Барон фон дер Зайцев

Глава 15

Событие сорок третье

Похваставшись перед фон Боком плугом колёсным, Иоганн, как говорил Андрей Миронов в одном фильме, «сделал монтаж». На самом деле не всё так хорошо. Началось с того, что, две крестьянские лошадки не потянули эту конструкцию. На втором уже шаге упёрлись и развели руками, дескать, а нет, хозяин, работы полегче? Пришлось вытаскивать двух кобылок дестриэ. Только никто под них хомутов не делал. Кто же рыцарского коня заставит пахать? Покажите этого смельчака. Тогда привлечённый к делу управляющий Отто Хольте обошёл все три села баронства и выбрал пару самых мощных коней. Крестьяне, что понаглее и поумнее, приводили своих кобылок в баронскую конюшню, чтобы над ними надругались огромные злые жеребцы дестриэ. От этого надругательства в пятидесяти процентах рождались опять кобылки, а так как времени с обретения коней прошло прилично, то у самых продвинутых крестьян лошади подросли во все стороны, и к ним уже шорник изготовил соответствующие размеру хозяина или хозяйки хомуты. Вот два мощных жеребца и запрягли в колёсный плуг. Прошли метров сорок и отломился нож. Врезался в камень.

Иван Фёдорович, идя вслед за плугом, поражался, а чего это крестьяне с пашни камни не выкидывают? И вспомнил, как купил дом в деревне под дачу. Селу, церковь есть наполовину восстановленная, триста лет. И в огороде лет сто, должно быть, крестьяне картошку сажают. Начал он копать обычной лопатой, а там полно камней, всяких, есть маленькие, а есть и вполне средние. А ещё миллион корней. Не целина, но сорняков тьма. Понятно, сначала пахали на лошади, потом на тракторе, а последние лет тридцать на всяких мотоблоках. Сорняков при этом всё больше и больше от такой обработки земли, а камни как из-под мотоблока убирать, ну разве самые крупные, вынырнувшие на поверхность.

Поставил Иван Фёдорович два ведра рядом и начал лопатой копать, за каждым камнем и корешком нагибаясь, камни в одно ведро, корни в другое. Пять лет такой переборки. Каждый год всё меньше камней и всё меньше корней. Потом уже спокойно копал с одним ведром только для редких, самых живучих сорняков, типа вьюнок. А камни кончились. Можно, если есть желание.

Вот и здесь, никто не убирал камни с пашни, и уж точно никто не боролся толком с сорняками. Разве ж эту беду можно одолеть⁈ Это Господь бог нам испытание приготовил, чтобы мы в трудах и потах хлеб насущный себе добывали.

Пахоту бросили, а кузнец для плуга отковал новый нож, потолще. На следующий день испытания продолжили. Прошли в одну сторону полосу. И начали плеваться все… прямо в кузнеца Гену — Галминаса. Не переворачивает отвал пласт до конца. Весь навоз и стерня на виду. А реклама-то была о другом совсем, что плуг полностью пласт земли перевернёт и навоз с золой, насыпанные поверх земли, внутрь заделает.

Иван Фёдорович эту беду сразу заметил, но не стал вмешиваться, думал, может привлечённый лучший, по мнению Отто Хольте, пахарь Улдис, что переводится как богатый, не приноровился ещё. Но теперь понятно, что дело в отвале. Не тот угол. Он склонился над наполовину перевёрнутым пластом и мысленно себе картинку нарисовал, как должен отвал выглядеть, чтобы докрутить пласт. Рыжий Угнисос (огонь по-жемайтски), присел рядом и своей обожжённой рукой огромной, как бы зачерпнул землю и помог пласту перевернуться.

— Отто, переведи ему, что нужно хвостовик отвала чуть круче завернуть и чуть длиннее сделать, — подозвал Иоганн управляющего.

Переделывал лемех Угнисос целый день и половину ночи. Это пришедший посмотреть на действо святой отец Мартин рассказал, что чуть не до зари стучал кузнец молотом своим, мешаю людям спать.

Утром, однако, новатор был вполне бодрым и бегал вокруг опять приведённой пары коней, помогая их к плугу присоединить. Вспахали с другой стороны полосу. Посмотрели. И сам Угнисос стал снова распрягать, перестарался слишком сильно отвал загнул. Узкая борозда получилась.

Опять стук до утра и испытание. И вот теперь пошло, два раза лучший пахарь Кеммерна Улдис прошёл за плугом из конца в конец полосы и остановили пока его. Народ и понимающий, чего в сельском хозяйстве, и такие как Иоганн и вездесущая Герда, по пашне прошлись. Ну, что можно сказать? То чего хотели, то и получили. Пласт земли отрезал плуг и переворачивал, заделывая внутрь и навоз, и золу и… надежду на урожай. Раскинулось, блин море широко. Именно на море с волной приличной теперь пашня похожа. Нужно как-то это теперь превращать в рыхлую и ровную почву. Возможно, полежав под снегом земля чуть осядет и сгладится, но всё дно как в такую волнистую поверхность зерно кидать.

— Нужна тяжёлая борона, — просто быть самым умным, когда видел, как в СССР показывали по телеку регулярно, как после вспашки за трактором идёт другой трактор, к которому огромная железная борона прицеплена, или даже сцепка из нескольких борон. И вот уже после этого трактора поле ровненькое и красивое.

Борона давно изобретена. Это такая рама квадратная, несколько поперечен и туда вставлены деревянные зубья. Ни одного гвоздя и вообще железной части. Её используют чтобы после вспашки, которая не вспашка совсем, а рыхление сохой, пройтись и с поверхности сорняки убрать, одновременно небольшие комочки земли разрыхляя. Такая точно не подойдёт. Она эти волны — пласты не разрушит, слишком лёгкая.

Пришлось выделить Гене ещё тридцать шиллингов на металл. Если делать борону тяжёлую, то из хорошего шведского железа, а оно ох как не дёшево. Кузнец в этот же день ломанулся в Ригу. Пашню же Улдис допахал, полностью её в море превратив. При этом камней навыворачивал столько, что смотреть страшно, не пахотная земля, а «Сад камней» — карэсансуй японский. Один вывороченный валун приличный вообще встал вертикально, полностью эту картину японскую утвердив.

Событие сорок четвёртое

Наконец, всем кагалом они опять отправились в Ригу. На дворе, как спел Шафутинский «Третье сентября». На этот раз в путешествии принял участие плюсом к старому составу Юрген фон Кессельхут. Не всё ещё пополнение. Кроме рыцаря туда же в Ригу отправился и старший сын барона фон Лаутенберга Генрих. Он же теперь, после смерти отца Марии, ну и его тоже, стал бароном фон Лаутенбергом, унаследовав замок и два поселения — дорфы Пиньки и Пелес. Мимо этих дорфов в Ригу не проехать, как раз на дороге стоят. У второго — Пелеса их караван и соединился с родичем мачехи и его копьём. Генрих, ведь, как и его отец, инвалид. Он сильно хромает. С лошади упал, года два назад, гоняясь за восставшими жемайтинцами, и потому, не на войне. В копье у Генриха семь конных воев — кутилье, это конный воин в доспехе незнатного происхождения. Да Кисель своего слугу летгала Петерса взял при оружии, ну и у них староста Георг в кирасу облачился и меч взял. Получился такой приличный отряд, на который никакие разбойники точно не нападут.

Иоганн трясся в повозке впереди каравана вместе со святым отцом Мартином, и был избавлен от клубов пыли, которыми приходилось дышать всем этим воякам, что следовали за ними. А вот мачеха и датчанка как раз там в хвосте. Максимум пыли получают. Ну, так им и надо.

Погода для продолжающегося сбора урожая отличная, лето, прямо, не приходя в сознание, передало эстафету бабьему лету. Тепло, и ни облачка до самого горизонта, где перистые облака, если верить народным приметам, и в дальнейшем обещают хорошую погоду. Для урожая замечательно, а вот для путешественников так себе. Дороги настолько просохли, что, кажется, из одной пыли состоят. Это ещё хорошо почва песчаная, а то бы вообще труба.

К поездке в мегаполис Иоганн подготовился. Ну, как мог. И морально, и материально. Вчетвером с Гердой и двумя девчонками, раз уж все пацаны припаханы родителями, они каждый день уплывали на пляж и искали янтарь, заходя всё дальше, может уже даже и на чужую территорию забрались. Успехи средние. Никаких бурь и сильных волн, после которых на берегу появляются новые камни, не было. Тем не менее, килограмма полтора, в основном мелких камней, набрали и только рыжей повезло, она целый булыжник нашла, больше кулака Иоганна раза в полтора. Он не прозрачный, такого матово-коричнево-оранжевого цвета с жёлтыми прослойками.

Иоганн с этим камешком опыт провёл. Дорогущий. И камень дорогущий и опыт совсем не дешёвый. Взял балтийскую воду и бросил туда камень, он утонул, а потом стал «позаимствованную» у Лукерьи соль (Она-то как раз дорогая.) добавлять. Когда соль перестала растворяться, то есть, раствор стал 33% янтарь всплыл. Выходит, что плотность янтаря в районе 1100 кг/м³. Чуть тяжелее воды.

Мыла больше не варили, и некому, да и Лукерья больше масла не давала. Чтобы прикинуть себестоимость куска мыла, Иоганн стал всякими разными ценами интересоваться. Не только же из льняного масла его можно делать. Животные и рыбьи жиры тоже подойдут. Правда, где-то читал Иван Фёдорович, что мыловарни в Англии специально запретили вблизи городов строить, такая там стояла ужасная вонь. Ну и, понятно, что англичане делали мыло из животных жиров, из отходов всяких. А ещё из второго тома «Мёртвых душ» он помнил, что Чичиков приехал к какому-то помещику, который делал мыло из отходов рыбных. Непонятно только как из рыбы жир вытапливать.

Удалось узнать цены почти на все жиры. Получалось, что пуд сала стоил шестьдесят шесть пфеннигов. Масло тоже за пуд от тридцати пяти до шестидесяти пфеннигов. Узнавал эти подробности Иван Фёдорович у Лукерьи, а она по привычке, от Суздальских и Новгородских времён оставшейся, всё в пуды переводила, хоть ими тут в Ливонии вообще не пользовались. Пришлось палочкой на песке пересчитывать в удобные ему единицы. В шиллинге 12 пфеннигов. Получается, пусть жиры стоят в районе пяти шиллингов за пуд. Они выливали мыло готовое в форму, примерно, как раньше было хозяйственное мыло по размеру. Оно весило 400 грамм, насколько помнил Иван Фёдорович. Пусть, у него чуть поменьше. Три куска на кило. Пятьдесят кусков в пуде. Если продавать по два шиллинга за кусок, то получится сто шиллингов за пуд. А жир стоит всего пять. Да любой капиталист повесится за триста процентов, как Маркс говорил… или повесит, ну не важно. Так он, этот капиталист проклятый, пойдёт на преступление за триста процентов, а у Иоганна две тысячи процентов получается. Хорошо, сколько-то нужно отдавать пацанам. Свои проценты возьмёт староста. Всё одно, получится больше тысячи процентов чистой прибыли. Теперь только окончания уборочной страды дождаться, и можно развернуться. Стоп. Нужно, как вернутся они из Риги, организовать сбор смородинового листа. А ещё нужно дёгтя купить, дегтярное мыло в СССР по блату добывали. Ещё можно мёд добавлять для запаха.

Да! Остапа понесло.

Событие сорок пятое

Мыло на пробную продажу староста уже в Ригу свозил. Не продал. Отдал тому откупщику, что у них в баронстве мясо скупал. Товар очень редкий и цену на него сам Георг не знал, не знал её и торговец мясом. Не профильный товар. Сказал, что поузнаёт и попытается как можно дороже кому из знати или богатых купцов продать. Ну, вот в Ригу приедут и узнают цену. Он же и за последнюю небольшую партию янтаря деньги должен отдать.

Из поездки староста привёз того самого кнехта лучника, который умом тронулся. Матильда долго отнекивалась, у неё на месяц всё расписано, и она не молода уже, устаёт. Пришлось объяснить зачем это именно ему Иоганну надо.

— В замок? А если опять головой своей занедужит, от него кто вас защищать будет?

— А без него кто? Война идёт. Уверен, и сюда докатится, — нет подробностей этой войны Иван Фёдорович не знал. Докуда там дойдут ляхи с литвинами не помнил, Ригу вроде не взяли. И ни о чём это не говорит. Они не в Риге. И кроме Ягайло и Витовта есть ещё и вечно поднимающие восстание жемайтинцы. Если они начали восстания из-за того, что их хотели обучить передовым методам ведения хозяйства, то уж чтобы ограбить беззащитный замок у них пассионарности хватит.

— Ох, Иоганн, накличешь беду. Не говори о ней, она и не будет знать к тебе дорогу. Ладно, Георг, привози своего друга. Ничего не обещаю. Голова предмет тёмный, и что получится неизвестно. Детки с женой сгорели. Тяжело. Вези.

Привезли. Барончик как узнал, смотался в Кеммерн. Невысокий, но широкоплечий мужчина, заросший, как медведь, сивым волосом. Был ярким шатеном, теперь почти полностью седой. Только макушка рыже-коричневая. Смешно смотрится. На людей не бросается, ни хихикает. Вообще, непонятно, чем от нормальных людей отличается. Правда, на вопросы Иоганна отвечал немногословно. В основном кивал или головой крутил.

Матильда его увела к себе под неодобрительный ропот очереди.

Стоп.

Иван Фёдорович следом ломанулся.

— Матильда, а ты артрит, подагру… м… боли в суставах, в коленях, пальцах лечить умеешь?

— Чего там лечить? Капустный лист надрезать и мёдом намазать и приложить на пару часов к больному месту. И так несколько дней. Пройдёт. А неужто у тебя кости ломит? Молодой же?

— А мазей нет? Не мне надо. Архиепископу. Он нас в прошлый раз не принял, ноги болели в коленях стреляло, — а ведь замечательная мысль — подогнать архиепископу баночку мази от его болезни на аудиенции, мол, сама великая целительница Матильда тебе передаёт. Живи здоровым и богатом. Это лучше, чем бедным и больным.

— Есть и мазь, на основе ивовой коры, есть для утоления боли со скипидаром. Разные есть. Тут смотреть больного надо.

Иоганн задумался. Нет сюда архиепископа звать не стоит. Он может финт ушами сделать. Зачем ему каждый раз три десятка вёрст переться, как у него колено стрельнёт, власти у него хватит забрать Матильду и в Ригу увезти. Пусть в каком женском монастыре сидит всегда под рукой.

— Что же в Риге не умеют ломоту в костях лечить. А как же медикусы, что в университетах учились? — продолжила допытываться колдунья, одновременно делая пасы руками над головой кнехта бывшего.

— Не знаю. Преподобный Мартин говорит, что часто болью в коленях мается его Высокопреосвященство.

— Дам мази тебе. И первую, и вторую. Два шиллинга. Я твои чаи, как ты их называешь, все продала. Получилось семнадцать шиллингов. Тебе пятнадцать отдам. Ещё люди спрашивают, есть ли?

— Есть.

— Это ведь кипрей, а вкус странный и цвет? Расскажешь, как делал и откуда рецепт узнал? — бабка вдруг ударила ладонью по затылку ветерану и тот завалился на бок на скамью.

— Расскажу. Только кипрей отцвёл уже.

— Говори. На следующее лето, если ты поставлять не будешь, сама буду делать.

— А почему я не буду.

— Дурной ты, Ванька.

Несмотря на то, что неплохо подготовился к этой поездке Иоганн, он всё одно волновался. Отлично понимал, что его двенадцатилетнего пацана архиепископ не оставит без опеки. Ему тринадцать только зимой. А до пятнадцати потом ещё два года. Поставят опекунов. Один рядом едет, перебирая чётки и рассматривая поля вдоль дороги. Мачеха плетётся в конце каравана, не видимая отсюда в клубах пыли. А вот прямо за его повозкой следуют два претендента на оставшееся вакантное место опекуна. Брат мачехи и двоюродный брат. И что хуже, неизвестно. Назначит Иоганн V Валленрод опекуном брата барона Генриха фон Лаутенберга, но ведь Кисель при этом не исчезнет. Он продолжит охмурять мачеху. И сто процентов, вскоре увлечёт молодую, которая далеко не молода, под венец. Спрашивается, а зачем молодому, и чего уж там, красавчику, женщина лет на десять его старше? Естественно, ответ простой — баронство. Его не выслужить сейчас, не заработать, и точно не купить. Вот единственный путь. Вдовушка. И Иоганн в этом уравнении не мешает два года, а потом резко мешать станет. Так что лучше от него избавиться как можно скорее.