Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5

Глава 9

Акико Танака стояла перед обшарпанной дверью в многоквартирном доме на окраине квартала Сибуи, её пальцы сжимали полицейский жетон в кармане пальто. Утренний ветер трепал её волосы, но она не замечала холода — её мысли были заняты Кейтой Судзуки, помощником повара, который сбежал из «Белого Тигра» в самый неподходящий момент. Его внезапное увольнение кричало о виновности, и Акико была полна решимости выяснить правду.

Она постучала в дверь — резко, требовательно, как человек, который не привык ждать.

Дверь приоткрылась, и на пороге появился Судзуки — худощавый парень лет двадцати пяти, с усталыми глазами и мятой футболкой. Его лицо побледнело, когда он узнал её. Он явно не ждал гостей, тем более детектива.

— Танака-сан? — пробормотал он, его голос дрогнул. — Что… что вы здесь делаете?

Акико не дала ему шанса отступить. Она шагнула вперёд, её взгляд был холодным и острым, как лезвие.

— Нам нужно поговорить, Судзуки, — сказала она, её тон не допускал возражений. — Прямо сейчас.

Он неохотно отступил, пропуская её в тесную квартиру. Комната была скудно обставлена: продавленный диван, заваленный одеждой, стол с пустыми банками из-под пива, запах табака и немытой посуды. Акико осталась стоять, не снимая пальто, её поза излучала давление. Судзуки опустился на диван, его руки нервно теребили край футболки.

— Поговорить? — промямлил тот. — Дело в том, что я собирался уже уходить… Может быть, потом, в другое время…

— Зачем вы уволились? — начала она, не тратя времени на предисловия. — «Белый Тигр» в центре скандала, повар за решёткой, а вы сбегаете, не сказав ни слова. Это выглядит так, будто вы прячетесь. От чего?

Судзуки сглотнул, его взгляд метнулся к полу.

— Я… я просто не мог там остаться, — выдавил он. — Это не связано с… с тем, что случилось.

Акико прищурилась, её голос стал ниже, но тяжелее, как молот, бьющий по наковальне.

— Не ври мне, Кейта, — сказала она, делая шаг ближе. — Ты работал на кухне в тот вечер, когда отравили Сато. Ты знал, как всё устроено, знал, когда Хироси уходит. Удобный момент, чтобы подсыпать яд, не так ли? А теперь ты бежишь, потому что боишься, что мы докопаемся до правды. Я права?

Его глаза расширились, он вскинул руки, будто защищаясь.

— Нет! Я ничего не делал! Клянусь, я не трогал фугу, я вообще был в подсобке почти всю смену!

Акико не отступала. Она наклонилась ближе, её взгляд впился в него, как крюк.

— Тогда почему ты ушёл? — спросила она, её голос был почти шёпотом, но в нём была сталь. — Люди не бросают работу в разгар кризиса без причины. Что ты скрываешь, Судзуки? Если не яд, то что? Говори, или я начну копать. И поверь, я найду всё.

Судзуки сжался, его лицо исказилось, как будто он боролся с собой. Акико видела, как его сопротивление трещит, как тонкий лёд под весом. Она ждала, не отводя глаз, и наконец он сломался. Его плечи опустились, он закрыл лицо руками.

— Это не про яд, — пробормотал он, его голос был полон горечи. — Это… из-за Юми. Я её люблю. Вчера я сказал ей об этом, после смены. Думал, она… но она меня отвергла. Сказала, что любит другого. Я не мог там остаться, видеть её каждый день, зная, что она… — он замолчал, его голос сорвался. — Поэтому я уволился. Сгоряча. Не хотел возвращаться.

Акико выпрямилась, её брови слегка поднялись. Она ожидала лжи, уклонок, но не этого. Его слова звучали искренне — слишком сыро, слишком личные, чтобы быть выдумкой. Она мысленно прокрутила детали: Юми, официантка, которая упоминала Хироси, его потерянный взгляд. Судзуки был влюблён, отвергнут и сбежал от боли, а не от вины. Он не был отравителем. Его уход был трагедией, но не той, что она искала. Тупик.

— Хорошо, — сказала она, её тон смягчился, но остался деловым. — Я проверю твои слова, Судзуки. Но если ты что-то скрываешь, я вернусь. И тогда разговора не будет.

Он кивнул, не поднимая глаз, его руки всё ещё дрожали. Акико повернулась и вышла, оставив его в одиночестве с его пивными банками и разбитым сердцем.

На улице она вытащила телефон, чувствуя, как утренний холод пробирает сквозь пальто. Она набрала номер Кенджи, и он ответил почти сразу.

— Кенджи-сан, — сказала она, её голос был ровным, но с лёгкой усталостью. — Я была у Судзуки. Он не наш человек. Уволился из-за личного — влюбился в Юми, она его отвергла. Он сломался и сбежал. Его история проверяется, но я ему верю. Он не отравитель.

Она замолчала, ожидая его ответа, и посмотрела на серое небо Токио. След становился холоднее, но она знала, что Кенджи уже роет в «Белом Тигре». И если кто-то подсыпал яд, он найдёт его.

Я стоял в пустом углу «Белого Тигра», прислонившись к стене у технического входа, где сломанный магнитный замок всё ещё гудел в моих мыслях, как тревожный сигнал. Мой телефон завибрировал, и я ответил, увидев имя Акико. Её голос на том конце был ровным, но усталым — она только что вышла от Судзуки.

— Кенджи-сан, — сказала она. — Я была у Судзуки. Он не наш человек. Уволился из-за личного — влюбился в Юми, она его отвергла. Он сломался и сбежал. Его история проверяется, но я ему верю. Он не отравитель.

Я кивнул, хотя она не могла меня видеть, и почувствовал, как часть напряжения уходит. Один подозреваемый меньше, но это не делало дело проще.

— Понял, — ответил я, мой голос был хриплым от утреннего кофе и недосыпа. — Акико, я нашёл кое-что в ресторане. Технический вход — замок сломан. На вид целый, но магнит не держит. Дёрни сильнее, и дверь открывается без пропуска. Думаю, наш человек — посторонний. Прошёл через этот вход, переоделся в халат повара, подсыпал яд и ушёл. Всё быстро, пока Хироси был в туалете.

— Посторонний? — переспросила она, и я услышал, как её голос стал острее. — Но как он не привлёк внимания? На кухне же полно людей.

— Он был в одежде повара, — сказал я, вспоминая видео. — Ты сама видела. Халат, опущенная голова, быстрые движения. Никто не присматривался. В тот вечер был аншлаг, кухня гудела, как улей. Все заняты, никто не следит за каждым, кто мелькает в белом. Он знал, что делает.

Акико помолчала, будто раскладывала мои слова по полочкам.

— Это нагло, — сказала она наконец. — Очень нагло. И уверенно. Такой человек либо работал в общепите раньше, либо… до сих пор работает. Если он всё ещё в деле, мы могли бы его найти. В других ресторанах.

— Как? — спросил я, чувствуя, как её идея цепляет, но пока остаётся размытой.

И вдруг меня осенило, как вспышка. Нарезка. Неровные, грубые ломтики фугу — не такие, как у Хироси, но всё же сделанные с какой-то сноровкой. У каждого повара есть почерк, особенно в работе с фугу. Это как подпись.

У каждого повара, особенно тех, кто работает с высокой кухней, есть свой почерк, отточенный годами. Это не просто умение — это искусство, которое выдаёт тебя, как отпечатки пальцев. Хироси, например, режет с лёгким наклоном ножа, почти танцуя, каждый ломтик тонкий, как лист сакуры, и ложится ровно, без единой зазубрины. Это южная школа.

Другие мастера тоже оставляют следы: кто-то давит сильнее, и края рыбы чуть рвутся, кто-то держит нож под прямым углом, и срез получается резким, как удар меча. Таким больше славятся повара северных районов. Я вспомнил одного повара из Осаки, которого видел — он нарезал фугу короткими, рубящими движениями, и ломтики были чуть толще в центре, как будто он нарочно подчёркивал текстуру. А наш отравитель… его нарезка была небрежной, но уверенной, с тяжёлым нажимом, как будто он привык работать быстро, не для красоты, а для дела. Это был след, и я знал, что он приведёт нас к нему, если мы будем искать.

— По нарезке, — сказал я, мой голос стал твёрже. — По тому, как он режет фугу. У каждого мастера свой стиль. Мы можем найти его по этому следу.

Я замолчал.

— Кенджи-сан, — сказала Акико, и я услышал, как она шагает по улице, судя по шуму машин. — Допустим, мы ищем по нарезке. Но как мы сверяем эти… почерки? Это же не отпечатки пальцев, тут нужен глаз. И где мы найдём все эти образцы?

Я усмехнулся, глядя на пустую кухню передо мной. Она была права — нарезка фугу не заносилась в базу данных, как ДНК. Но я знал этот мир лучше, чем она.

— Ресторанов, где подают фугу в нашем районе, не так много, — ответил я. — Пять, может, шесть, если считать мелкие забегаловки. Мы можем посетить их, заказать фугу и посмотреть. Увидеть своими глазами, как режет их повар. Если стиль совпадёт с тем, что на видео — неровный, тяжёлый, с грубым нажимом, — мы его найдём.

На том конце повисла тишина, и я почти видел, как Акико остановилась посреди тротуара. Когда она заговорила, её голос был смесью шока и недоверия.

— Погоди, Кенджи-сан, — сказала она, и я услышал лёгкую панику. — Ты серьёзно предлагаешь пробовать смертельно опасную рыбу? И не один раз, а целых пять? Ты хоть понимаешь, что это… безумие?

Я не смог сдержать смешок. Её реакция была понятной — для тех, кто не жил в мире фугу, это звучало как игра со смертью. Но я знал, что риска почти нет, если повар мастер. А я собирался убедиться, что мы найдём не мастера, а того, кто оставил след на моём ресторане.

— Акико, — сказал я, мой тон стал чуть мягче, чтобы успокоить её. — Это не так страшно, как кажется. Повара в этих местах — профи, они не подают яд на тарелке. Мы не будем глотать всё подряд, просто закажем блюдо и посмотрим на нарезку. Ломтики, их форма, края — это как подпись. Я узнаю его стиль, если увижу. А блюдо можно и не есть.

Она фыркнула, но я чувствовал, что она начинает сдаваться.

— Ты ненормальный, Кенджи-сан, — пробормотала она. — Но… ладно. Если ты уверен, я в деле. Только не говори, что я не предупреждала, если мы окажемся в больнице.

— Договорились, — ответил я, улыбаясь шире. — Я составлю список ресторанов. Начнём сегодня вечером, если сможешь.

— Смогу, — сказала она, и её голос стал твёрже. — Но ты платишь за фугу.

Я рассмеялся, чувствуя, как напряжение последних часов чуть отпускает. Акико была права — идея звучала безумно. Но я знал, что это наш лучший шанс. Пять ресторанов, пять тарелок фугу, пять возможностей найти того, кто подставил Хироси и ударил по «Спруту». И я был готов съесть хоть десять, если это приведёт меня к правде.

В тесном кабинете старшего детектива Кобаяши воздух был пропитан запахом кофе и застарелого табака. Тусклый свет лампы отражался на потёртом столе, заваленном папками и пустыми стаканчиками.

Сам Кобаяши сидел в своём кресле, постукивая пальцами по подлокотнику. Напротив него устроился Хидеки Танабэ, владелец сети ресторанов «Серебряный Журавль» и прямой конкурент «Спрута». Его лицо напоминало крысу: острый нос, маленькие, близко посаженные глаза, постоянно бегающие, и тонкие губы, которые кривились в неприятной ухмылке. Редеющие волосы были зачёсаны назад, открывая высокий лоб, блестевший от пота, несмотря на прохладу в комнате.

Танабэ откинулся в кресле, его длинные пальцы постукивали по дорогому портфелю, лежащему на коленях. Он смотрел на Кобаяши с уверенностью человека, который привык покупать всё, что хочет.

— Ты знаешь, Кобаяши-сан, — начал Танабэ, его голос был скользким, как масло, — смерть Сато в «Белом Тигре» — это подарок судьбы. Мураками и его «Спрут» слишком долго сидели на вершине. Пора их скинуть. Окунуть в грязь, подпортить репутацию так, чтобы ни один клиент не захотел переступить их порог.

Кобаяши прищурился, его лицо осталось непроницаемым, но пальцы перестали стучать. Он знал, к чему идёт разговор, но хотел услышать всё.

— И как ты это видишь? — спросил он, его голос был хриплым, с ноткой усталости. — Мураками не дурак. Он уже копает, и моя лучшая детектив, Танака, вцепилась в дело, как собака в кость.

Танабэ фыркнул, его крысиные глаза блеснули.

— Мураками — проблема, но решаемая, — сказал он. — Я хочу, чтобы «Спрут» стал виновным. Не повар, не случайность — вся их империя. Сделай так, чтобы все думали, что Мураками заказал Сато. Репутация рухнет, клиенты разбегутся, а я… — он улыбнулся, показав мелкие зубы, — я займу их место. Токио любит победителей, Кобаяши-сан. И я собираюсь победить.

Кобаяши откинулся в кресле, его взгляд стал тяжелее. Он провёл рукой по подбородку, будто взвешивая слова Танабэ.

— Прямых улик против Мураками нет, — сказал он медленно. — Пока всё указывает на то, что яд подсыпал кто-то посторонний. Повар, Накамура, — слабое звено, но он твердит, что не виноват. И Танака… она нашла записи, где кто-то другой трогал фугу. Это усложняет дело.

Танабэ наклонился вперёд, его улыбка стала шире, но холоднее. Он щёлкнул замками портфеля и вытащил три толстые пачки иен, аккуратно перевязанные резинками. Деньги легли на стол с глухим стуком, и в комнате повисла тишина, тяжёлая, как перед бурей.

— Сделай виновным «Спрут», — сказал Танабэ, его голос стал тише, но твёрже. — Не важно, как. Подбрось улики, надави на повара, припугни свидетелей. Мураками должен утонуть, и я хочу, чтобы это выглядело правдоподобно. Этих денег хватит, чтобы закрыть глаза на… сложности. Если все получится — дам сверху еще столько же.

Кобаяши посмотрел на пачки, его губы медленно растянулись в улыбке — ленивой, но жадной. Он протянул руку, небрежно сгрёб деньги и сунул их в ящик стола, даже не пересчитывая. Его глаза встретились с глазами Танабэ, и в них не было ни тени сомнения.

— Договорились, — сказал он, его голос был почти весёлым. — «Спрут» упадёт. Я найду способ, Танабэ-сан. Мураками не выкрутится.

Танабэ кивнул, его крысиное лицо озарилось удовлетворением. Он встал, поправил пиджак и направился к двери, бросив напоследок:

— Не подведи, Кобаяши. Я не люблю ждать.

Дверь закрылась за ним, и Кобаяши остался один, глядя на закрытый ящик стола. Его улыбка не исчезла, но в глазах мелькнула тень — он знал, что играет с огнём. Но деньги были тёплыми, а Мураками — всего лишь целью.

Под тусклым светом одинокого фонаря, в заброшенном складе на окраине Токио, воздух был пропитан сыростью и запахом ржавчины. Тени тянулись по бетонному полу, как длинные пальцы, цепляясь за ржавые балки и груды ящиков. Двое мужчин стояли в центре, их голоса были низкими, почти заглушёнными эхом пустоты. Третий человек, закутанный в тёмный плащ, молча ждал в стороне, его лицо скрывал капюшон, а руки были спрятаны в карманах.

Первый мужчина, высокий, с резкими чертами лица и холодными глазами, говорил медленно, с лёгкой улыбкой, которая не касалась его взгляда.

— Отличная работа, — сказал первый, его голос был мягким, но в нём звенела сталь. Было понятно, что он тут главный. — Сато был занозой. Замминистра, который слишком много знал, слишком много мешал. Теперь он молчит. Всё, как мы планировали.

Второй усмехнулся, его глаза блеснули в полумраке.

— Фугу — идеальный ход, босс, — ответил он, понизив голос, хотя вокруг не было ни души. — Никто не заподозрит нас. Все смотрят на Мураками, на его повара. Полиция жрёт наживку, как акулы. Скоро «Белый Тигр» закроется, а с ним и весь их бизнес.

Первый кивнул, его пальцы скользнули по краю ящика, будто он наслаждался текстурой старого дерева.

— Мураками крепкий орешек, — сказал он, его улыбка стала шире, но холоднее. — Но он сломается. Мы дали им повод, а полиция сделает остальное. Главное — держать всё в тени. Никаких следов.

Второй хмыкнул, бросив взгляд на третьего человека, который всё ещё стоял неподвижно, как статуя. Его молчание было тяжёлым, почти осязаемым, но ни первый, ни второй не обращали на него внимания, будто он был частью декораций.

— А что дальше? — спросил второй, его голос стал чуть тише. — Если Мураками начнёт копать? Он не из тех, кто сдаётся.

Первый повернулся к нему, его глаза сузились, как у хищника, почуявшего добычу.

— Тогда мы дадим ему новый повод отвлечься, — сказал он. — У нас есть… инструменты. И люди, которые знают, как их использовать.

Он замолчал, и в этот момент ветер за окном завыл, пробравшись сквозь щели в разбитых стёклах. Третий человек вдруг шевельнулся, его рука выскользнула из кармана, чтобы поправить капюшон. Рукав задрался, и в тусклом свете фонаря мелькнула татуировка — чёрный осьминог, щупальца которого извивались по запястью, как живые. Она исчезла так же быстро, как появилась, но её тень осталась висеть в воздухе, как предупреждение.