Барон фон дер Зайцев

Глава 18

Событие пятьдесят второе

Однажды ученик спросил у Мастера: «Долго ли ждать перемен к лучшему?» — «Если ждать, то долго!» — ответил Мастер.

Брат мачехи как обзывается? Дядя? (деверь, шурин, зять, свояк?). Ну, не важно. Барон Генрих фон Лаутенберг на третий день биться на поединке с Киселём не прибыл. А ведь Юрген ждал. Он облачился в кирасу и прочие наколенники и налокотники с утра самого, и на крыше донжона, еле туда во всём этом железе вскарабкавшись, памятник себе воздвиг нерукотворный. Хотя… Надо отдать ему должное занятие первое на деревянных мечах сначала с Иоганном провёл. Показал, как меч правильно держать.

— Ты, дурень, Иоганн, зачем так сжимаешь рукоять. Так кисть быстро устанет. Расслабь руку и только в момент удара… Вот дурень! Расслабь я сказал, а не брось меч!

Ну и всё в таком духе. Хорошо хоть без подзатыльников. AlteHase — «старый заяц » — старый солдат, который сержант Ганс Шольц, своих арбалетчиков тоже решил обучать бою на мечах, так тот без всякого стеснения и по башке им стучит, и поджопники раздаёт направо и налево. А если попадёт, то и прямо. Прямо по причинному месту. Вот это настоящая учёба. А обзывание дурнем — такая мелочь. Один раз, когда Иоганн при отработке удара вместо меча заехал Киселю по колену, тот всё же не выдержал и обозвал ученика по матери.

— Мать твою, Иоганн, du Arsch! (Ты — засранец!).

Простояв полдня на крыше донжона и вспотев, должно быть, в своей консервной банке, Юрген позвал Петерса и разоблачился. Хоть с крыши и не ушёл.

— Не прибыл твой братец, — с улыбкой победителя на разбитой роже, сообщил Кисель Марии за ужином «семейным».

— Так он сказал через три дня, а не на третий, — решил утешить беднягу Иоганн.

— Да? — и углубился в куриную лапку. Получалось это с такими губами и выбитыми передними зубами у Киселя это не очень, такие гримасы строил, что Лукерья несколько раз половником замахивалась, принимая это на свой счёт.

На следующий день Юрген опять, после учебного боя с наследником, взгромоздился на крышу, правда, в этот раз только в поддоспешнике. И в более лёгком, чем до того на нём был. Акетон. Стеганая поддоспешная куртка с рукавами, похожая на гамбезон, который вчера был на рыцаре, только не такая толстая и длинная. Занимались отработкой ударов, пусть и деревянными мечами, они как раз в гамбезонах оба. Габезон — это такая длинная поддоспешная одежда, набитая шерстью или паклей, чтобы амортизировать удары по кольчуге или броне. Иоганну Мария перешила из найденного в сундуке брата Александра.

Простояв опять почти целый день на крыше донжона, Юрген на ужине совсем победителем выглядел, словно не вшей целый день выпаривал, а сарацин десятками гонял по пустыни. И выгнал всех. Одни любопытные вараны теперь там по барханам ползают.

— Не явился! — даже опухшие губы сузились, в победной улыбке растянувшись.

— Наверное обсчитался, — нужно подбодрить Киселя, решил барончик, а то впадёт в грех гордыни.

Юрген, надо отдать ему должное, в просушенном за ночь и проветренном от запаха вчерашнего пота акетоне утром четвёртого дня опять высился на крыше донжона — символизируя победу человека над ленью и ступенями.

На этот раз только до обеда.

И на пятый день, и на шестой. А чем ещё опекуну заниматься? Два часовых, примерно, урока с подопечным утром и вечером и ощупыванием молочных желёз мачехи — рутина. А тут на солнышке, обдуваемый морским ветром. Ветром странствий. Из-за высоких сосен на берегу, моря не видно, но оно там, оно ощущается. Оно дышит этими ветрами, зовёт в путешествие к неведомым берегам к неоткрытой Америке.

А погода вдруг на шестой день стояния на Угре вспомнила, что осень, мать её, на дворе. Сначала прогнала перистые облака с горизонта. И чтобы было за что глазу на небе зацепиться, нагнала облаков. Белогривые лошадки, драконы, корабли и прочие задницы теперь Киселю можно рассматривать. Всё занятие. Дальше больше, на седьмой день, когда Юрген решил смалодушничать и не пошёл смотреть на облака и дышать морским бризом, погода обиделась, и белогривых лошадок заменила серыми, а где и чернеющими, тучками вечными странниками.

Дождь пошёл ночью и всю ночь поливал пыльную дорогу, идущую в Пиньки, на которую всю неделю зырил Кисель. Правда не ливень. Морось. Если пыль как следует смочил, то и спасибо.

Иоганн, раз к морю идти сыро, грязно и противно, наведался в используемый в качестве пушечного двора сарай примыкающий к конюшне и осмотрел полностью готовую к испытаниям Царь-пушку. Самсон выдолбил в бревне отверстие и обжог его железным прутом, заодно и выравнивая и хоть какую-то твёрдость древесине придавая. Потом его они вдвоём с плотником обтянули кожей. Кожа телячья сырая стоила за 10 штук — 12 пфеннигов или один шиллинг в Риге. Десять куда? взяли две всего, и ими на полтора раза обернули ствол. Казённик или заднюю часть на два. И потом отнесли его к Угнисосу в кузню, и он ещё пятью кольцами железными обтянул, скрепил эту конструкцию. Получилась пушка как из музея. Длинна ствола метр тридцать примерно и калибр в районе пятидесяти пяти — шестидесяти миллиметров. Точно не измеришь. Никаких линеек нет. Известно, что дюйм это два с половиной примерно сантиметра. А где сам дюйм? Нет линейки на дюймы поделённой. Вершок — это две фаланги указательного пальца и вроде четыре с половиной сантиметра. Но вот сардельки Самсона и длинные, можно назвать музыкальными, пальцы сержанта Ганса Шольца отличаются по длине чуть не в полтора раза. Пока возились со стволом, плотник по рисункам Иоганна на песке смастерил лафет на четырёх небольших колёсиках. Не пушка получилась, а настоящее произведение средневекового искусства. Музейная вещь. Даже стрелять из неё жалко. Разорвёт такую красоту. Или товарный вид потеряет.

Alte Knochen — «старые кости» — ветеран, он же Ганс Шольц, цокал языком, обходя в семнадцатый раз вокруг выставленного во дворе орудия, когда его подчинённый возопил с барбакана, что к замку едут всадники.

Событие пятьдесят третье

«Алло, ты где? — Жду автобус. — Поторопись! — Ну, ладно. Буду ждать быстрее».

Паровоз летит, колеса стёрлися, а мы не ждали вас, а вы припёрлися. Братик прискакал. Братик мачехи прискакал. Соскучившаяся сестра выскочила из кухни, где снимала пробу к обеду с яств, и как закричит на барбаканщика, он же кнехт — арбалетчик Дидерихт, которого для удобства Иоганн в Димку переименовал:

— Закрывай ворота, аrmleuchter (болван)!!! Ворота закрывай!!!

Нда. Вот она сила любви, вот она гражданская война. Из-за любовника смазливого фрайфрау готова на родного братца войной пойти. Да даже не любовника ещё, а так мастопатолого — маммолога.

Был в институте у Ивана Фёдоровича корефан. В одной комнате в общаге жили. Так он, как-то наблюдая за игрой волейболисток «Уралочки» по телеку, выдал. «Я бы к ним в команду пошёл похлопывальщиком». «Кем»? — не понял тогда просто Ванька. «Ну, они, как гол забьют, друг друга по жопам ладошкой шлёпают, хлопают. Гораздо ведь им будет приятнее, если я их буду хлопать. Забьют гол, и подбегают ко мне, а им с оттягом, смачно, для бодрости. Другое ведь дело».

Вот и Кисель пока только похлопывальщик. И за похлопывальщика готова с родным братом «Просто Мария» войну начать.

Димка, естественно, ворот не закрыл. Просто не мог. Деревянной или, тем более, железной решётки на воротах не было. Железная решётка такой толщины, чтобы реально служить препятствием, а не видимость создавать, должна быть толстой. А это ведь железо. Это страшно дорого. А механизм со всякими шестерёнками или пусть даже блоками. Нет. Таких приспособлений даже в Риге нет ещё. Это технологии из Римского прошлого или из будущего. Потому Димке, чтобы закрыть ворота, нужно спуститься с надвратной башни, убрать стопора, закрыть одну створку скрипучую, потом другу, ещё более скрипучую, ещё нужно кого-то на помощь позвать, так как брус тяжеленный, что фиксирует ворота, одному даже не поднять, не то что в проушины вставить.

Нужно потратить минут пять, чтобы закрыть ворота перед носом братца. Он за это время от своего замка доскачет, а тут всего метров пятьсот осталось. Тем не менее, аrmleuchter (болван) Дидерихт, стал с ворот по крутым каменным ступеням спускаться. Это приказ он выполнить не может, но рвение-то может показать, чтобы не оставили без сладкого.

— Ахтунг! Аuflädst (заряжай)! — проявил рвение и Alter Ka:mpfer — «старый боец» — ветеран Ганс Шольц.

И ведь надо отдать должное его арбалетчикам, через пару минут все трое, включая и Димку, стояли напротив ворот со взведёнными тяжёлыми арбалетами. Болт из такой мощной штуки да с семи-то метров точно кирасу пробьёт. Ну, не кирасу, так кольчугу уже без всяких проблем.

— Прекратить! — пискнул на них Иоганн. Но явно услышан не был. Зато Кисель гаркнул вполне себе громко, и арбалетчики отвели свои стрелялки от проёма ворот. А туда уже въезжали всадники. Первым в малиновым манто на белом жеребце показался барон Генрих фон Лаутенберг. Это подняться в седло в полном доспехе он не мог, а вот спрыгнуть в лёгкой кольчуге короткой, вполне у него получилось… Получилось бы, не будь он хромым. Нога подвернулась, и он бы упал, но схватился за гриву жеребца и устоял.

Иоганн никаких тёплых чувств к дяде не испытывал. Но и антипатию Генрих у него не вызывал. Вон даже приехал, несмотря на увечье, биться с оскорбителем на мечах. Интересно, правда, как он это будет делать??? Даже не будучи четырёхкратным олимпийским чемпионом Кровопусковым, Иван Фёдорович отлично понимал, что в таком бое ноги как бы не важнее рук.

— Я приехал на поединок с тобой… братец. Деремся прямо сейчас, — мачеха чего-то пискнула, но Юрген поднял палец, да чего там, перст указующий, и помотал перед её побледневшим личиком туда-сюда. Наверное, зрение проверял у будущей жёнушки, зачем ему слепая или косоглазая? Только там молоточком водят настоящие эскулапы? Хотя, откуда у Киселя молоточек?

— Я готов, братец, только больно уж ты долго добирался. Длинные три дня получились, — не удержался от шпильки Юрген. В руке у него меч материализовался. И не простой. Бастард полуторный. Видел его Иоганн у отца в оружейной. Ну, а чего? Хороший меч. Золинген кажется?

— Дела не отпускали. Завещание писал. А ты написал? Ах, да у тебя же только рваные сапоги, вот и всё наследство. Меч смотрю и то чужой, — с этими словами барон вытащил свой из ножен.

Вот сразу видно, что бастард — это полуторный меч, он сантиметров на десять — пятнадцать длиннее. Да ещё Кисель, хоть и с разбитой рожей, но точно не инвалид. А плюсом, без всякого сомнения, кто-то Юргена драться учил. Он показал уже за эту неделю Иоганну несколько очень интересных приёмов.

— Я готов. Защищайся! — Юрген сделал выпад мечом как шпагой. Колющий удар в лицо.

Событие пятьдесят четвёртое

Не, вот так сразу без разминки, без объявления герольдом титулов и заслуг перед Отечеством. Даже скамейки для зрителей не вынесли. Юрген до Генриха не достал, издалека долга течет… ай, издалека пырнул. Не дошёл кончик меча сантиметров пять до глаза, облюбованного Киселём. Генрих голову с плечами вместе отстранил. И это мудро, отступи он на шаг и нога подведёт. Ему нужно столбом стоять и парировать удары. Он отмахнулся своим мечом, планируя выбить бастард из рук братика троюродного, и попал, но меч не полетел, высекая искры из булыжника мостовой. Ну, во-первых, никакого булыжника не было во дворе, обычная глина вперемежку с песком и конским навозом. Во-вторых, Юрген меч удержал, хоть его и повело чуть. Настала очередь барона выпад делать. И он сделал, и даже полшага больной ногой шагнул. Звяк, и меч Генриха соскользнул с кольчуги Киселя. Тот успел развернуться всем туловом, и удар, нацеленный в грудь, прошёл вскользь, только скрежетнув по кольцам кольчуги.

Кисель отскочил. Видимо не ожидал от инвалида выпада. Зря. Отскочил зря. Видно было с каким трудом Генрих снова принял вертикальное положение. Нога не слушалась. За волосы себя вытащил барон, и при этом ещё и на меч оперся, как на трость. Эх. Не зря он написал завещание. Проткнёт его Юрген.

А тот понял, не дурак, дурак бы не понял, что если противник сделает ещё один выпад такой же, то подставится, и пытался, змий, вытащить соперника на этот поступок, держась на расстоянии и используя меч по прямому назначению, несколько рубящих ударов сверху вниз произвёл. Не сильных. Разведывательных. Барон их все спокойно отбил и один раз даже попытался закрутить меч противника и вырвать из рук.

Не, сытый голодному не товарищ. В смысле молодой и здоровый Юрген с бастардом легко перехватил движение статичного Генриха и сам крутанул мечом дальше. Барона качнуло, и ему пришлось вновь опереться о меч. Ха! И Кисель не стал наносить рубящий удар по беззащитному братцу. Джентльмен. Отошёл на шаг. А мог всё закончить. Рука вытянута и кисть не защищена, один удар и рука барона лежит на песке, и никто не плывёт по опасной реке.

И не последовало мира, дружбы, жвачка. Юрген сделал два быстрых шага и опять произвел длиннющий выпад в полуприседе. Барон не мог уклониться, он только что принял вертикальное положение, и вестибулярный аппарат ещё соображал, где тут точка опоры. Кисель бы точно проткнул братика, но того спасла дева Мария, которой он, несомненно, помолился перед боем. На бароне не просто кольчуга из колец была. На груди пластины встроены. Если Иоганн не ошибался, то такая кольчуга называлась Юшман. Это, когда длинные вертикальные пластины, встроены в кольчугу, в отличие от Бехтерца, у которого пластины горизонтальный.

Меч Юргена фон Кессельхута попал точно в пластину, соскользнул с неё, потеряв почти всю инерцию, и только зацепившись за кольцо кольчуги, переправил остатки силы, вложенной в удар, в толчок, пусть и сильный. Кольцо кольчуги выдержало. Нога Генриха не выдержала удара или толчка, барона сильно качнуло, он попытался переступить, и это у него не получилось. Завалился боком на утоптанную, как камень, особенно после трёх недель сухой погоды, землю двора.

Ха! А Кисель опять не бросился добивать братца. Тот хоть меч и не выпустил, но толку-то от него в лежачем положении. Пах например совершенно не защищён. Ткни туда остриём и закончен поединок. Нет. Этот то ли рыцарь, то ли садист даёт вновь возможность брату встать, отойдя в сторонку, воткнул меч в землю и сложил ладони в кольчужных перчатках на навершие меча.

А ведь Иоганн всё наоборот думал. Он себе напредставлял, что Юрген выходит на крышу донжона в доспехах, потому что боится барона. А получается по-другому, он ждал его, чтобы торжествовать и издеваться над инвалидом, чем сейчас и занимается. Ну, сволочь!

Между тем Генрих поднялся сначала на колено, а потом опираясь, в который уже раз на меч, как на клюку, поднялся. Поднялся и выставил клюку эту перед собой.

А чёрт его знает, что это за человек? Может скотина, которая насилует женщин, отбирает последнее у своих крестьян и позволяет от голода умирать маленьким детям? А может, рачительный хозяин, успешный хозяйственник и добрый господин? Одно можно сказать точно, Генрих фон Лаутенберг — боец. Знает, что не одолеть ему Киселя, а встаёт. И приехал, составив завещание. Иоганн точно помнил, что детей у Генриха нет. Его первая жена умерла родами, и младенец тоже не выжил. Сейчас, буквально пару месяцев назад, он женился второй раз. Вопрос, а кто наследует баронство? Есть вот сестра. И есть младший брат, который уехал в Мариенбург на войну с копьём воев отца, тогда ещё вполне живого. Понятно, что следующим наследником будет брат… Ну, если живым вернётся. Там полно рыцарей полегло. Попали в окружение к татарам и смолянам, а потом и ляхи подтянулись. Даже магистр погибнет.

Следующая наследница мачеха? Нет, женщины не наследуют майорат. Возможно, он следующий наследник. Стоп, а если Мария выйдет замуж за Киселя, станет ли Юрген наследником фон Лаутенберга. Ничего о порядке наследования в этих местах не сохранила память Иоганна и тем более ничего об этом не знает Иван Фёдорович. Да, возможно и из окружающих никто не знает. Разве что сам барон и Юрген.