспир.

Она вздохнула, выдохнула, после паузы сказала с подозрением:

— Барон, я не знаю, что вы задумали, но на последнем дне турнира обязаны присутствовать! Будет перекличка.

— Буду, — пообещал я. — Ах, как жаль, как жаль, что я проиграл!.. Побегу топиться.

И в самом деле убежал, подошла к концу неделя, что я давал Софии на улучшение состояния Скалозуба.

Но прямо к нему поехать не удалось, по дороге наткнулся на Ротбарта, сына герцога и вообще рослого и мускулистого красавца что уже однажды отхватил от меня, но то было давно, а сейчас вот я проиграл схватку совсем ничем не примечательному курсанту, значит, тогда всё было случайностью.

— Ничтожество, — сказал он таким тоном, словно плюнул мне в лицо, — проиграть слабейшему на курсе?.. Ничего, закончим турнир и вышвырнем тебя, убожество, из Академии!

Я глубоко вдохнул, стараясь погасить быстро вспыхнувшую злость. Нельзя убивать, что хорошо и правильно, но в некоторых случаях я бы сделал исключения. Очень часто Ломброзо прав, иногда по щенку видно, кого надо было топить во младенчестве.

Но не только убивать нельзя, в Академии нельзя даже драться.

Скрипя зубами от злости, я перехватил его руку, задержал дыхание и сжал изо всей силы. Ротбарт вскрикнул, попытался выдернуть руку. Я отпустил, когда услышал лёгкий треск, а твёрдая кость под моими пальцами подалась, распадаясь на обломки.

— Нехорошо бить слабых, — сказал я с укором, — Как не стыдно?

И пошёл дальше, скорбно вздыхая и покачивая головой. Ротбарт визжал поросячьим голосом и баюкал руку с раздробленной костью. Попавшиеся по дороге курсанты провожали меня непонимающими взглядами, я бы ещё молитву прочел, чтобы уж совсем войти в образ.

Прямо от Лицея помчался к особняку генерала, он сам уже не в постели, а в глубоком кресле у стола, читает «Санкт-Петербургский вестник», посвежел, порозовел, даже мяса чуточку набрал, хотя саркопения должна бы активно противиться.

— Сергей Сергеевич, — сказал я бодро, — моё почтение!

Он поднял на меня взгляд покрасневших глаз, всё ещё болен, но уже на боевой тропе егеря к выздоровлению.

— А, — произнес он почти не старческим голосом, — тот непонятный курсант… Что ж, юноша, я своё слово держу. Вот список надёжных хлопцев, что в огонь и воду, хотя уже на пенсии. Я разослал указания и остальным явиться к вам для продолжения службы…

Я охнул.

— Сергей Сергеевич, это уже не служба! Это так, занятие на пенсии.

Он поглядел на меня строго.

— Юноша, мы всегда на службе Отечеству!.. И эти люди, что явятся к вам по моему приказу… да-да, не по рекомендации, а по приказу, они тоже на службе Отечеству! Вы им даёте возможность служить и дальше, быть нужными.

Я поклонился, скрывая замешательство.

— Превесьма благодарен, ваше сиятельство. Я даже не ожидал такого теплейшего отношения!

Он сказал крепнущим голосом:

— Не надо благодарности. Вы служите Отечеству, это главное. Мы все ему служим до гробовой доски!.. И тем счастливы.

Они служат, думал я, покидая его кабинет, и тем счастливы. Это важно для человека — быть нужным. Отправка на пенсию — это как бы на медленное умирание, а тут я подворачиваюсь с предложением послужить ещё, ещё, ну как не обрадоваться, служение — это жизнь!

Софья вышла меня проводить, я заверил, что с её мужем всё в порядке, ещё пара дней — и начнёт ходить по этажу, потом спустится и на первый, а то и вовсе в сад.

Она горячо поцеловала меня, благодаря, горячая грудь прижалась к моей твёрдой и едва тёплой, но воспламенила и там, кровь побежала быстрее, я воровато огляделся по сторонам, на этаже никого, затащил Софью в кладовку.

— Ох, — прошептала она испуганно, — может, не надо?..

— Не могу, — признался я, — сейчас я уже не Вадбольский, а что-то мохнато-копытное…

Она стеснительно постанывала, я вообще-то не заморачиваюсь, слишком много гормонов выплеснулось в кровь, надо снизить уровень, а то даже соображаю хуже. Ладони жадно мнут её горячее нежное тело, как же эта сволочь эволюция придумала сделать процесс размножения таким увлекательным, кроме чувственного удовольствия, даже наслаждения, влезло даже в искусство и поэзию, хоть и в виде пролегоменов, но как здорово, как прекрасно, как по-звериному мощно…

Уф-ф, я перевёл дыхание, сердце бухает в груди, но сейчас я прекрасен, как ангел, в смысле, чист, не потребовалась даже дополнительная вязка, сумел в первом подходе всё выполнить и выплеснуть, молодец я, и вообще умница и красавец, всё у меня получается, даже свинское по-свински прекрасно, со временем из свинскости перейдёт в простые демократические слабости, а потом и вовсе ценности.

Софья опустила задранную ей на голову юбку, выглянула из пышных кружев смущённая донемогу, красные не только щёки, даже шея, уши полыхают, хоть зажигай о них свечи.

— Как же стыдно…

— Не в нашем случае, — заверил я. — Мы помогаем друг другу в этой трудной и сложной жизни. Проследи, чтобы Сергей Сергеич продолжал принимать микстуру!

Я поцеловал её в жарко полыхнувшую щёку и поспешил к автомобилю, нужно успеть заглянуть в свои земли, Скалозуб сказал, что бывших подчиненных сразу направил по адресу Белозерского имения барона Вадбольского.

При моём появлении в имении, с лавок поднялись восемнадцать человек, я малость прихренел от счастья. На удивление первые же присланные Скалозубом егеря выглядят намного свежее гвардейцев Преображенского полка. Я мысленно хлопнул себя по лбу, ну да, одна из привилегий егерей в том, что их отпускают со службы на пять лет раньше, а сама служба проходила не в казармах и тупой муштре на плацу, а в лесу и горной местности на свежем воздухе.

Василий вскрикнул:

— Смирно! Равнение налево!.. Ваше благородие, прибывшее пополнение построено!

Я сделал протестующий жест.

— Погоди-погоди, дай им осмотреться. Вдруг не захотят?

Егеря заволновались, я добавил тише, но чтоб услышали:

— Да и мне как-то не помешает, вдруг не подойдут?

Надо показать, я не в отчаянном положении, что ухвачусь за каждого, кто готов пойти ко мне в охрану, тоже буду смотреть и выбирать.

Сейчас новеньких восемнадцать, по росту и габаритам это не орлы Преображенского полка, но в войне меряются не объёмом бицепсов, тут преображенцы точно вне конкуренции, а вот в искусстве убивать, а самим остаться целыми, всё-таки у егерей перевес.

И ещё, у каждого на груди россыпь орденов, у кого вся грудь, у кого ряд, у двух всего по три ордена и по медальке, но ордена боевые, не за выслугу или протирание штанов при штабе.

— Я барон Вадбольский, — сообщил я. — Мой род из одного человека, но зубастого, об этом может рассказать моя старая гвардия. Вижу, за моё отсутствие вы уже успели с ними пообщаться.

Один из егерей, достаточно рослый, мускулистый и, как кажется, без капли жира на теле, сказал сдержанно:

— Успели, ваше благородие. Даже не верится, что вы такое проделали!

— Стараемся, — ответил я. — Теперь о том, что вам предстоит. Вы сейчас на переподготовке, как вам, наверное, сообщил Сергей Сергеевич. А это значит, вам придётся сперва привести себя в лучшую форму.

Один из строя осмелился спросить:

— И мы помолодеем, как те из Преображенского?

Я улыбнулся, покачал головой.

— Нет, мы не молодеем, это женщины от наших зелий молодеют. А мы просто заново крепнем, избавляемся от болезней, набираемся той бодрости, что должна бы оставаться… но, увы, покинула.

Все заулыбались, послышались облегченные вздохи. Похоже, уговаривать их даже на Клятву Крови не придётся, уже пообщались с теми, кто был уволен из армии по потере здоровья, а сейчас все орлы, а кто не орёл, тот лев. Сейчас каждый надеется пройти через такую же оздоровительную процедуру, а жалованье на втором месте.

Я велел Алисе подать досье на всех, кого отправил Скалозуб, особенно внимательно проглядел материалы на одного из них, Максима Перепелицу.

Скалозуб сделал приписку, что Перепелица был подпоручиком и даже поручиком, но из-за споров со старшими офицерами его продвижение по службе придерживали, даже понижали дважды, но среди егерей у него авторитет всё равно железный.

— С сегодняшнего дня, — сказал я, — всем вам придётся пить оздоравливающее зелье. Гадость, но результат того стоит. Пить придётся всем, и тем, кто войдет в элитную гвардию, и тем, кто останется в простой охране.

— А как это будет определяться? — спросил егерь, который Максим Перепелица.

— Кто принесёт Клятву Крови, — сказал я, — тот идёт в гвардию со всеми её привилегиями. У кого не получится, тот останется в простой охране, но у всех будет достойное жалованье и человеческое отношение. Старшим назначаю поручика Максима Перепелицу.

В ряду новичков переглянулись, кто-то спросил с интересом:

— Поручика?

— Да, — подтвердил я, — а когда доведем вас до нужных кондиций, думаю, чин штабс-капитана будет ему впору.

Василий, который наблюдал с крыльца, крикнул:

— Максим, начнём с тебя!.. Заходи!

Перепелица первый принёс Клятву Крови, и сейчас стоял передо мной, прямой и в то же время похожий на вросшую в землю скалу, крепкий и основательный, усы лихо закручены кончиками вверх, лицо в морщинах, есть шрамы и шрамики, челюсть квадратная, глаза с некоторым прищуром, как у человека, что постоянно в лесах и горах выслеживает дичь или противника.

— Поздравляю, Максим, — сказал я и протянул ему руку.

Он без колебаний принял её, на войне быстро стираются различия между благородными и низшими чинами, рукопожатие крепкое, но в то же время осторожное, словно через это прикосновение старается что-то понять обо мне ещё, кроме того, что сказал ему Скалозуб.

— Ваше благородие?

— Поручик, — сказал я. — Вы служите мне, частному лицу, я служу Отечеству, однако ваша служба пройдет в какой-то степени тайно. Егеря — это спецназ, это элитные отряды специального назначения. Мы будем выполнять задания, о которых Государь Император как бы и не знает, а в случае чего скажет, что вообще о нас впервые услышал.

Он нахмурился, взглянул с недоверием. Я понял, сказал со вздохом:

— Выгляжу избалованным барчуком?.. Хорошо, выставь лучшего бойца из своих, и если я его завалю в рукопашке, увидишь, я не тот барский сынок, каким смотрюсь. Так надо, солдат.

Он помолчал, окинул меня оценивающим взглядом.

— Тогда я сам проверю?

— Пройди сперва курс восстановления, — предложил я. — Видел, как генерал взыграл?

Он кивнул.

— Я и сейчас любого бойца из императорской охраны свалю. А уж после зелья…

Я сказал кротко:

— Хорошо. Сейчас посмотрим, кто ещё пройдет Клятву Крови, потом пойдем и проверим друг друга.

Василий вышел на крыльцо и крикнул зычно:

— Следующий!.. Заходить строго по одному!

С новыми егерями получилось проще: запускали по одному ко мне в комнату, на столе ничего, кроме громоздкого амулета, закрепляющую Клятву Крови, я объяснял условия.

Из восемнадцати только трое не решились на Клятву, я их взял охранниками, такие тоже нужны.

Почему по одному в комнату? А чтобы даже количество давших Клятву оставалось в тайне. Дал человек Клятву или нет можно выяснить только после долгой и скрупулёзной работы по косвенным признакам, пусть повозятся, если кому-то очень нужно. А потом мы сами с ним повозимся, дескать, с чего такой нездоровый интерес?

Официальная версия та же: на Клятве Крови у меня пять человек, остальные простые охранники, как и все, разве что часть из них я гордо именую гвардейцами и снабжаю лучшим оружием.

Ну, а то, что снабжаю не только оружием, и что на закрытом полигоне они до седьмого пота упражняются, это тоже видят только те, кто входит в мою Особую Гвардию.

В рукопашке пришлось провести три поединка, он всё никак не мог поверить, что я, совсем мальчишка, укладываю его с первых же секунд. Я сам малость удивлялся, именно малость, моя аугментация, способность ускорять реакции, а также здешнее усиление тела делают меня вообще чудовищем в схватке.

Наконец он поверил, проникся почтением, вижу по глазам, а я сказал мирно, дыхание у меня даже не сбилось:

— Пойдем, покажешь, как стреляешь.

На полигоне Бровкин гоняет двух своих, что недостаточно быстро одолевают полосу препятствий, даже Перепелица хмыкнул, для егерей такая скорость просто позор.

— Иван, — сказал я Бровкину, — принеси пару винтовок. Из последних. Если наш поручик с ходу разберётся, он же будет обучать своих.

Глаза у Перепелицы вспыхнули, как только увидел мою винтовку с магазином на пять патронов. Показывать ему пришлось недолго, настоящий стрелок, всё схватывает и впитывает с первого раза.

Когда он изготовился для стрельбы и посмотрел на меня с вопросом в глазах, я покачал головой.

— Ты на виду, а я не хочу терять ни одного человека.

Он понял, даже чуть благодарно улыбнулся, быстро улегся за бруствером, без подсказки раскинул ноги для упора и начал ловить в прорезь мушки круг мишени.

Понравилось, что даже не усомнился насчёт расстояния. Для винтовок, что на вооружении нашей армии, мишень за пределами, прицельная дальность вчетверо короче, но стержневой штуцер Тувенена, что уже на вооружении французской армии, и английская винтовка «Энфилд» с пулей Минье, уже плывут на кораблях эскадры по Чёрному морю и скоро-скоро эта мощь обрушится на Крым, где и начнется героическая оборона Севастополя, в которой чудом продержимся год и нанесем врагу почти равные потери.