Целитель

Глава 11

— Локти прижми к животу, а ладони держи перед собой.

Настя развернула кисти рук ладонями вверх.

— Опусти ниже.

Я надавил на её ладони и Настя вспыхнув, как маков цвет, отдёрнула руки, словно ожегшись.

— Ты чего? — спросил я, «не понимая».

— Ничего, — буркнула девочка.

Ей уже шёл четырнадцатый год, а мне только двенадцатый. В августе у неё отмечались именины и я подарил ей набор разноцветных шариков для жонглирования, которые выточил и раскрасил самолично. Она сама попросила, увидев у меня такие, когда я жонглировал ими у себя во дворе. Мать Насти, когда моего отца и дядьку Ивана отправили к османскому султану с посольством, стала заходить «по-соседски» к моей матери Варваре и пробивать её на счёт моего сватовства к её старшей дочери Насте. Однако обломилась, узнав, что я ещё «отрок младый». Обломилась, но с матерью «подружилась», ибо Ховрины Глинских, не жаловали, а через улицу Глинская ходить, отчего-то, опасалась. Ховрины вообще никого не жаловали, кроме Шуйских и Захарьиных.

Шарики я выточил, честно говоря, не для жонглирования и не для Насти, а для бильярда, который я сделал для «себя», подарив его «себе» на день рождения. Для себя же, как только отец уехал, построил «парную избу» с «нормальной» чистой и светлой баней «по белому», с огромной тёплой «светёлкой» и специальной комнатой отдыха, где установил обтянутый тонким английским сукном стол с сетчатыми лузами, разноцветными шарами и киями.

Брат Стёпка был хоть всего на год младше, но на полторы головы ниже меня и попросил сделать им с Ванькой и самым нашим меньшим братом Тарасом детский бильярд. Сделали. Вот этими шарами я и жонглировал во дворе, когда «женщины» занимались своими делами.

Мне всегда был по душе бильярд. Из всех видов спорта мне нравилось заниматься скалолазанием, самбо, каратэ, пинг-понгом, волейболом и бильярдом. Но бильярдом мне нравилось заниматься не как спортом, ради победы над кем-то, а ради победы над собой. Как, впрочем, и всеми предыдущими видами.

Почему я начал возводить парную избу после того, как отец уехал? Да потому, что это получилась не изба, а настоящая хоромина в которую я постепенно переместился жить. То жильё, в котором жили мы, меня не устраивало по разным причинам о которых рассказывать утомительно. Одно слово — «средневековье». Начало шестнадцатого века! О чём разговор?

Наш земельный участок, как и участки Ховриных и Глинских, простирались от улицы Варварки до самой Москва-реки. Ну… Почти до реки. Там был небольшой обрывчик метров трёх-четырёх высотой, укреплённый столбами и горизонтально уложенными брёвнами, и берег, на котором стояли, чуть не впритык, большие и маленькие лодки. По идее, по отписному листу и берег был наш, но мы с отцом посмотрели на эти лодки и махнули рукой. Хм… Пока…

Так и вот… До самого «забора» располагался сад в котором, в основном, росли яблони, чёрная рябина, боярышник, кусты смородины, малины и ежевики. Двухэтажную хоромину мы поставили прямо в саду, не пожалев с десяток деревьев. Ничего необычного с точки зрения меня в «хоромине» не было. Внизу баня, мыльня, туалет и столовая с кухней, наверху бильярд, мой кабинет и спальня.

Кабинет и бильярдная большие, спальня маленькая. В бильярдной, кроме стола и «бара», мягкие кожаные кресла и диван, в кабинете большой квадратный стол, на котором лежала карта Москвы, нарисованная нами по памяти после объезда города. Вокруг стола стояли стулья с простыми прямыми спинками. Кабинет использовался для совещаний и планирования мероприятий. В кого ещё внедриться, чтобы лучше проработать то или иное направление.

Никому я про бильярд не рассказывал и рассказывать не хотел, однако месяца через три, после того, как я подарил шарики «для жонглирования» Настёне, шарики оказались у государя и он их мне предъявил. Дело уже шло к зиме, да…

— Ты, сказывают, себе мыльную избу соорудил знатную? Словно моя грановитая палата светлую и где тёплая вода с потолка льётся?

Я вздохнул.

— Так и есть, государь.

Тут надо понимать, что даже в царской бане воду в кадушках нагревали с помощью раскалённых в печке-каменке, топленой по-чёрному, чугунных ядер, которые брались специальными щипцами. А у меня внизу в кухонную печь был вмурован чугунный котёл с горячей водой, вытекающей через кран с вентилем. Эта вода использовалась и для готовки, и для бани.

На втором этаже наверху в дымоход был вмурован другой котёл литров на пятьдесят, который прогревался до градусов пятидесяти. А рядом, наверху же, стояла простая бочка с холодной водой. Из бочки и котла вода стекала по свинцовым трубам в «душевую», называемую сейчас «мыльней», смешивалась в смесителе и вытекала из простого «распылителя» леечного типа. Я не стал мудрствовать и использовал даже не шаровидный, а конический вентиль с отверстием замыкаемым поворотом на девяносто градусов. Как в самоваре. Кстати, самоваров пока я нигде не видел.

— А почто мне не сказываешь о новинах?

— Это же надо показывать, а не сказывать. Стыдился пригласить в баню.

— Кхм! — царь кашлянул. — А вот мы с Захарьиным Михаилом Юрьевичем к тебе в гости зайдём. У тебя когда именины?

— Э-э-э… Не скоро ещё, в феврале.

— Ну, так и ладно, походим три месяца не мытые. Ха-ха-ха…

Царю самому понравилась собственная шутка и он долго смеялся. А я вспомнил анекдот про то, как в колхозе бани не было и народ мылся в реке.

— А зимой как? — спросили их.

— А что там той зимы-то⁈ — удивились колхозники.

Вспомнил анекдот, но рассказывать не стал. Не поймёт царь. Бани стояли по Москва-реке почти так же плотно, как и лодки. Приходи, топи, мойся. И везде так было. В селах было ещё проще. Дров полно. Лес вокруг.

Окольничий Михаил Юрьевич Захарьин занимал должность дворецкого и по рангу «боярского приговора» назывался первым после бояр. Он заведовал «литовскими делами» и возглавлял «комиссию русских представителей». При участии Михаила Захарьина происходили переговоры с прусскими послами. Важной фигурой на Московской шахматной доске был Михаил Юрьевич. Да и дальнейшая история развития Русского государства показала, что семья это очень даже непростая. Во-первых, — очень большая и дружная, а во-вторых, — очень осторожная. Они не были князьями или боярами, то есть — высшей аристократией, но очень стремились к власти, и для этого использовали самый верный способ — ни с кем не ссориться, молчать, терпеть и учиться, учиться и учиться.

Вот и я, собственно говоря, придерживался такой же позиции. Мне не было дело до чьих-то козней и уж точно, я не стремился «наверх», считая путь в монастырь, выбранный моим визави, самым верным в этом времени. Служить Господу Богу — верный путь к спасению и души, и тела. Только вот, кхм, гордыню бы ещё смирить… Да, не каждому это под силу…

Я не стремился к мирской жизни сего шестнадцатого века, потому что он мне не нравился. Я, конечно, не впадал от здешнего бытия в депрессию, но жить по здешним правилам и распорядкам мне начинало надоедать. Надоело ходить в церковь, служители которой погрязли в распрях, сажали противников в застенки и изводили насмерть. Раздражало то, что нельзя было просто пообщаться с девушками. Разнополые дети играли друг с другом лет до семи. Потом шло резкое разделение по «интересам». Причём девочкам навязывали какие-то обряды и образ поведения с противоположным полом. А чернение зубов? Отбеливание лица? Чёрные «соболиные» брови? Жутко малиновые румяна?.. Бр-р-р…

Да и знать мужской половины общества тоже выглядела не лучше. Наряжаясь в пять шуб с огромными воротниками и высокие шапки, они выглядели, как большие мохнатые яблоки и груши с черенком и листьями. По младости лет мне дозволялось одеваться иначе, но ведь придёт время, когда станут встречать по одёжке. И придётся соответствовать статусу придворного. Только какого придворного?

— Кем мне быть в этом мире? — ломал голову я. — Писарем или дьяком посольского приказа, которые организует Иван Васильевич? А может разбойным? Этим промыслом я бы занялся, тем паче, что ни с розыском, ни с дознанием проблем быть не должно. Внедряйся в сознание и коли татей, как орехи. Даже без пыток.

Но, нет. Не нравилось мне это время. Эпидемии ещё эти. Я ведь ни от оспы не привитый, ни от каких иных болячек. Искал я коров, больных коровьим видом этой болезни, да не нашёл пока. Себе бы я оспу точно привил. Да и своим братьям… Я знал, что можно было высушить содержимое оспенных пустул и хранить его в стеклянной посуде. Зачем говорить откуда и из чего сделан этот порошок? Врачебный секрет! И всё! Главное ведь результат?

Кхм! Но врачеванию надо учиться! А у кого в России можно учиться врачеванию? Только у знахарей. Знахарство на Руси пока не запрещено и с «нашим» сельским знахарем я общался, но становиться его учеником было опасно. Я не знал, как к этому отнесутся при царском дворе.

Теперь же, после того, как мы поговорили с царём Василием о внутренней силе «убеждения», я мыслил, что «поизучать» врачевание можно попытаться. Только царские медикусы Никола Бюлев и Феофил меня пока игнорировали. Можно было бы внедриться в их матрицы и заставить меня учить, но я и сам пока не был готов приступить к обучению. С началом лета я приступил к сбору трав, на что тратил всё своё свободное время. Официально я называл эти конные выезды «молодецкими гулянками», но на самом деле кроме воинских забав и шашлыков с пивом, мы очень активно занимались травосбором.

Отнюдь не все мои матрицы когда-то принадлежали врачам, поэтому знания о лекарствах и лЕкарстве, как практической науки, нужно было перевести в умения. Чем мы на своих «игрищах» и занимались, проводя тренировочные реанимации, перевязки, хирургические операции. За более чем тысячу прожитых жизней чем только мой «предок» не занимался. Только в космос вместо земных космонавтов он не летал, но за пределами Земли (и не только) был, да. И всё это в моей матрице присутствовало именно в виде умений и навыков. Но если матрицы передавать другим людям, вних оставались только знания и умения того «меня», чья жизнь сформировала эту матрицу. Поэтому и нужна была практика.

Не буду рассказывать, что нами предпринималось с целью прохождения хирургической практики, кхм-кхм… Не все воспримут наши действия адекватными и кое-кто может обвинить автора в психическом расстройстве, однако все медикусы использовали и используют трупы для получения соответствующих навыков. Чтобы уметь резать, надо резать. Чтобы уметь шить, надо шить. Самовыкованные хирургические инструменты у нас имелись.

Дело в том, что и я сам лично в своей жизни не был ни лекарем, ни хирургом, и мне тоже нужен был толчок, чтобы знания переданные другими матрицами «заработали». Вот я и тренировался, кхм, прости Господи, на кошках, собаках и свежих покойниках. Причём, не все покойники были выкопаны из земли. В подмосковных лесах орудовали шайки разбойников и мои старшие «товарищи» на них охотились. Раненых татей они оперировали, приводили ко мне, а я «вербовал» их в свой отряд. Убитых мы использовали для медицинских практик.

И всем этим я занимался не ради того, чтобы стать придворным или каким другим лекарем, а для себя. Мало ли что может случиться со мной, с членами моей семьи или с членами моей команды. Жить то мне тут предстояло долго. Очень долго.

Даже если я доберусь до челнока, не факт, что он поможет мне вернуться в, э-э-э, будущее. Хоть и была у меня такая надежда, но она была такой мизерной, что совершенно не грела меня. Один шанс из миллиона. Почему я думал, что шанс был? Да потому, что в челноке в качестве штурмана присутствовала одна из моих матриц, которая через «искин» челнока должна была иметь связь с Флибером. Ведь я отправил его сюда тогда, когда Флибер ещё был со мной. А челнок — субстанция вневременная и внепространственная.

Это ведь был простой сгусток энергии образованный энергетическими сущностями существующий вне материи и вне времени как мы их понимаем. Правда приспосабливаемый для эксплуатации и материальных существ, ибо в том мире и втой части космического пространства, откуда он прибыл на Землю, эти две формы жизни существовали сообща.

— Знатные хоромы, правда Михал Юрьевич, — кряхтя от жара и постанывая под двойными ударами берёзовыми вениками, спросил царь Василий Иванович, лежавший, распластавши чресла на липовом полке, застеленным белой простынёй.

— Знатные, правда, Василий Иванович. Себе такие построю. Поможешь, Фёдор? А-а-а…

— Помогу, а-а-а… Что ж не помочь. Хочешь, мои мастера и соберут тебе её. За особую плату, конечно…

— Хе-хе… Добро! О плате сговоримся.

И меня, и Захарьина тоже охаживали вениками мои крепкие «отроки». Парное помещение было большим, на три больших полки и на одну маленькую, сидячую. С другой стороны широкой и высокой, в полный царёв рост (метр восемьдесят, если что), двери, располагалась выступавшая вовнутрь «каменка» на которую банщики плескали горячую воду, разбавленную квасом.

— Пожалейте царя, — простонал Василий Иванович.

— Прекратить? — спросил банщик, не останавливая процедуру.

— С чего бы это? — удивился государь. — Но помягше, помягше…

— Продолжайте полковник, — сказал я.

— Это кто полковник? — спросил царь. — Он? Мал ещё больно для полковника.

— Это я историю одну вспомнил про королеву Арагонскую Екатерину.

— Расскажи.

— Она скабрезная, государь. Стоит ли пересказывать? Про государыню ведь?

— Кхм! То не наше королевство! Про чужих господарей можны любые истории, еслои они мне рассказаны.

— Понял, государь. Тогда слушай… Шла как-то королева по дворцу и увидела, лежащую на полу серебряную монету и нагнулась за ней. А это один стражник так служанок приманивал. Они нагнутся а он подскакивал сзади, задирал подол и… Ну, ты понял, да, государь…

— Понял-понял, — сказал Василий Иванович, начиная подхихикивать.

— Ну, так вот… А во дворце-то у английских королей темно. Жадные они, на свечах экономят. Вот тот стражник и не узнал королеву сзади, подскочил, задрал подол и…

— А ха-ха! — рассмеялся царь.

— Это ещё не всё, государь. Королева, подмахивая, спрашивает: «Это кто такой дерзкий, что на королеву сзади напал?» Услышал стражник и узнал голос королевы и остановился в своём движении. «Стражник, Джон!» — бодро докладывает стражник. «Ну, что ж вы остановились, Джон» — говорит королева. — «Продолжайте полковник».

Парная едва не развалилась от хохота двух «лужёных» глоток. Потом царь, отсмеявшись, спросил:

— Так это ты так над своим государем пошутил? Продолжайте полковник, ты ему сказал.

— Ну, да. Чтобы тебя позабавить. Не надсмеяться над тобой, не дай Ббог. Если бы я не рассказал тебе эту сказку, то да, а я же для тебя, государь…

Я, своим быстрым-быстрым словоизвержением изобразил испуг.

— Ладно! Ладно! Не серчаю я на тебя. Добрая история, да Михал Юрич?

— Очень добрая. Так и просится на лубок.

— Хм! А и впрямь! Но, нельзя. Народу всё равно, чья государыня. Он и про англичан-то ничего не слышал, народ тот. Эх!

Потом поиграли в бильярд. Обоим моим гостям понравилась игра. И тот и другой легко освоили технику удара, так как от техники удара копьём она мало чем отличалась, а физическая подготовка, что у того, что у другого была на высоте. Оба имели мощную мускулатуру и высокий рост.

— Сделаешь мне такой стол, — сказал царь. — Доброе занятие. И одному можно, как ты говоришь: «шары погонять» и вдвоём.

— И вчетвером, государь, если пара на пару.

— Хм! Говорю же, доброе занятие. Пока один бьёт, другие могут поговорить. Главное, думать не надо, как в шахматах. Думы свободные, а руки движутся. Сам придумал?

— Сам, государь. Мы с ребятами в «шалыгу» любим играть, вот мне и привиделась такая шалыга.

— Точно! Шалыга! — рассмеялся царь. — Любил и я попинать её. И сейчас бы попинал, да царь я теперь.

— А ты приходи к нам во двор. Там и попинаем. Мы и там ворота сделали с вратарём, что шалыгу ловит.

— С вратарём? — удивился царь. — Это как?

— Ну, как? Просто! Стоит вратарь и шалыгу в ворота не пропускает. А другие лупят по очереди. Кто не забил — становится в ворота.

— Хм! Интересно! Покажешь, когда выходить будем.

Попарились до одури. В парной и везде по бане были развешены травы, подобранные по аромату: мята в комнате отдыха со специальными лежанками, на которых банщики нам делали массаж, в трапезной превалировал запах молотого кофе, который я купил у персов. Они везли кофе в Европу, но я перекупил у них целый мешок. И мешок сахара. По сумасшедшей цене.

Запах кофе царю понравился, а сам напиток не очень. Он покривился, хотя маленькую китайскую фарфоровую чашечку напитка осилил. А Захарьину кофе понравился.

— Что за питие? — спросил он.

— Кофе называется. Из Персии везут. Император Максимилиан, говорят, очень уважает.

— Дашь мне? — мягко спросил Михаил Юрьевич. Как он мог так мягко говорить, я не представлял. Мягко и, одновременно, твёрдо.

— У твоих поваров не получится его правильно приготовить. Но я дам, не жалко, хоть знаю, что испортишь, а он, между прочим, стоит сумасшедшие деньги.

Царь, рассмеявшись, буквально заржал, как конь, а отсмеявшись сказал:

— Ну, Фёдор, и можешь же ты сказать так, что… Убедительно сказать, ха-ха-ха…

— Приходите в гости. Или хочешь, я тебе своего человека дам. Он варить будет.

Царь с Захарьиным переглянулись. Василий Иванович улыбнулся.

— Спасибо, Фёдор, лучше я к тебе в гости приходить стану.

Царь снова рассмеялся.

Потом играли в футбол и царь стоял на воротах. Вот это было кино!