Хозяин антимагии #6

Глава 7

Мир сузился до размеров моего кабинета.

За спиной остался оглушительный гул бала — смех, музыка, лживый блеск — словно его и не было. Я сорвал с себя парадный фрак, и он, словно грязная тряпка, упал на пол. Под ним оказалась привычная, почти рабочая одежда: тёмные брюки и белая рубашка, рукава которой я закатал до локтей.

Сейчас нужно действовать, а не красоваться.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, внутрь впорхнул Лёня Гурьев. За ним, робко переступая, вошёл тщедушный юноша в форме телеграфиста. Парень был осунувшимся от усталости и страха.

— Кирилл Павлович, это Федя, мой лучший оператор, — отрывисто представил его Лёня.

Я лишь кивнул, оценивающим взглядом окидывая кабинет.

Где здесь можно развернуть штаб?

Но Лёня опередил мои мысли. Он уверенно подошёл к одному из высоких дубовых шкафов, заставленных книгами по генеалогии, и нажал на скрытую пружину. С лёгким щелчком дверца отъехала, открывая не полки с фолиантами, а компактную, но полностью укомплектованную телеграфную станцию.

Провода тянулись к аккуратно вмонтированному в стену аппарату, на полке лежали стопки чистой бумаги для лент.

Я с нескрываемым удивлением посмотрел на Лёню.

У меня в кабинете был телеграфный аппарат, и я не знал об этом?

Он поймал мой взгляд и коротко объяснил:

— Моя инициатива, Кирилл Павлович. Ещё при строительстве особняка. Подумал, что может пригодиться для экстренной связи.

— Пригодилось, — сухо констатировал я, и в этом слове была вся горечь ситуации.

Федя тут же устроился за аппаратом и начал что-то подключать и настраивать. Его пальцы, только что дрожащие, теперь уверенно заскользили по ключу. Начался стук — сухой, отрывистый, словно пульс. Федя рассылал запросы по всем нашим станциям, требуя докладов. Но первым делом «написал» в «Екатеринино» и «Яковлевку».

Первые же входящие сообщения оттуда заставили нервничать.

— «Яковлевка» мертва. Связь прервана в 21:47. Последние сообщения: стена огня… монстры… всё сметают…

Колония «Екатеринино» в первом кольце миров. Паника. Массовый исход беженцев через телепорт из «Яковлевки». Зафиксированы прорывы тварей на подступах к колонии.

— Спроси о судьбе заводов! О дирижаблях! О людях! — приказал я, сжимая кулаки и откидываясь в кресле.

Лёня стоял у стола, перечитывая сообщения на ленте, и его юное лицо становилось всё серьёзнее и серьёзнее.

— Тишина, Кирилл Павлович. Из «Яковлевки» полная тишина.

Внутри всё сжалось в холодный тяжёлый ком. Заводы, склады, три дирижабля, в которые вложена душа…

Но хуже всего была неизвестность. Люди. Те, кто работал на предприятиях, кто верил мне. Инженеры, рабочие, их семьи. Я словно чувствовал их взгляды даже здесь, за тысячи километров.

Я был обязан своим людям, и я должен их спасти.

— Федя! — резко произнёс я. — Отправь запросы по телеграфам. Мне нужна общая картина передвижений. Любые аномалии, любые сообщения о тварях в колониях! Я должен понять масштаб!

Ночь тянулась, бесконечная и мучительная.

Стекло в окнах потемнело, поглотив отсветы угасшего праздника. Я пил холодный кофе, не чувствуя ни вкуса, ни усталости. Адреналин выжег всё дотла, оставив лишь холодную ярость и стальную решимость.

Примерно в три часа ночи стук аппарата участился. Лёня, дремавший в кресле, вздрогнул и подскочил к Феде. Через минуту он протянул мне новую ленту.

— Цеппелин. С фронтира третьего кольца воздушного сектора.

Я схватил бумагу.

— «Гордость графа» на позиции. В «Буревестном» — мире третьего кольца — чисто. Никаких перемещений тварей не замечено. Воздушный сектор спокоен.

Спокоен… Это слово повисло в воздухе, словно приговор.

Мой мозг учёного, привыкший выстраивать логические цепочки, заработал с бешеной скоростью.

Из книг по теории прорыва я знал, что накопленная в седьмом кольце воздушного сектора масса монстров не могла физически переместиться во второй круг миров, на границу земляного и огненного сектора. Им бы пришлось сначала пробиться через весь воздушный сектор. Но Цеппелин докладывает, что в третьем кольце чисто.

Вывод был простым: атака на «Яковлевку» — это не главный удар. Это диверсия. Отвлекающий манёвр.

Это спланированная атака с другим очагом прорыва, о котором я не знал.

Если эту гипотезу допустить, то основная сила, та, что копилась в седьмом кольце воздушного сектора, всё ещё там. А ведь она намного превосходит всё, с чем когда-либо сталкивались в колониях.

Если эта армада тронется, пока имперская армия будет занята спасением «Яковлевки» и «Екатеринино», то она сметёт все колонии воздушного сектора и дойдёт до самого сердца империи.

Требовалась проверка.

Тяжёлое решение созрело.

Я подошёл к аппарату и, отстранив Лёню, начал диктовать телефонисту. Каждое слово давалась тяжело, но иного пути я не видел.

«Цеппелину. Немедленно выдвигайтесь в седьмое кольцо. Разведка инкубационного плато. Ваша задача — подтвердить или опровергнуть начало движения основной массы. Если движение началось, то шансы на возвращение минимальны. Приказ понимаете? Выполнять».

Отправил депешу и отшатнулся от аппарата, чувствуя, как на губах выступает солёный привкус крови: я прикусил их до боли.

Только что подписал смертный приговор Фердинанду, Мирославе и всему экипажу «Гордости графа».

Я послал их на верную гибель.

Ради спасения тысяч других.

Ради шанса.

Лёня смотрел на меня, и в его глазах не было осуждения. Лишь понимание всей чудовищной тяжести выбора, который только что сделан.

Рассвет застал меня стоящим у стола, заваленного телеграфными лентами, словно бумажными надгробиями. Они складывались в жуткую мозаику надвигающегося апокалипсиса. В окна пробивался бледный безрадостный свет.

— Кирилл Павлович, вам нужно поесть, — тихо, но настойчиво сказал Лёня, ставя передо мной кружку с дымящимся свежим кофе и тарелку с бутербродами. — Хоть немного. Вы же не спали всю ночь.

— Отосплюсь в поезде, — буркнул я, но всё же сделал глоток. Горячая жидкость обожгла горло, вернув на мгновение ощущение реальности. — Спасибо, Лёня.

Выйдя из кабинета, чтобы немного проветрить голову, я застыл на пороге. В приёмной, на кожаных диванах, сидели двое. Это были одни из самых влиятельных патриархов в центральной колонии. Их парадные одежды были помяты, лица — серы и невыспавшиеся. Они не ушли после бала. Они ждали.

Один из них, старый, с лицом, изрезанным морщинами, поднял на меня тяжёлый взгляд. Это был граф Муромский, патриарх одного из старейших родов воздушного сектора.

— Ну что, граф? — цинично сказал он. — Значит, «Величайшая охота» отменяется? Твои дирижабли, если они ещё целы, горят в «Яковлевке». А без них твой гениальный план — прах.

Они выжидали.

Смотрели, как поступлю, что сделаю, не сломаюсь ли. Я выпрямился, чувствуя, как усталость отступает под наплывом холодной решимости.

— Два новых бронепоезда, «Могучий» и «Дерзкий», выдвинулись из Балтийска. К полудню они будут здесь, на вокзале центральной колонии. Я лично возглавлю экспедицию в «Яковлевку» для оценки ситуации и эвакуации оставшихся в живых, — без тени сомнения, твёрдо и чётко сказал я. — Я не намерен отступать. Мой главный приоритет это люди, которые работали на меня. Я обязан им, и я их спасу.

Сидевшие в креслах патриархи оценивающе смотрели на меня. Они ждали слабины, чтобы подобрать обломки моих амбиций. Но я не дам им этого шанса.

Пока я держусь, они будут на моей стороне или, по крайней мере, не посмеют ударить в спину.

Патриарх помоложе, Шаховской, ехидно уточнил:

— Императорская семья вообще в курсе, что вы собираетесь делать, граф?

Это был прямой вопрос. Они проверяют, не действую ли я в одиночку, самовольно.

Я медленно кивнул, давая себе секунду на раздумье.

— Сейчас я задействую только ресурсы своего рода. Но я держу Дмитрия Михайловича в курсе сложившейся ситуации. Он полностью меня поддерживает. И уже вечером мы должны встретиться в «Екатеринино», у входа в портал «Яковлевки».

Важно было показать связь с троном, но не выглядеть при этом марионеткой. «Поддерживает» здесь ключевое слово. Он доверяет мне, а я оправдываю его доверие. Это позиция силы.

— Правильно понимаю, — вступил Муромский, — что эта операция будет проходить при поддержке армии?

— Не исключено, — коротко бросил я, намеренно оставляя пространство для манёвра.

Пусть гадают.

Пусть думают, что за моей спиной уже выстраиваются имперские легионы. Это удержит их от преждевременных выводов.

Тут Муромский обменялся быстрым взглядом с соседом и произнёс то, чего я, в общем-то, ожидал:

— Если вы не против, граф, хотел бы присоединиться к вам со своей дружиной. Мои маги воздуха могут быть полезны.

— И я, — тут же подхватил второй патриарх, маг огня. — Мои люди тоже с большой охотой примут в этом участие.

Вот оно!

Не помощь, а инвестиция.

Они хотят купить себе долю в возможной победе или, что более вероятно, застраховать свои активы на случай моего провала.

Если приму их помощь сейчас, в частном порядке, то навечно стану обязан этим хищникам. Они будут считать, что я им должен, и потребуют расплаты — акциями моих компаний, местом в совете, политическими уступками.

Нет уж.

Лучше превращу их из «благодетелей» в подчинённых.

Я посмотрел на них спокойно, с лёгкой, почти вежливой отстранённостью.

— Ценю вашу готовность помочь, господа. Ваш опыт действительно бесценен. Однако, — я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть значимость следующих слов, — учитывая масштаб угрозы, который нам ещё только предстоит оценить, все военные силы должны действовать координированно, под единым командованием. Будет правильно, если вы направите свои предложения и ресурсы напрямую в канцелярию Его Императорского Величества. Уверен, Дмитрий Михайлович или назначенный им военачальник грамотно интегрирует ваши отряды в общую структуру обороны.

На их лицах промелькнуло лёгкое разочарование, быстро сменившееся киванием и пониманием.

Они хотели договориться с графом-выскочкой, но получили от ворот поворот, оформленный в безупречные бюрократические одежды.

Теперь их люди будут подчиняться не мне, а имперскому командованию — Мите или его генералам. Амбиции нейтрализованы, а силы поставлены на службу общему делу. И я остался чист перед патриархами.

— Разумно, — сухо кивнул Муромский, поднимаясь. — Мы так и поступим.

Пусть теперь они решают свои проблемы с канцелярией. У меня были дела поважнее.

Я кивнул и попрощался с гостями, которые тут же устремились прочь.

Спускаясь по парадной лестнице в главный зал, я увидел следы вчерашнего праздника.

Слуги торопливо разбирали столы, но в воздухе витала не праздничная усталость, а гнетущая тишина.

В гостиной, погружённой в утренние сумерки, на одном из диванов сидели мама и Тася. Сестра была бледна как полотно, её глаза опухли от слёз и были пусты. Рядом, как скала, стоял Амат, сжимая её маленькую руку в своей могучей ладони. Он что-то тихо и настойчиво говорил Тасе, и в голосе звучала несвойственная ему обезоруживающая нежность.

Мама первая заметила меня.

— Кирилл! — её голос сорвался, в нём слышались и тревога, и укор, и бесконечная усталость. — Ты… ты так и не лёг? Всю ночь… эти телеграммы, этот стук… Я всё слышала. Про «Яковлевку».

Она знала. Конечно, знала.

— Было не до этого, мама. Прости, что вчера так грубо ушёл.

Я подошёл и сел рядом с Тасей, осторожно обняв её за плечи. Сестра вздрогнула, но не отстранилась, лишь безвольно прислонилась ко мне.

— Тасенька, прости за вчерашнее. Соня… она была не в себе. Пьяна и озлоблена. Её слова, это не приговор. Я найду лучших диагностов, мы всё проверим.

Мама печально покачала головой, её пальцы сжали складки платья.

— Лучших? — она горько усмехнулась, и в этом звуке была вся боль мира. — Кирилл, сынок, Соня — дочь Императора. Её мать — лучший в империи маг-диагност, в её жилах течёт кровь, видящая самую суть вещей. Она не ошибается. Не в этом.

Мама закрыла глаза, словно собираясь с силами, чтобы выговорить самое страшное.

Я понимал, что она хотела, но так и не смогла сказать: что моя сестра — немаг. И навряд ли что-то можно изменить.

В мире, где магия определяла статус, ценность и саму возможность занимать высокое положение, Тася становилась изгоем.

Партия для неё теперь — разве что обнищавший дворянин или удачливый простолюдин. И это в лучшем случае.

Мама взяла меня за рукав и отвела от дивана, подальше от Таси.

— Кирилл, ты же всё понимаешь, ещё максимум год, и тебе придётся… — голос матери дрогнул, и она снова сжала платье, заставляя себя говорить. — По законам нашего рода… По законам, которые чтил твой отец и его предки… её имя… придётся исключить из семейной книги. Чтобы не позорить род. Чтобы сила Пестовых не ставилась под сомнение.

Это было горькое осознание для нас.

Не просто клеймо.

Это была гражданская смерть в высшем свете. И моя мать, с её гордостью и амбициями, вынуждена была произнести приговор собственной дочери.

В этот момент к нам подошёл Амат. Его тёмные глаза горели странным, почти фанатичным огнём. Он с силой, граничащей с болью, сжал моё запястье.

— Я всё исправлю, Киря. Клянусь водами всех океанов.

Я с недоумением посмотрел на друга, мой мозг, перегруженный катастрофой в «Яковлевке», с трудом мог что-то воспринимать.

— Что ты исправлять собрался, Амат?

— В далёком водяном секторе, — голос зазвучал низко и убеждённо, словно он декламировал древнюю сагу, а не строил воздушные замки, — есть легенда. Кристалл возрождения. Говорят, он способен пробудить магию в любом, раскрыть любой, даже мёртвый канал. Я найду кристалл. Для неё.

Для меня, учёного, это звучало как примитивное суеверие, миф для тёмных крестьян. Но, глядя в глаза друга, я увидел не детский восторг, а холодную решимость взрослого мужчины, давшего нерушимый обет. Он верил. Или отчаянно хотел верить.

— Ладно, Амат, — устало вздохнул я, высвобождая руку. Этот разговор был непозволительной роскошью, когда каждая минута на счету. — Делай что хочешь.

Мысль о будущем Таси, о её сломанной судьбе, с болью отозвалась в сердце, но я грубо прогнал её. Прямо сейчас я не мог позволить себе размышлять о личном. Не тогда, когда жизнь тысяч людей в «Яковлевке» висела на волоске и решалась в эти самые минуты. Будущим сестры я займусь по возвращении.

Мама, словно прочитав мои мысли и ощутив мою внутреннюю борьбу, тихо, с новой, щемящей нотой в голосе, спросила:

— Кирилл… а Варя? Она же… она в «Яковлевке»…

Я встретился с женщиной взглядом, и в нём было всё понимание, вся наша общая боль и страх.

Я протянул руку и сжал её холодные пальцы, пытаясь передать хоть крупицу уверенности.

— Знаю, мама, — твёрдо сказал я, глядя родительнице прямо в глаза. — Я всё сделаю. Я найду её. Обещаю.

В полдень центральный вокзал был похож на растревоженный улей. Солдаты грузились в вагоны, слышались отрывистые команды офицеров, лязгали сцепки.

Я стоял у возвышающегося над платформой новейшего бронепоезда «Могучий».

Его стальные борта были покрашены в тёмно-серый цвет, а из бронированных башен выглядывали длинные стволы артиллерийских орудий.

Позади стоял его брат-близнец, «Дерзкий», и платформы с техникой, бронированными самоходками, оснащёнными антимагическими модулями.

Я поднялся по трапу в командный вагон «Могучего». Внутри пахло свежей краской и машинным маслом.

Раздался пронзительный свисток. С шипением и скрежетом поезд тронулся, набирая скорость.

Поднялся на смотровую площадку, окинул взглядом горизонт, потом оглянулся: вокзал, особняки центральной колонии, знакомые очертания моих алхимических производств и складов — всё это поплыло назад, удаляясь и уменьшаясь.

Ветер задувал через смотровые щели и трепал мне волосы.

Я вновь погружался в тяжёлые мысли.

Что я найду там, за телепортом в «Яковлевку»?

Горящие руины, выжженную землю и горы трупов?

Или, может быть, остатки сопротивления, людей, всё ещё ждущих помощи, цепляющихся за жизнь в аду, который обрушился на их дом?

Но я знал, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы спасти своих.