Хозяин антимагии #6

Глава 23

Виверны сгруппировались и ринулись вниз, держа курс на едва заметный с этой высоты пролом в стене цитадели. В тот же миг вокруг нас сжался маскировочный купол, сотканный Мирославой, Софьей и Фердинандом, и внешний мир превратился в сюрреалистичный спектакль.

Тишина внутри была какой-то нереальной. Снаружи бушевал ад, который мы сами и устроили, приглушённые раскаты орудий «Гордости» и «Мороси» отдавались скорее вибрацией, чем звуком.

Мы летели в центре этого немого шторма плотным живым клином, влекомые вниз по дороге из сжатого воздуха. «Принцип реактивного движения, но вместо топлива — воля магов», — холодно констатировал мой мозг, пытаясь цепляться за понятные ему объяснения. Угол снижения около семидесяти градусов. Скорость нарастает, но вихревой поток стабилизирует, предотвращая срыв в штопор.

Я вцепился в ремни, вплетённые в холодную чешую Сереброкрыла, чувствуя сжавшуюся Ольгу.

Пролом, наш хирургический надрез в теле цитадели, зиял впереди чёрной дырой. Из неё сочилось пульсирующее свечение.

— Цель впереди! Держите купол! — голос Цеппелина внутри барьера звучал приглушённо, как из-под воды.

Купол невидимости маскировал нас от глаз и, возможно, от иных органов чувств муравьидов, но не мог гарантировать, что мы не врежемся во внезапно появившийся патруль или разлетающиеся от взрыва куски стен.

И, словно следуя закону Мёрфи, это произошло.

Из слепой зоны, из-за гребня соседней башни, вывалился целый рой филантов. Они не видели нас, но почуяли возмущение воздуха, вибрацию. И вышли прямо на курс.

Сереброкрыл, ведомый волей Ольги и хищническим инстинктом, даже не свернул. Лишь слегка приподнял голову. Я почувствовал, как напряглись стальные мускулы подо мной, и мы врезались в центр роя.

Тишину купола разорвал влажный, хрустящий звук. Это было не сражением, а быстрым уничтожением или просто стиранием монстров с лица земли. Твари лопались под грудью и когтями ящера как перезревшие плоды. Кровавая каша и куски хитина хлестнули по нам, сидевшим сзади. Ольга вскрикнула. По моему лицу за воротник потекло что-то тёплое и липкое.

— Ура! — невольно вырвалось из груди, и я протёр ладонью глаза. До пролома оставалось не больше двадцати метров.

Сереброкрыл, не сбавляя скорости, ввинтился в него. Край прохода со скрежетом прошёлся по чешуе ящера. Посадка была жёсткой, с ударом, вышибшим воздух из лёгких.

Ящера выбросило вперёд, он грузно рухнул на что-то упругое и влажное в полумраке, прокатившись несколько метров. Мы с Ольгой едва удержались. Сзади, с таким же скрежетом и тяжёлыми ударами, приземлились остальные виверны.

Первое, что я увидел, обернувшись назад, к свету из пролома, был конец «Гордости». Мой флагман, объятый дымом и пламенем, с горящим левым бортом проносился в отдалении, накренившись. Он задел шпиль одной из внешних башен, вывернув его с корнем, и, неумолимо теряя высоту, камнем ушёл вниз, за край острова-плато, в бездну неба.

Сердце сжалось в груди.

Вот она, цена отвлекающего манёвра.

Но времени на скорбь не было.

Его не было вообще.

Мы внутри.

В логове.

Я сполз со спины Сереброкрыла, помогая Ольге. Мы стояли в туннеле.

Стены… Это было нечто среднее между пещерой и внутренним органом. Основа, твёрдая и ребристая, напоминала фарфор или обсидиан, но была пронизана сетью пульсирующих жилок, излучавших тусклое, алое, биолюминесцентное свечение. Они сходились и расходились, создавая сложные узоры. Пол под ногами был упругим, слегка липким.

— Боги стихий… — прошептала Мирослава, прижимаясь к Фердинанду. — Это же…

— Артерии. Нейронная сеть, — хрипло закончил я. Мой ум лихорадочно цеплялся за аналогии, пытаясь рассуждать трезво и здраво, не поддаваться эмоциям. — Материал — биокерамика. По всей видимости, секретируется рабочими из минералов и органики. Эти жилы… Это не просто подсветка. Это система передачи. Пульсация синхронизирована. Частота постоянна. Мы внутри единого организма.

Я вытащил серебряные часы. Три стрелки, обычно указывающие на антимагию, теперь бешено дрожали, но все они, как заворожённые, смотрели вглубь туннеля, туда, где свет становился гуще, а пульсация — ощутимее, отдаваясь лёгкой вибрацией в костях.

— Мы на правильном уровне, — пробормотал себе под нос. — Ошибки быть не может. Наша цель там.

Мотя, дрожа всем телом, высунул нос из-за отворота и жалобно запищал.

И тут стены зашевелились. Не метафорически. Из щелей между плитами биокерамики, из тёмных ниш и с потолка посыпались муравьиды. Небольшие, размером со среднюю собаку.

Короткая и жестокая стычка была больше похожа на работу мясорубки, чем на бой. Виверны, оказавшиеся в тесноте туннеля, пришли в ярость. Сереброкрыл одним ударом хвоста смёл полдесятка тварей, размазав их по пульсирующей стене. Другие ящеры рвали когтями и сокрушали челюстями. Кучумов, не дожидаясь приказа, швырнул в сгусток врагов огненный шар.

Эффект был предсказуем. Шар, достигнув первой же твари, не взорвался, а словно рассеялся, поглощённый её телом. Муравьид лишь дёрнулся, покрытый дымком, и пополз дальше.

— Врождённая антимагия! — крикнул Павлов. — Напрямую магией не пробить!

— Зато работают сталь и когти! — рявкнул Цеппелин, выхватывая карабин. — Или бейте много раз подряд, их защита имеет порог!

Да, их защита была не как у моего модуля, создающего поле абсолютного подавления. Это больше похоже на индивидуальный щит, абсорбирующий определённое количество магической энергии. Пробить можно. Но ценой времени и сил, которых у нас не было, надо быстрее двигаться вперёд.

Мы проложили путь, оставляя за собой лужу слизи и осколков хитина. Но шум, конечно же, привлёк внимание. Из боковых проходов и из-за поворотов стало вываливаться всё больше тварей, и эти уже были покрупнее. Муравьиды не атаковали сломя голову, а начали окружать, пытаясь отсечь путь назад.

Кучумов оглянулся на пролом, через который мы проникли: прямо с улицы по стенам заползали новые волны врагов.

— Их слишком много, — сказал маг спокойно. Его лицо, испачканное копотью и кровью, было сосредоточенным. — Если зажмут тут, не выйдем.

Виталий посмотрел на меня, и в его глазах я увидел решимость дойти до конца, зеркальную моей собственной.

— Я остаюсь, — заявил маг. — Создам в проходе огненную завесу. Будет горячо. Надолго.

— Кучумов… — начал было Павлов.

— У меня полный запас макров, — перебил его огневик, похлопывая по кошельку с кристаллами. — Их хватит надолго. Идите, я прикрою.

Виталий развернулся и, не дожидаясь ответа, пошёл назад, к пролому. Его руки уже светились багровым заревом.

А мы бросились вперёд по туннелю. Через несколько десятков шагов услышали сдавленный рёв, и за нашей спиной вспыхнуло ослепительное белое пламя, затопившее проход липким и палящим жаром. Стрёкот муравьидов на мгновение потонул в шипении сжигаемой плоти.

Туннель начал сильно ветвиться, превращаясь в лабиринт. Ловушки становились частью архитектуры. С потолка свисали липкие прозрачные нити, которые, стоило к ним прикоснуться, мгновенно сокращались, пытаясь утащить жертву в тёмную расщелину. На полу зияли ямы, заполненные бурлящей кислотной жижей. Стенки проходов иногда смыкались с тихим шуршанием, и только быстрая реакция или удар виверны могли заставить их отступить.

Сереброкрыл, ведомый Ольгой и каким-то своим внутренним чутьём, выбирал путь.

Мотя, сидя у меня на плече, тыкался влажным носом в щёку и пищал, когда нужно было свернуть в тот или иной проход. Его инстинкты, настроенные на опасность, странным образом совпадали с направлением, которое показывали мои часы.

Через несколько минут блужданий мы вышли на огромный перекрёсток. Несколько проходов сходились в обширную куполообразную залу. И она была полна. Не слепыми рабочими, а солдатами.

Крупнее, массивнее, с более толстым хитином и устрашающими режущими мандибулами.

Охранники цитадели. Они стояли молча, рядами, словно только и ждали нашего появления.

Павлов, не теряя ни секунды, выступил вперёд. Его руки взметнулись вверх.

— Они мои! — крикнул он.

С кончиков его пальцев ударили не просто молнии, а целые каскады электрических разрядов, которые, попав в тварь, перескакивали на следующую. Воздух наполнился треском и запахом горелой хитиновой брони.

Это сработало. Антимагическая защита солдат не выдерживала сокрушительных и многочисленных электрических ударов. Твари корчились, дымились, падали. Но их были десятки. Сотни. И они начали двигаться вперёд, давя павших.

— Евгений Константинович! — крикнул я.

Но он не обернулся, а лишь махнул рукой.

— Я задержу их! Идите дальше! Вперёд, к цели! — голос мага был спокоен.

Старый путешественник стоял, раскинув руки в стороны, как дирижёр апокалипсиса. Между рядами колонн начали вспыхивать и плясать новые молнии, создавая временный смертоносный барьер.

Мы рванули в один из проходов, который Сереброкрыл, кажется, выбрал инстинктивно, а Мотя подтвердил пронзительным визгом. Оглянувшись, я увидел, как фигура Павлова растворяется в ослепительном сиянии его собственной мощи, вокруг которой уже смыкался тёмный, шипящий клубок хитина.

Группа таяла.

Остались я, Ольга, Соня, Мирослава, Фердинанд, Софья и Сереброкрыл с тремя сородичами.

Цена входа в логово росла с каждым шагом.

Туннель сузился, упершись в нечто, что не было ни дверью, ни стеной. Это была гигантская пульсирующая биологическая мембрана. Она переливалась перламутровыми оттенками, сквозь полупрозрачную толщу пробивалось тусклое багровое сияние. От неё исходил мерный гулкий звук: бум… бум… бум…

Это был не стук сердца, а нечто более мощное, низкочастотное, отдававшееся в грудине.

Ритм всей колонии.

Мотя забился в карман, испуганно запищав.

Я вытащил часы. Стрелки не просто указывали на мембрану. Они буквально бились о стекло циферблата, словно пытались вырваться и улететь туда, за эту живую преграду.

— Здесь, — хрипло сказал я. — Наша цель за этим.

— Как пройти? — Фердинанд потрогал мембрану кончиком шпаги. Лезвие утонуло в упругой массе, но не проткнуло её. — Крепкая.

Софья Потоцкая применила удар воздушной магии, но безрезультатно.

— Одному не справиться, — покачала головой Мирослава. — Нужно синхронно.

Они втроём — Фердинанд, Мирослава, Софья — встали перед приградой. Без слов, лишь переглянулись и подняли руки. Воздух в туннеле загудел, завихрился. Я почувствовал, как давление скачкообразно нарастает у меня в ушах. Три воздушных мага синхронизировали свои ритмы.

— Теперь! — скомандовал Цеппелин.

Не было громового хлопка. Был глухой и влажный звук разрыва. Три сфокусированных потока, сплетённые в один воздушный таран, ударили в центр мембраны. Она выгнулась пузырём, растянулась до предела, а перламутровые переливы сменились багровыми прожилками напряжения, затем мембрана порвалась. Края лопнувшей ткани отлетели к стенам, обнажив проход.

Из него тут же хлынул волной тяжёлый, сладковато-гнилостный воздух. И багровый, пульсирующий, живой свет.

Ворвались внутрь.

Пространство за мембраной было колоссальным. Не зала, а целая сфера, размером с футбольное поле. Мы стояли на узком выступе, опоясывавшем эту пустоту, как балкон над пропастью. А в центре…

В центре висела матка.

Моё сознание, искавшее аналогии, на секунду отказалось работать.

Это не было насекомое. Это был бледный, пульсирующий, гигантский мозг. Грушевидное колоссальное тело размером с катер, лишённое чётких конечностей, вместо них рудиментарные отростки, покрытые биокерамической бронёй. Но главное — голова. Вернее, её отсутствие. Верхняя часть туловища была одним огромным, извилистым, светящимся изнутри органом, пронизанным мириадами жилок. От него, как паутина, тянулись к стенам сферы толстые живые кабели — нервные стволы, пульсирующие синхронно с гулом, заполнявшим пространство. Они светились холодным синим светом.

Вокруг, на своеобразных «этажерках» из того же биоматериала, гроздьями висели яйца. Но это не были простые яйца. Каждое излучало опасное зеленовато-жёлтое свечение, и внутри что-то копошилось с неестественной скоростью.

«Биологические реакторы», — пронеслось у меня в голове. Ускоренное созревание и, похоже, ещё и источник энергии для всей системы.

А ещё были слуги. Десятки муравьидов особого вида — жрецы. Они были выше, тоньше, с огромными антеннами-выростами на головах. Слуги суетились вокруг матки, касались её нервных кабелей, словно считывая информацию, и направляли к яйцам, от которых исходили снопы того же зеленоватого света.

Словно перераспределяли энергию.

Управляли энергетическими потоками.

Всё это я успел охватить взглядом за долю секунды. И тут антимагическая пластина в моём кармане вспыхнула раскалённым металлом, прожигая подкладку. Я чуть не вскрикнул от боли и вытащил её: визитница светилась тусклым алым, как уголёк.

И в тот же миг на нас обрушилась не атака, а сам ужас.

Волна чистого чужого сознания, смятения, голода и тотальной воли вломилась в головы.

Это было не видение.

Это было чувство.

Ощущение себя песчинкой, которую вот-вот смоет океанская волна чужого разума.

Виверны взревели от боли, пытаясь лапами заткнуть себе уши. Сереброкрыл забился в конвульсиях.

Люди согнулись, вжав ладони в виски. Ольга застонала. Соня вскрикнула. Софья рухнула на колени.

Я держался, давя рвотные спазмы. Поражался тому, что антимагические пластины сейчас не действовали в полную силу, подвергая меня и друзей сильнейшей ментальной атаке.

Не магия в привычном смысле.

Телепатическое давление.

Попытка перезаписать, подавить…

— Стрелять по ней! — выдохнул я, не узнавая собственный голос.

Я поднял револьвер и высадил в это чудовище целую обойму патронов. Но она словно не заметила. Похоже, эти выстрелы для матки были как слону дробина.

Фердинанд выронил шпагу, достал карабин и медленно, как в тяжёлом сне, развернул ствол на нас.

— Я… я вижу, — прошептал он, и в голосе не было ничего от прежнего Цеппелина. Только чужой ужас. — Она везде. Они везде. Предатели… среди нас…

— Ферди! Нет! — закричала Мирослава.

Но было поздно. Палец Фердинанда нажал на спуск. Выстрел, оглушительный в гулкой зале, ударил не по яйцам, а по Соне Романовой. Пуля с антимагическим сердечником, предназначенная для пробития защиты, чиркнула по её плечу, сорвав клок одежды и плоти. Соня вскрикнула, отшатнулась.

— Остановите его! — крикнул я, пытаясь выхватить револьвер, но ментальная волна снова накатила, вышибая мысли.

Фердинанд с обезумевшим лицом продолжил палить по нам. Сейчас досталось ближайшей виверне, теперь она валялась на земле в судорогах.

Патроны закончились, и Цеппелин начал вставлять новую обойму. Теперь он целился в меня и Ольгу. Софья, превозмогая боль, взметнула руку, создавая перед нами сгусток уплотнённого воздуха. Но я знал: пули с антимагией, что были в карабине Цеппелина, пробьют его.

— Ферди, прошу, очнись! Это не ты! — Мирослава, рыдая, бросилась к любимому, но не с атакой. Она попыталась обхватить его, схватить за руки.

Мужчина отшвырнул её локтём, не отрывая взгляда от меня. Его палец снова лёг на спуск.

И тогда Мирослава сделала то, на что, думаю, была способна лишь сильная женщина. Любовь и отчаяние смешались в её глазах, полных слёз. С криком, в котором была вся её боль, девушка рванула вперёд и вонзила любимому в грудь шпагу, которую тот выронил, перед тем как схватить револьвер. Тонкая острая сталь прошла под ребро.

Фердинанд фон Цеппелин замер.

Чужая ярость на его лице сменилась шоком, затем прояснением и наконец бездонной печалью. Он посмотрел на возлюбленную и на окровавленное лезвие, торчавшее из груди.

— Мила… — просто выдохнул он.

И рухнул навзничь.

Мирослава, обливаясь слезами, упала рядом с ним, хватая за руку и прижимая к своей щеке. — Прости… прости, прости…

Хаос.

Соня, стиснув зубы, одной рукой прижимала рану, а другой пыталась что-то сделать то ли для раненого Фердинанда, то ли для нас. Ольга, бледная как смерть, встала рядом со мной.

Они с Соней встретились взглядами. Между девушками пробежала искра понимания, преодолевающая всё — ревность, обиды, разность положения.

— Барьер! — скомандовала Соня, её голос дрожал, но в нём зазвучала сталь инквизитора. — Против разума! Держим её давление!

Они обе — маг жизни и будущий глава инквизиции — подняли руки. От Ольги пошла волна успокаивающего зелёного сияния, от Сони — холодный, серебристый, дисциплинирующий свет. Они сплелись, создавая ощутимый купол вокруг нашей маленькой группы. Ментальный прессинг не исчез, но отступил, стал фоновым гулом, с которым можно было бороться. Я почувствовал, как раскалённая пластина в моей руке начала понемногу остывать.

Виверны пришли в себя. Сереброкрыл, с трудом подняв голову, издал хриплый яростный рык. Его взгляд, полный животной ненависти, был устремлён на пульсирующий мозг в центре зала.

Кучумов, Павлов, теперь Цеппелин… Мирослава была надломлена, Соня ранена. Но мы всё ещё стояли здесь, у самого сердца чудовища, и теперь этому сердцу предстояло остановиться.

Ментальное давление не исчезло, оно лишь сменило тактику. От тотального штурма матка перешла к точечным изнурительным атакам. Волны дезориентации и паники накатывали одна за другой, вынуждая нас тратить последние силы на сопротивление, а не на атаку. Она изучала нас, искала слабое звено.

И нашла его в Софье Потоцкой.

Магесса была самым сильным воздушным магом в группе: её сфокусированные клинки, острые как бритвы, наносили жрецам чудовищный урон. Там, где другим требовалось применить несколько цепных заклинаний, ей хватало двух-трёх взмахов руки, чтобы разрезать муравьида-жреца пополам, нарушая слаженные действия у энергетических яиц. Она была слишком эффективна. А значит, слишком опасна.

Заметил, как Софья замерла посреди очередного заклинания. Её руки, выписывавшие в воздухе сложный узор, вдруг дрогнули. Лицо исказилось. Глаза остекленели.

— Нет… нет, уйди… — прошептала она, но голос уже звучал покорно.

— Софья! — крикнула Ольга, мгновенно всё поняв.

Связь между сёстрами была сильной, и это чувствовалось, тем более здесь, во время схватки. Они постоянно поглядывали друг на друга, то и дело прикрывая.

Ольга закрыла глаза, её лицо побелело от напряжения. Она вступила в ментальную схватку с маткой. Я видел, как по её щекам катятся слёзы, как дрожат губы. Это была титаническая невидимая битва.

— Отдай… её… — сквозь зубы прошипела Ольга.

И она вырвала Софью. Та отшатнулась, как от удара током, и рухнула на колени, давясь рыданиями и кашлем. Но цена была ужасна. Чтобы освободить сестру, Ольга на миг отпустила ментальный щит, защищавший всех нас, и враг воспользовался этим, чтобы вывести из строя виверн.

Вой Сереброкрыла был полон такой животной боли, что кровь застыла в жилах. Три другие виверны, помогавшие нам, забились в конвульсиях. Одна из них, поменьше, не выдержала. С пронзительным визгом она ринулась в сторону стены, прямо в сконцентрированный рой жнецов, подбирающихся по стенам к нашему уступу. Её разорвали за секунды. Второй удалось в последний момент вырваться из-под удара, но её крылья были изрезаны мандибулами монстров.

А матка… матка начала двигаться. Гигантское тело колыхнулось, нервные кабели натянулись. Пузырящаяся масса её мозга светилась всё сильнее. Она, похоже, поняла, что взять нас под контроль сложно. А то что мы рано или поздно уничтожим её физически, вполне реально.

Королева направляла к нам всё новых жрецов и солдат, а сама медленно, но неумолимо, словно ледник, поползла по стене сферы, нависая над нашим крошечным уступом.

В этот момент Мотя сделал то, чего я от него точно не ожидал.

Маленький зверёк, всё это время дрожавший у меня на плече, вдруг затих. Его тонкое тельце напряглось. Он смотрел не на матку, а на корчащегося от боли Сереброкрыла, на плачущую Ольгу.

— Мотя? — успел я прошептать.

Он взвизгнул — не от страха, а с какой-то дикой, яростной решимостью — и исчез. Не убежал, а телепортировался. Пятно воздуха над ним дрогнуло, и в следующее мгновение друг материализовался прямо на матке, на её гигантской пульсирующей «голове», у основания одного из толстых нервных стволов.

Мотя, этот крошечный бархатистый комочек, вцепился в светящийся кабель-нерв и вгрызся в него своими острыми, как иглы, зубками. Раздался звук, похожий на обрыв высоковольтной линии: сухой резкий треск. Нервный ствол разорвался, брызнув фонтаном энергии и слизи.

Матка вздрогнула всем телом. Гулкий рёв, уже не ментальный, а физический, оглушительный, полный чисто биологической боли, потряс залу. Свет в её мозгу померк, затем хаотично вспыхнул. Ментальное давление исчезло. Все муравьиды в зале замерли на мгновение в полной растерянности, их слаженность рухнула. Монстры потеряли связь.

Это была секунда. Всего одна секунда. Но её хватило.

— Ольга! Соня! Яйца! — закричал я.

Уже выхватил из мешочка на поясе не простые макры, а особые алые кристаллы. Секунда — и пистоль с выгравированными Митей Романовым рунами усиления уже лежал у меня в руке.

— Она подпитывается от яиц! Это её батарейки и её ахиллесова пята! Уничтожайте их!

Соня, отпустив на секунду раненого Фердинанда, взметнула руку. Не для лечения. Она вместе с Ольгой направила сгусток серебристо-зелёной энергии — смесь магии жизни и воли инквизитора — не в матку, а вокруг неё, создавая поле сдерживания, чтобы та не смогла уйти или защититься физически.

Я прицелился. Выстрелил в ближайшее скопление яиц-реакторов, висевших прямо над её смещающимся телом.

Выстрел магического пистоля разнёсся по залу словно гром пушки. Огромный алый сгусток поразил здоровую россыпь пульсирующих яиц, но не разрушил их оболочку.

На долю секунды наступила тишина.

Потом первое яйцо вспыхнуло ослепительно-зелёным светом и глухо взорвалось.

Энергетическая волна ударила по соседним яйцам. Второе, третье, десятое… Цепная реакция побежала по гирляндам инкубаторов, как огонь по бикфордову шнуру. Каждый взрыв был мощнее предыдущего: вырывал куски биокерамики с корнем и выжигал жрецов, ослепляя нас вспышками.

— Сереброкрыл! Огонь! — крикнул я.

Вожак виверн, всё ещё державший удар, развернулся к эпицентру взрывов. Его пасть разверзлась, и мощный поток пламени, смешанный с синей кровью, ударил в уже бушующий котёл энергии.

Это было похоже на рождение маленькой звезды. Ослепительная сфера энергии поглотила матку. Мы увидели, как её гигантское тело, попавшее в эпицентр цепной реакции, вздулось, растянулось и затем разорвалось изнутри тысячами меньших вспышек. Нервные кабели, тянувшиеся к стенам, вспыхнули и обратились в пепел. Рёв стих, сменившись нарастающим, всепоглощающим гулом разрушения.

Победа обрушилась на нас в буквальном смысле.

Цитадель, лишившаяся мозгового ядра и источника энергии, начала умирать. Сферу потрясли мощные судороги. С потолка посыпались обломки биокерамики, куски светящейся плоти, брызги кислоты. Гул взрывов яиц сменился низким угрожающим скрежетом рушащейся архитектуры.

— Купол! — хрипло крикнула Софья, поднимаясь с колен. — Мирослава, держим!

Две воздушницы, едва стоявшие на ногах. Одна после ментальной пытки. Другая после того, что сделала с любимым. Они встали спина к спине, подняли руки, и вокруг нашей маленькой группы сжался плотный дрожащий купол.

Падающие сверху обломки бились о него и отскакивали, но с каждым ударом маги слабели. Их силы были на исходе.

Ольга, игнорируя собственную истощение, бросилась к раненой виверне и прижала ладони к зияющим ранам на боку и крыльях, пытаясь остановить кровотечение. Соня, склонившись над Фердинандом, снова вложила в него живительные силы магии жизни, стабилизируя.

Шпага была извлечена. Я сделал это быстро, пока Соня удерживала ткани от разрыва. Тут же в ход пошли и эликсиры. Теперь всё зависело от воли к жизни.

На нас давила не только физическая тяжесть рушащегося мира.

Давила тишина, наступившая после рёва матки.

Давило осознание цены.

Я вглядывался в хаос за пределами купола, пытаясь сориентироваться.

Вверх?

Слишком далеко, и там всё рушится. Надо вбок, к внешней стене, к тому месту, где мы вошли.

— Держитесь! — крикнул я Софье и Мирославе, протягивая им кошель с макрами для подзарядки. — Ещё немного!

Когда очередной мощный толчок потряс защитную сферу, понял, что ждать больше нельзя. Опустился на колени и упёр ладони в липкий, пульсирующий пол. Я понимал структуру, напряжение, точки приложения силы.

Представил трещину. Линию наименьшего сопротивления в хаотичной структуре биокерамики. И вложил в эту мысль всю свою волю и силу магии.

Пол дрогнул под ногами и разошёлся. Не в пропасть, а в узкий, косо уходящий вверх туннель, словно гигантская кротовая нора. Стены его были неровными, обсыпающимися, но они держались.

— Вперёд! — скомандовал я, одной рукой придерживая Фердинанда на спине Сереброкрыла, второй — обессилившую Мирославу. Софья помогла Ольге и Соне передвигать раненую виверну.

Мы выползли на развалины разрушившейся цитадели.

Передо мной была картина конца здешней цивилизации.

Центральная башня разрушена. От могучего мегаполиса остались дымящиеся искорёженные остовы, из которых ещё вырывались последние вспышки цепной реакции от взрывов. Воздух звенел от высокочастотного стрёкота: это кричали муравьиды.

Но это был не боевой клич.

Это был хаос, апокалипсис единого разума.

Без центрального командного узла, без телепатической воли матки цивилизация муравьидов рассыпалась.

Я наблюдал, как два отряда солдат, вместо того чтобы атаковать нас, набросились друг на друга, в слепой ярости разрывая союзников в клочья. Рабочие особи бесцельно бродили по обломкам, натыкаясь на стены и падая в пропасти. Некоторые, словно лишившись последнего смысла, просто замирали на месте и начинали методично отгрызать себе конечности или разбивать головы о камни.

Исчезла координация, исчезла цель. Осталась лишь биологическая машина, чьи шестерёнки, лишившись управляющего импульса, молотили вхолостую, перемалывая сами себя.

Это было жутко.

Я уничтожил не просто чудовище.

Я стёр с лица этого мира целый социум, пусть и чужой, враждебный, но невероятно сложный и совершенный.

Геноцид как тактическая необходимость.

Мысль легла на душу тяжёлым камнем.

— Кирилл! — голос Ольги вывел меня из оцепенения. Она указывала в сторону.

Сквозь дым и хаос, с края острова-плато к нам пробивалась группа людей. Они шли, отбиваясь от обезумевших, но неорганизованных муравьидов.

Маги огня и земли создавали перед ними очищающие смерчи и барьеры. Это были выжившие с «Гордости». Они уцелели.

А с другой стороны из-за клубов дыма выполз израненный, но всё ещё живой дирижабль. «Морось». Его борта были исщерблены, несколько баллонов дымились, но орудия на палубе строчили без остановки, поливая свинцом скопления тварей внизу и создавая для нас зону безопасности.

Мотя сидел у меня на плече и тихонько попискивал, одно его огромное ухо было порвано. Вдруг пушистик оживился. Он начал яростно пищать, а затем спрыгнул на груду обломков неподалёку, явно привлекая внимание.

— Там… — прошептал я. Мы с Ольгой бросились к указанному месту. Соня, оставив Фердинанда на попечение Милы, последовала за нами.

Под тяжёлым обломком, в небольшой полости, обгоревший, покрытый копотью и кровью, но живой лежал Виталий Кучумов. Его огненная завеса не только удержала проход, она создала вокруг него импровизированную печь, в которой сгорели десятки тварей, а стены сплавились в надёжный кокон. Он чудом уцелел, защищённый собственным, угасшим в конце концов, щитом. Виталий был без сознания, дыхание поверхностное, но пульс прощупывался.

Соня тут же опустилась к огневику, и её руки засветились, оказывая помощь.

Я стоял на вершине руин. «Морось» медленно пришвартовалась к уцелевшему выступу рядом, спустила трап. С её борта уже бежали медики с носилками. Выжившие с «Гордости», ведомые капитаном Пилютовым, подошли к нам.

Павлова мы не нашли.

Фердинанда и Кучумова осторожно перенесли на борт. Мирослава не отходила от Цеппелина ни на шаг, её пальцы крепко сжимали его безвольную руку. Софья, окончательно вымотанная, сидела на камне, уставившись в пустоту. Ольга помогала раненым вивернам, шепча им что-то успокаивающее. Сереброкрыл, величественный и мрачный, стоял поодаль, охраняя наш жалкий лагерь. Его стая уменьшилась на две трети.

Я обошёл периметр, механически отдавая распоряжения.

Внутри была пустота.

Пустота и лёд.

Когда всё было закончено, я отступил к краю обрыва, глядя на дымящиеся, шевелящиеся в агонии руины чужой цивилизации. В кармане моей куртки что-то щёлкнуло.

Медленно вытащил серебряные часы. Крышка была помята, стекло в паутине трещин.

Стрелки — часовая, минутная, секундная — бешено вращались, словно сошли с ума. Они метались по циферблату, не находя точки приложения. Потом их бег стал замедляться. Они дёргались, вздрагивали… и наконец замерли. Все три. Просто остановились. Они больше никуда не указывали.

Я оглянулся: муравьиды, все те, что ещё минуту назад копошились в руинах, замерли, а потом повалились на землю замертво.

Матки больше не было, и им незачем дальше жить.

Эпицентр антимагии исчез. Угроза, висевшая над мирами, устранена.

Победа.

Я захлопнул крышку. Звук был звонким, финальным.

Победа пахла пеплом, кровью и горелой хитиновой бронёй. Она стоила жизни моему верному вассалу Павлову, шестидесяти магам, двум третям виверн, а ещё части души Мирославе, рассудка Софье, физического и ментального здоровья всем нам.

Я поднял голову.

Надо мной висело голубое небо восьмого кольца, не было ни солнца, ни туч. Только синева.

Я сделал это.

Мы сделали это.

Мы спасли колонии, свои дома.

Почему же тогда хотелось не кричать от триумфа, а просто сесть здесь, на этих чужих руинах, и молчать?

Молчать, слушая потрескивание огня где-то в развалинах и тихие всхлипывания подруги, провожающей в лазарет любимую сестру.

Пиррова победа.

Единственно возможная.

И от этого она была невыносимой.

Я сунул остановившиеся часы обратно в карман.

Сейчас они мне не нужны. Но, возможно, в будущем ещё пригодятся.

Время этой колонии муравьидов кончилось. Наше — продолжалось. С тяжёлым грузом, с ранами, с долгом перед павшими. Но продолжалось.

«Морось» дала протяжный хриплый гудок.

Пора было отправляться в обратный путь.

Домой. Где предстояло отчитаться, похоронить героев и жить с этим дальше.

Я кинул последний взгляд на апокалипсис, который мы тут сотворили, развернулся и медленно пошёл к трапу.

Я уносил с собой холод восьмого кольца и тикающий в памяти счётчик цены, которую пришлось заплатить за будущее империи.