Королевство Русское. Книга четвертая. Крестоносцы

Глава 9

Событие двадцать четвёртое

Пятьдесят с небольшим вёрст от западных посадов Ковно до Юрборга. Можно, если сильно поспешать, то за день пройти.

— Можно, если поспешить, и за день дойти, — Андрей Юрьевич кивнул на дорогу, стоящему перед ним Даньке — сыну воеводы Мечеслава Детько.

Главный артиллерист согласно кивнул головой. Потом вздохнул, и почти себе под нос проговорил:

— Токмо не получится.

— Чего вдруг? — профессор Виноградов в самом деле удивился, даже голову к плечу опустил, чтобы получше удивление изобразить.

— У Панаса плечо ломит.

— Вона чё?

— Всегда к дождю ноет. Можно не сомневаться даже. Скоро дождь пойдёт, и мы завязнем в грязи. Тут и так болотина сплошная, а будет вообще хлябь.

— Ясно. Тем более, нужно быстрее выдвигаться, чего вы телитесь? — сам дурак. Народ пожалел и отпустил на день в город, в баньку сходить, в церкву, кому надобно, на рынок, у кого деньги ляшку жгут.

И вот теперь воинство его в разной степени побитости и расхристанности собиралось неспешно у городских ворот. Артиллеристы — как настоящие воины, уже почти все, как и арбалетчики, а вот стрельцы, набранные из охотников и охранников караванов к дисциплине народ не сильно приученный, потому приказ «на заре у ворот» поняли кто как мог. Заря она такая. Длинная.

И ведь прав оказался Данька со своим Панасом. Дождь к обеду зарядил. Даже хуже. Сначала ливнем прошёлся вдоль маршрута его войска, полностью уничтожив то, что местные дорогой называют, а потом перешёл в нудный осенний. И небо затянуто так, что прямо чувствовал Андрей Юрьевич, что пушистый северный лис пока серый, раз лето, не просто подкрался, а вот-вот за задницу цапнет.

У него стрельцы и арбалетчики. Да, по возможности у всех тетива шёлковая и есть несколько запасных, но лук, хоть и обёрнут берестой, но деревянный. Да и при влажности в сто процентов при такой мороси и шёлковая тетива ненадолго. А ещё основная сила у него баллисты и пушки. А там гигроскопичный порох. Графита он так и не нашёл в своих владениях, и даже генуэзский купец Агафон не знал, где можно купить, потому порох при малейшей влажности напитывался водой и пшикал вместо взрывов.

Не дошли в первый день, вёрст может тридцать отшагали и встали. Сплошные болота, а не дорога, и ручьи разлились и все поперёк дороги.

Ночевал Андрей Юрьевич в фургоне, закутавшись с головой. Такой резкий переход из лета в осень получился, что согреться никак не мог.

Оставшиеся двадцать вёрст до Юрбарга преодолели, убив ещё целый день. Только когда солнце, вылезшее, наконец, после обеда в разрывах туч и облаков коснулось горизонта, разведчики вернулись и доложили, что вон за тем поворотом дороги большой овраг, а на другом его берегу начинается лагерь Гедимина.

Андрей Юрьевич вылез из возка в грязь и огляделся. Лезть в лагерь литвинов ему не хотелось. Этот товарищ обязательно какую гадость затеет, например штурм крепостных стен, а принимать в этой дурости участия князю Владимирскому не хотелось.

Впереди был и правда глубокий и широкий овраг наполовину водой заполненный, а вот на севере был небольшой холм, заросший редкими соснами.

— Вон туда, на холм, правьте, и там лагерь разбивайте, — скомандовал он Даньке, — А я до лагеря литвинов скатаюсь.

С десятком гридней и тронулся пока не стемнело.

Лагерь был огромен. Он занимал территорию примерно верста на версту. С холма, на который они сначала заехали, чтобы убедиться, что там можно лагерь разбить, войско Гедимина расположившееся в пятистах примерно метрах от другого холма с крепостью было видно, как на ладони. Андрей Юрьевич ещё и подзорную трубу достал и так его рассмотрел с приближением двенадцатикратным.

И почти сразу перевёл взгляд на крепость. Вот так вот! У стен что-то чернело, и в подзорную трубу было видно, что это убитые люди. Гедимин, получается, времени даром не терял, и по прибытию к замку сразу организовал штурм. И судя по десяткам, даже сотне, скажем, трупов под стенами, штурм был не сильно удачным. А у него вообще штурмы удачными бывают?

Стены были не высоки, а из шести башен достроены были только две, остальные выведены только чуть-чуть выше уровня стен и не имели крыши. Рядом с воротами и чуть подальше у одной из башен на земле валялись лестницы. Сразу их столкнули защитника или после того, как литвины откатились, не важно. Важно, что Гедимин теперь, если не полностью без осадных лестниц остался, то без большей части точно.

В самом лагере горели костры, много костров. Варили себе люди кашу или каких гусей на вертеле зажаривали, видно не было, но костров было много — несколько сотен. Выходит, что и в самом деле Великий князь Литовский привёл сюда на взятие этой мелкой недостроенной крепости несколько тысяч воев.

— Смотри, Елисей, — ткнул пальцев в сторону ворот Андрей Юрьевич, — эти вояки даже заслона напротив ворот не выставили. Сейчас тевтонцы сделают вылазку и покрошат ближайших.

Командир сотни конных арбалетчиков, которого князь взял с собой, достал свою подзорную трубу и оглядел тот кусок лагеря.

— Они даже рогаток не выставили… Ого, княже, а ворота-то открывается, прямо сейчас и будет вылазка!

Событие двадцать пятое

— Это Мазай, вон тот с луком Неёла. Рядом его брат Токмак. С седой бородкой Шугарь, а высокий — это Шадра. Все они старшины в своих поселениях, — тиун Алексий Меньшов сегодня был трезв, голова помыта и не всклокочена. Свитка чистая и почти новая, зелёный цвет ещё не выцвел, прямо такой молодой травой отливает. На голове шапка, отороченная мехом соболя. Молодец — вдовец.

Роман Судиславич, как увидел в первый день этого бражника, хотел турнуть его из городка, но теперь передумал. Оказалось, не просто так пил тиун, сорок дней по жене справлял. А так успел с местными и Наум Изотыч пообщаться, и сам боярин с ключником Аврамиево-Городецкого монастыря поговорил. Все Алексия хвалили. Не дурак, с местными дружно живёт, не притесняет их шибко, и потому те не нападают в последнее время на русских.

— Зови, в дому поговорим. Ветер холодный до чего. Как вы тут вообще живёте?

— Сносно живём, — покивал боярину тиун и пошёл к стоящим наособицу старшинам мерянским.

Минут через десять уже сидели в просторной горнице у Меньшова и старушка в чёрном платке выставляла на стол чашки со взваром и какие-то непонятные хлебные изделия на просфоры похожие. Плоские такие кругляки, чем-то обсыпанные и без креста сверху.

Боярин пригубил взвар, ягодами отдаёт, ещё какие-то летние ароматы — вкусно, хоть и чуть тёрпко. Покусал и просфорки эти. Тоже не плохо, и тоже с ягодами, тут явно малина сушёная. Ею и посыпаны сверху.

Меряне сидят чинно за столом, попивают взвар, закусывают и молчат. На дикарей совсем не похожи. Хоть по лицу видно, что не русские. Овал лица другой, волосы чересчур белые. Словно ненастоящие. Одежда в яркой вышивке, как платья на дивчинах у них в настоящем Галиче.

Вскоре угощение закончилось и Роман Судиславич решил к делу перейти.

— Неси, Наум Изотыч, — кивнул он помощнику ключника.

Хромец бодро протопал к сундучку, что они с собой привезли, и, открыв крышку, достал из него небольшую коробочку резную. Прихромал назад и на освобождённый от чаш и тарелок деревянных стол водрузил, нарочито громко брякнув о доски.

— Хочу вам показать поделки, что в нашем княжестве делают, — привстал с места боярин и открыл крышку коробочки.

Света в избе, или скорее тереме небольшом, прилично, и даже лучики солнечного света пробиваются через распахнутые ставни. Роман Судиславич достал из коробочки бусы цветного стекла и положил на стол, за ними вторую нитку, а потом третьи бусы с двойной нитью. На стол один из лучиков света падал как раз, и именно на эту жёлтую полянку и положил боярин бусы, которые сразу заиграли множеством красок.

— Это стеклянные бусы. У нас во Владимире делают. Не, не в этом вашем на Клязьме. В настоящем. Что думаете мужи, можно такими у вас торговать? Дадут за них мягкую рухлядь? У нас за нитку из двадцати бусин до двух гривен цена доходит, две бусины ежели, то рубль, — боярин достал из калиты новые серебряные монеты. Их успели всего несколько сотен начеканить, и вот полсотни дали Роману Судиславичу.

— Продвигать будешь разумное, доброе, вечное. В монете двадцать грамм… ай в гривне киевской пять таких рублей, — вручая кошель тяжеленный боярину, сказал князь Владимирский.

Монеты были в разы лучше ромейских и фризских. Они были ровные, толстенькие, с рубчиками по гурту. На одной стороне была большая единица, а под ней полукругом надпись: «рубль». А на обратной стороне пикирующий сокол. Красивые, такие отдавать в чужие руки жаба задушит. Хотелось все себе забрать и на золото ромейское или серебро венгерское поменять, да хоть на гривны в два раза больше, чем Андрей Юрьевич сказал. Не видел ещё боярин таких-то монет.

На стол их с приличной высоты из горсти ссыпал Роман Судиславич, чтобы сбрякали и поиграли на нём, подпрыгивая и играя в лучах солнца. Звон был настоящий «серебряный» звонкий.

За монетами руки не потянулись у гостей, а вот за буса сразу дёрнулись. На всех не хватило, но драки не возникло, двое что помладше — братья Неёла и Токмак остались без бус и вынуждены были, раз уж руки протянули, то взять по монетке.

Старшины перебирали бусины, позвякивали шариками один об другой, смотрели на просвет.

— За соболя в Москве давали в прошлом годе 10 рублей — за 3 пары. Куница же продавалась тамо за 4 штуки по цене сорок три алтына или 1 рупь 29 копеек, — степенно так произнёс Мазай, как старший видимо среди мери.

— Так то на Москве. Ты, Мазай, доберись до той Москвы. А в Константинополе я слыхал, что за одну шкурку кунью рупь дают. Там торговать будешь? Боярин же сказал, что десять бусин — гривна али пять рублёв. Вот три пары соболей и будет десять бусин, — взял торговлю в свои руки тиун.

— А рупь почём? — вдруг подал голос один из братьев и все к нему и к рублям потянулись. Долго опять вертели.

— Рупь он и есть рупь, — Наум Изотыч ловко подбросил ногтем кругляш и тот опять с чистым серебряным звоном заскакал по столу, — а этот четыре на гривну. Чистое серебро. Купелировал сам князь наш Андрей Юрьевич.

— Купелировал… — на русском меряне говорили нормально, только чуть, может, слова растягивали, и губы при этом странно в трубочку вытягивая.

— А что с ясыком, — Мазай всё же у них кем-то вроде князя был.

— Тот же. И за эти рубли нам прокорм для людей моих нужен, — опять завладел инициативой боярин.

— От новгородцев защитите? — Мазай тоже попробовал рубль на ногте подбросить.

— Ушкуйники? Разбойные людишки?

— Ясык требуют, жёнок насилуют, девчонок с собой увозят, — заходил желваками Мазай.

— Да, легко, как князь наш говорит. Где и когда?

— А вскоре вниз пойдут по Костроме, мы предупредим.

— Добро.

— Покажите мёртвых новгородцев и будем дальше торговлю вести…

— Это подарки вам, — видя, что старшины с неохотой расстаются с сокровищами, успокоил их Наум Изотыч.

Событие двадцать шестое

— Новость принесли мне, что с Мариенбурга выйдет войско, из Мемеля, и из замка Кёнигсберг тоже рыцари пойдут, и к началу сентября они должны подойти к крепости, — Гедимин выглядел побитым и злым.

Ну, так его недавно побили и разозлили. Вылазка из крепости была стремительная, кровавая, но мелкая, что ли. Выехало два десятка рыцарей в вёдрах своих смешных, и с белыми плащами, копьями проткнули десяток, подвернувшихся под ноги пешцев Гедимина, и, врубившись в набежавших на помощь следующих пешцев, пробились сквозь них, орудуя мечами, как ветряные мельницы, развернулись и по проложенной просеке вернулись в город.

— Охо-хо, — Андрей Юрьевич покачал головой, — Ну, кто так строит.

— Дурни, — добавил от себя Елисей и даже поплевался.

— Понятно, но немцы ещё дурней. Представь, что на наших стрельцов или арбалетчиков они бы так борзо выскочили. Один залп и все бы полегли.

— Так это наши. А там — дурни, — махнул рукой Елисей.

— А мысль интересная. Завтра мы встанем у ворот. Сюрприз будет.

Они спустились с холма и в растревоженном, как муравейник разворошенный, лагере, с трудом нашли шатёр Великого князя Литовского. Он бегал по началу с мечом и крыл гонцов с того куска лагеря, что располагался у ворот, своим литовским матом. Потом просто всех крыл, кто под руку попадётся.

Нашли, пообнимались, поорал на своих людей Гедимин, чтобы им с братом и зятем ужин принесли с мёдом, и только когда всё это, довольно, кстати, быстро, появилось, чуть успокоился и стал адекватным собеседником.

— И что. Новость, как новость и мне доставили, — не понял Андрей Юрьевич из-за чего его не дождался Гедимин.

— Думал, с ходу взять замок, а когда тевтоны подойдут, то замок уже мой будет, и им придётся самим его штурмовать, — озвучил свой великий план Великий князь.

— Чтобы эти такую вылазку в тыл не совершили, — понятливо покивал Андрей Юрьевич, стараясь сдержать усмешку.

— Вот. Так и думал. Ты тоже не дурак, затёк.

Ну, чего с этого стратега взять, кроме анализов.

— А почто заслон не поставили против ворот?

— Не успели, вот, всего пару часов как штурм закончился. Не думал, что они сразу полезут.

— Ромеи наоборот воевали. В книгах читал, они сначала, как приходили, лагерь организовывали с забором, а потом нужники копали, потом пороли нерадивых, и только после этого воевать начинали. А забор всегда с собой таскали.

— Ромеи?

— Они.

— Ну, буду знать. А ты свои громобои привёз? И забор? — загоготал успокоившийся после двух большущих кубков мёда Гедимин. А чего, потерял пару сотен человек⁈ Ерунда! Бабы ещё нарожают.

— Знамо дело. Привёз. Но спешить не будем. Урок нужно немцам преподать. Полно ещё времени. Пока они на четырёх ногах… раз, два, три, четыре, мы быстро на двух… раз, два, раз два.

— Чего. Не понимаю тебя, брате! — вскочил Гедимин.

— Я говорю, что Мириенберг — это чёрте где, пока они сюда дойдут, мы не только замок возьмём, но и достроить успеем.

— Посмотрю я завтра как ты будешь брать, — насупился Великий князь Литовский.

— Завтра не буду. Сказал же, я завтра их и твоих воев учить буду, как не надо воевать.

Ночью воев с той части лагеря, что была ближе всего к воротам, Гедимин по просьбе Андрея Юрьевича снял и отправил в тыл, раны зализывать. Ещё через час, когда уже почти светать начало, их место у потухших костров заняли отдохнувшие уже и выспавшиеся арбалетчики и лучники Русского королевства. Всего две сотни человек. После того как они разобрались, где кто устроится, десяток гридней Андрея Юрьевича прошлись перед их позициями, густо высаживая в глинистую землю чеснок.

Немцы не подвели. Едва рассвело, ворота открылись и тот же самый отряд из порядка двадцати всадников с вёдрами на головах, ощетинившись копьями, ринулся в атаку. И ведь не прибудь Андрей Юрьевич вчера вечером в лагерь и этот бы набег опять рыцарям удался, ещё бы на потом Гедимин обустройство лагеря отложил.

Но тут вам не там. Рыцари набрали ход и с разгона с горки выперлись на чесночное поле, лошади повалились на землю, поднялся ор, и тут защелкали арбалеты, выпуская стрелы в остановившихся и частично спешенных рыцарей. А потом по выжившим отработались стрельцы. Команда была лошадей тоже убить. Во-первых, Гедимин хрен бы их отдал, а, во-вторых, лошадь — это не только ценная шкура, но сто с большим гаком килограмм диетического мяса. А эти — рыцарские, так и за двести кило. Люди после дальней дороги с удовольствием мясцом побалуются.

Посчитали через полчаса. Двадцать два убитых Фрица или Ганса. Хотя, рыцари же — Людвиги все.

А ещё двадцать два ведра и двадцать две неплохие кольчуги. Ну и прочего добра немного. Война она должна прибыль приносить. Хоть даже в вёдрах.