Хозяин антимагии #6

Глава 6

Следующие семь месяцев пролетели в вихре дел, слившихся в единый непрерывный поток напряжённой работы.

Мне порой казалось, что с того рокового совещания прошёл от силы месяц, но календарь неумолимо свидетельствовал об обратном. Время текло как лава в огненном секторе миров: горячая, неостановимая и формирующая будущее прямо на глазах.

Мой кабинет превратился в штаб, а я — в дирижёра гигантского оркестра, где каждый музыкант был мастером своего дела.

Постоянно приезжали управляющие с докладами. Что-то шло по плану, а что-то приходилось постоянно корректировать.

— «Гордость Графа» отремонтирована и полностью оснащена.

— Три каркаса дирижаблей готовы на сто процентов! Заканчиваем монтаж двигателей и обшивку первого. Второй оснащается артиллерийскими системами, на третьем завершаем сборку гондолы. Укладываемся в график. К назначенному сроку будут готовы наши три красавца.

— Бронеавтомобили, оснащённые антимагическими модулями, прибыли с завода «Руссо-Балт». Восемнадцать штук.

— Черепанов гений, ваше сиятельство! Его концепция мобильных групп зачистки гениальна. Тактика уже отрабатывается на учениях в Балтийске: бронепоезд движется вперёд, расчищая путь массированным артиллерийским огнём, а затем из его чрева выходят мобильные группы на бронеавтомобилях. Эти «жучки» на колёсах, наши модифицированные «Волго-Балты», стремительно атакуют, добивая уцелевших тварей в радиусе действия и прочёсывая самые труднодоступные для поезда места.

Мы уже сформировали и укомплектовали две группы быстрого реагирования, и каждая из них закреплена за новейшим бронепоездом, сошедшим с конвейера нашего вагоностроительного завода в этом году.

— Дмитрий Михайлович прислал своих лучших логистов. Припасы для предстоящей экспедиции подвезены, а также мобилизованы охотники и две роты имперских гусар. Они все размещены вблизи воздушного сектора.

Начал работать и рекламный маховик, который запустил Смольников. Требовалось подогреть интерес публики ещё и через прессу. Но я никак не мог выбрать, чьё имя обозначить первым в списке участников «Величайшей охоты». Выбрать одного из генералов означало внести смуту в ряды служащих. Нужно было выбрать кандидата из знатного старейшего рода. Всё решил случай.

На порог моего кабинета явился тот, чьего визита я менее всего ожидал. Анатолий Романович Евдокимов. Патриарх одного из старейших родов, маг воды десятого уровня, живая легенда и… в своё время один из заклятых врагов. Я был повинен в смерти его старшего сына, а другого он убил собственноручно на моих глазах.

Он явно постарел и ссутулился, но взгляд был тот же: умный, жёсткий, проницательный. Когда он появился у меня в кабинете, я почувствовал мощь. Анатолий Романович пришёл ко мне не один: рядом, словно хрупкий цветок у подножия скалы, робко стояла юная миловидная девушка.

— Граф Пестов, приветствую вас. Считаю, что старые раны должны затянуться. — начал он без долгих предисловий, сразу переходя к сути. — Нашим родам пора окончательно помириться. Прошу тебя взять в жены мою внучатую племянницу, Анну.

Я смотрел на него, не веря своим ушам. Это была не просьба, а акт отчаяния. Род Евдокимовых, когда-то монополист на рынке эликсиров, после моего вмешательства стремительно беднел и терял влияние. Эта девушка была разменной монетой в попытке оставить на плаву тонущий корабль рода Евдокимовых.

— Анатолий Романович, — ответил я с холодной вежливостью. — Брак по расчёту — это пережиток прошлого, неэффективный и архаичный. Я не буду вашим зят…

Не договорил.

Заметил, как при этих словах глаза Евдокимова сузились, а в моём кармане начала нагреваться антимагическая пластина.

Девушка вжала голову в плечи, словно черепаха.

— Но у меня есть другое предложение, которое устроит нас обоих.

Его отчаяние, смешанное с гневом, сменилось хитроватым огоньком в глазах.

— Какое? — спокойно спросил патриарх, и я почувствовал, как давление начало спадать.

— Вы используете свой авторитет среди старых патриархов и присоединяетесь к «Величайшей охоте». А я… обеспечу ваш род теми ингредиентами для эликсиров, которые вы больше не можете добыть самостоятельно.

Он замер, взвешивая. Это было хорошее предложение. Если Евдокимов согласится, то я убью сразу двух зайцев. Первое — получу поддержку одного из сильнейших магов в колонии. Второе — покажу, что готов к диалогу и могу договориться даже с бывшими врагами.

Через неделю в «Новогородском вестнике» появилась первая фамилия в списке участников «Величайшей охоты» — Евдокимов. Это была первая ласточка, взорвавшая светское общество. И за ней последовали другие.

За пять месяцев было объявлено об участии пятидесяти сильных магов от восьмого до десятого уровня. Оставалось ещё пятьдесят мест, и вот тут пришлось притормозить. В газете я объявил, что остальные фамилии будут назначены за месяц до начала «Величайшей охоты».

И тут началось.

Общество за это время оказалось настолько подогрето ожиданием охоты, что она стала, наверное, основной темой для обсуждения почти везде. Охоту обсуждали дворяне, служивые и даже простой люд.

Поэтому неудивительно, что постепенно многие влиятельные роды, не попавшие в число первых пятидесяти фамилий, начали оказывать давление на меня и, что самое отвратительное, на мою семью. Похоже, после «Величайшей охоты» я получу не только новых знакомых и новые связи, но и новых врагов, и, чувствуется, вторых будет намного больше, чем первых.

Стал замечать, как через маму и Тасю на меня пытаются оказывать всё более изощрённое давление. Наше родовое поместье, готовящееся к празднованию восемнадцатилетия Таси, превратилось в эпицентр светских интриг.

Несколько раз за обеденным столом я слышал из уст мамы и сестры как бы невзначай брошенные фразы:

— А вот Кирилл из рода Жаровых, слышала, очень силен в магии огня. Их патриарх, говорят, просто мечтает обсудить с тобой перспективы дирижаблестроения.

— Подруга рассказывала, что её дядя очень сильный маг и выдающийся охотник на монстров. У него самая большая коллекция трофеев, думаю, нам как-нибудь стоит посмотреть на неё.

Мне хватило несколько таких обедов. Пришлось принимать меры, чтобы эти попытки манипуляций раз и навсегда прекратились. Я дал понять, что не потерплю вмешательств в мои решения, каким бы благим ни был предлог.

Но были за семейным столом и разговоры о старшей сестре.

Однажды утром мама, отставив фарфоровую чашку, посмотрела на меня умоляюще:

— Кирилл, голубчик… Неужели Варвара не может приехать на бал? Хоть ненадолго. Это же такой важный день для Таси!

Я отставил кофе и внимательно посмотрел на неё.

— Мама, моё решение окончательно. Три года изгнания — это минимальное наказание, которое только возможно за то, что она натворила. Сестра предала наш род, нашу семью. Это наказание — ничто, по сравнению с тем, что Варя заслужила.

— Но прошло уже почти два года! — вступила Тася, её глаза блестели от навернувшихся слез. — Братец, ну пожалуйста! Это же наша старшая сестра!

— Нет, — твёрдо рубанул я. — Если желаете, можете навестить её в «Яковлевке». Но на этом балу Вари не будет.

Мама вздохнула, и в её взгляде я увидел не только материнскую боль, но и проблеск понимания. Она медленно кивнула.

Внутренне я отметил, что, возможно, стоит самому навестить Варвару после всей этой истории с монстрами. Посмотреть, кем она стала. Но сейчас явно не до того.

Все мои мысли занимали чертежи, отчёты и сводки с производств. Однако приближалось событие, которое должно было стать не просто семейным торжеством, а громкой заявкой нашего рода на новое положение в иерархии империи. Бал в честь восемнадцатилетия Таси изначально задумывался как небольшое семейное торжество для своих, но всё переросло в один из самых грандиозных в истории колоний балов.

На его размах работало всё: стремительно растущее влияние рода Пестовых, подогретая слухами и статьями в «Новогородском вестнике» шумиха вокруг предстоящей «Величайшей охоты», а также моё твёрдое намерение использовать любое событие как инструмент для достижения стратегических целей.

Для меня лично этот бал должен был стать последней точкой относительного покоя, финальным аккордом светской жизни перед решающим броском.

Внутренний календарь отсчитывал недели: сразу после торжества предстояло отбыть на производство для итоговой инспекции дирижаблей, а затем лично сопроводить первый к границам воздушного сектора.

До начала операции «Гиена» оставалось чуть больше месяца, и каждая минута была на счету. Этот бал становился своеобразной точкой отсчёта до часа «Х».

И вот, когда все приготовления достигли пика, он настал — день восемнадцатилетия Таси.

Наше поместье сияло как гигантский огранённый алмаз, брошенный на бархат ночи.

Белоснежный фасад был украшен гирляндами из плетистых роз и жимолости, обвитых лентами магических огней, которые переливались мягким золотым, серебряным и перламутровым сиянием.

От ворот до парадного входа тянулась ковровая дорожка цвета спелой вишни, по которой церемонно ступали гости в ослепительных нарядах.

Внутри царила атмосфера торжественной сказки.

Высокие потолки бального зала тонули в дымке, сотканной из ароматов цветов, дорогих духов и воска тысяч свечей, горевших в хрустальных канделябрах. Гигантские зеркала в позолоченных рамах множили это великолепие, создавая ощущение бесконечного пространства. Повсюду порхали, подобно экзотическим бабочкам, слуги в ливреях с гербом Пестовых, предлагая шампанское и изысканные закуски: икорные тарталетки, устрицы на льду, крошечные пирожные с воздушным кремом.

На хорах, устроенных вдоль стен, разместился приглашённый из столицы оркестр. Смычки скрипок и виолончелей рождали волнующие такты вальса, которые наполняли зал.

Неутомимым мотором и душой этого празднества был Илья Артурович Смольников. Он порхал между гостями, подобно дирижёру, управляющему не оркестром, а самим праздником. Его фрак был безупречен, улыбка — ослепительна. Он то шептался с метрдотелем, следя, чтобы ни одна тарелка не пустовала, то делал знак дирижёру, задавая новый музыкальный тон, то с лёгкостью гасил малейшие признаки светского конфуза. Смольников был повсюду, и его энергия заряжала всех вокруг.

Первым делом, едва спустившись в главный зал, я отыскал глазами сестру. Она стояла в центре небольшого круга подруг, сияющая в своём белом платье, но в глазах читалось привычное для таких мероприятий напряжение. Я мягко коснулся её локтя.

— Тасенька, на минутку. Хочу кое-что тебе показать до того, как начнётся настоящая суматоха.

Она с любопытством последовала за мной через гостинную к распахнутым настежь дверям, ведущим в сад. Там, перед лестницей, прячась на гравийной дорожке между здоровыми кустами роз, стоял он. Мой подарок.

«Руссо-Балт» К-12. Кабриолет. Ярко-красный, под цвет бутонов на ближайших кустах. Лак на его кузове отливал таким глубоким глянцем, что в нём, словно в зеркале, отражались огни поместья и бледное вечернее небо. Хромированные детали сияли холодным блеском, а кожаный салон пах свободой и скоростью.

Тася замерла на ступеньке, её рука с веером бессильно опустилась.

— Кирилл… — голос сорвался на шёпот. Девушка медленно, почти неверяще, спустилась по ступеням и подошла к машине, протянула руку, не решаясь прикоснуться, словно боялась, что видение исчезнет. — Это… это же…

— Она твоя, — сказал я, подходя и кладя ключи в ладонь сестре. — С персональным номером «Т-1». Чтобы все знали, чья это машина.

Сестра наконец подняла на меня взгляд, и я увидел, как по щекам ручьём покатились слёзы, но это были слёзы безудержной и искренней радости. Она не сдерживала эмоций, как того требовал светский этикет. С громким счастливым возгласом Тася бросилась мне на шею, сжимая в объятиях так, что захрустело платье.

— Братец! Да ты с ума сошёл! Это же лучший подарок в мире! Лучше всех бриллиантов! — она отпрянула, снова уставившись на автомобиль, а лицо расплылось в самой широкой и беззаботной улыбке, которую я видел за последние месяцы. — Я… я сейчас же хочу прокатиться!

— После бала, — улыбнулся я, ощущая непривычную теплоту внутри. — Сначала прими поздравления. А потом…

Этот миг чистой детской радости стал для меня якорем, напоминанием, ради чего вообще затевалось всё. Ради того, чтобы такие улыбки не сходили с лиц близких.

К нам в сад спустилась мама. Она наблюдала за сценой, и на лице женщины смешались умиление и лёгкая тревога.

— Кирилл, голубчик, — тихо сказала мама, пока Тася в восторге кружила у машины. — Это, конечно, прекрасно… но не слишком ли? Такой роскошный подарок для юной девушки… Ты её просто балуешь без меры.

Я повернулся к родительнице.

— А кто, как не я, должен её баловать? — обнял маму правой рукой, и мы оба смотрели на сияющую Тасю. — Её должен был баловать отец. Защищать, гордиться, провожать на первые балы… но его нет с нами уже больше трёх лет.

В горле встал ком.

— Командуя экспедицией, из которой не вернулся, он пытался спасти меня, добыть лекарство. Его последним желанием было оберегать семью. Так что да, я буду её баловать. Я буду дарить ей самые быстрые машины и самые пышные балы. Потому что это единственный способ, которым я могу дать хоть толику той отцовской заботы, которой Тася лишена.

Мама замерла, её глаза наполнились слезами, в которых отразилась и старая боль, и гордость.

Она молча протянула руку и коснулась моей щеки, а потом потянулась обнять. Я притянул женщину к себе, чувствуя, как вздрагивали под дорогим шёлком её плечи.

— Прости, сынок, — прошептала она мне на ухо. — Ты прав. Ты всегда прав. Отец гордился бы тобой. Такой же упрямый и надежный.

Мы постояли ещё несколько минут втроём: я, мама и сияющая у красного кабриолета Тася. И это мимолётное ощущение простого семейного счастья показалось мне самым ценным мгновением за весь вечер.

Когда мы вернулись к гостям, Тася сразу стала центром притяжения. Ей льстили, дарили диковинные и дорогие подарки: от древнего трактата по магии до механических птиц, машущих крыльями.

Сквозь этот водоворот лести и интереса я заметил Амата Жимина. Мой друг, а ныне — правая рука нового адмирала в Балтийске, не отходил от Таси.

Он танцевал с моей сестрой и оказывал знаки внимания с такой ревнивой основательностью, что вскоре начал отваживать от неё всех прочих кавалеров. Вид могучей фигуры, склонившейся над хрупкой сестрой, был одновременно трогательным и комичным.

Во время паузы между танцами я, улыбаясь, подошёл к Амату.

— Вижу, адмиральская служба не отбила у тебя рыцарских манер, — заметил я. — Или ты решил, что охрана Таси — задача поважнее защиты Балтийских рубежей?

Амат слегка смутился и отвёл взгляд.

— Кирилл, некоторые сокровища, — тихо, почти шёпотом сказал друг, бросив взгляд на сияющую Тасю, — нужно охранять тщательнее, чем любые военные секреты. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

Официальность балу придало появление Дмитрия Романова. Его присутствие было красноречивее любых слов: род Пестовых теперь в фаворе.

Но друг прибыл не один. Рядом с ним явилась холодная и прекрасная, как зимняя заря, Соня. Её платье было лишено кричащей роскоши, но сшито с таким безупречным вкусом, что затмевало наряды всех остальных дам. А поведение девушки по отношению ко мне было откровенно язвительным.

Во время танца, когда её пальцы лежали в моей руке холодными, как мрамор, я не выдержал:

— Чем я заслужил такую честь? Кажется, моё присутствие вызывает у вас желание пустить в ход коготки. Или это уже профессиональная деформация инквизитора?

Она бросила на меня насмешливый взгляд, серые глаза, казалось, сканировали до глубины души.

— Не обольщайтесь, граф, — губы тронула ледяная улыбка. — Меня раздражает вся эта показная суета. И люди, которые её устраивают, наигравшись в прогресс и благородство.

Позже я отозвал Митю в сторону, в относительно тихий угол за колоннадой.

— Что с ней, Митя? Она словно оса, у которой разорили гнездо. Я понимаю, что инквизиция — дело серьёзное, но сегодня, казалось бы, можно и расслабиться.

Дмитрий тяжело вздохнул, его лицо помрачнело.

— Отец решил выдать её замуж за князя Горчакова. Почтенный, скупой, могущественный род. Ей двадцать четыре, ему под пятьдесят. Она, понятное дело, в ярости, но приказа Императора не оспаривает. Вымещает злость на всех подряд. Я взял Соню с собой в надежде, что она немного развеется. Но, видимо, ошибся.

Я нашёл девушку позже, когда она стояла в одиночестве у огромного витражного окна, глядя в ночь.

— Соня, — осторожно начал я. — Если ты не хочешь этого брака… Может, я могу как-то помочь? Поговорить с Митей, найти другой выход… Использовать свои ресурсы, связи…

Она резко обернулась, в глазах полыхал ледяной огонь.

— Помочь? — голос был тих, но ядовит как шипение змеи. — Кто ты такой, чтобы помогать дочери Императора? Возомнил себя спасителем, который может всё? Ты можешь разве что стать изгоем, навсегда испортив отношения с моей семьёй, если посмеешь вмешаться. Не трудись. Не нужно мне твоё рыцарство.

Конфликт, что назревал весь вечер, разразился ближе к полуночи.

Мы с Митей, Аматом и сияющей Тасей, только что закончившей танец, стояли в кругу гостей, смеясь над какой-то шуткой. К нам, словно холодный вихрь, подошла Соня.

Она была пьяна, сильно пьяна. Лицо девушки побледнело как полотно от сдерживаемого гнева.

— Что вы тут празднуете? — голос, резкий и высокий, прорезал гул и музыку. — Чествуете эту… пустышку? — она резко, почти грубо указала на Тасю.

Повисла тишина.

Музыканты на хорах замешкались, и вальс оборвался на полуноте.

— Соня, пойдём домой, — строго, по-братски, сказал Митя, пытаясь взять за локоть старшую сестру. — Успокойся.

— Она никогда не станет магом! — выкрикнула девушка, и в её словах была горькая, беспощадная правда мага-диагноста, видящего то, что скрыто от других. — У неё нет дара! Каналы наглухо закрыты! В восемнадцать лет они должны проявиться, а у неё — ничего! Пустота! Ничтожная, бездарная…

Тася ахнула, сияющее счастливое лицо исказилось от боли и унижения, словно её ударили хлыстом по голой коже.

Слезы брызнули из глаз сестры, и она, прикрыв лицо руками, бросилась бежать из зала, переполненного великосветскими гостями.

Амат одним движением отстранил застывших гостей и ринулся за ней.

— Соня! Немедленно пошли! Сию же минуту! — властно приказал Митя, уже не скрывая гнева, и, крепко сжав руку сестры, почти силой увлек её прочь, оставив за собой лишь шепоток изумлённой толпы.

Я поспешил следом за Тасей, чтобы успокоить её, как вдруг мою руку кто-то схватил.

Обернулся и увидел Лёню Гурьева.

Его лицо было пепельно-белым, глаза — огромными от ужаса. В дрожащей руке он сжимал смятый листок телеграфной ленты.

— Кирилл Павлович… — голос сорвался на шёпот. — Срочно… из «Яковлевки»…

Я вырвал у него листок.

Глаза бегали по строчкам, отказываясь верить написанному.

Буквы сливались в кошмарную фразу: «ЯКОВЛЕВКА» ПОД МАССИРОВАННОЙ АТАКОЙ. МОНСТРЫ. ПРЕДПРИЯТИЯ ПЕСТОВА ГОРЯТ. ПОМОЩЬ…'

Я поднял голову.

Ослепительный свет люстр, приглушенный теперь гул голосов, остатки музыки — всё это превратилось в отдалённый бессмысленный шум.

Я смотрел на Лёню, не в силах вымолвить ни слова.

Воздух словно сгустился, давя на грудь.

— Что… что происходит? — наконец проговорил я, и собственный голос показался чужим.

Лёня, весь напрягшись, прошептал слова, которые обрушили мой тщательно выстроенный мир в тартарары:

— Они напали не там, Кирилл Павлович… Вторжение… оно началось не в воздушном секторе. Монстры напали на миры огненного сектора. На наши заводы… План «Гиена»… все… всё под смертельным ударом.