Королевство Русское. Книга четвертая. Крестоносцы

Глава 19

Событие пятьдесят третье

Это как взрослому опытному вою с мечом из булатной стали и в кольчуге плотного плетения из такого же хорошего железа выйти на поединок с хромым одноруким сопливым пацаном, вооружённым палкой, даже веткой трухлявой, только с земли подобранной. А ещё они будут на острых камнях ратиться, и воин будет в сапогах новых с толстой подошвой и каблуком, а хромоножка босым выйдет. Пришли они к городку Дубровица, расположенному на слиянии реки Горынь с речкой Случь. О подходе их войска местные явно прознали и ближайшие к городу селища и сам посад или подол были брошены. Ну, почти брошены. В некоторых домах остались старики да старухи. Кое-где брехали собаки и носились по двору оглашенные куры, сбежавшие от хозяев и не пожелавшие разделить с ними тяготы путешествия. То же самое и с козами. Эти вредные животины вечно верёвку перегрызают и уходят на вольные хлеба.

Ни живность свободолюбивую, ни стариков никто трогать не собирался. Войско спокойно проходило мимо брошенного жилья, иногда лишь, при остановках, изымая сено свежее, лошадям подсыпать. Но тоже чуть всего. Трава вполне зелёная ещё, а овес везли с собой. Можно было овёс поискать. Явно закопан. Осмотреться, и где свежая разрытая земля, там и схрон. Но пока есть же овёс, чего тогда ненависть местных на себя вызывать.

Жили християне в этих местах не сказать, чтобы бедно. Вполне в каждом дворе и конюшня имелась, и коровник, либо один большой хлев для всей животины, включая куриц и утей. Проезжали мимо этого «богатства». Вернутся после пахари не к разорённым и пожжённым домам, а к своим же оголодавшим собакам и радостно блеющим козам, обещающим хозяевам, что больше они точно убегать не будут, а в «крайний» раз просто бес попутал.

Так подъехали они к Дубровице и интересно получилось. С одной стороны — город с трёх сторон водой окружён и нужно только с полудня стену оборонять. А с другой, сами защитники себя в капкан загнали. Им-то тоже некуда деться. И городок-то места занимает в десяток десятин, ну или двадцать четей, а туда народу набилось из селищ и подолов столько, что там только стоять можно, сесть и то уже негде.

Из-за стены и городских ворот слышался плач баб, крики воев, ржание лошадей, мычание коров и брёх собак. Всю возможную живность люди с собой пригнали. И спрашивается, чем они скотину кормить собрались? Или они её взяли, чтобы наоборот ею питаться? Так от такой мясной диеты дристать будут дальше, чем видеть. Так не сырым же мясо будут есть? Ага, дома разберут на дрова. Ну, так себя выход. Осень уже в дверь стучит, да не кулаком даже, а ногами. Прохудилось небо, дождь словно и не прекращается. И он холодный. И ветер, что бросает в лицо холодный дождь, тоже холоднючий.

Подъехали они к Дубровице и встали за посадами в полуверсте от городской стены. Тысяцкий Владимира боярин Андрей Молибогович на своём кауром жеребце, подаренном Андреем Юрьевичем, в сопровождении десятка стрельцов и десятка гридней выехал вперёд, держась всё же в ста саженях от стены. И не зря. Обстреляли их из луков, но не те луки, не владимирские. Не долетели стрелы, а те, что почти долетели, просто плюхались на землю, не могли, естественно, кольчугу пробить. В ответ десяток стрельцов, что был с ним, спешился и три раза выстрелил каждый по стенам. Видно было, что в кого-то попала стрела, и стена очистилась.

А вскоре ворота открылись и оттуда вырвалась дружина князя Георгия Романовича Дубровицкого. Хитрецы! Видели, что воевода подъехал к городу и решили лихой вылазкой его пленить или убить. Иван Хвостов по прозвищу Хвост, старший над диверсантами, спешил своих стрельцов, и они встретили набег этот десятью выстрелами в упор. Каждый из десятка стрельцов десятью выстрелами. Чуть больше минуты прошло и гридни только успели мечи из ножен вынуть и пару шагов вперёд сделать, оттесняя боярина с конём за спины, а там, в наступающем отряде, и не осталось всадников. Их воев сорок выскочило из города, а через минуту, когда они стали коней разворачивать и половины не осталось, до ворот же всего десяток добрался. После чего они резко закрылись, а на привратные башни выскочили стрельцы. Хвост перенёс огонь на них и те опять спрятались.

Между посадом, на краю которого остановились владимирцы, и стеной Дубровицы бегали напуганные криками и запахом свежей крови лошади, оставшиеся без седоков.

Андрей Молибогович, растолкав грудью коня гридней, вылез снова вперёд и достал из замшевого футляра небольшую подзорную трубу, поблёскивающую латунью. Он приставил её вплотную к глазу и осмотрел ворота и стену. Отдельно остановился на четырёх деревянных башнях. Стены низкие были и древние, может татаровья их и не палили. Давно, наверное, в сих местах не ратились. Одна из башен, что была справа от ворот, ближе в речке Случь, была чуть наклонена, видимо нижние венцы или в землю ушли неравномерно, либо подгнили с одной стороны. И укрытие там у стены как-то покосилось. Разруха и небрежение. Тысяцкий убрал трубу назад в чехол и презрительно фыркая произнёс, к Хвосту больше обращаясь.

— Хозяева! Не могут стену с башнями поправить. Нужён ли Андрею Юрьевичу такой князь в сём княжестве. Не пойму, я чего возиться с ним.

— Нужно переговорщика послать… — развёл руками старший у диверсантов.

— Ай, не говори! — плюнул боярин, — сам понимаю. Не поймёшь Андрея Юрьевича, но спорить не след. Давай, бери флаг белый да езжай. Ну, знаешь же, что говорить? Слышал князя нашего. Входят в состав Брянского княжества, получают тиуна оттуда, а те знамо нам подчиняются. Георгий этот пусть сидит. Никто его не тронет. Ну, а дальше, как Андрей Юрьевич с тевтонами разберётся, то вызовет к себе. Да, главное-то забыл. Орде ничего больше не платят, никакой выход не нежен. Всё, хрен им за воротник, как Андрей Юрьевич гутарит. Нам пока тоже. Деньги же пусть на укрепление стен пустит и на башни новые. А то срамота. Я подойду к стене, так и руками до верха дотянусь.

А что, при росте под два метра и руки если вытянет? Иван Хвостов прикинул. Ну и подпрыгнет на, пусть, пару локтей. Точно достанет боярин до верха стены. Видно, что раньше ров был и, видно, воду из реки пускали, но теперь засыпан он, то ли поганые велели, то ли ещё кто, но рва нет и стена в самом деле смешно немного смотрится.

Событие пятьдесят четвёртое

Ефим Конев и его брат Серафим в то время, как Емеля с Фёдором разбирались с мытарями и охраной моста, тоже были немного заняты. Ну, как немного. Можно бы и больше, но не хотелось. По словам купца и по тому, что с такого расстояния удалось рассмотреть в подзорную трубу десятникам и им самим, выходило, что на воротах стоят четыре кнехта. Рыцари-то чуть по-другому одеты и вооружены, так что простые кнехты стоят. Вооружены алебардами и мечами. А ещё по верху стены патрулируют подходы к воротам, прогуливаясь по ней, два кнехта с арбалетами. Но им, что происходит непосредственно в воротах не видно. Там привратные башни перекрывают обзор. Плохо то, что это в обе стороны работает. Их снизу от ворот тоже не видно.

План был тот же, что и в замке рыцаря фон Пербандта, из луков убить четверых кнехтов на воротах и, забежав в ворота, чтобы стали видны арбалетчики, обезвредить и их. К этому время должны сначала Емеля с Фёдором к ним присоединиться, а через минуту, другую, которые им предстоит продержаться вчетвером, должны подойти остальные восемнадцать стрельцов из их отряда. Бегать по городу и замку, истребляя рыцарей и кнехтов не надо. Они в воротах займут круговую оборону и просто будут отстреливать латинян издали. У каждого с собой по запасному колчану с ещё двадцатью стрелами. Больше четырёх сотен стрел на сто псов рыцарей? Должно хватить?

Да, у кнехтов многих есть арбалет. Но что это за арбалет⁈ Они проверили трофей из рыцарского замка. Пятьдесят сажен стрела пролетит. Если стрелу послать с возвышением в сорок пять градусов, то она и на сто сажен почти улетит, ну, на восемьдесят точно, но убойной силы уже иметь не будет. Их же луки и идеальные каленые стрелы бьют на восемьдесят сажен гарантировано. Так что перестрелку они у арбалетчиков выиграют, а с учётом того, что арбалет заряжать в три, а то и в четыре раза дольше, так даже не стоит тевтонцам такой поединок устраивать. Проиграют они его. И цена проигрыша — жизнь. В смысле — смерть.

Ефим со всех ног бежал к воротам, позади раздались крики, а значит, на мосту уже идёт бой. Вот этот кусок дороги в двадцать сажен был у них самым проблемным местом. Естественно, что в их подготовку, в тренировку, входило упражнение вроде этого. Нужно было пробежать пятьдесят сажен, а потом из лука попадать по мишеням. Не простое упражнение. Дыхание ведь сбил и руки должны чуть подрагивать. Но учились и, надо думать, освоили сию премудрость. Ефим чуть вырвался вперёд, по бегу у него всегда лучше было, чем у брата. Зато Серафим точнее бил из лука.

До кнехтов оставалось ещё сажен пять, когда сверху свистнула стрела и впилась в локте всего от его ног в землю. Ну, чего, они понимали, что те, на стене, крестоносцы, увидят и то, что творится на мосту, и то, что непонятные здоровяки бегут к воротам. Вот тевтонцы и увидели, и даже выстрелили. Ну, теперь им тридцать, а то и сорок ударов сердца перезаряжать свои железяки. Главные минус арбалета — медленное заряжание.

Всё, теперь его сверху не видно, ну, раз он арбалетчика не видит. Конев остановился, выдернул из-за плеча стрелу и наложил её на тетиву. Вжик. И стрела с белыми пёрышками полетела в лицо кнехту. Да даже если в лоб попадёт, то с такого-то плёвого расстояние гарантированно дырку в нём сделает.

Вжик. У него за спиной, спустил тетиву и брат. Ефим выхватил из-за плеча вторую стрелу и наложив на тетиву… чуть не погиб. Его второй кнехт, в которого он намеривался выстрелить, используя алебарду, как копьё, метнул ею в стрельца. Чуть промазал. Лезвие пронеслось над левым ухом стрельца, сбив ему прицел. А кнехт, увидев, что промахнулся, выхватил свой меч и побежал к Ефиму. Вжик. У брата стрела ушла, ему никто не мешал. Конев натянул лук и буквально с двух саженей влепил стрелу в набегающего тевтона. Прямо в оскаленный рот. Кричал чего-то. Видимо место занимал в очередь к ключнику Петру. Мол, я следующий, там место займите на меня, скажите, что я тут занял.

Хрясь, аж слышно было как булатный четырёхгранный наконечник ломает кости черепа и уходит в мозг, останавливая немца. Тот споткнулся и прикатился под ноги Ефима уже бездыханным.

Теперь предстояло самое серьёзное. Если у ворот ошиваются ещё крестоносцы, то они не смогут снять арбалетчиков и те выстрелят по кому-нибудь из их отряда.

Так и получилось. Нет, пока арбалетчики на стене в диверсантов не стреляли. Получилось, что прямо у ворот, скрытые толстыми дубовыми дверями справа стояло несколько крестоносцев. И они уже встревоженные криками от ворот доставали из ножен мечи. Слава богу, среди них не было ни одного арбалетчика. Все с мечами. И вот эти точно рыцари и одежда и оружие не в пример лучше.

Братья застыли, не добежав до места, откуда будут видны те кнехты на стене. Ефим ещё на бегу выхватил стрелу из-за плеча и сейчас, стараясь успокоиться и выровнять дыхание, наложил стрелу на тетиву, поднёс лук к щеке и стал его натягивать. Смотреть, что делает брат некогда было, да и не сомневался стрелец, что этим же Серафим занят. Вжих. И две стрелы полетели навстречу, всё ещё вытаскивающим из ножен мечи, крестоносцам.

Событие пятьдесят пятое

Тадах. Вскочивший со стула отец Гюстав перевернул его и в наступившей зловещей тишине словно в колокол вдарили, да ещё когда ты голову свою бестолковую в его чрево сунул.

— Ой! — пискнул Алонсо, тоже подпрыгивая, но стул свалить не смог, масса не та.

— Ох, — простонал, схватившись за грудь Епископ Кошице Марек Форгач.

— Господи, помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! — истово стал креститься их Высокопреподобие отец Рубио — настоятель костела святого Иоанна Крестителя На прадле (Kostel sv. Jana Křtitele Na prádle).

— Изыди Сатана! — завопил отец Гюстав и, схватив недопитый кувшин с вином, запустил его в дверь. Бабах и кроваво-красное вино потекло по двери и полу. Или это кровь той жадины?

Бух. Бух. Бух. Вновь заколотили в дверь. Все находящиеся за ней замерли, мысленно уже оказавшись лицом к лицу и с козлами, и самим посланцем Вельзевула.

— Отец Рубио! Это я — Марек из корчмы у Карла Брабанского (U Krále Brabantského). Тут ваши мулы объели все наши цветы.

— Ма…ма…Марек? Какие му… мулы. Марек это ты? — начал обретать дар речи отец Рубио. Не сразу, некоторые слова пришлось сначала учиться выговаривать.

— Я, святой отец. Это я — Марек, заберите своих мулов, они сожрали всю красоту.

Теперь все три священника уставились в шесть глаз и три негодования на Алонсо.

— Я привязывал… — паршивец ловко избежал кулака отца Гюства, жаль его не удалось избежать животу епископа.

— Марек, мы обязательно оборвём уши этому паршивцу. М… А святые отцы завтра зайдут тебе пообедать и… Подожди, а что, тот домик во дворе корчмы, ты его сдаешь сейчас? Мои братья прибыли прямо из Авиньона от самого Папы Иоанна и им нужно встретиться с нашим епископом, не можешь ли ты поселить их у себя. В том домике, и позаботиться об их питании, ну и прочих услугах. Одежду постирать. Они ведь давно в пути. И у тебя же есть большая конюшня для их мулов? — отец Рубио прямо сиял. Нашёл способ выпроводить гостей. А то ведь объедят.

— А цветы? — кабатчик был в чёрном фартуке, с чёрным платком на голове и с чёрными глазами. Может он и ездит на тех козлах⁈ Вон какой огромный тесак у него в руке.

— Цветы? — доминиканец вышел на освещенное место перед Мареком.

— Цветы⁈ — поиграл тесаком шеф-повар.

— Конечно, Марек, святые отцы возместят тебе ущерб, а я отпущу тебе совершенно бесплатно любой твой грех.

— Хм. Любой?

— Любой, Марек. Так что с тем домиком?

— Конечно. Я с удовольствием сдам его святым отцам. И их мулам. В смысле конюшню сдам. Можете перебираться прямо сейчас.

Ночной мглой, подгоняемые в спину хлёсткими ударами холодного ветра с дождём, посланцы Папы Иоанна двадцать второго прошли по узкой улочке с полсотни шагов, повернули и оказались перед приземистым двухэтажным зданием с масляным фонарём над входом. Фонарь был подвешен на цепи, и ветер, забавляясь, раскачивал его, надеясь сорвать и загасить наконец тусклый огонёк.

— Пройдёмте святые отцы… А вы есть-то… голодны? Нет так да? Не будете?

— Хотим! Хотим! — закричал отец Гюстав. Он последним шёл, таща своего мула чуть не силком. Видно ему досталось под этим фонариком от Марека, и он туда больше особо не стремился, чего там делать, всё что могли они уже объели.

— Ладно. Скажу… Жуже скажу, чтоб в помоях посмотрела.

— В помоях? — даже остановился доминиканец. Разговаривали на италийском. До того как завести своё заведение Марек двадцать лет повоевал на юге в том числе и за Геную. Наёмником был. Так что языком ромеев владел прилично, хоть и с акцентом смешным, вот отцу Гюставу и показалось, что просто не то слово вставил корчмарь. Перепутал.

— А где по вашему, святой отец, я для ваших мулов найду ночью еды. Знамо дело в помоях.

— Ага, вот тут ступенька… осторожней. Ну, что же вы, Ваше Высокопреосвященство⁈ Теперь синяк будет и нос опухнет. Ох-ти а кровь-то как хлещет. Бяда. Поакуратнее надо. Зальёте тут всё кровью, отмывай потом за вами. Так вы мне всех посетителей разгоните. Цветы объели, кровью дверь и ступени залили. Придут люди, а не красоты былой, ни порядка, в крови всё. Эх. Ладно, чего уж. И вас накормлю. Чем осталось. Наверное, не всё Жужа в помои высыпала.