Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5

Глава 16

Прошло несколько дней, но Токио за стеклянными стенами моего кабинета выглядел ещё холоднее, чем раньше. Неон города, обычно такой живой, теперь казался насмешкой над тем, что происходило с «Спрутом». Шумиха вокруг смерти Сато не утихала, и каждый заголовок в газетах бил по нам, как молот. Я сидел за столом, пытаясь не думать о фугу и о Кобаяши, который всё ещё дышал мне в затылок. Но сегодня всё это отодвинулось на второй план — Ичиро и Юмико Хаяси пришли с докладом, и я уже чувствовал, что новости будут хуже, чем я готов был услышать.

Юмико, как всегда, была воплощением холодной точности. Её тёмные волосы были собраны в идеальный пучок, острые черты лица казались вырезанными из камня. Она открыла планшет, и её голос, сухой, как бухгалтерский отчёт, заполнил кабинет.

— Господин Кенджи-сан, — начала она, глядя на экран, — наши шаги не принесли ожидаемых результатов. Посещаемость ресторанов упала на 42% по сравнению с прошлым месяцем. «Белый Тигр» практически пуст — бронирований нет, только случайные посетители. Акции «Спрута» просели на 8,7% за последние три дня, и биржевые аналитики дают негативный прогноз. Инвесторы требуют отчётов, а «Серебряный Журавль» Танабэ уже перетянул двух наших крупных клиентов.

Она продолжала сыпать цифрами, показывая графики, где красные линии падали, как ножи. Я сжал челюсть, чувствуя, как гнев и бессилие борются внутри. Танабэ. Этот гад ждал, как гиена, чтобы растащить остатки моего бизнеса. Но я молчал, переводя взгляд на Ичиро. Он сидел прямо, его тёмный костюм был безупречен, но глаза — обычно полные идей и энергии — были тусклыми. Он не сказал ни слова, и это пугало меня больше, чем цифры Юмико.

— Спасибо, Юмико, — сказал я, когда она закончила. Мой голос звучал хрипло, но твёрдо. — Можешь идти. Мне нужно поговорить с Ичиро.

Она кивнула, закрыла планшет и вышла, оставив за собой тишину, тяжёлую, как свинец. Дверь тихо щёлкнула, и я повернулся к Ичиро. Он смотрел в стол, избегая моего взгляда, и я понял, что всё ещё хуже, чем кажется.

— Ичиро, — сказал я, наклоняясь вперёд. — Расскажи всю правду. Без этих цифр. Что происходит?

Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, и наконец посмотрел на меня. Его лицо было усталым, почти больным, и я вдруг заметил, как он постарел за эти недели.

— Кенджи, — начал он, и его голос был низким, почти надломленным. — «Спрут»… он практически обанкротился. Процесс неизбежен. Мы делали всё — пресс-конференция, скидки, даже попытки с блогерами. Но люди боятся. Они видят «Белый Тигр» и думают о яде, о смерти. Умер известнй политик, это на слуху у всех, так быстро погасить эту волну не удалось. Мы теряем деньги быстрее, чем можем покрыть. Инвесторы готовы выйти, а банки не дают кредитов.

Я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Обанкротился. Слово резало, как нож. Я сжал кулаки, пытаясь удержать себя в руках.

— Значит, его нужно закрыть? — спросил я, и мой голос дрогнул, выдавая боль, которую я не хотел показывать. — «Белый Тигр»?

Ичиро кивнул, и его взгляд был полон вины, как будто он сам подвёл меня.

— Да, — сказал он тихо. — Чтобы не провалиться в ещё большие долги, нужно закрывать. И быстро. Я… я могу сам сообщить персоналу, Кенджи. Это моя работа.

Я покачал головой, чувствуя, как что-то ломается внутри. Персонал — повара, официанты, уборщики — они были семьёй «Спрута». Они доверяли мне, как доверяли отцу. Я не мог переложить это на Ичиро.

— Нет, — сказал я, вставая. Мой голос был твёрдым, несмотря на бурю внутри. — Я сам всё скажу людям. Это мой долг.

Ичиро посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула смесь уважения и боли. Он кивнул, не споря, и я знал, что он понимает. Но стоя у окна, глядя на Токио, я чувствовал, как тень «Спрута» становится всё тоньше.

Я шагал в «Белый Тигр» рядом с Ичиро, и каждый шаг отдавался в груди, как удар молота. Воздух в ресторане, обычно пахнущий морем и специями, сегодня казался тяжёлым, пропитанным нашим общим молчанием. Ичиро смотрел в пол, его плечи были опущены, а лицо — серым, как токийский асфальт под дождём. Я знал, что он чувствует то же, что и я: боль, гнев, нежелание сдаваться. «Белый Тигр» был не просто рестораном — это была душа «Спрута», наследие огромной империи. Закрыть его значило бы предать всё, за что мы боролись. Но цифры Юмико не лгали, и мы оба знали, что выбора почти нет.

Как только мы вошли, взгляды персонала приковались к нам. Официанты, стоявшие у барной стойки, замолчали. Уборщица, протиравшая стол, замерла, её рука с тряпкой повисла в воздухе. Даже Рёта, охранник, стоявший у входа, опустил глаза, будто не хотел видеть моего лица. Они знали. Вид президента «Спрута», шагающего с таким выражением, говорил громче любых слов. Я почувствовал, как горло сжалось, но заставил себя выпрямиться. Я обещал Ичиро, что сам скажу им. Это был мой долг.

— Собери всех на кухне, — сказал я Ичиро.

Он кивнул, не поднимая глаз, и пошёл к персоналу, тихо отдавая указания.

Я направился к кухне, но вдруг остановился. Сквозь привычный шум — звон посуды, шипение масла — пробился знакомый аромат. Сладковатый, с лёгкой нотой жара, он был чужим для «Белого Тигра». И словно бы шел откуда-то сквозь года, из самого моего детства.

Я повернулся и увидел одного из младших поваров, стоявшего у плиты. Он склонился над сковородой, осторожно переворачивая что-то золотистое. Его движения были сосредоточенными, почти священными.

— Эй, парень, — сказал я, подходя ближе. — Что это?

Он вздрогнул, чуть не уронив лопатку, и повернулся ко мне. Его лицо, молодое, с лёгкой щетиной, покраснело от смущения. Он низко поклонился, едва не задев головой плиту.

— Простите, господин Мураками-сан! — выпалил он. — Это… я в обеденный перерыв. Увлекся, не заметил, что вы пришли.

— Ничего страшного, Макото, — прочитал я его имя на бейдже. — так что ты делаешь?

— Я просто изучаю кухни других народов. Это блины. Хотел нафаршировать их икрой и ломтиками рыбы — тунца, может, лосося. Думал, будет необычно. Смесь наших традиций и… чего-то нового.

Я уставился на сковороду, где лежали идеально круглые блины, золотистые, с хрустящими краями. Рядом стояла миска с красной икрой и тонко нарезанные ломтики рыбы, блестящие, как драгоценности. Смесь японской точности и чужой, почти дикой простоты. И вдруг что-то щёлкнуло в моей голове. Глаза загорелись, я почувствовал, как кровь быстрее побежала по венам. Я хлопнул в ладоши так громко, что Макото подпрыгнул.

— Макото, ты гений! — воскликнул я, не в силах сдержать улыбку. — Я знаю, как выйти из кризиса!

Ичиро, стоявший у входа на кухню, обернулся, его брови взлетели вверх. Персонал, уже собиравшийся вокруг, замер, глядя на меня с недоумением. Даже Макото смотрел, как на сумасшедшего, всё ещё сжимая лопатку.

— Кенджи, ты о чём? — спросил Ичиро, подходя ближе. Его голос был осторожным, но в нём мелькнула искра надежды.

— О новом «Белом Тигре», — сказал я, чувствуя, как идея обретает форму. — Мы не будем закрывать ресторан. Мы перезапустим его. Фьюжн-кухня — японская основа, но с элементами других культур. Блины с икрой, сашими с соусами, которых нет нигде. Мы дадим людям не просто еду, а опыт. Они придут из любопытства, а останутся из-за качества. Это наш шанс, Ичиро. Мы вернём «Спрут» к жизни.

Я повернулся к персоналу, чувствуя, как их взгляды меняются — от страха к надежде. «Белый Тигр» не умрёт. Не сегодня.

Воздух на кухне «Белого Тигра» был густым от напряжения. Звон посуды и шипение пара на миг затихли, когда все взгляды устремились на меня. Я чувствовал их тяжесть — повара, официанты, даже посудомойка в углу, все замерли, ожидая слов, которые я ещё не произнёс. Ичиро стоял у двери, скрестив руки, его лицо было смесью недоумения и осторожной надежды. Новость о закрытии висела над нами, как грозовая туча, но блины Макото, всё ещё шкворчащие на сковороде, зажгли во мне искру — выход. Я не собирался позволить «Белому Тигру» умереть. Не сегодня, не никогда.

Я скинул пиджак, бросив его на ближайший табурет, и схватил поварской халат с вешалки. Ткань была знакомой, почти родной, как вторая кожа. Завязывая пояс, я почувствовал, как взгляды персонала становятся ещё острее. Макото, всё ещё сжимая лопатку, смотрел на меня, как на сумасшедшего. Ичиро шагнул ближе, его брови взлетели вверх.

— Господин Кенджи-сан, что ты… то есть вы делаете? — спросил он, его голос был тихим, но в нём сквозило беспокойство.

Я натянул рукава халата и повернулся к плите, где лежали блины Макото.

— Создаю новое меню, — сказал я, и мой голос звенел от возбуждения. — Прямо сейчас. Мы соединим два мира — японский и… русский.

Ичиро моргнул, его рот приоткрылся, но он не нашёл слов. Повара вокруг переглянулись, кто-то даже кашлянул, но я уже не смотрел на них. В моей голове вспыхивали образы из другой жизни — той, где я был не Кенджи Мураками, президентом компании «Спрут», а русским хирургом, чьи руки резали не рыбу, а плоть. Но кухня… кухня была моей страстью ещё тогда. Я рос в Москве, где бабушка учила меня месить тесто для пельменей, а мать варила борщ, от которого пахло домом. Теперь эти воспоминания, такие далёкие, но живые, становились моим оружием.

— Русское меню? — переспросил Ичиро, подходя ближе. — Кенджи-сан, вы серьёзно? Как это…

— Смотри, — перебил я, хватая миску с икрой. — Русская и японская кухни — они ближе, чем кажутся. Пельмени и цзяоцзы, например. Оба — тесто, начинка, все одинаковое, но вкус разный. Мы сделаем фьюжн: цзяоцзы с начинкой из говядины и шиитаке, приправленные соевым соусом и русским укропом. Подаём с бульоном мисо, но добавим ложку сметаны — это будет как мост между мирами.

Я повернулся к Макото, указывая на его блины.

— Твоя идея — гениальная. Блины с икрой и тунцом — это уже хит. Но мы пойдём дальше: русские блины, тонкие, как кружево, с начинкой из крем-сыра и копчёного лосося, политые соусом унадзу. Или сладкий вариант — блины с ягодным соусом из русских лесов, но с добавлением юдзу для цитрусовой нотки.

Макото кивнул, его глаза загорелись. Я схватил нож и начал нарезать тунец, мои движения были быстрыми, точными — хирургическими, как в прошлой жизни. Персонал смотрел, затаив дыхание, а я продолжал, не останавливаясь.

— Ещё одно блюдо, — сказал я, бросая ломтики в миску. — Русский борщ, но вместо свёклы — красный мисо. Добавим морские водоросли и креветки, чтобы сохранить японский дух. Подаём с ржаным хлебом и соусом васаби. Это будет ярко, неожиданно, но знакомо. Люди придут за новизной, а останутся за вкусом.

Ичиро покачал головой, но уголок его губ дрогнул в улыбке.

— Кенджи-сан, это безумие, — сказал он. — Но… чёрт, это может сработать. Ты правда думаешь, что фьюжн вытянет нас?

— Не просто думаю, — ответил я, переворачивая блин на сковороде. Аромат заполнил кухню, и я почувствовал, как энергия возвращается. — Я знаю. Мы дадим Токио то, чего он никогда не пробовал. «Белый Тигр» станет легендой, а не могилой.

Я повернулся к персоналу, который уже не просто смотрел, а ждал. Повара, официанты, даже посудомойка — все они были готовы. Я видел это в их глазах.

— Макото, — сказал я, — готовь ещё блины. Остальные — за мной. Мы создадим меню сегодня, а завтра начнём готовить. «Спрут» не сдаётся.

Макото кивнул, его лицо светилось. Ичиро шагнул ближе, хлопнув меня по плечу.

— Ты сумасшедший, Кенджи, — шепнул он, но в его голосе была гордость. — Но я с тобой.

Я улыбнулся, чувствуя, как кухня оживает. Воспоминания о Москве — пельмени, борщ, блины — сливались с морем Токио, с фугу и мисо. Это было не просто меню. Это была моя жизнь — две души, два мира, сплетённые в одном блюде.

Кухня «Белого Тигра» ожила, как будто кто-то вдохнул в неё душу. Шипение сковород, звон ножей, аромат специй — всё смешалось в хаотичную, но живую симфонию. Я стоял у плиты, переворачивая очередной блин, и чувствовал, как энергия бурлит во мне, выплёскиваясь на всех вокруг. Мои руки, привыкшие в прошлой жизни к скальпелю, теперь танцевали с ножом, нарезая тунец с той же точностью. Персонал, ещё полчаса назад скованный страхом закрытия, теперь двигался, как единый организм. Макото, вдохновлённый моим порывом, замешивал новую порцию теста для блинов, его глаза горели. Официанты, забыв про свои подносы, помогали резать овощи. Даже посудомойка, старушка Аяко, подтаскивала миски с ингредиентами, бормоча что-то про «молодёжь, которая творит чудеса».

Я был в центре этого вихря, генератором идей, и каждая новая мысль вспыхивала, как искра. Я схватил миску с мисо-пастой и повернулся к Макото.

— Добавь в тесто для блинов немного мисо, — сказал я, не останавливаясь. — Это даст солоноватый привкус, как у русского ржаного хлеба. А начинку сделаем двойной: икра с крем-сыром и сверху — тонкий слой копчёного угря. Назовём это «Токийский блин».

Макото кивнул, его руки уже летали над миской. Я повернулся к другому повару, молодому парню по имени Такаши, который нарезал шиитаке.

— Такаши, забудь про обычные цзяоцзы, — сказал я, подбрасывая ломтик тунца в соус. — Смешай говяжий фарш с кимчи и добавь русскую горчицу. Заверни в тесто и подавай с соусом из юдзу и сметаны. Это будет остро, но мягко — как пожар, который тушат морем.

Такаши ухмыльнулся, будто я дал ему ключ к сокровищу, и бросился к плите. Ичиро, стоявший рядом, уже не просто наблюдал — он схватил блокнот и начал записывать, его лицо светилось, как в старые времена, когда мы придумывали безумные планы в школе.

— Кенджи-сан, ты монстр, — сказал он, качая головой, но его улыбка была шире, чем когда-либо. — Ещё идеи?

— О, мы только начали, — ответил я, вытирая руки о халат. — Русский салат оливье, но вместо майонеза — соус на основе васаби и саке. Добавим кубики торо и морские водоросли вместо огурцов. Назови это «Оливье-сан». И ещё — окрошка, но на квасе с добавлением даси. Бросим туда креветки и зелёный лук, чтобы сбалансировать вкус. Холодная, свежая, идеальная для Токио. Подавать будем в очень маленьких тарелочках.

Кухня гудела, как улей. Аяко притащила бутылку саке, заявив, что «без этого русские не готовят», и все рассмеялись. Макото пробовал первый блин с мисо, его лицо расплылось в восторге. Такаши уже лепил цзяоцзы, напевая что-то под нос. Я смотрел на них — мою семью, мой «Спрут» — и чувствовал, как боль последних недель отступает. Мы не просто готовили еду. Мы создавали будущее.

Я поднял нож, готовый к следующему блюду, и крикнул:

— Кто хочет попробовать «Московский унаги»? Угорь, запечённый в сметанном соусе с укропом, на подушке из риса для суши!

Кухня взорвалась смехом и аплодисментами. Ичиро хлопнул меня по плечу, и я знал: «Белый Тигр» выживет. Мы сделаем это. Вместе.