Целитель

Глава 9

Как и предсказал отец, Москву за ночь замело и утро началось с откапывания подворья. Все работники, кому хватило лопат, грузили снег на сани, в корыта и бочки, а тем, кому не хватило лопат, оттаскивали заполненные снегом емкости в сад-огород и там их опорожняли. Откопав подворье, мы принялись прокапывать улицу. Так делали все, поэтому улица очистилась от снега к полудню.

На общественных работах я познакомился с ребятнёй соседних усадеб.

Слева стояло подворье Ховриных. Оттуда, кроме работного люда, высыпало с дюжину ребятишек, одетых побогаче, но они играли сами по себе и ко мне видимого интереса не проявляли. Ховрин старший, мне рассказывал отец, был тоже послом и даже царским казначеем. С ним отец встречался в Новгороде, когда туда приезжал царь Василий Иванович. Однако лет семь назад Ховрин умер, оставив усадьбу на четверых взрослых сыновей и это, судя по всему, были его внуки.

Почему отец мне об этом сказал? Да потому, что эти сыновья пытались выкупить «нашу» усадьбу у дядьки Ивана и были сильно недовольны, что купили её мы. Поэтому отец и предупреждал меня, что с соседями могут возникнуть осложнения во взаимоотношениях, а семья у них, де, большая.

Из усадьбы, что стояла справа от нас, ребята были пообщительнее. Ко мне сразу же подошёл парень, назвавшийся Мишаней — серьёзный отрок лет четырнадцати, тёмноглазый, большеносый и худосочный, чуть выше моего роста. Он познакомил меня с сестрами: Настей, Марией и Еленой — девчонками погодками, младшей недавно стукнуло девять, старшей, Насте, двенадцать. Настя мне понравилась больше других. У неё глаза так и искрились, а с лица, при взгляде на меня, не сходила добрая улыбка. Ни Мишаня, ни девчонки и не думали снег убирать, а наоборот, валялись в сугробах, баловались и разбрасывали его.

Когда я стал играть в снежки с «правыми» соседями, увидел, что ребятам «слева» это не понравилось и, судя по всему, они стали готовить для нас каверзу. Они косились на меня с явно не добрыми намерениями. Тут я и представил весь ход наших дальнейших взаимоотношений. Хе-хе…

Пришлось продемонстрировать наши силы и я крикнул к себе всех моих «дружинников», с которыми мы принялись грузить снег в сани, покрытые рогожей и возить его к Москва реке, чем сначала привлекли внимание, а потом и возбудили интерес соседок. А у соседей слева интерес ко мне пропал.

— Возьми нас с собой? — попросила раскрасневшаяся Настя.

Она стояла с большими салазками. За ней стояли её сёстры. В руках у Насти был крюк с верёвкой.

— Ха! Хитрые! — одобрительно подумал я.

Мы-то с парнями ехали на санях, стоя по бокам на полозьях.

— Здорово придумали! — сказал я. — Цепляйтесь.

— Мы всегда так катаемся, — улыбнулась Настя и, накинув железный крюк на задок саней со снегом, быстро уселась в санки сама и посадила впереди себя сестёр.

— Трогай, — крикнул я и подумал, что нужно сделать лыжи. Как это я до сих пор не додумался? Наверное потому, что рядом с нашим селом в Новгородчине горок приличных не было.

Спуск к реке со стороны усадьбы Глинских хоть и был довольно полог, но уже хорошо раскатан повозками, а поэтому наши сани неслись быстро. Я смотрел на катящихся вслед за санями девчонок, радостно визжащих, и мне, почему-то стало такрадостно, что захотелось заорать или запеть. Но я сдержался. Как-то вдруг стыдно стало своего порыва.

Хоть я уже свыкся со своим здешним возрастом и мало отличался повадками от мальчишки, но всё-таки многие прожитые мной жизни давлели над детским сознанием и иногда перебороть себя старого у меня не получалось.

На льду наши сани занесло. Занесло и маленькие с девочками. Они, не без воли седоков, опрокинулись. Девочки так задорно при этом смеялись, что я, не удержавшись и решив добавить им веселья, взял лопату, и стал забрасывать их снегом. Вдоль реки дул ветерок, который подхватывал снег и развевал его, слово шелуху обмолоченного зерна. Девчонки в ответ стали бросать снег в меня… А потом напали меня и повалили в снег. А потом… Потом пригласили к себе в гости.

— А что у вас есть интересного во дворе, чего у нас нет? — спросил я, зная, что дети в дом в гости не ходят, тем более мальчики к девочкам. — А мы играем в шалыгу и в городки. У нас большая ватага охочих до игрищ ребят.

Я показал рукой на членов своей команды.

— Это кто? — спросила Настя. — Дворовые слуги?

— Это мои други. Боевые холопы.

— Боевые холопы? — удивилась девочка. — Разве так можно? Ты ведь и сам ещё не воин. Сколько тебе лет? Четырнадцать?

Я решил прибавить себе возраст и кивнул.

— Ну, вот… У нас Юрки восемнадцать и он в воях у боярина Данилы Васильевича Патрикеева-Щени вместе с отцом и дядей Михаилом. Они и сейчас на войне. А Мишку на войну не взяли. Хоть ему и четырнадцать. А дядя наш Михаил в большом полку воеводой. Вот.

— Меня тут оставили за вами приглядывать! — буркнул Мишаня.

Я махнул рукой.

— Ну и что? Когда-то ведь возьмут на войну, а мы уже сейчас готовимся. У нас и оружие и доспехи имеются. А как вашего дядю величать? — спросил я на всякий случай. Большой воевода — это солидная должность.

Девочка выпучила на меня свои и так слегка выступающие глаза.

— Как это как⁈ — возмутилась она и сказала гордо. — Князья Глинские мы! Дядя — Михаил, а отец Василий Львовичи.

— Ёксиль-моксиль! — удивился я мысленно. — Слева будущие родственники Ивана Грозного, справа его будущая мать Елена.

Я посмотрел на младшую Настину сестру, которая смотрела на меня с хитрой улыбкой.

— Да-а-а… Тесна Москва, — подумал я.

Вот так я познакомился с семейством Василия Глинского. Что для меня оказалось большой неожиданностью. Такой большой, что я постоянно думал об этом и думы мои отодвинули на задний план думы о предстоящей встрече с царём Василием Ивановичем.

Наша встреча и близкое знакомство с фамилией могло принести мне как большие преференции, так и серьёзные проблемы. Глинских ведь во время бунта сорок седьмого года придут убивать и кое-кого убьют тогда, а кое-кого и после. Всех, кто был близок царице Елене, так или иначе Шуйские изведут. А сейчас познакомившись и сойдясь, неужели получится отказать ей в помощи по управлению страной после смерти царя Василия Ивановича? Вот уж точно, только из-за этого придётся прятаться в Соловках.

Мне уже давно стала понятна судьба моего визави. Догадался я, что КТО-ТО перенёс меня в тело Фёдора Колычева, в дальнейшем ставшего настоятелем Соловецкого монастыря, а в дальнейшем, митрополитом Филиппом, восставшим против опричнины царя Ивана Грозного, разжалованного им и погибшего от рук Малюты Скуратова двадцать третьего декабря тысяча пятьсот шестьдесят девятого года.

В шестьдесят два года умереть в это время ещё умудриться надо. Я-то — ладно. Могу и до ста пятидесяти дожить, если не убьют. А мой исторический персонаж как умудрился? Или бытие выстроило историю уже с моим присутствием? Может и не было в прошлом другого митрополита Филиппа? Тогда с какого перепуга меня задушит какой-то Малюта Скуратов? Неужели у меня и силы не будет, ему сердце сжать? Даже если мне руки скуют! А не нужны мне руки, чтобы человека жизни лишить. Да-а-а-а… Странная история.

То есть, сегодня, после встречи с Глинскими, я снова вернулся к обдумыванию своей дальнейшей жизни. Ведь не сам я сюда жить переехал, а отец привёз. А значит я попал в самый центр исторических событий случайно, а не по своей воле. Случайно? Хм! Писали же, что исследователи в моё время, что Филипп был любимцем Ивана Грозного. А я всё думал, каким любимцем? Где тот Филипп, а где Иван Васильевич.

После смерти царя Василия Колычев спрячется в Соловецком монастыре, но когда царь Иван организует опричнину, он призовёт настоятеля Филиппа к себе и предложит митрополичью должность. Посчитает его самым близким себе. С какого перепуга? Значит помнил по детству. Через мать Елену помнил. Может и она Ивану наставления давала, кто Ивану друг, а кто враг. Вот царь Иван и призвал Филиппа, рассчитывая на его любовь. О оно вон как обернулось.

А я? Что я могу противопоставить опричнине? Или она нужна была? Знать бы ещё, что там за опричнина такая? Война царя с боярами? За что? Как говорили в наше время — всему виной деньги. Все войны из-за денег. По моему, царю Ивану просто не хватало денег на нормальное войско, которое бояре и дворяне предоставлять не хотели или не могли. Эпидемии, голод… Не зря ведь опричники угоняли из земщины крестьян на свои земли. А не желающих менять место жительство, — уничтожали.

Такое как поощрять? А Иван Васильевич совсем голову потерял в этом кордебалете. Сам всему не голова, если голова на плечах царя-правителя такого государства, как Русь. Это тебе не герцогство Саксонское, какое-нибудь. Бр-р-р… Аж мороз по коже, как представлю Москву и её «окрестности» даже до Урала и до Балтики. А ещё Астрахань и крымский хан с Украиной, будь она неладна.

Ведь у царей не имелось «своей» армии. Как война, приходилось ждать милости от князей, бояр и дворян, что они кого-то с собой приведут. «Конно» и «оружно», блин! Многотысячное войско состояло только на процентов двадцать из боеспособных дружин, а остальное восемьдесят — крестьянский сброд, отнятый от земли и чаще всего с войны домой не возвращавшийся, даже после победы. Потому что «туда» их ещё кормили и снабжали, а обратно всяк добирался и кормился сам. А чем кормиться?, когда житные войска уже всё, что можно, собрали по обратной дороге для воевод и высшего командного состава. Небоевые потери победившего войска достигали восьмидесяти процентов численного состава.

А Россия воевала и воевала, воевала и воевала… Словно кто-то специально изводил её основной стратегический ресурс. А потом просто взяли голыми руками. Причём, поляки с запада, а англичане с севера. Ищи, кому выгодно! Тот и виновен! И что-то мне подсказывало, что в создании Иваном Васильевичем монашеского ордена поучаствовали иноземцы. Кхм! Ладно!

Я сидел, думал и вздыхал, когда наконец-то услышал топот ног в сенях и голоос дядьки, донёсшийся аж на третий этаж. Потом крикнул отец.

— Фёдор! Собирайся! Дядька Иван за нами прибыл. Царь ждёт!

— Охренеть! — подумал я. — Надо же! Царь ждёт!

К моему удивлению нас впустили в Тимофеевские ворота, расположенные рядом со Спасскими, ныне называвшиеся Фроловскими. Спасская башня, кстати, практически не отличалась от той, что я знал, только навершие было другим и часов не было и был ров перед Кремлёвской стеной, через который вёл широкий каменный мост.

Дядька крикнул привратникам Тимофеевских ворот: «Государево дело!», и онирасступились. А я подумал:

— Что так можно, да? И въезжать в Кремль на конях?

А потом догадался, что это в Спасские нельзя было въезжать, так как они считались священными, а Тимофеевские, — точно были проездными, ибо затоптан был проезд копытами изрядно.

Мы пересекли Кремль практически насквозь взяв несколько правее и миновав монастырские дворы и дворы первых бояр и царёвых братьев князей Андрея Ивановича и Юрия Ивановича. Дядька Иван как нормальный экскурсовод показывал руками то направо, то налево. Через некоторое время обогнув полностью Великокняжеский двор справа, мы въехали в него «с переду», как сказал дядька. «С заду» через Куретные ворота въезжали и въезжали повозки с рыбой, мясом, бочками и мешками. Въезжали полными и выезжали пустыми. Также туда въезжали повозки на женскую «половину» с женскими ходоками к царице. Некоторые боярыни сидели важно надувши выбеленные щёки, другие улыбались вычерненными зубами.

— И такая канитель целый день, — сказал я сам себе мысленно. — Круговорот воды в природе.

В переднем дворе тоже стояло много повозок и привязанных лошадей. Толклось много таких же, как мы, хорошо одетых, явно прибывших «к царю по делу срочно», людей. Наших лошадей приняли. С нас отряхнули снег и впустили в двухэтажное здание, где мы сбросили верхние шубы и прошли в помещение на втором этаже.

Это была широкая площадка на которой дядька нас оставил, а сам нырнул в какой-то коридор.

Через некоторое время он вернулся, идя вслед за царём Василием — бодрым стариком лет пятидесяти. Он посмотрел на моего отца и сказал:

— Помню тебя, Степан.

Потом царь посмотрел на меня.

— Вот ты какой? Иван сказывал про тебя, зело в грамоте горазд?

Я помолчал, но поняв, что от меня ждут ответа, сказал:

— Горазд, великий государь, Василий Иванович.

Так дядька научил говорить.

— Хм! Про какое-то особливое скорое письмо Иван говорил, что ты придумал. Сможешь сейчас показать?

— Смогу, великий государь Ва…

— Государя будет достаточно, — отмахнулся царь. — Не на титуле сейчас. Пошли со мной.

Царь резко развернулся и снова нырнул в низкий коридор, который вывел нас на круглую лестницу. Через неё мы попали в небольшую комнату с небольшими оконцами и раструбом из которого доносилась отчётливо слышимая речь. Рядом стоял пюпитр с бумагой, чернилами, перьями и стилами для письма.

Царь шепнул мне в ухо:

— Записывай всё, что услышишь.

Сам же, лишь быстро глянув в оконце, из тайной комнатки вышел.

— Вот это, я понимаю, работа, — подумалось мне. — Всю жизнь о такой мечтал. Сидеть на прослушке. Охренеть!

Однако встал за кафедру незамедлительно и сразу взял серебряное стило. Им легче писать быстро, не разбрызгивая чернила. А то посажу кляксу на самом важном месте, обвинят в саботаже и злом умысле.

В палате шли переговоры с представителями литовской стороны о ведущейся сейчас войне. Переговоры, судя по медленным речам, шли уже не первый час. Наши предлагали сдаться. Литовцы предлагали установить перемирие хотя бы на год.

Тут я хмыкнул, подумал, что ничего в этом мире не меняется. Мир — это время для подготовки новой войны. Я знал, что и сейчас существовала «скоропись».Это такой набор шрифтов, при котором буквы соединялись между собой и перо не отрывалось от бумаги. Наше простое письмо по сути и было скорописью. Однако я обладал стенографией, причем её разными системами: курсивной, геометральной, морфологической, фонетической.Последняя, например, нужна для фиксации слов на языке, имеющем разные смысловые тембры.

Не вникая в смысл переговоров, я просто фиксировал сказанное на листе бумаги, думая о своём. И всё о том же самом. Как жить дальше и не погибнуть в расцвете лет от рук Малюты Скуратова. Но и менять историю тоже не хотелось. А с другой стороны. Откуда кто знает, задушил Скуратов Филиппа или нет. Может, написали так? А на самом деле…

Были бы у меня здесь боты, можно было бы подставить его под расправу, а самому уйти куда-нибудь в леса. Или какое-нибудь другое имя взять. Во-во… Когда у меня будут боты… А у меня будут боты. Мне бы только челнок найти. И я его найду. Заветное слово я знаю. Сим-сим откроется, а там… Сокровища сорока разбойников. Да-а-а…

Пишут, что в том месте, где стоял Соловецкий монастырь, в это время был какой-то микроклимат, что росли разные овощи и фрукты, а в парниках даже арбузы, дыни и виноград. Это, извиняюсь, что за хрень? Климатический парадокс? Пётр первый купался в Белом море? Всемирное потепление? Думается мне там этот парадокс возникнет из-за меня. Ага… Накроет челнок куполом ложбину, где стоит Соловецкий монастыря и создаст микроклимат, хе-хе. А так-то откуда ему там взяться? Да ещё такому, чтобы арбузы росли. Пишут, что якобы воск там отбеливали, варя его на печах, оттого и парники были тёплые. И что это за печи такие? Кто их придумал? Я? Инок Филипп? Колычев Фёдор Степанович? Кулибин, мать его… Я и сейчас-то не знаю, как там так сделать, а он знал? Кто его научил? В каких университетах? Какие-такие «немцы», у которых у самих нихрена не растёт в их неметчине… Да-а-а…