Барон фон дер Зайцев

Глава 11

Событие тридцать первое

Плюшки и на следующий день продолжали сыпаться. Проснулся Иоганн раненько, как обычно от холода. Климат местный его раздражать начал. Целый день солнце жарило, камень стен нагрелся и в детской, которая на юг бойницами окон расположена, жарень стояла. Укрылся парень одной простынкой, да и ту потом с себя сбросил. А утром с моря таким холодом и сыростью дохнуло, что простынка сама на него натянулась, чтобы согреться. Не помогло. Зубы если и не выстукивали морзянку, то изобретали её.

Пришлось вставать. Утро. Солнышко взошло, птички синички долбятся клювами в камень донжона, как дятлы заправские и щебечут ещё при этом. Делают они работу полезную, из щелей в кладке добывают забившихся туда мух. Всех не изведут, понятно, но хоть проредят популяцию, а то глядишь, и эти твари так размножатся, что окажутся на вершине пищевой цепочки.

Нужно было спускаться на двор. Все удобства там. Туалет не типа сортир там, бочка для умывания, ещё не заплёванная в такую рань управляющим, тоже там. Про… проползя по лестнице… Иначе это действо не назвать. Лестница винтовая внутри донжона крутая и узкая и ступени, понятно разной ширины, от двадцати пяти примерно сантиметров до нуля. Вприпрыжку по ней не прошагаешь, вообще не прошагаешь, нужно повернуться лицом к наружной стене и аккуратно по одной ступеньке спускаться. Обороняться с такой лестницей замечательно, один косорукий мечник может роту профи сдерживать. Но обороняться пока не от кого, а вот жить с такими удобствами приходится каждый день.

Спустился Иоганн… А чего бы не спуститься, не в первый раз, и при этом он каждый раз представлял, как отец при его росте и широченных плечах проделывает этот путь с третьего верхнего этажа донжона. Справлялся же.

Спустился Иван Фёдорович, а там непонятная толкотня рядом с бочкой умывально — питьевой. Стоит главплотник Игнациус руками машет, стоит руки в боки Герда, стоит её мать Мария и рядом на коляске сидит тюфянчей Самсон. Чуть сбоку позиционируя себя, как сторонний наблюдатель, стоит и кухарка Лукерья. И все недовольные рожи корчат.

— Чего выбросили? Кроссовки? Джинсы? — пристроился в конец очереди Иоганн.

Неожиданной гам и ор донёс до Ивана Фёдоровича понимание, что скандал назрел, а он триггером послужил.

О! Ну, ни фига себе!!! На стене рядом с бочкой висел новенький липой сверкающий рукомойник с начищенной до блеска пипкой — штоком и красивой резной деревянной фентифлюшкой, в виде лапы какой хищной птицы, сжатой в кулак, на крышке. Под рукомойником стояло двадцатилитровое деревянное ведро. Ну, может и двадцати двух с половиной литровое, как его измерить, если стеклянных литровых банок с маринованными помидорками чери у Лукерьи на кухне нет.

При детальном разборе полётов выяснилось, что Герда мала ростом и до края бочки высокой не достаёт, чтобы тщательно и качественно умыться. Привирает. Тюфянчей Самсон даже с коляски новомодной тоже не достаёт, а датчанку Марию достали немецкие сопли в бочке после немецкого же управляющего Отто Хольте. Всём нужен отдельный рукомойник и всем на разной высоте.

— А сто рублей не устроят отца русской демократии? Ну, если один поставить… Чтобы Самсон доставал?

— Чего это Самсон, он кто вообще⁈ Он тут не стоял! Проверьте его по спискам. Зачем мне спину ломать и гнуться к земле? Вот чуть повыше надо! — ткнула пальцем в стену на высоте носа Иоганна компаньонка его мачехи. Датчанка, кстати, была шваброй. Не, так-то довольно симпатишная тётка, но худая и очень высокая для этого времени и для женщины особенно. В ней где-то метр семьдесят пять было. Она на голову была выше мачехи Марии. Герда пошла в маму. Она на два года младше Иоганна и почти с него ростом, а он ведь явно в батяньку и братьев вырастет, то есть, будет не меньше метра восьмидесяти. Гигант и богатырь. Если правильно питаться будет. Белки нужны. Мясо!!!

— Ты мне должен! — просипела гневно рыжая бестия, — Вот тут должна висеть эта бадья. Ферштейн?

Вот оказывается почему у них в армии длинный рукомойник человек на двадцать был под углом вкопан. Не от отсутствия глазомера и пофигизма, а под разный рост бойцов рассчитан. Умные люди жили в СССР. Непонятно только, почему он тогда развалился? Должно быть не все были умные. Они только в армии кучковались.

— После зрелого размышления я решил! — поднял вверх палец Иван Фёдорович, — Дорогие дамы и господа… херры и херуньи… первый рукомойник системы ниппель мы установим, как справедливо заметила Герда, вот тут, так как я ей должен. Ну и мне эта высота подойдёт. А вам, уважаемый главплотник Игнациус, поручается изготовить ещё пять рукомойников и повесить их на предложенной уважаемым обществом высоте. Уважим уважаемых обитателей нашего замка. Железные детали, а именно шток и клапан я сегодня же закажу уважаемому кузнецу Галминасу. Пять штоков и клапанов. А теперь если возражений нет, а их просто не может быть после моего соломонова решения, то разойдитесь и дайте мне испробовать сей агрегат. Да уважаемые, хочу с вами мудростью поделиться. Если ты меня уважаешь, и я тебя уважаю, то мы с тобой уважаемые люди. А если проще, то хватит собачиться. Займитесь делом.

Событие тридцать второе

После завтрака опять пришлось идти к Матильде Иоганну. Что-то с носом было не так опять. Солоноватый привкус крови во рту снова появился после того, как он поднялся к себе, умывшись. Почувствовав, Иоганн сплюнул на ладонь. Гадство. Следы крови были в слюне. Может, зря Матильду хвалят. Вон, с ним не может никак разобраться. Барон опять же помер. Тестюшка. Будь он неладен. Если он должен был стать опекуном, то теперь кто будет? Точно Кисель.

По дороге к колдунье кузнеца было не миновать, и Иван Фёдорович решил, что чёрт с ним с переводчиком, объяснить, что нужно ещё пять штоков к умывальникам и в комплекте к ним пять подогнанных клапанов, он сможет. Тем более, что числительные они с преподобным Мартином прошли. Пять — это piecas (Пиекас). Остались жемайтийцы верны себе, и в числительных сипят.

Кузнец железом внутри своего филиала Преисподней не гремел, он стоял на коленях на улице возле какой-то железяки и молился на неё отбивая поклоны. По крайней мере так это виделось со стороны.

— Галминас⁈ — окликнул его Иоганн, когда понял, на что это молится ученик Гефеста.

Перед кузнецом на земле лежали две половинки колёсного плуга. Передок с колёсами отдельно и лемех с отвалом, ножом и ручками отдельно. Кузнец же не молился совсем даже, а расклёпывал… Шкворень, наверное? Ну металлический палец, красный и раскалённый, что соединял проушины двух кусков плуга. Плуг выглядел солидно. Ещё бы отполировать части и покрасить кое-что в красный, скажем, цвет и можно на ВДНХ местное везти. Галминас говорил, что видел в Риге такой плуг, его франки привезли, хотелось бы Ивану Фёдоровичу на тот агрегат взглянуть. А ещё хорошо бы оба проверить в деле. А то ведь куча целую серебра отвалил он и не за плуг готовый, а за хорошее шведское железо. Кстати, с серебром оплошка вышла, он думал, что эти невзрачные и плохо проштампованные монеты — это талеры. У немцев же талеры? Оказалось, что монета называется совсем по-другому. Такого названия Иван Фёдорович и не слышал ни разу. И в памяти Иоганна не было ничего про эти монеты. Назывались они фердингами. Выяснил это Иван Фёдорович случайно, когда их управляющий Отто спросил, не быстро ли он двадцать фердингов растратил. Чтобы не палиться, Иоганн переспрашивать не стал. Так, заметочку себе сделал, разобраться в местных денежных единицах.

Кузнец, ещё раз вздев руки с кувалдой к солнцу, ударил по шкворню и лёг на спину, на пожелтевшую траву широко раскинув руки. Понять Галминаса можно было. Небось на всю Прибалтику два — три колесных плуга, а изготовленных здесь и вовсе один. Достижение!

— Проверить бы не плохо его в деле. Я оставил одну полоску… Ай! Ты же дуб дубом в немецком. После споём с тобой, Лизавета. Галминас! Эй! Галминас! Мнес нужнос ещёс пиекас штокас и пиекас клапанс для пиекас рукомоникас. Ферштейн? Ай. Понимайс?

Кузнец из затуманенного счастьем взгляда растуманился, пару раз моргнув, и головой зачем-то туда-сюда покрутил. Не. Не могло такого быть. Это не могло означать, что кузнец не понял его отличный жемайтский. Он же везде «с» добавил. Добавилс.

— Пиекас штокас, — Иоганн показал, как поднимает ладонями пипку у рукомойника и потом потёр ладонь об ладонь, — Понимайс ещёс пиекас штокас. А! И пиекас клапанс. Теперьс понамайс⁈ Ты брось головой вертеть, ничего там нет интересного. Ай. Дибилос. Неучс.

Ну, а чего. Тёмный кузнец откуда-то прибился к этой мелкой деревушки, где тоже далеко не все знают немецкий. Зато все знают жемайтский. Зачем ему учить? Это же кучу времени тратить надо, дак ещё учителя нужно найти. И обладать склонностью к языкам.

Уяснив, что задумка была хреновой, а кроме того, всё одно нужно идти к священнику, ведь появилось куча вопросов к кузнецу и куча вопросов к самому преподобному. Но сначала к Матильде.

У ведьмы, как всегда, была очередь. И очередь не только стояла и сидела, она крутилась вокруг одного из очередников. Перед домиком Матильды разъезжал вдоль и поперёк на самобеглой инвалидной тележке тюфенчей Самсон, страшно гордый собой, будто не Игнациус её сделал по эскизам Иоганна, а сам пушкарь безногий смастерил после того, как сам придумал. Левша!

— Я с вечера занимал, — сообщил очереди своё дежурное Иоганн и ломанулся в сени, а там не задерживаясь в дом.

Небольшой обломс получился. Вторгается это он в лекарскую горницу к Матильде, а там тётка голая лежит на лавке, ноги раздвинув и рожает. Раз. И барончик стоит возле коляски инвалидной и внимательно слушает, как рассказывает Самсон на русском жемайтийцам про его полёт вниз с горы на стену замка. И те ведь кивают.

Не задался день. Оставалось главная цель путешествия в Кеммерн. А там гуси⁈ И имость с её приставучими вопросами. А куда деваться?

Повезло, гусей не было, матушки попадьи тоже. Священник нашёлся возле оратории, ремонтировал крыльцо. Церковь сложена из камня, а крыльцо деревянное, и пусть будет балясина, хотя мастерил её довольно криворукий балясенчик, отломилась.

— О, Иоганн, подержи вот так, я её прибить попробую, — обрадовался помощнику преподобный.

И вдвоём не получилось. Балясина кособокая сгнила. Кособокость ни при чём, конечно, время и сырая прибалтийская погода.

— Падре Мартин, я скажу Игнациусу, он вам новую сделает и сам всё приладит. И денег, конечно, с вас не возьмёт. Шефская помощь работникам культа.

— Чегойс?

— Охс. Игнациус говорюс придётс. Починитс. Тьфу.

— Ты издеваешься что ли, Иоганн⁈ Опять за старое взялся? — грозно глянул на него святой отец.

— Простите дурака, падре. Это я так пытался с кузнецом поговорить. Пойдёмте святой отец, поможете мне с ним переговорить. А заодно чудо технической мысли увидите. Доросли мы через полторы тысячи лет до уровня древних римлян.

Событие тридцать третье

На утро следующего дня Иоганн запланировал себе мероприятие с сто раз важнее новых рукомойников и в пятьдесят раз важнее колесного плуга. И это не стрельба из деревянного тюфяка по воробьям. Тюфяк не готов ещё. Нужна кожа, чтобы обтянуть ствол и нужны железные кольца и кузнец, чтобы потом ещё и ими укрепить орудие. И чего? Где собака порылась? Так везде. Кузнец у него вечно занят, и к тому же он не раб и даже не рабочий на заводе, он вольный человек, поселившийся на землях отца. Наверное, какой-то налог платит, но за здорово живёшь, если будет работать, то с голоду коньки отбросит. А денег, чтобы ему за кольца эти заплатить нет. На рукомойники новые, ну, на шток и клапан датчанка дала один шиллинг. А на пушку у кого просить. Нужны деньги. Вот за ними Иоганн и собирался в командировку на следующее утро.

Утро настало.

Где нормальный попаданец берёт средства на свои прожекты? Ясен пень, он находит клад. Иоганн поднялся на третий этаж донжона в кабинет отца, его спальню и… нет не библиотеку, в оружейную. Он простукал все стены киянкой, он перетряс перину, он осмотрел полы на предмет тайников. Нашёл несколько кинжалов и мечей с серебряными элементами и даже с каменьями. В ценах Иоганн не разбирался, но на пушку и порох бы хватило. Но это же наследство, и потом, каменьями с деревенским кузнецом не станешь же расплачиваться. И в конце концов он пока и не хозяин как бы баронства. Тем не менее, три кинжала, два меча и шестопёр с серебром и каменьями Иоганн перенёс в свою, теперь занимаемую единолично, комнату. А вот денег и кладов Иван Фёдорович не нашёл. Может и пропустил. Рядом покои мачехи и стучать сильно, чтобы привлечь её внимание Иоганн не решился. А спросить пока нельзя. Пока опекунов не назначили, да и наследником не признали. Подождём, твою мать, как пел Игорёк.

Где ещё берёт деньги попаданец? Начинает водку гнать и продавать. Процесс не сложный. Нет дрожжей, ну, наверное, можно и без них? Варенье же бродит. Однако змеевика нет, большого герметично закрываемого котла тоже. Возможно, в будущем.

К счастью, у единственного из попаданцев в прошлое, про которых читал пенсионер, у Ивана Фёдоровича был отличный способ заработать деньги. И он в этом направлении серьёзно продвинулся. Пацаны с Гердой насобирали ему уже полведра янтаря. Больших кусков было два. Один с кулак взрослого человека. Второй с кулак самого Иоганна. И было около десятка каменюк чуть поменьше. Остальные все маленькие. И прозрачных мало, а с комарами внутри, так вообще ни один не попался. Спрашивается, и как ему динозавров выводить?

И вот этим утром Иван Фёдорович решил вместе с детворой пересечь на плоту реку Аа и опытным так сказать взглядом оценить возможность увеличить добычу лута. Он-то опытный сборщик янтаря. Ну, почти янтаря. Как-то году в двухтысячном выделили на предприятии, где он в то время работал, ему путёвку в Сочи. Отдельный комплекс в десяти примерно километрах от города оказался. Но у него был собственный песчаный пляж. Так вот, на этом пляже было довольно много обкатанных стекляшек цветных от бутылок. И все двадцать дней Иван Фёдорович их собирал. Получилось килограмма три. И почти всех цветов радуги. Даже красные были, хоть красных бутылок Иван Фёдорович никогда и не видел. Потом по телевизору как-то он смотрел зарисовку про хрустальную бухту под Владивостоком. Вот там сколько было. Красота. Зачем собирал. А был у него аквариум, бросил туда, чтобы рыбкам веселее было.

Янтарь не должен особо отличаться методом сбора. Ходи и поднимай камешки. В Калининграде моют? Ну, возможно, что и до этого дело дойдёт, а пока сбор.

Герда говорила, что собирать дзинтарс тяжело. Полно водорослей. Только самая кромка берега свободна. Иоганн на слово «полно» или «много» среагировал неправильно. Был как-то в Бердянске летом, ещё до развала Союза и предпринял поход пеший по косе. Там то пляж санатория, с которого обычными граблями водоросли сгребают работники пляжа, то обычный дикий пляж с этими водорослями, которые никто не убирает. Их там полно, но песок виден. Там кучка, тут полоска, ничего страшного.

И вот переплыли они реку прошли через прозрачный ароматный сосновый лес и оказались на пляже. Метров сорок шириной. И там на самом деле полно водорослей. Там вообще песка не видно и водоросли кое-где целые кучи устроили. И всё это воняло. Противно. Совсем не духами «Дзинтарс». Тухлой рыбой, и ещё чем-то неприятным. Но главное — это запах тухлый яиц. И в самом деле среди водорослей были разлагающиеся рыбины и медузы всякие, и над всем пляжем стоял ор чаек. Только, как Герда и говорила, самый маленький прибрежный участок берега, и то заливаемый набегающими волнами был условно свободен от водорослей. Так кроме водорослей на пляже было полно сучьев, деревьев и даже выброшенные на берег куски лодок и кораблей.

Обидно, такой, понимаешь, хороший пляж, и такое к нему наплевательское отношение у хозяина. А кто хозяин? Барон фон дер Зайцев?