Император Пограничья 7

Глава 8

Алевтина прижимала к груди тощий кошелёк, в котором оставалось всего двадцать три рубля — всё, что удалось накопить за свою жизнь, а также выручить за корову перед бегством из деревни. Холодный ветер пронизывал её старую шаль, но женщина едва замечала это, глядя на человека в форме пограничника.

— Сколько там у тебя?

— Двадцать рублей, мил человек.

— Давай сюда, — повторил усатый служивый, постукивая пальцами по скрижали. — И поторопись, бабка. За тобой вами ещё полсотни таких же ждут.

Дрожащими пальцами она отсчитала монеты. Три рубля остались на дне — на кров и пищу, если повезёт. Алевтина не знала, что будет есть завтра, но сейчас это не имело значения. Главное — попасть за городские стены до того, как начнётся Гон.

— Вот, мил человек, — протянула она деньги. — Только пустите, Христом богом прошу…

Пограничник небрежно монеты в карман и кивнул на группу людей у грузовика.

— Туда иди. Вечером повезём в убежище, оттуда переправим в город. Только тихо, понятно? Это всё неофициально, для особо нуждающихся делаем исключение.

Алевтина закивала, чувствуя, как в груди расцветает робкая надежда. Значит, не все потеряно. Значит, она не увидит тёмных провалов глаз Бздыхов, не услышит их молчаливый бег. Женщина заторопилась к грузовику, волоча за собой два узла с пожитками.

У машины уже толпилось человек тридцать — все такие же, как она. Измождённые лица, латаная одежда, испуганные глаза. Старики, женщины с детьми, несколько мужчин помоложе. Все они отдали последнее за призрачный шанс на спасение.

Когда солнце начало клониться к закату, появились двое охранников в потрёпанной форме. Один из них — рябой детина с маленькими поросячьими глазками — обвёл собравшихся недобрым взглядом.

— Так, слушать сюда! Грузимся быстро, без лишнего трёпа. Вещей много не брать — по одному узлу на рыло, не больше!

— Как это по одному? — возмутилась молодая женщина с двумя детьми. — У меня тут одежда детская, еда…

— Сказал — по одному! — рявкнул рябой. — Остальное тут оставите, потом заберёте. Нечего барахлом грузовик забивать!

Люди заволновались, но под дулами автоматов возражать не решились. Алевтина выбрала узел поменьше, где лежали иконка, угольный портрет покойного мужа на пергаменте и кусок хлеба. Второй узел пришлось оставить прямо на земле — туда она сложила тёплое одеяло, сменную одежду, последнюю домашнюю утварь.

Грузовик оказался тесным и душным. Людей набили как селёдок в бочку, Алевтину прижали к борту чьи-то острые локти. Рядом плакал ребёнок, кто-то кашлял, пахло потом и страхом.

— Ничего, потерпите, — успокаивал при погрузке второй охранник, молодой парень с нервным тиком. — Час езды, и будете в безопасности. В убежище тепло, еда есть. А утром — прямиком в Сергиев Посад, там вас примут.

— Далеко убежище-то? — спросил старик в ветхом армяке.

— Недалеко, дед, недалеко, — отозвался молодой охранник, но почему-то отвёл глаза.

Алевтина хотела верить. Очень хотела. Но что-то царапало душу смутной тревогой. Почему везут ночью? Почему забрали вещи? Почему охранники переглядываются с такими странными ухмылками?

Грузовик тронулся, подпрыгивая на ухабах. Через щели в брезенте Алевтина видела, как проплывают огни города, потом они остались позади. Дорога пошла в сторону от главного тракта, петляя между холмами.

Ехали долго. Слишком долго. Надежда в груди Алевтины постепенно сменялась тревогой, потом — леденящим страхом. Она видела, как бледнеют лица других пассажиров, как женщины крепче прижимают к себе детей.

Наконец грузовик остановился. Снаружи раздались голоса, хлопнули дверцы кабины. Задний борт откинули, и в лицо ударил холодный ветер, несущий запах сырой земли и… чего-то ещё. Чего-то страшного.

— Выходим! — скомандовал рябой. — Живо, живо!

Людей начали вытаскивать из кузова, подгоняя прикладами. Алевтина спрыгнула на землю и огляделась. Сердце ухнуло вниз. Это был старый карьер — она слышала про него, хоть никогда и не видела. Здесь добывали камень лет двадцать назад. Высокие стены, поросшими редким кустарником, усыпанное щебнем дно, и никакого убежища. Только темнота и несколько человек с автоматами.

— Становись в ряд! — приказал кто-то.

И тут Алевтина поняла. Поняла с ужасающей ясностью. Не будет никакого города. Не будет убежища. Будет только…

Автоматы щёлкнули затворами. Женщины закричали, мужчины попытались заслонить собой детей. А Алевтина стояла, глядя в чёрные дула, и думала только об одном — хорошо, что внуков дочка с мужем увезла в деревню под Муромом. Авось и не зацепит их. Да и пусть лучше Бздыхи, чем вот так. Пусть лучше звери, чем люди, ставшие хуже зверей.

Раздалась команда, и бойцы вскинули оружие, уперев приклад в плечо.

Уваров. Опять эта фамилия.

Я невольно усмехнулся, вспоминая всю историю наших взаимоотношений с этим семейством.

Началось всё невинно — я просто раскритиковал качество товаров в их магазине «Ратный Двор». А когда показал саблю из Сумеречной стали, Фёдор Уваров попытался купить её за жалкие пятьсот рублей. Помню, как у него вытянулось лицо, когда Судаков предложил за неё почти две тысячи.

С того момента Уваровы словно объявили мне личную войну. Сначала подослали своих людей следить за мной — хотели выяснить источник Сумеречной стали. Если бы не Трофимов, увёзший меня тогда на машине, пришлось бы залить улицы кровью вражеских агентов.

Потом был Лев Осокин — их карманный дуэлянт, которого натравили на меня на званом вечере у Бутурлиных. Видимо, решили разобраться со мной чужими руками. Не вышло — я оставил этого напыщенного павлина валяться в грязи.

После этого, казалось бы, должны были понять — со мной лучше не связываться. Но нет.

Драка в «Серебряном полумесяце», когда сладка парочка Фёдора Уварова и Льва Осокина публично оскорбила Елизавету Бутурлину. Пришлось поставить их на место, популярно объяснив, что не надо себя так вести с дамами.

С тех пор я нанял их бывшего семейного врача — Джованни Альбинони, которого они уволили только за то, что он влюбился в дочку старшего Уварова. Потом принял под своё крыло Коршунова — их бывшего главу безопасности, тоже выброшенного на улицу из-за мелочной мстительности хозяев.

И вот теперь выясняется, что представитель их рода — не просто мздоимец, а организатор массовых убийств. Интересно, знает ли об этом Афанасий? Замешан напрямую или просто предпочитает не замечать, чем занимается братец?

Похоже, этот род решил стать моей личной колючкой в боку. Что ж, тем хуже для них. Я не из тех, кто прощает попытки убить моих людей. А уж организация массовых убийств… Видимо, пришла пора раз и навсегда закрыть этот вопрос.

Трофимов медленно повернулся от окна:

— Вы утверждаете, что боярин Уваров лично подписывает фальшивые документы?

— Не фальшивые! — нейтральным голосом возразил Суходолов. — Формально всё законно. Просто никто не проверяет, какие именно заслуги у этих людей. А Никон Ильич получает свой процент с каждого пропуска. Пятьдесят пять процентов от суммы.

— И какую должность занимает Уваров? — уточнил я у Трофимов, хотя уже догадывался.

— Заместитель градоначальника по вопросам безопасности, — отозвался тот. — Он курирует все силовые структуры города, включая пограничную службу.

Вот оно что. Коршунов оказался прав.

Итак, старший Уваров заправляет оружейным бизнесом, младший — крышует убийц и вымогателей. Милая семейка.

Я поднялся со стула:

— Владимир Сергеевич, полагаю, у нас достаточно для ареста?

— Более чем, — кивнул Трофимов. — Правда, с Уваровым будет сложнее. Он всё же боярин, нужна санкция князя…

— Уверен, Его Светлость будет заинтересован в этой информации, — заметил я. — Особенно в части про массовые убийства. Вашим людям, кстати, стоит навестить карьер, поднять тела.

— Сделаем, но сейчас это не приоритет. Терпит.

Покосившись, на Суходолова я с подозрением уточнил:

— Норкин твой говорил, что у вас разделение. Каждый за своё отвечает. Его звено — это силовое прикрытие для тех, кто работает с беженцами. Он говорил, что есть и другие группы — они занимаются сбором денег, проводкой через кордоны. Так вот, где сейчас эти группы?

Собеседник, находящийся под действием моего приказа, подкреплённого Императорской волей, равнодушно ответил:

— С лапотниками работают, где ещё. Сейчас наверняка новых недоумков набрали да в карьер повезли. Вечером это проще всего делать.

Мы с Трофимовым переглянулись и поняли друг друга без слов.

— Быстро посылай туда отряд! — скомандовал я.

— Не успею. Подкрепление нужно! Этих конвоировать, тех арестовать. Я же не знал, что вы боярин опять такой фурункул вскроете! Взял всего одно отделение!

— Сам разберусь, — бросил я уже на бегу. — Запрашивай своё подкрепление! И князю доложи обо всём!

В просторной столовой поместья Уваровых гудел праздничный шум. Длинный дубовый стол ломился от яств, а вокруг него расположились представители всех ветвей рода — от убелённого сединами патриарха Афанасия Ильича до самых младших отпрысков, едва научившихся держать ложку. Хрустальные бокалы поднимались в честь юбиляра, звенели тосты, смех женщин перемежался с басовитыми шутками мужчин.

Сам глава рода восседал во главе стола, принимая поздравления с шестидесятилетием. По правую руку от него сидел младший брат Никон — грузный мужчина с тяжёлым взглядом, по левую — старший сын Фёдор, чьё лицо после работы профессиональных целителей больше не хранило следы «знакомства» с кулаками одного захолустного воеводы в ночном клубе. Дальше располагались невестки, племянники, внуки — целая династия, построенная на торговле оружием и не только.

Когда десерт был съеден, а дамы начали собираться в гостиную на чай, Афанасий поднялся из-за стола, оглядел младшего брата и сыновей.

— Ну что, родные, предлагаю продолжить вечер в кабинете. Коньяк не ждёт!

Мужчины с готовностью последовали за патриархом. В кабинете, обитом тёмным деревом, уже был накрыт небольшой столик с графинами, а в углу поблёскивал зелёным сукном бильярдный стол. Уваров-старший разлил янтарную жидкость по бокалам, Никон раскурил сигару, Фёдор взялся за кий, а самый младший наследник Михаил пристроился в кресле с газетой в руках.

— За именинника! — провозгласил Никон, поднимая бокал.

Выпили, закусили лимоном. Афанасий с удовольствием затянулся сигарой, выпуская дым к потолку.

— Ну что, братец, как дела в управе? — спросил он, устраиваясь в кресле. — Слышал, у тебя там заварушка какая-то приключилась с беженцами?

Никон усмехнулся, покручивая бокал в пальцах.

— Да так, мелочи. Суходолов мой перестарался малость. Ничего, я ему доступно объяснил, что нужно меньше привлекать к себе внимание. Главное — схема цела.

— А что за схема, дядя? — поинтересовался Михаил, отвлекаясь от текста.

— Обычное дело, — махнул рукой Никон. — Беженцы валят к городу толпами, все хотят попасть внутрь до Гона. Богатеньких пропускаем за соответствующую мзду, смотря по платёжеспособности. Я подписываю бумажки, что они оказали особые услуги княжеству, Суходолов проводит через кордоны.

— А с остальными? — уточнил младший отпрыск.

Никон расхохотался.

— А с теми ещё проще! Берём последние гроши — пятак, десятку, двадцатку, обещаем провезти окольными путями. Грузим в фургоны и — прямиком в старый карьер.

— Хитро, — хмыкнул Михаил. — Гон всё спишет, верно?

— В яблочко, — расплылся в довольной улыбке Никон. — Да и вообще Князю бы нам спасибо сказать. Убираем отребье от его стен.

Фёдор промахнулся мимо лузы и выпрямился.

— И сколько уже того быдла перевели?

— Да кто их считает, — отмахнулся Никон. — Полсотни, может больше. Плодятся как кролики, а толку никакого. Только ресурсы пожирают да воздух портят. Так хоть копейка с них капает.

— Золотые слова, — согласился Афанасий. — Помню, как отец наш говаривал: простолюдин что скотина — пока доится, держи, а как перестала — на убой.

Все четверо рассмеялись. Никон долил коньяка и философски заметил:

— Забавно наблюдать, как это босоногое стадо в грузовики лезет. Стоит пообещать, что в город провезём — готовы последнее отдать. Овцы, одним словом. Увы, шерсти маловато. Их бы кормить и кормить, а приходится брить…

— Кстати, о делах, — Афанасий посерьёзнел. — Никон, ты же обещал разобраться также с тем судьёй, что по делу Кабана проходил. Отмазал?

— Само собой, — кивнул брат. — Удалось сохранить, отделался штрафом. Он мне ещё пригодится — толковый мужик, жадный в меру, но исполнительный.

— Вот и славно, — удовлетворённо кивнул патриарх. — Таких исполнителей надо беречь. Вроде по всему городу расставлены, а как припрёт нужда, будешь рад, что есть на кого опереться. Сколько лет строили эту сеть, а теперь она работает как часы, — удовлетворённо вздохнул он. — Помнишь, как с тем налоговиком возились? Полгода ломали, зато теперь свой человек. А как непрошибаемый Круглов из таможни сам в долю попросился, как понял, что к чему, а? Система!

Фёдор наконец забил шар и повернулся к отцу с кислой миной.

— Система системой, а с Платоновым что делать?

При упоминании имени Прохора лица всех троих помрачнели. Афанасий стиснул бокал так, что побелели костяшки пальцев.

— Все наши планы прахом пошли. Осокин-младший опозорился на дуэли, отец его — ещё краше…

— Леонтий Грязные Портки, — пробормотал себе под нос Никон и зашёлся басовитым смехом. — Так его теперь за глаза называют, верно? Это ж надо, такое было придумать!

— В жизни всегда так, — качнул рукой в бокалом Афанасий, — ты можешь построить десять мостов и тебя не запомнят, как мостостроителя, но стоит один раз криво взглянуть на овцу…

Михаил прыснул, бросив укоряющий взгляд на отца. Тот лукаво хмыкнул в бороду и вернул взгляд к старшему сыну. Фёдор продолжал распаляться:

— И вообще этот выскочка набирает силу! С князем знается, влияние имеет…

— Тебе личико, опять же, украсил, верно, братец? — насмешливо бросил Михаил.

Фёдор невольно коснулся носа — целители сделали свою работу хорошо, но воспоминания о сломанной переносице и выбитых зубах были свежи.

— Бутурлин ещё ответит, — мрачно пообещал он. — И Платонов тоже. Только дайте срок.

— Срок, срок… — проворчал Никон. — А он тем временем всё выше лезет. Елецкого вон на дуэли убил. Теперь его побаиваются даже. И что хуже всего — мешает нашим делам. Скольких он людей к себе в дыру забрал? А если возле ворот так же развернётся?..

— К тому же в «Ратном Дворе» совсем туго стало, — Фёдор покачал головой. — Вчера инвентаризацию провели — на складах артефактных клинков на полсотни тысяч лежит, а покупателей нет. Все простое железо спрашивают, дешёвое. Вон, на прошлой неделе боярин Клинский был проездом в городе — раньше по два-три меча покупал в подарок партнёрам и друзьям, а теперь даже в лавку не заглянул.

— Чему тут удивляться, сын? — вскинул кустистые брови глава рода. — Транспортное сообщение между княжествами постепенно сходит на нет, вот богатые клиенты и не ездят. Да и холодным оружием в Гон сыт не будешь, нужен огнестрел и нормальный жезл.

— Верно. Вот потому и приходится искать дополнительные источники дохода, — сдержанно заметил Никон. — Благо, Гон даёт возможности. Паника, неразбериха, беженцы… Умелый человек всегда заработает.

— Верно говоришь, — кивнул Афанасий. — Кстати, братец, — вспомнил вдруг он, — как там твоя Варя? Всё ещё о душе думает? — в его голосе прозвучали неприкрытая насмешка и желание уколоть родича. — В монастыре-то, небось, не так весело, как по балам скакать, а?

Лицо Никона мгновенно потемнело.

— Не напоминай мне об этой идиотке! — рявкнул он, с такой силой ставя бокал на стол, что коньяк выплеснулся. — Тридцать два года дуре, а всё в облаках витает! То ей пение подавай, то влюбляется в первого встречного проходимца!

— Да уж, история с итальянцем вышла препаршивая, — покачал головой Фёдор. — Хорошо, что вовремя спохватились.

— Спохватились! — взорвался Никон. — Эта дура готова была сбежать с этим шарлатаном! С безродным лекаришкой! Позор на весь род! Мало того, что в девках засиделась, так ещё и скандал устроила! И, кстати, твой безопасник это не просто прозевал, а помогал скрывать! — вернул «любезность» старшему брату младший.

Афанасий неодобрительно цокнул языком.

— Молчи! Да что сказать, дочка твоя всегда малахольной была. Помню, как на семейном совете выступила — «ах, мы нечестно ведём дела, берём взятки, людей обманываем», — передразнил он племянницу. — Святоша чёртова!

— Вот пусть теперь в келье святошей и будет! — отрезал Никон. — Семь месяцев уже там сидит, игуменья пишет — всё поёт. Утром поёт, вечером поёт. Говорю — запретите ей! А она — это богоугодное дело, псалмы читает. Псалмы! Раньше арии из опер горланила, теперь псалмы!

— Может, и к лучшему, — философски заметил Фёдор. — В монастыре хоть пользу приносит — молится за семью. А то ведь только позорила нас своими выступлениями. Помните, как она на благотворительном вечере у Горчаковых романсы исполняла? Как простая певичка!

— Не барское это дело — на публику петь, — согласился Афанасий. — Сколько раз ей говорили! А она всё своё — искусство, призвание… Тьфу!

— Год ещё посидит — может, образумится, — мрачно заключил Никон. — А нет — так там и останется. По мне, так даже лучше. Меньше позора.

— Ладно, не будем о грустном, — стукнул ладонью по колену Афанасий. — Господа, предлагаю тост!

Все трое подняли бокалы.

— За род Уваровых! — провозгласил патриарх. — За то, чтобы мы пережили эти смутные времена и вышли из них ещё богаче и сильнее! И чтоб все наши враги сгинули в пасти Бездушных!

— Особенно один, — мрачно добавил Фёдор.

Хрустальные бокалы соединились со звоном. Коньяк обжёг горло, а в глазах мужчин плясали отблески огня из камина — холодные, расчётливые, полные решимости защищать интересы семьи любой ценой.

Я выжал педаль газа до упора, и «Бурлак» взревел, набирая скорость на узкой просёлочной дороге. Фары выхватывали из темноты деревья, мелькавшие по обеим сторонам размытыми тенями. Спидометр показывал сто двадцать — для такой дороги это было безумием, но времени на осторожность не оставалось.

Старый карьер. Я прекрасно знал это место, ведь когда-то именно там я уничтожил львиную долю банды Кабана. Идеальное место для того, чтобы творить мерзости вдали от посторонних глаз. Сколько людей уже свезли туда? Сколько закопали в безымянных могилах?

Внедорожник подпрыгнул на очередной выбоине, на мгновение оторвавшись от земли. Я вцепился в руль, удерживая машину на траектории. В груди клокотала ярость — чистая, первозданная, как в те времена, когда я вёл войска против врагов империи. Только теперь врагами оказались не захватчики, а свои же, продавшие душу за горсть монет.

Впереди показался поворот к карьеру. Я притормозил, входя в него на грани заноса. Задние колёса скользнули по гравию, но полный привод удержал машину на траектории. Ещё километр по разбитой дороге, уходящей по склону вниз, и вот — впереди замелькали огни.

Грузовик стоял на дне карьера, рядом несколько фигур с фонарями. И люди. Выстроенные в ряд люди, а напротив них — солдаты с автоматами. Я видел, как поднимаются стволы, слышал крики женщин и детей.

Нет. Не успею доехать.

Магия рвалась из меня, требуя выхода. Ранг Мастера давал возможности, о которых эти живодёры и не подозревали.

— Стоять! — приглушённо заорал кто-то из охранников. — Ни с места, или…

Договорить он не успел. Оторвав руку от руля, я протянул её, и металл его автомата взорвался тысячей раскалённых осколков. Крики боли смешались с воплями ужаса, когда обломки впились в лицо и грудь стрелка. Он рухнул, хватаясь за изуродованное лицо.

Остальные развернули стволы в сторону моей машины, но я продолжил косить гнилые побеги. Металлический вихрь — одно из заклинаний ранга Мастера. Все металлические предметы в радиусе пятидесяти метров от выбранной точки откликнулись на мой зов. Пряжки ремней, пуговицы, монеты в карманах, и главное — оружие.

Автоматы вырвались из рук солдат, взмыв в воздух. Металл текуче изменялся, превращаясь в рой вращающихся лезвий. Я направил их вниз, и началась бойня.

Лезвия рассекали воздух со свистом, находя свои цели с хирургической точностью. Горла, запястья, бедренные артерии — я целился в места, где смерть приходила быстро, но не безболезненно. Пусть почувствуют хотя бы долю того ужаса, который испытывали их жертвы.

Автоматные очереди ударили по мне, но для защитного барьера мага ранга Мастера — это было, что Жнецу — летний дождик.

Один из солдат попытался бежать, но железные полосы настигли его через несколько шагов, пригвоздив к земле в дюжине мест. Он лежал, захлёбываясь кровью, а его спина напоминала подушечку для иголок. Другой умолял о пощаде, но я не слушал. Для тех, кто расстреливал беззащитных людей ради денег, пощады не существовало.

За минуту всё было кончено. Семь трупов лежали на окровавленной земле. Я отозвал магию, и металлические лезвия осыпались вниз, превращаясь обратно в безобидные предметы.

В наступившей тишине оглушительно хлопнула дверь, и я покинул внедорожник.

Люди, которых едва не расстреляли, стояли в оцепенении. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то просто смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Старая женщина в рваной шали первой пришла в себя.

— Кто… кто вы, барин? — прошептала она дрожащим голосом.

Я сделал глубокий вдох, стараясь унять бушующую в крови ярость.

— Я боярин Платонов, воевода острога Угрюм, — ответил как можно спокойнее. — И обещаю вам — те, кто устроил эту мерзость, заплатят за всё. За каждую украденную жизнь, за каждую развеянную надежду.

Толпа зашевелилась. Молодая женщина прижимала к себе двоих детей, мужчина средних лет поддерживал старика, который едва держался на ногах. Все они смотрели на меня со смесью страха и робкой веры в лучшее.

— Барин, мы заплатили… нам обещали… — начал кто-то.

— Знаю, — кивнул я. — Вас обманули. Ограбили и привезли сюда умирать. Но это закончилось. Я предлагаю вам отправиться со мной в Угрюм. Это далеко от города, но там вы будете в безопасности. Клянусь именем своего отца, никто не станет требовать с вас денег за право жить. Только честный труд в обмен на защиту и кров.

Повисла тишина. Потом из толпы раздался горький смех.

— И почему мы должны вам верить? — спросил бородатый мужчина, сжимая кулаки. — Нам уже обещали безопасность. Видите, чем это закончилось?

Я не стал спорить. Их недоверие было оправданным — после такого предательства поверить кому-либо становилось почти невозможно.

— Не должны, — согласился я. — И я никого не заставляю. Кто хочет — может вернуться к городским стенам, попытаться пробраться внутрь. Кто готов рискнуть и поверить мне — добро пожаловать в Угрюм. Решайте сами.

Люди переглядывались, перешёптывались. Старуха в шали первой шагнула вперёд.

— Я пойду с вами, барин. Всё равно терять больше нечего.

За ней потянулись другие — женщина с детьми, несколько стариков, двое молодых парней. Всего человек пятнадцать из тридцати. Остальные отступили, качая головами.

— Мы попробуем в городе, — сказал бородатый мужчина. — Может, найдём другой способ…

Я не стал их переубеждать. Каждый имел право на собственный выбор, даже если этот выбор вёл в никуда.

Вдалеке послышался шум моторов. Вскоре к карьеру подъехали три полицейские машины. Из первой выскочил Трофимов, оглядел кровавую сцену и тяжело вздохнул.

— Вы опоздали, — сообщил я очевидное.

— Вижу, — кивнул он, доставая магофон. — Зато вы успели. Боярин, тут такое дело… Его Светлость желает с вами немедленно поговорить.

С интересом я взял артефакт и поднёс к уху.