Целитель

Глава 23

Василий Иванович: отписав мне земли от устья Суры, до Сундыря, поступил рационально, прагматично и мудро. Он сказал:

— Хочешь строить крепость — строй, — и отчеркнув длинным, покусанным ногтем указательного пальца на карте линию, сказал. — Вот твоя земля.

А я подумал, что надо бы ему подарить нормальные ножницы для ногтей. «Лежали» у меня в челноке разные ножницы и ткань резать, и для ногтей, наборы маникюрные… Хм! Мне нравились и нравятся ухоженные ногти. Терпеть не могу заусенцев.

— Точно! Подарю маникюрный набор на именины, — решил я, а другие матрицы уже считали что и как буду делать с землёй.

— Тогда и в Новгороде мне кусок речного берега нужен, чтобы лодки построить, — хотел сказать я, но подумал, — А что я тут корчу из себя «правильного геймера», который не пользуется «читами». Зачем мне лишняя суета и хлопоты с транспортировкой трудящихся? Возьму ту тысячу, что осталась хозяйствовать в Данилове и перевезу людей на берег Волги. Так и от государева глаза уберу и нужны они мне там, а не в Данилове. И не в дощаниках перевезу, а в челноке. Как сделать так, чтобы люди не поняли, что их на «ковре самолёте» перевезли? Придумаю что-нибудь. Попали в волшебный туман? Ха-ха! Пусть потом всем рассказывают! И пусть строят крепость, гоняются за татарскими разъездами. А я пойду свою шхуну достраивать.

Теперь, спасибо челноку, через плазмоидов можно было, как по телефону, «связаться» с тем человеком, у кого стояла моя матрица. Связаться и спросить, что-почём.

— А вернуться я смогу в любой момент, где бы в этом мире не находился.

Хотя, конечно, находиться в постоянном состоянии ожидания, как телевизор в положении «standby», было неприятно. Как собачка на поводке у хозяина.

Однако я попробовал и оказалось, что не так уж и плохо находиться от руководства за «тридевятьземель», а с проблемами нового городка на Волге народ справлялся сам.

При помощи электропил и «какой-то матери» они соорудили отличную засечную черту, перегородив ею «мыс-полуостров» на протяжении почти шести километров. Я говорил, что с горки на обе стороны «треугольника» стекали ручьи и речушки, прорезавшие землю на овраги и создав естественные рвы. Вершины оврагов находились в примерно ста метрах друг от друга а устья засыпали и получились естественные, заполненные водой рвы-водохранилища.

И таких засек строители форпоста установили три. Хорошо, что сосны тут стояли вековые, метров по тридцать в высоту. Завалил три штуки — вот уже и сто метров.

На самом «мысу» была установлена треугольная частокольная крепость, собранная из дуба, периметром «аж» в триста метров. К стенам крепости были пристроены жилые казармы, конюшни, свинарники, коровники, амбары и другие, нужные для городка строения и сооружения. В других местах вдоль крутого берега «мыса» и на «засечной черте» тоже были установлены небольшие крепостицы, больше предназначенные для подачи тревоги, а не для обороны.

Братья прибыли на дощанике, когда деревья электропилами уже попилили, и теперь с задачей справлялись и без меня. Они были горды тем, что стоят воеводами в новом городе «Василевск». А я занимался доводкой своей первой в этом мире шхуны на Беломорье.

Когда её спустили на воду, сразу заложили следующую. Жаль, что у меня было всего два комплекта судового оборудования с технологиями двадцать первого века. Два комплекта я брал с собой, так как одному пускаться в дальнее плавание, тем более по северным морям, слишком самонадеянно. Да и пираты… Сейчас в море редко какой купец пропускал одиночный кораблик слабее себя. Море всё стерпит и тайны сохранит. В тайге сама тайга закон, а прокурор медведь. В море прокурора нет, а морской закон… Он вилами по воде писан. А пушек у нас не было.

Из вооружения у нас были так называемые утятницы и автоматическое оружие. Утятница — это такое ружьё, которое крепилось на носу лодки, как пулемёт на мотоциклетной коляске у войск вермахта, так как имело диаметр ствола больше пяти сантиметров[1]. Тоже заказывал у немцев. И к этим трёхметровым стволам были ещё и вставки для патронов других калибров, позволявшие нарезными специальными патронами бить прицельно и убойно на расстояние более двух километров. Но на море, снайперская стрельба на такие дистанции без специального компьютерного оборудования — нонсенс, и мы сначала проверили, как стреляет «родной» дробовой патрон. Мне понравилось!

Било ружьё убойно утиной дробью на расстояние до ста метров. Уток не было, но чаек собиралось в устье нашей реки много. Вот мы и опробовали на чайках… Жуткое зрелище… Хотя… Ничто не пропадает у охотника. Мясо убиенных птиц пошло на приманку в крабовые ловушки. Но эффект выстрела меня сразил, как чайку. Десять таких «утятниц» с расстояния двадцать метров оставили на стене нашей крепости неизгладимый, необычайной плотности след от пяти килограммов дроби.

— Оружие последней надежды, — подумал я и мы стали тренироваться попадать с качающейся палубы из автоматического оружия, коим были автоматы и пулемёты под натовский патрон 5,45 мм. Почему натовский, а не Калашников? Да потому, что где я Калашниковы мог хоть в СССР, хоть в России купить? А в капстранах, сколько угодно. Особенно на экспорт. У Болгар, например, шла только на экспорт штурмовая винтовка AR-M1 — модернизированная версия нашего АК-47, или германский пулемёт Heckler Koch HK21 со сменяемым стволом под снайперский патрон и снайперскую стрельбу. То есть, за пределами Родины оружия было больше и оно было доступнее. Как и боезапас.

Потом мы всё-таки попробовали пострелять с «утятницы» со снайперским прицелом патронами 12,7СЛ с бронебойно–зажигательно пулями. Уже смеркалось и зрелище порадовало глаз. Бочка с ворванью, брошенная в море, загорелась с первого выстрела. А если с порохом? А если попасть в крюйт-камеру?

За лето я находился по морю до икоты. Находился по морю, нанырялся с аквалангом и просто накупался-наплавался. В гидрокостюме-то, что не купаться?

Экипаж ходил на шхуне до льдов, проверяя борта на прочность, электродвигатель на оборотистость, экипаж на живучесть, а меня на стрессоустойчивость. Все испытуемые испытания выдержали достойно.

Василий Иванович ко мне с крепостью, узнав, что она уже построена, от самого султана Сулеймана, не приставал. К Сулейману обратился Казанский Сахиб Гирей с жалобой, что московиты, де, притесняют и на его землях свои крепости ставят, просился, чтобы султан взял Казанское ханство под свою руку. Мехмед Гирей, видимо от моих ран, всё-таки скончался, а его брат Саадат, напал на Астрахань и Казани помогать отказался.

Султан заявив, что Казань теперь его, пригрозил, чтобы Василий Иванович не смел нападать на Казань. А построив городок против устья речки Ветлуги, больше нигде крепостей не ставил. Я, когда узнал, только перекрестился и, смело отпросившись у государя отъехать на Балтику (он просто махнул на меня рукой), я «типа уехал» к Белому морю. Караван с провизией и железным купоросом я, конечно же, отправил, а сам пошёл другим путём.

Утомило меня Белое море и я решил набраться витамина Д, погреться на берегу Тихого океана на совершенно необитаемом острове с огромной и глубокой лагуной. Знал я такой остров. У меня было чистых полтора месяца, пока караван не дойдёт до Беломорья и я хотел «убить его там». А остаток зимы я решил посвятить дрессировке оленей.

Однако, отдых под жарким экваториальным солнцем не шёл. Вообще-то я привык постоянно быть один. Даже с людьми, у которых стояли мои матрицы, я не мог вести себя открыто и разговаривать свободно, как мне бы хотелось. Поэтому я привык к одиночеству в этом мире, как, собственно, и в других мирах. Нигде я не чувствовал себя полностью раскрытым.

Желание сбежать отсюда в «своё» время, отвлекало меня от женитьбы, хотя и мать и отец уже заговаривали об этом. Однако, я ссылался на то, что, скорее всего, уйду в монастырь и они от меня отстали. А тут, мои надежды на возвращение «домой» рухнули. Флибера не было, а без Флибера путь домой был закрыт. И я стал задумываться о серьёзных отношениях с девушками.

Нравы среди крестьян были простые. Почти все они продолжая традиции предков, праздновали всякие «нехристианские» праздники, когда парням и девкам можно было «на время жениться». Вот и я время от времени подженивался, «вливаясь в коллектив» во время таких празднеств. А тут, будучи в Москве, встретил девушку, в которую, похоже, влюбился. Проезжали они в крытых навесом санях, а она выглянула. И словно ножи, её карие глаза, вонзились в моё сердце. А потом эту повозку с возницей я увидел, въезжающей в соседский двор и понял, кому эти глаза принадлежат. Да-а-а…

А теперь, лёжа на горячем песке, я эти глаза представлял. Хм! И не только глаза! Я её всю представлял. Тут со мной лежащую и такую же, как и я голую. С-у-у-у-ка! Ну, почему⁈ Я на неё с детства не хотел смотреть. Чтобы не перевернуть историю. И понял теперь, почему не смотрел на других девушек. Да, потому! Не нужны они были мне! Э-хэ-хэ…

— Но почему она замуж не выходит? — думал я. — Не может же она ждать, когда Государь разведётся? Хотя, почему бы и нет. Мамаша у неё такая продуманная! Ведьма — ведьмой. Как взглянет, так кажется, что до жопы все внутренности видит. Рентгеновский аппарат, млять. И мать говорит, что заходить к нам перестала. Я спрашивал у матери про них, да… Сказала мать, что с Захарьиными Глинские приятельствуют.

Несколько дней промаялся я на тропическом солнышке и стал придумывать себе занятие. Мальчишеские хулиганские выходки сразу же растворялись в старческом прагматизме. Так ничего и не придумав, я решил «потрепать нервы» искину челнока.

— Ну, что, челнок, как проходят поиски Флибера?

Мне казалось, что искусственный интеллект челнока начинает нервничать, когда я начинаю доставать его этими вопросами.

— Поиски Флибера проходят безрезультатно, — ответил искин.

— А что говорит по этому поводу координатор тохов?

— Координатор космического сообщества «Тохи» на наши вызовы не отвечает. Вернее, если вызывать постоянно, как ты приказывал, на пятые дневные сутки они вызов принимают, но узнав, что нас интересуют, дают отрицательный ответ и снова не отвечают. Считаю, что мы таким образом поступаем непродуктивно во всех отношениях. Тохи могут совсем замкнуться.

— Пусть ищут своё «детище», — буркнул я.

— Они ищут, но не могут найти, — сказал искин. — Разреши прекратить вызывать содружество «тохи».

— Разрешаю, — «смилостивился» я. — Но что же делать? Что же мне делать? Не хочу я находиться здесь в этом времени!

Получилось, что вместо того, чтобы разозлить искин челнока, расстроился я сам. Мне стало себя ужасно жалко и я захныкал. Я в первый раз в своей жизни захныкал в «присутствии» искина челнока. Всегда ощущая его живым существом, я его, честно говоря, стеснялся.

— Так ты ищешь Флибера, чтобы уйти из этого мира и вернуться в своё время? — спросил, как мне показалось, озадаченно, искин.

— А, зачем же ещё? — ответил я, едва не рыдая.

— А зачем тебе для этого Флибер? Ведь я сам сюда перемещался. Или, вернее, пробивал временной туннель. Флибер только указал точку входа-выхода и пароль. Не знаю, зачем он сообщил пароль? Ведь я и так настроен на твою матрицу. Ты мог позвать меня в любой момент, после того, как ты появился в этом мире. Безо всякого пароля.

Я тут же перестал всхлипывать.

— Млять! — выругался я. — Вот я тупой! Сука! Век живи… Млять! Тысячу веков живи! Тысячу веков учись, млять, всё равно дураком помрёшь! Если ты дурак по жизни! Млять, млять и млять!

Я стукнул кулаком по песку. Я постарался успокоиться.

— Медитации! Медитации! А как доходит дело до самоконтроля, всё терпение летит в тартарары! Дурацкий характер!

Я вздохнул-выдохнул, вздохнул-выдохнул. Стал читать Иисусову молитву на вдох и выдох. Концентрируя внимание на груди. Через минут пять успокоился.

— И-и-и? Куда ты меня можешь отсюда, э-э-э, перенести? — спросил я осторожно.

— В точку выхода или раньше. Я могу свободно перемещаться в этом временном промежутке.

— Так-так-так, — подумал я ии спросил. — А точка выхода из того мира была какая?

— Тринадцатое марта две тысячи первого года. Семнадцать часов двадцать три минуты, сорок…

— Понятно-понятно! Значит и ранее?

— Да, в любой год и день вашей истории.

— Хм! Интересно!

Мелькнула мысль посмотреть, как там, что было в прошлом, но тут же мне поплохело!

— Не-хо-чу! — вырвалось у меня. — Домой хочу.

— Хоть сейчас могу доставить.

— Так, давай же скорее! — прокричал я, вскакивая с песка.

— Куда и когда, определился?

— Та-а-а-к. Две тысяча первый. Уже президент, э-э-э, понятно кто… Но, что-то мне совсем не понравилось быть владельцем газет, пароходов.

— Кхм! — кашлянул искин, привлекая моё внимание, чем меня удивил. Как Флибер прямо.

— Что такое!

— К сожалению, я не могу тебя переместить в твоё тело.

— Не понял, — опешил я. — То есть, как?

— Перемещаюсь во времени я и ты, находящийся во мне. Я не могу перемещать твои матрицы. Это для меня, как вы говорите, «табу». Запрет.

— О, бля! — произнёс я и сел голым задом на горячий песок. — Ой, бля! Да, что ж такое?

Слёзы снова брызнули из глаз.

Я вдруг осознал себя в этом теле и в том времени.

— И кто я там? Да никто! Бомж! Млять! Бомж в супер-пупер жилище с бездонным холодильником. Это пи*дец!

Я схватился за голову и чуть не оторвал её!

— Ох*еть! И что делать?

Ч представил, как п ереместился в две тысяча первый год и выходу такой в своём одеянии шестнадцатого века. Ага! С луком в саадаке и стрелами.

— Бред! У меня же там и документов не будет. Да и этому парню здесь судьба прописана. Не может он из этой истории исчезнуть. Сука! Что делать⁈

— Может, тебе самому переместиться в другое тело, а это тогда здесь оставить.

— ДА какая разница, какое тело⁈ — едва не крикнул я. — Все они тут что-то значат. Нельзя их туда, в будущее. Парадокс!

— Хм! Тогда в бот свою матрицу перемести и…

Я, осознав, что говорит мне искин челнока офигел.

— А ведь и правда! В боте я ещё не существовал! Интересно, хех, как это у него внутри⁈ И внешний вид можно перестроить. Хоть в Алана Делона могу превратить. Это я уже хорошо научился делать и без Флибера. А документы… Хм! Не учили меня, как документы добывать?

И вдруг я понял, что вполне себе могу добыть настоящие документы и отличную биографию. Не русскую, правда, биографию, потому что документы не русские, а… Ха-ха-ха… У меня же есть и те документы, которые мне не пришлось использовать. Но мне не нравилось жить за границей. Хотя… После шестнадцатого века… Здесь тоже такая заграница, что врагу не пожелаешь.

— А сюда можно будет вернуться? — спросил я.

— Да хоть два раза, — ответил искин.

— А больше?

— Я пошутил. Конечно можно. Сюда канал пробит. В любой отрезок временного периода от две тысячи первого до тысяча пятьсот шестого.

— Ну, что же, Back in USSR!

[1] Два дюйма — 5,08 см.