Королевство Русское. Книга четвертая. Крестоносцы

Глава 18

Событие пятидесятое

Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Кто мне чего подскажет, тому и сделаю.

Ширина реки Вервите, которая впадает потом в Венту, где-то чуть севернее, и которая остановила триумфальное шествие войска князя Владимирского Андрея Юрьевича на Мемель, метров тридцать. Если разбежаться, то и переплюнуть можно. Переплюнуть можно, а переехать нельзя. И ждать у моря погоды тоже нельзя. Там крестоносцы подходят к Юрбарку, оставленному на великого воителя Гедиминаса. Пора псам рыцарям весточку послать, что их марш нужно заканчивать и вертаться взад, а то следом за Мемелем можно лишиться и Кёнигсберга, и Мариенбурга. Платите гроши, выкупайте Мемель и подписывайте мир с отказом от Юрбарка, а то будет бо-бо. И даже а-та-та по попке.

Самое плохое, что у него полно всякой всячины, которая очень не терпит воды. Это и деревянные стволы орудий, и порох, и ядра с бомбами. О бочонках с порохом и говорить не стоит. У него очень плохой порох. Он так и не нашёл графита и даже Агафон не обещал его привезти. Да, он знал примерное место, где на Украине потом будут добывать графит, но сейчас это очень глубоко в ордынских землях, наладить там сначала поиски, а потом добычу графита просто не реально. Тут надо сначала несколько раз наголову Орду разбить, одного и даже двух раз не хватит. Так и будут лезть и лезть. Широка страна у них родная, много в ней степей и даж полей.

Так что порох сейчас очень гигроскопичен и то, что бочки полностью обмазаны воско-парафином, добытым из торфа и внутри бочки мешок из брезента, стопроцентной гарантии от попадания воды не даёт. Лучше порох не купать.

Предложение перевозить всю армию на плотах энтузиазма у Андрея Юрьевича тоже не вызвало. Это сколько же нужно плотов чтобы почти две сотни телег переправить на тот берег, а потом несколько сотен лошадей и тысячу людей. Нет, эта задача невыполнима. Нужно строить понтонную переправу. И есть во всех книгах про попаданцев и даже в документальном кино про войну, как из брёвен делали понтон во время Великой Отечественной вдоль берега, а потом течение само разворачивало конец и перебрасывало мост через реку.

Топоры есть. Возчики, читай мужики — крестьяне, привычные к рубке деревьев, тоже есть, всех Андрей Юрьевич и послал в ближайший лес валить сосны. Толщина стволов не менее тридцати — сорока сантиметров у комля и по идее должно сотни стволов хватить. Ну и на всякий пожарный в два наката.

— Данька ты за старшего, выпрягайте своих тяжёлых лошадей и пусть они волоком тащат сюда две сотни стволов длиной метров, ай, в три сажени, можно в две с половиной, но, чтобы все одной длины.

Данька убежал, а профессор Виноградов задумался. Нужны длинные гвозди? Как скреплять стволы? Нет, не те времена. Только верёвками.

— Никифор Кузьмич, — подозвал он главного каптенармуса войска, — будем вязать деревья между собой, обойди обоз и все ненужные, да и нужные, верёвки найди. И отправь во все стороны людей, выдай им денег. Необходимо во всех окрестных селищах верёвки скупить, не будут продавать, так изымайте.

Быстро сказка сказывается. Срубить двести вековых сосен, имея современные топоры, которые больше колуны напоминают из мягкого железа в основном — это получился квест настоящий. Пришлось обе походные кузницы раскочегарить, чтобы регулярно приходящие в негодность топоры подправлять.

Заняло строительство тридцатипятиметрового понтона в два наката целые сутки, в прямом смысле этого слова, ни днём, ни ночью работы не прекращались. И всё это под нудный мелкий дождик, который и не собирался заканчиваться. При этом вода в реке Вервите продолжала подниматься, а ширина её увеличиваться.

Отпустили конец плота этого огромного или понтона и оттолкнули конец от берега, что был выше по течению. Всё, как в книгах про попаданцев. И ведь начало понтон разворачивать. Андрей Юрьевич уже обрадовался. Вот какой он умный и начитанный. Такую, понимаешь, загогулину изобрёл. Рано обрадовался. Когда мост — понтон развернулся и встал поперёк реки, то его сначала течение изогнуло, а потом разорвало на три куска. Не выдержали верёвки.

Профессор Виноградов даже материться не стал. Посмотрел, как два куска уплывают куда-то в море — океян и мысленно себе два подзатыльника отвесил. Сам себе злобный Буратино. Наверное, скобами какими во время войны скрепляли, и реки были с небольшим течением. Ладно, за битого двух небитых дают.

— Где там этот проводник? — спросил он стоящего рядом Никифора Кузьмича.

Привели его к рыбке.

— Как звать тебя, парень, напомни.

— Радвила, — поклонился проводник.

— Что ты про мост говорил?

— Есть мост. Но это нужно до Варняя ехать. Полста вёрст на полдень.

— Полста вёрст мы бы за день прошли. А теперь уже два потеряем.

— Так может там смыло его? Вон, вода какая? — неуверенно протянул это Радвила.

— Пофиг. Народ собираемся, пойдём через мост. Ничего, там в Мемеле купцы за это время больше денег накопят. И за этот мост отдельно заплатят. Дебилы, не могут нормальных каменных мостов построить. Как они тут живут⁈

Событие пятьдесят первое

— Помнишь шутку, что князь Андрей Юрьевич сказал на Думе, когда торговлю с новыми землями в Словакии обсуждали? — Роман Судиславич покрутил туда-сюда головой шею разминая. Сидел целый час письмецо князю во Владимир карябал. И про побитие татей новгородских и про то, что послы от веси приходили.

— На Думе? — Наум Изотович проковылял, подволакивая ногу к двери из горницы и приоткрыл её, словно там в большой… ну, по местным меркам большой палате Дума заседала. Нет. Не было там бояр владимирских и галицких. Там сидели девки, что они освободили у ушкуйников.

— На Думе. Деньги, говорил, это зло. А со злом, де, надобно бороться. Вот, наверное, потому у нас вечно зла не хватает. Всё мы его победили, — напомнил боярин, и помахал листом в воздухе, давая чернилам просохнуть.

— Ага, припомнил, а чего ты вспомнил-то Роман Судиславич? — помощник ключника прикрыл дверь и прохромал назад к лавке под оконцем, на которой сидел до того.

— Тиун, утром жалился, Алексий-то, что настоятель Аврамиево-Городецкого монастыря, отец Варфоломей просит гривен на строительство, баит не успеют без работников достроить до снега.

— А чего тебе, боярин жалился, а не мне? — вскинул брови Наум Изотыч.

— Боится он тебя. Откажешь же, а видно уже пообещал их Высокопреподобию, что денег на работников добудет, — гоготнул, снова разминая плечи и бычью свою шею, Роман Судиславич.

— Отец Варфоломей мог бы и сам подъехать. Гривен пять можно выделить. У новгородцев больше захватили, а только… — ключник поднял палец к потолку, — прав Андрей Юрьевич — деньги зло. Застоялись у тебя воины. Гридни — это понятно. А чего стрельцов не отправить на помощь монасям. Они из чёрного люда все почитай, привыкли топором пахать. Два десятка человек в помощь и денег никаких не надобно тратить. А Алексий-то Меньшов тоже могёт в Чухломе помочь всем миром монахам кликнуть. Пусть на один день да пять десятков мужей крепких… Ого-го сколько работы переделают. Ну, а гривны пусть Их Высокопреподобие на что другое потратит, чем зимой питаться монаси будут. Пусть в Кострому или Ярославль обоз как мы пошлёт, чтобы жита закупили.

— Вот! А спрашиваешь, чего тиун сам к тебе не пришёл. Вроде и не отказал, а делами его тут же завалил. А он чуть ленив, нет, не лодырь, лежебока, а просто не любит большие дела поднимать, опасается.

— А у нас-то, Роман Судиславич, что с большими делами? Монастырь-то хоть потихоньку, но строится, а у нас ни на один венец стены не поднялись.

— Обсуждали же… Весною начнём. Зимой лес заготовим хороший. Кто же осенью деревья на стены рубят. После Рождества и начнём рубить. А ты чего всё в горницу с девками пялишься? — вдруг резко перевёл разговор на другую тему боярин.

— Кхм.

— Да, говори уж, — махнул рукой на дверь Роман Судиславич, — девку себе присмотрел?

— Кхм. Там… — вздохнул ключник и как в воду бросился, — Там эта высокая, Южа которая, и правда глянулась. Волосы как на солнце золотом играют, ликом мила и глаза синие, как васильки, и говорит, как поёт.

— Вот как? Так пери себе в полюбовницы, родичи же от неё отреклись. Мол, всё порченая. Сами защитить девку не смогли, а теперь не нужна она им. Как говорит Андрей Юрьевич, все берега попутали.

— Не хочу в полюбовницы. Грех это. Блуд. Да и девку жалко. Красивая. Жениться на ней хочу, я же вдовый. Давно уже, и детей нет. Моя Любава родами умерла три года как. Она похожа Южа эта на Любаву мою больно, потому и по нраву мне.

— Дела⁈ Жениться? Так она… м… Ну, дело хорошее, — не стал напоминать боярин, что возможно не праздна та девица Южа. Всех побитых и изнасилованных многократно освободили их из плена у новгородских ушкуйников. Вон, даже родичи от них отвернулись.

— Я разумею, что может чужого ребёнка носить. Но как взгляну на неё, так сердце и захолонет. Точно бог мне её привёл заместо моей Любавы. А дитё? Ну, чего дитё? Чай прокормлю. Не убудет. Опять же, не обязательно же. Так в любом случае потом мои пойдут. Дети-то. Наследники.

— Благое дело, Наум Изотыч… Стой! А она крещёная? Там месяц же нужен? Не силён, но вот князь наш месяц ждал, чтобы княгиню Анну окрестили.

— Поеду сегодня сам с отцом Варфоломеем переговорю. Он канон лучше нашего знает. Сделает как должно, — решительно встал с лавки ключник.

— И то дело. Давай. А чтобы не с пустыми руками, я десяток стрельцов с тобой отправлю, а назавтра другой десяток, так и будут меняться. День службу нести, день богоугодным делом заниматься.

— Хорошо.

— Подождь, Наум Изотыч, а с девкой-то, с Ужой этой ты гутарил уже? Ужой — ужо. Смешно.

— Южа. Так Его Высокопреподобие найдёт ей имя… Может Любавой назовёт?

— Любавой? Так по святкам… Хм, думаю за гривну-то и Любавой назовёт. Любит отец Варфоломей звон серебра. Понятно, что не в ларец ховает, а на строительство монастыря тратит, но иногда смешно на него смотреть, словно не игумен, а купец какой.

— Роман Судиславич, так может ты и с девкой поговоришь и с отцом Варфоломеем, а то я не знаю, как и подступится к ней. Хромец…

— Дурья твоя башка, Наум Изотыч. Ты боярин почти. Вернёшься и тебя ключником во Владимире сделают. Третий человек в Государстве нашем будешь. Да, сотни девок будут спать и видеть сны, как с тобой под венец идут. А тут пор… Хм, а тут по гроб жизни будет благодарна. Лады. Раз сам боишься девку, то я ей объясню, какое счастье ей привалило. Хромец? Дурец ты. Хоть умнейший человек. Уж, я-то и игумену объясню и Уже твоей, какой ты золотой человек. Ты и воин. От смерти меня спас. Я этого николи не забуду. Уж Ужу твою точно уговорю.

Событие пятьдесят второе

Емеля вновь лежал в телеге за корзинами с репой, прикрытый соломой и рогожкой сверху. Получилось же такая хитрость в прошлый раз, должно и в этот сработать. В подзорную трубу они, что творится на мосту, детально рассмотрели. Там стоят четверо… ну может и кнехтов, но скорее, мытарей. Они собирают с проезжающих плату. В основном в Мемель едут пахари местные, продукты везут. Город большой и все есть хотят, хоть и бусурмане. Много нужно продуктов. Так что на мосту почти всегда… Точнее, и перед мостом, и на мосту всегда несколько телег стоит. Одних уже досматривают мытари и деньги собирают, другие рядом с мостом ждут свой черёд, чтобы с векшей расстаться. Или какая мелкая монетка у братьев рыцарей? Что-то же говорил их проводник? Фиктен. Нет. Фирхен, который равен четырем малым пфеннигам. Напридумывают. Язык сломаешь.

Ждёт пока очереди и их телега. А вот Ефим Конев и его брат Серафим уже мост прошли под видом охраны купца. Купца они запужали, мол, дёрнешься и вякнешь чего не того кнехтам на мосту и харалужный кинжал напьется твоей крови. Ему кровь папистов нравится. И поводил перед носом купца Ефим синим с узорами кинжалом. Купец русский разумел и сказал, что сам готов кнехтов резать, они его уже два раза ограбили.

Решились всё же на дело это сомнительное Емеля с Фёдором. Не вдруг. Сначала хотели сразу начать. Вчера ещё, но потом покумекали и перерешили.

— Подождём один день. Вот ежели завтра до полудня не прибудет Андрей Юрьевич, то тогда и начнём.

Не приехал. Начали. Должно быть совсем дороги плохие и с переправами, как у них проблема у князя Владимирского. Это у них всего пять повозок с трофеями, а у князя ого-го сколько. Богато. Ну, теперь и у них не три как в начале, а пять, на переправе у тевтонов тоже всё железное попросили одолжить. Ну, пока не воскреснут. А там отдадим. Богом клянёмся.

Емеля пока повозка, в которой они прятались, ожидала, когда до неё черёд дойдёт ехать на мост, руку отлежал. Как с луком-то будет обращаться, но не начинать же ворочаться сейчас⁈ Заметят шевеление рогожки с моста кнехты и поднимут тревогу раньше времени.

Наконец, телега рывком тронулась и заскрипели колёса.

— Кхм, кхм, господа херы кнехты, — сказал возчик заветную фразу, и Емеля дёрнулся, стряхивая с себя и рогожку и солому. Боковым зрением он видел, что спрыгнул на землю и Фёдор.

Рука всё же подвела, как ни пытался работать пальцами десятник, стараясь разогнать кровь. С огромным трудом он удержал лук. А ведь ещё натянуть тетиву нужно. Между ним и кнехтом с мечом и коротким копьём было пару сажен и воспользоваться своим кинжалом Емеля понимал, что не успеет. Немец опомнится и потом попробуй подойди к нему. Раз копье в руке, то явно умеет им пользоваться. Копьё оно длиннее кинжала в каких единицах не измеряй, хоть по старине, хоть, как князь Андрей Юрьевич.

Сжав зубы, Емеля всё же вздёрнул лук задеревеневшей рукой и, наложив стрелу на тетиву, попытался её натянуть. Нет, эта-то рука работала, главное — лук удержать. Не чувствует он её. Десятник даже зажмурился на секунду, всю силу вкладывая в то, чтобы лук удержать.

Вжик. Это Фёдор уже спустил тетиву, и стоящий на другой стороне моста мытарь или кнехт, получив стрелу в лицо, начал заваливаться назад. Его же противник стоял, пока, не шевелясь, заворожённо уставившись на натягивающего лук Емелю.

Вжик. Фёдор поразил и второго своего подопечного, на дальнем конце моста. Вжик. Емеля тоже тетиву отпустил. И промахнулся, дернулась рука и стрела ушла чуть ниже, впившись в плечо кнехту. Не удержала кольчуга. Четырёхгранный наконечник из булата легко раздвинул и разорвал кольца, и впился в немца.

Проклиная собственную дурость, десятник дёрнулся за следующей стрелой. Достал её легко и наложил вновь на тетиву. Ну, тут-то чего, эта рука отлично работает. А левая сейчас покалывать начала в кисти, кровь пошла. Теперь бы ещё раз натянуть.

Вжик. Фёдор, сообразив, что с напарником и командиром что-то не так, выпустил уже третью стрелу, и попал опять в лицо, самому дальнему от себя кнехту, что стоял с Емелиной стороны на другой стороне моста.

Сам же десятник опять тянул тетиву и старался онемевшей рукой удержать лук, не разжать пальцы. Вжик. На этот раз получилось. Стрела вошла в ухо кнехту. Он наклонил и чуть повернул голову, стараясь первую стрелу вытащить из плеча. Ну, теперь это у него не самое важное дело. Теперь ему перед ключником Петром ответ держать. Рассказывать, как до такой жизни дошёл. Как купцов обирал.

— Ты чего⁈ — рыкнул на Емелю подскочивший к нему картограф.

— Рука затекла. Сильно. Еле совладал, — на ходу уже оправдался десятник. Времени стоять и разговоры разговаривать не было. Там у ворот Ефим Конев и его брат Серафим уже бьются с кнехтами, что вход в замок охраняют.

А за ними уже бежали остальные диверсанты и разведчики. Теперь путь свободен и теперь время пошло на мгновения. Нужно успеть заскочить в ворота. Как ни верь в свои силы, а по словам местных, в замке около ста воинов.