Барон фон дер Зайцев

Глава 5

Событие тринадцатое

А поболеть можно???!!!

Да, пожалуйста… только на бегу. Утром Иоганн решил умыться. Решил и пошёл в ванную комнату. А нету. Ни умывальника нет, ни ванной комнаты. И никто, как в романах про попаданцев, горшков ночных не выносит и с кувшином и тазиком не приходит. Горшка, кстати, и нет совсем. Неправильный он вообще попаданец. В книгах всё по-другому. Там красиво всё, валяй себе горничных в перинах и потом езжай в карете в академию магии, где между дуэлями и демонстрации своих знаний великих учителям тупым, нужно валять одногруппниц. И преподавательниц молодых, чего их не валять-то, если они валяются. Всегда поражал этот кусок в книгах Ивана Фёдоровича. Чего девки-то в академии делают, да в средние века процент грамотных женщин был близок к нулю? Гораздо позже всякие Бестужевские курсы появились.

Ладно бог с ней с Россией, но и в просвещённой Европе тоже позже. У них на кафедре на стене висела отлитая в бронзе табличка, ну как прикол. «Знатным женщинам положено получать хорошее воспитание, но не образование, которое им совершенно не подходит». Внизу была фамилия автора — Леонардо Бруни и год выхода его книги 1405. То есть, всего четыре года назад. В это время, если женщина умела читать… А читать можно только на латыни, то это в аналы истории попадало. А совместное обучение с мальчиками девочек⁈ Перебор. В СССР-то ввели после войны, году в 1955. Правда, в 1918 тоже ввели совместное обучение, равноправие должно быть, но потом умники в министерстве решили, что мальчиков нужно готовить к труду и обороне и опять начали вводить раздельное обучение. Следовательно, даже если он поступит в университет, как решил отец, то однокурсниц там не будет. Как и молодых преподавательниц. Да и старых тоже.

Спустился, чтобы умыться, Иоганн во двор. Вспомнил про ту бочку у стены полутораэтажного хозяйственного дома. Бочка была на месте. И она была полна воды. И даже стало ясно сразу, что она и являлась, в том числе умывальником, для обитателей замка. Вот только это знание радости Ивану Фёдоровичу не доставило. Над бочкой нависал их длинный, худой как самая высушенная вобла, управляющий Отто Хольте. Дядьке лет сорок, наверное, даже с хвостиком. Хвостик имелся. Волосы на голове были чёрной лентой связаны в конских хвост. Сиво-блондинистые были волосы. Капли воды стекали по чеховской бородке, седой напополам, и усам, ещё более седым, назад в бочку и это было бы терпимо, но этот немец — перец — колбаса плевался в неё, отфыркивался и сморкался. И как после него умываться⁈ Не, настолько толерантным и небрезгливым Иван Фёдорович не был. Расхотелось умываться.

Нужно изобрести умывальник. Как в армии у них был, с пипочками, чёрт его знает, как эта штука на самом деле называется. Шток? Клапан?

Иоганн подождал, пока управляющий вдоволь насморкается в бочку, и окликнул его.

— Герр Отто, мне нужен небольшой лист бумаги и карандаш.

Немец утёрся подолом белой довольно рубахи (то есть, нужно ещё и полотенце изобрести?) и глянул на небо. Ага, понятно, ждал пока лист бумаги спикирует с небес. А не получилось чуда. Не колдун, выходит. Даже карандаш не смог наколдовать.

— Я принесу, Иоганн. А скажи мне, зачем тебе это? — и взгляд как у Марьванны из анекдотов про Вовочку. Точно подвоха ждёт. Теперь нет брата Гришки, и этот бес малолетний, по недоразумению названный Иоганном, а не Вельзевулом, будет издеваться над ним.

— Хочу кузнецу заказ один сделать.

— Хм, надеюсь во благо? — точно подозревает в чем-то нехорошем, а сам, блин, всю бочку оплевал и обсморкал.

— Клянусь Девой Марией! — интересно, а почему здесь мать Христа почитают больше, чем самого Христа, и при этом к женщинам относятся как к вещи говорящей?

— Пойдём, прямо сейчас выдам, а то потом закручусь. Уборка урожая идёт. Забот хватает. Мне покажешь? А то у кузнеца хватает работы, — управляющий потряс головой, с бороды стряхивая капли на Иоганна, и, развернувшись на пятке, быстрыми шагами направился к тому самому полутораэтажному дому. Там на полуторном этаже, в мезонине пусть будет, хотя скорее в мансарде, окно больно маленькое и стен практически нет, и была его комната, где немец и спал, и ел, и вёл учёт доходам довольно большого хозяйства барона фон дер Зайцева.

В огромной мансарде мебели было… три. Стол стоял, заваленный бумагами. Это шутка. Там четыре листа серо-коричневой бумаги формата А4 лежало. Но ведь не стопкой. Вразнобой лежали. Хде немецкая пунктуальность и педантичность? Где орднунг? Ещё на столе стоял глиняный подсвечник с маленьким огарком свечи и лампа масляная, почти как у Аладдина и явно из тех мест. А раз чёрная почти, то должно быть из серебра? Дорогая тогда вещица. Второй мебелью была скамья у стола. Эдакая садово-парковая, со спинкой. В углу подальше от окна была кровать с балдахином складчатым. Окно открыто, и раз август, и конюшня рядом, то в мансарде было полмиллиона мух. Если их всех поймать и спрессовать, то можно курей десяток целый год кормить такими брикетами.

— Держи, штифт потом вернёшь.

Штифт (Stift)? Свинцовая палочка. А вот интересно, когда слово карандаш появилось и что оно значит, как переводится? Кара — это чёрный. Из тюркского, стало быть. Даш? Пусть будет — камень.

— А можно два листа, хочу ещё и плотнику заказ сделать, — это Иван Фёдорович сейчас придумал, разглядев четвёртую мебель в комнате Отто, тот из неё выудил лист небелой бумаги. Под столом стоял сундук и исполнял обязанности шкафа для одежды, книжных полок и ящиков письменного стола. В замке есть плотник. Чего бы его не озадачить изготовлением всех этих нужных предметов.

Событие четырнадцатое

Зовут кузнеца Галминас. Ну, как зовут? В церковных книгах так записан. Русские же никогда иностранные имена и фамилии не запишут и не произнесут как положено. Обязательно исковеркают, под себя переиначат. Потому, русская часть баронства зовёт кузнеца Гена. Но и жемайтинцы тоже по имени родному кузнеца не зовут, обзывают Угнисос, это огонь по-жемайтски. Полностью Галминас этому прозвищу соответствует. Во-первых, он кузнец, во-вторых, он рыжий, не прямо, как огонь, но рыжий. А ещё правая рука у него прилично обожжена, вся такая корявая в страшных шрамах. Смотреть на неё жутко, словно лапа огненного демона из Преисподней. И имя демону — УГНИСОС!

С размещением заказа на умывальник у Гены Угнисоса сразу не заладилось у Иоганна. Две вещи выяснилось новых для Ивана Фёдоровича. Первая — далеко не все в мире знают русский. Как, впрочем, и немецкий. И вторая. Он не знает жемайтский. Спрашивается, какого чёрта, ты тут живёшь, мать твою, да хоть и без матери, общаешься с народом, так выучи язык. Немецкий же выучил, русские ещё, русский матерный опять же. Почти полиглот, так освой ещё и язык, на котором все вокруг общаются. Нет. Так, по самым-самым верхушкам. Есть, пить, дай. Этих слов точно недостаточно, чтобы объяснить такую сложную техническую придумку, как рукомойник. Ну и кузнец гад. Живёт в немецком государстве и у русского барона, возьми оба языка и выучи. Нет, не бельмеса. Только: эссен, тринкен, талер. Менять нужно население.

Кузнец жаром пыхал, вышел раскочегаренный из своей бездны и, хлебнув воды полный ковш, и второй на голову вылив, ткнул пальцев в рожицу синюю Иоганн. Заржал. В прямом смысле, смех дурацкий такой.

— И. Га-га. И. Го-го.

Дальше околесицу на тарабарском понёс. Иван Фёдорович ему рисунок умывальника сунул и стал сверхзадачу ставить на русском. Головой крутит кузнец. Парень перешёл на немецкий, головой трясёт кузнец.

— Твоя мая понимай? Вот так арбайтен. Дарути (делать — литовский).

Головой трясёт и пальцем страшным в листок тычет, говорит чего-то. Вроде лес по-жемайтиски прозвучало. Это кузнец что, лесом его послал?

Иван Фёдорович плюнул и пошёл в католическую церквушку в центре Кеммерна. Святой отец Мартин точно знает местный язык, отец Иоганна барон Теодор всегда его в качестве переводчика привлекал, тоже не боярское это дело язык хлопов учить.

Эта постройка, насколько Иван Фёдорович разбирался в архитектуре называется у католиков Ораторий. Небольшая полукруглая церквушка пристроенная одной стороной к жилому дому, в котором и обитал святой отец Мартин. Бытует мнение, что это у русских батюшек семья обязательно есть, с попадьёй, а у них там у католиков полный целебат. Так нет. У низшего белого духовенства и у католиков семьи. Не у всех и не везде, но есть. Отец Мартин был поляк из греко-католиков, и у него имелась жена и четверо детей. У православных к жене священника обращаются матушка, а тут в католическом мире — имость.

Эта самая имость Иоганну и открыла, когда он в дверь оратория постучал.

— Иезус Мария! — увидела полная низенькая женщина с метлой в руке синюю рожу пацана и попыталась его огреть метлой.

— Имость Гонората! Это я, Иоганн! Позовите святого отца! — с большим трудом но увернулся от летящей в лоб метлы барончик. Метла всё же шоркнула по подбородку, оставив запах чего-то горького. С полынью пол моют? Чтобы всякие блохи не заводились?

— Иезус Мария! Иоганн⁈ Ты побывал в Аду? Хочешь исповедаться, но ты ведь не католик? Тогда зачем тебе нужен Мартин? — забросала имость его вопросами.

— Прямиком из Ада. Позовите отца Мартина, меня за ним послали, — ну, а чего, ей можно метлой баронского сына охаживать, а ему пошутить нельзя.

Хрясь. Метла в этот раз в лоб врезалась, а дверь с треском почти сразу закрылась. Плохо мы воспитываем нашу молодёжь. Не, ну так-то имость Гонората Ивану Фёдоровичу в дочери годилась.

— Святой отец! Это Иоганн! Вы мне нужны! — завопил парень, когда горечь полынную с лица стёр, очень аккуратно не касаясь носа.

Пару минут стояла тишина, а потом священник всё же соизволил выйти. Смотрел осуждающе. Жена успела нажаловаться.

— Та, сын мо… — продолжал жевать святой отец, видимо вопли Видоплясова его прямо из-за стола извлекли.

— Отче, мне помощь ваша нужна. Хочу кузнецу одну штуку заказать. Переводчик нужен. И ещё вы не могли бы учить меня жемайтискому языку? — отец Мартин был на жену похож, или она на него. Два колобка, народ, понимаешь, голодает, а они отожрались. Хотя, насколько Иоганн помнил, в последние годы в баронстве точно никто не голодал. Хорошие лета были, с урожаем пахари.

— Пся крев! Прости, Господи! Иоганн, ты ещё черней и синей, чем был вчера. Языку? Чудны дела твои, Господи! Ты ли это, неужто бес покинул тебя, не вынес твоих проказ. Стыдно ему стало?

Событие пятнадцатое

Оказалось. Да, думал показалось. Оказывается, любой труд должен быть оплачен. Это без всяких намёков ему преподобный отче «намекнул». На свечи де денег не хватает, да на муку для куличей. Один грош (нем. Groschen, от denarius grossus или «толстый пенни») в неделю. Грош — это всего одна тридцатая талера. Это за уроки. Не дорого, решил Иван Фёдорович. Получается талер в полгода, даже чуть больше в году пятьдесят две недели. Что такое два талера в год. Отец, уезжая, выдал ему мешочек с двадцатью талерами, и походя так выдал, видимо для него не очень большие деньги. А за перевод у кузнеца и, вообще, за общение с сим типом, отец Мартин потребовал пять — шесть пфеннигов. М? Это уже высшая математика. В гроше двенадцать пфеннигов. Запутали. Запутал их преподобие.

Кузнец Угнисос — Гена сидел, привалившись к стене кузнецы и попивал молоко из большого, литра на два кувшина. И этот был из белой глины, не коричневым был — серым. Иван Фёдорович ещё одну зарубку сделал, нужно узнать, где тут залежи белой глины.

— Он говорит, что железку и ответную часть сделает, а вот само ведро нужно делать деревянным, — пояснил священник после бурного обсуждения с маханием рук и регулярным крестным знаменьем. Ну и всё это на повышенных тонах. И чего, спрашивается кричали, если всё так просто.

Ага, вот чего его Гена лесом послал. Это не лес, а из дерева. Мог бы и сам догадаться, что сейчас железо дорого, а вот вёдра и бочки всякие из дерева и плохонький бондарь смастерит.

— Гут. Шток должен плотно запирать клапан. Вода не должна бежать, — согласился с деревянным рукомойником Иоганн.

Кузнец кивнул и стал что-то быстро говорить святому отцу, показывая руками, как он на велосипеде катается по кривой дороге. Да, уж, всё страньше и страньше. А уж когда отче Мартин перевёл то, что сказал кузнец, то Иван Фёдорович заподозрил в Гене собрата по попаданчеству.

А чего. Пророчествует. Ну, так это каждый попаданец может. Живёт бобылем. Ну, наверное, там семья осталась, и он надеется вернуться. Так, это ладно. Галминас просил денег у Иоганна, чтобы сделать колесный плуг.

Ни агрономом, ни фермером Иван Фёдорович не был. Как устроен плуг знал только по картинкам, но в этих картинках видел приписки, что ещё в Риме это чудо изобрели. Не в современном, а в том, древнем. И вот, оказывается, всего полтора тысячелетия понадобилось, чтобы о такой полезной вещи вспомнили.

— Он говорит, что видел в Риге на рынке, франки продавали. Он сможет такой сделать, если ему дадут семь талеров на хороший металл, — нет, не попаданец, выходит. Просто мастер. Любопытно ему такую сложную штуку попробовать изготовить. Плуг?

Плуг? Иван Фёдорович задумался, семь талеров сюда, за умывальник, за учёбу, бамс и половины огромной суммы, как ему казалось, уже нет. А ещё только обед первого дня его самостоятельной жизни. Вот и думай?

— Хорошо, преподобный отче, скажите ему, чтобы вечером пришёл к замку, я выдам ему деньги.

— В своём ли ты уме Иоганн⁈ Это огромная сумма. Зачем тебе плуг, ты собираешься сам пахарь землю? Ох, нужно мне переговорить с Отто Хольте, большую ошибку твой отец допустил, оставив тебя одного. Думаю, твоя мачеха гораздо разумней тебя, нужно было всю власть ей передать в баронстве, пока Теодор сражается с язычниками.

А ведь это не все ещё траты. Он же хотел заказать плотнику книжные полки, стол с ящиками и шкаф для одежды. И хоть плотник как бы работает на барона и живёт в замке, но чувствовал Иван Фёдорович, что и Игнациус — их плотник потребует денег. На рыбий клей, на гвозди, на доски из дуба, на лак, да найдёт, как из пацана деньгу вышибить.

Оказалось даже хуже, чем предполагал Иван Фёдорович. Игнациус повертел его чертежи и стал репу чесать, репа была большой. Сам плотник был здоровяк, да ещё голова нестриженная и нечёсаная тоже была ряхой настоящей.

— Нужно ехать в Ригу, молодой господин. Тут вот на двери нужны петли. Тут красивую ручку нужно, тут, в дверце на столе, опять петли и ручки на ящики. Наш кузнец, неплохой мастер, но работа выйдет грубой, тут нужен ювелир. Даже из меди или бронзы такие петли и ручки обойдутся в три — четыре талера на все ваши вещи, молодой господин. Опять же нужны хорошие дубовые доски. Такие можно достать только у корабелов.

— А если липа. Они же белые получатся доски, красиво, — решил чуть уменьшить расходы Иоганн.

— Хм. Липа. Мягкое дерево. Сделать можно. Да, будет красивей, но это менее надёжно. Мебель делают на века.

— Давай первые экземпляры сделаем из липы. А скажи Игнатий, а…

— Игнациус, молодой господин.

— Хорошо. А скажи Игнациус, а если выставить этот шкаф, стол и полки на продажу на рынке в Риге, можно ли их продать с выгодой. Можно ли наладить производство, чтобы это приносило прибыль.

— Ох, боюсь, побьют гильдийские. А так да, продать дорого можно. Вещи получатся необычные и красивые. А если через гильдию…

— Давай сначала сделаем. Вот тебе четыре талера, но не швыряйся там. Завтра как раз наш кузнец едет со святым отцом Мартином в Ригу. Он за железом. Отправляйся с ними. Сходи сейчас к Угнисосу и договорись, чтобы они тебя взяли.