Целитель

Глава 7

Гипс с отцовой ноги сняли ещё только через неделю. Однако отцу понравилось ходить с костылями.

— Эх! Мне бы ещё две руки, можно и на войну возвращаться.

— Вернёшься ещё! Ишь, какой неугомонный! Только с постели встал, не обжился ещё, хозяйство в порядок не привёл, а на войну собирается! — Возмущалась с улыбкой Варвара.

— Так, вон у тебя какой помощник вырос! И мне никакого дела не оставил! Всё сам там, где надо поправил, где не надо выправил. Ха-ха!

Отец потешался, удивляясь, что у нас и впрямь дела катились как-то сами собой. И никого подгонять не надо было. Правильно, а зачем подгонять сельских старост, когда в них мои матрицы? Жаль, что ботов я не мог сделать, а то бы я бы… Хе-хе… Но зато сейчас у отца новых двадцать боевых холопов имелось. Подросли недоросли и военную переподготовку прошли.

Ещё два года назад, когда кузнец выковал мне настоящую сабельку и я стал учиться ею владеть и конно, и в пешем порядке, я «вооружил» ребят постарше своими матрицами. Я знал, что когда мне исполнится двенадцать лет, придётся идти на войну. Сначала в качестве «новика», то есть на подхвате, а через год-два, включали в «боевое расписание», то есть в списки регулярных войск или в «резерв», если нет войны.

Вот я и готовился к будущей службе с. Для этого у меня имелся колченогий дядька, приставленный ко мне с первого дня, как я сел на мою собственную лошадку, то есть — с трёх лет. В таком возрасте, в общем-то, и садили в первый раз будущего воина на коня. Но не для обучения, а для того, чтобы посмотреть, как этот «воин» поведёт себя. Если схватится за гриву и удержится при ходьбе, значит будет ладным воином. А я… Хм… Взялся за повод, упал и кобылку перекувыркнул через себя. Поэтому отец и приставил ко мне «дядьку». Звали его Кузьма. И фамилия у него была тоже Колычев. И был он мне настоящим дядькой, как оказалось, только двоюродным. По каким-то причинам он ушел из своей семьи и осел у нас. Что-то там было с земельным наследством неладное, но я в чужие проблемы не вникал.

Дядька не особо мной занимался поначалу. Приглядывал больше, чтобы не пропал по детской дури. Чтобы не упал куда или откуда, не попал под телегу или более крупную лошадь, участвовал в наших детских игрищах, сделал мне первый лук со стрелами…

А вот лет с семи уже взялся. Я же говорил, что мы всех обыгрывали в футбол. И почему, думаете? Да потому, что играли мы «по-взрослому» используя смесь арсенала рукопашного боя, рэгби, хоккея, ну и «нашего» футбола немного. Вот и понял дядька Кузьма, что мне другой ватаги и не нужно. Слушалась меня моя команда и подчинялась беспрекословно, действовали мы слаженно, прикрывая владеющего мячом корпусом и выполняя обманные манёвры. Вот и стал дядька Кузьма нас натаскивать, продолжая удивляться нашей слаженностью и тем, как мы быстро схватывали «на лету» его, так называемые, боевые ухватки владения луком, мечом, копьём и щитом.

Одна из моих матриц имела память, умения и навыки одного из «меня», специально учившего древнее военное искусство и даже применявшего его в иных средних веках. Это долгая история, и когда-то об этом стоит рассказать подробнее, но не сейчас. С моими матрицами, что сидели во мне много чего происходило, но сейчас не об этом[1].

Просто во мне, во время моего переноса в этот мир и в это время, «сидело» более тысячи ментальных матриц накопившихся за все мои перерождения в одно и то же тело, постепенно переродившиеся в нечто не только в память и опыт, но и в умение видеть свои тонкие тела и управлять нейронными связями, способными перестраивать не только мой новый организм, но и организмы людей, так как и их тонкие тела я мог видеть. И вселять в них свои матрицы.

В тех жизнях был у меня, можно сказать, друг, который и научил меня всему этому. Это тоже долгая история, как он стал моим, хм, другом. И с ним было связано много моих приключений в разных моих перерождениях. Но сейчас, как уже было сказано, не об этом. Главное, чтобы было понятно, с чего бы это ц меня имелись такие ментальные матрицы. Правда их осталось уже не тысяча, а значительно меньше. Порастерял я их в разных мирах, да-а-а… Но и этого количества мне вполне хватило бы, чтобы создать батальон таких же воинов, как и я. Не проверенных настоящими баталиями, однако и не новичками.

Правда, как я знал по своему жизненному, мать его, опыту, бой на ближней дистанции холодным оружием не предсказуем. Не зря японцы отрабатывают практически один удар мечом, но очень быстрый. Так это в пешем порядке… А конным? А против копья? Вот несётся на тебя лава с копьями или с пиками наперевес и что делать? Чем встречать острие копья? Не увернуться ведь! Если и ты с копьём, то у кого копьё длиннее, тот и победил.

И я сразу сказал дядьке Кузьме, что, хм, «на копье я видал такие непредсказуемые битвы».

— Моё копьё будет длиннее вражеского однозначно.

— Как это? — удивился Кузьма. — Длинное копьё тяжёлое и держится оно повесёдке. И даже ближе к острию. Четыре аршина всего, а если пополам, то — два.

— Мне и пяти аршин хватит, чтобы первым насадить врага на острие. Но лучше все шесть или восемь.

— Хм! — улыбнулся Кузьма. — Долго не удержать такое копьё даже Илье Муромцу.

— А вот посмотрим. Я скажу плотникам, чтобы они мне сделали копьё по-моему.

— Ну-ну…

Плотники сделали древко, кузнец выковал наконечник. Древко имело длину пять метров и сужалось к острию, а острие было не плоским, и обоюдоострым, как меч, а коротким и четырёхгранным. При полном балансе я держал копьё не посередине, а на одну треть дальше от наконечника.

Дядька Кузьма, взяв пику, крякнул.

— Я понял тебя, — сказал он задумчиво. — Но почему ты остриё сделал, как у стрелы? А если придётся пешим драться?

— Хм! Ну, вот смотри, дядька Кузьма. Я что этим остриём не вспорю врагу шею или не порежу ноги? Да и не буду я размахивать копьём, как сабелькой. Копьё — это самотык. Швейная машинка «Зингер».

— Чего? — не понял дядька.

— А! — я махнул рукой. — Оговорился.

— ТО, что — самотык, это понятно. Так копьём один на один и бьються, только в сече один на один — редко случается. Заколол одного, а с боку другой, а с другого боку третий. Это — сеча, а не судебный поединок. Вот для того и делают копьё острым, как меч.

— До этого надо ещё от одного вражеского копья увернуться, или от двух.

— От одного торч[2] защитит, а от другого надо научиться уворачиваться. Вот таким макаром.

Дядька Кузьма развернул тело влево и склонил туда же.

— Бок подставляй. Пусть по спине острие скользит. А к комлю древка петлю из верёвки привязать и ту петлю ногу вставить. И в последний миг отпустить древко и склониться в противную сторону.

— О, как! — удивился я. — Интересный приём.

Мы потом так и ходили с верёвочной петлёй на ступне и учились, отпуская копьё, втыкать его в цель. А я показал, как мы палки забрасывали ногой, когда в «пекаря» играли. Ставишь палку на мысок и толкаешь ногой вперёд. Дядька Кузьма пожал плечами.

— На кой? Если метать, так сподручнее рукой. Но копьё не бросают. Это тебе не сулица. Это отличное оружие, против которого и меч не горазд. Правильно ты говоришь. Самотык скор, как жало змеи.

Над моей идеей разновесного древка дядька Кузьма обещал подумать.

Сулица мне нравилась. Это было лёгкое копьё длинной метра полтора. Но оказалось, что сулицы, оружие пехотинцев, сейчас практически не используются. Но для тренировки бросковой техники сулица была самое то. А бросок — это тот же удар мечом или саблей. Да и камнем кинуть, тоже иногда полезно бывает. Тренировались, короче. Как обычно, я тренировал обе руки. Как бить-рубить, так и копьём тыкать.

Сильно удивился отец, увидев мою команду в действии.

— Где же ты таких воев набрал, Кузьма Сергеевич? — спросил отец дядьку. — Им хоть сейчас под боярскую руку и в сечь.

— Малы они. Старшему — четырнадцать, — покрутил головой Кузьма. — Как раз, как твоему Федьке стукнет четырнадцать, так и эти созреют.

— Ладная дружина, — качал головой глядя на нас, маршировавших «в ногу» мимо него.

До этого мы показали конные упражнения: стрельбу из лука разом, разворот и уход направо (так стрелять было сподручнее), стрельбу из лука по очереди, двигаясь по кругу и двигаясь в колонне, попадание копьём в кольцо, рубку лозы саблей на скаку, спарринг на копьях, спарринги на мечах. В спаррингах использовались приёмы рукопашного боя и боевого самбо.

Лупили деревянными мечами мы друг друга нещадно, так как надевали кожаные доспехи и кожаный шлем с наушниками, защищённый изнутри войлоком. Нормальная получилась снаряга. Точно, как в моей прежней жизни. Жизни реконструктора, млять! Грезил я попаданчеством, и вот попал. Причём, я уже и не отделял те жизни, которые сам прожил от тех, которые прожили два моих предшественника. Один устал проживать одни и те же жизни и ушёл в нирвану, другого подсидел я, перехватив в нужный момент ментальную инициативу. Без доминирующей матрицы второй «я» остался. Первоосновы, так сказать. Отдал он её случайно какому-то боту, ну и потерял контроль над Флибером. А я перехватил тот контроль.

Матрицы, которые я передал членам своей команды, не сильно доминировали над первичным сознанием ребятишек, прописывая необходимые знания и развивая из в умения, а умения в навыки. Это касалось командных игр, воинского искусства и здешней грамоты, которую осваивал сам. Читать, писать и считать «по-нашему» я их не заставлял. А ту грамоту, которую изучал здесь, пересказывал своим товарищам. Во-первых, чтобы им было на кого сослаться, а во-вторых, так и мне запоминалось легче. Слишком мудрёный здесь был алфавит и слова. Говорили «ходить», а писали «ходити». Не имелось в алфавите мягкого знака.

Больше мои матрицы ни в какие сферы здешнего бытия не «встревали». Не хватало нам чтобы всё село посчитали поражённым бесами, заблокировали заставами и сожгли вместе с жителями, как зачумлённое. Повсеместно такое имело место. И не только на Руси. Рассказывали старожилы. Да и «наши» карантинные зоны, блокирующие эпидемию чумы…

Кстати, мои размышления о борьбе с чумой с помощью антибиотиков и вакцин из будущего оказались только размышлениями. Тогда мне так и не довелось самому «нырнуть» в прошлое, а отправленные куда-то сюда человеческие боты с челноком так и находятся где-то в районе Соловцов. Кхм… Место на карте я-то помнил, но как привязать точку на карте с реальной территорией — тот ещё вопрос. Да и чтобы самоходом пойти на Соловцы, нужна какая-то веская причина. До шестнадцати лет было ещё ого-го сколько… Жить и жить. И жить надо было весело. Вот я и развлекался пока с пользой и для тела, и для дела.

Да и присягу отец давал царю Василию. А где отец, там и я.

Помнилось мне, что умер царь Василий Иоанович в одна тысяча пятьсот тридцать третьем году от рождества Христова. Значит ждать мне даты моего исхода «осталось»… Тридцать три минус семнадцать… Шесть пишем два на ум пошло… Да! Шестнадцать лет. Ха! Делов-то! Шестнадцать лет подождать! Но ведь это же не шестнадцать лет на галерах или на рудниках! До четырнадцати поднаберусь уму разуму. Память — хорошо, но без умения, перешедшего в навык, знания — ничто. Книжный ум — туп. Фарисейство это. Знания без практики — мертвы. Вот я и «практиковался» уже почти пять лет.

Научился строить избы, бо вместе с отцовскими «подарками» приходили и полонённые литвины. Чаще это были крестьяне, которым всё равно на кого работать, на польского пана или на русского дворянина. Но были и профессиональные военные. Пришло таких пятеро. И «раскидали» мы их по разным сёлам. Они были хоть и подраненные, но не очень сильно. Главное по пути не околели, а тут я их немного подлечил и свои матрицы вложил. Чтобы не дурили.

Один такой венгр-наёмник, самый молодой, остался у нас до прихода выкупа от родственников. Из какого-то знатного рода Батори, как он говорил, оказался парень, а потому был спесив неимоверно. Звали его Андраш, он прекрасно говорил по-русски и было Андрашу Батару всего восемнадцать лет. Почему я понял, что он венгр? Да, потому, что он называл себя мадьяром из Шимлё сыном Иштвана Четвёртого.

— Где это? — спросил я почти безразлично.

— Это в Трансильвании, — гордо вскинув подбородок, сказал венгр.

Во всеобъемлющей голове замелькали образы. Батор, Батори, Баторий! А-а-а! Стефан Баторий — король Речи Посполитой. В-в-в… В конце этого столетия, да… В тысяча пятьсот семьдесят пятом году. Коронован в семьдесят шестом. Умер в восемьдесят шестом от почечной недостаточности. Да-а-а… Брат этого Андраша, хе-хе. Но этот Андраш скончается в шестьдесят третьем. Нормально так проживёт! Но не доживёт до коронации братца, да-а-а…

Так я думал, когда Андраш приехал. Потом мы с ним «подружились», как может подружиться семилетний пацан с восемнадцатилетним. Но Андрашу тоже понравился наш футбол и он на время забыл, что он из княжеского рода Баториев.

Андраш немного поучил меня тем наукам, кои изучал в Краковском университете аж целый год. И учился он, я удивился, у самого Николая Коперника. Да-да! Того, кто изложил свою гелеоцентрическую модель мира. Учился, но не доучился.

Коперник в тысяча пятьсот двенадцатом году уехал во Фромборк в маленький городок на берегу Вислинского залива, где он всё это время числился каноником, и приступил к своим духовным обязанностям. Андраш расстроился и записался наёмником к литовцам и в первом же бою попал в плен к моему отцу.

Про гелиоцентрицескую модель мира он, конечно же знал и про неё мне рассказал в первую очередь. Теперь мне было на кого ссылаться, если что. Тем более, что Андраш дал мне почитать рукописный конспект теории Коперника: Commentariolus, или «Малый комментарий о гипотезах, относящихся к небесным движениям», написанный, млять, на русском языке! Нет, не Коперником написанный конспект, а Андрашом, конечно же. Но переписанный слово в слово с конспекта, написанного рукой Коперника.

И вот тут я понял, что живу в то время, когда происходят настоящие исторические события.

Совсем недавно Колумб открыл Америку! Эрнан Кортес ещё даже не отправился завоёвывать Мексику[3]. Ещё не уничтожена ацтекская империя. Франциско Писаро ещё не захватил Перу.[4] А Британская колонизация Северной Америки начнётся только в начале семнадцатого века[5]. А Магелан ещё не открыл «свой» Магеланов пролив и не подошёл к островам «пряностей» с востока[6].

— Да-а-а… Мир делят без участия России, которая тормозит из-за постоянных набегов то с востока, то с запада, то с юга.

И я ещё был мал, чтобы участвовать в сих увлекательных мероприятиях.

— А на индейцев ацтеков я бы посмотрел, — тогда подумал я, сожалея, что в своё время так и не решился на прыжок в прошлое с полным набором путешественника из будущего: лекарствами, автоматическим оружием, невидимым космическим кораблём пришельцев и глобально-космической сетью плазмоидов, позволяющих вести наблюдение за любой точкой планеты и передавать информацию на любое расстояние не только в физическом мире, но и во времени.

А сейчас я был «гол, как сокол». Ни каких тебе «роялей в кустах», да-а-а… Кроме целительства. Но, хм. До меня доходили слухи, что некоторые ведуны тоже справляются с разными болячками заговорами. Даже мать моя, христианского вероисповедания, тихо читала над отцом заговоры. Я слышал-слышал… Она меня специально отправляла, покушать, а сама… Без бумажки читала, между прочим. На память. Я потом, словно невзначай, зашёл неожиданно, так она стушевалась и просила никому не говорить, что старых богов поминала.

— Главное, — чтобы твой тятя встал.

Это в первый день было. И во второй. И в третий. И дальше.

Потом она сказала мне про силу мою. Ту, что люди чувствовали, как тепло. Сказала, чтобы я к ней обращался, когда стану молиться за отца. Вот я и обращался к своей силе в молитвах. Христос говорил: «Врач! Исцели самого себя!» Так я и делал, проецируя свою силу на отца.

А мать всегда спрашивала меня, что я чувствовал, когда молился?

— Встанет отец?

— Встанет отец, мама, — говорил я ей тогда. — Встанет.

— Дай Бог! — говорила она. — Дай Бог!

[1] См. цикл «Флибер» https://author.today/work/series/45484

[2] Торч — щит.

[3] 1521

[4] 1532

[5] В начале XVII века Британия основала первые колонии в Америке: в 1607 году — Виргиния, в 1620 году — Массачусетс.

[6] Острова пряностей (Молуккские острова) были открыты в результате экспедиции Фернана Магеллана — первого кругосветного плавания (1519–1522).