Ливония

Глава 10

Событие двадцать шестое

Не нравились Юрию Васильевичу товарищи, которые спокойно ходят себе по полю и трупы осматривают. Переворачивают, из-под лошадей достают, кучи, если получились, растаскивают, даже совещания устраивают, по нескольку человек над одним из трупов собравшись. Во! Консилиум. Симпозиум. Плохо или хорошо, если они убили какого царевича — Гиревича, это второй вопрос. Найдут если, это тоже хорошо или плохо, третий вопрос. Первый — другой. Чего это они, как у себя дома, там хозяйничают. Эти гады ведь могут какой красивый кинжал уволочь с собой или ваще саблю с лалами на рукояти. Неправильно это. С варениками.

Послать туда конных разведчиков? Ага! Дудки. Если на это поле, заваленное трупами людей и лошадей, нельзя заехать на коне с той стороны, то и с этой та же петрушка, лошадь не пойдёт по трупам. У неё такой опции нет. Можно спешить разведчиков и отправить выгнать этих некромантов. Не-не. Плохая мысль. Будут убитые и раненые. Сто процентов, там по полю спецвойска шастают. Элита. Как там они прозываются? Смешное слово… орехи так прозываются. Кешью? Во! Точно! Кэшики. Или Кешиги? Личная гвардия самого хана. У них возможно и пистоли есть. Отправить бы потешных с тромблонами. Эти без потерь орешки расщёлкают. Просто с полсотни метров перестреляют всех. Никаких маханий кривыми саблями. Нда, только нет потешных у него сейчас. Одни на правом фланге за рекой, другие с Егоркой во главе на левом в лесу. Эвон там какая пальба идёт. Пусть идёт, чем больше убьют, тем меньше в следующий поход хан поведёт.

Можно дать команду артиллеристам, они свою работу пока закончили и отдыхают. Но это расход невосполняемого ресурса. Жалко. Там, на огромном поле, всего сотня человек ползает. Нужны будут десятки, а то и сотни бомб или гранат, чтобы их всех похоронить. Столько нет. А ещё, без сомнения, будет третья и четвёртая волна поганых, как сотник Зотов рассказывал. Тем не менее, показать, что это возможно, некромантам нужно. Учение — свет.

— Василий Семёнович, мне те чёрные персонажи, что по полю ползают, не нравятся. Пошли к артиллеристам гонца, пусть два выстрела с промежутком в шестьдесят ударов сердца сделают из больших пушек. Несколько бомб у них должно остаться. Нехай выберут, где чёрных погуще.

Между тем пока Боровой решал, что делать с трупоосматрителями, положение по левому флангу тоже изменилось. Потешные опять навалили столько трупов, что проход между полем и лесом сузился до тропиночки, по которой пытались остатки конницы просочиться назад. А дымы за засекой всё вспухали и вспухали. Ветер есть небольшой, и он, как обычно, юго-западный, потому всё несет на поле. Сказать, что оно теперь полностью скрыто «туманом войны» так нет, но такими клочками то тут, то там сереет. И чёрт бы с ним, но теперь что делают татары почти не видно. Они прекратили атаку и пытаются убраться назад, а вот получается это у них или нет, не видно, что потонуло в дыму, так это опушка леса. В кого там вообще целятся потешные, не понятно. Засадный полк и поместные его уже стрелять прекратили, не в кого стало, а эти палят и палят. С другой стороны, Егорка — человек разумный и рачительный, просто так патроны жечь не будет. Знает, что ресурс невосполняемый, сколько с собой сюда принесли — столько и потратить можно.

В центре поля вспух гриб взрыва. Неудачно, там на десятки метров никого из некромантов не было. Как и приказал Юрий Васильевич, через минуту, через шестьдесят ударов сердца, вспух и второй чёрно-рыже-серый гриб от разрыва статридцатимиллиметровой гранаты. На этот раз удача была на стороне артиллеристов, на месте разрыва копошилось сразу двое татар. После того как земля, отправленная взрывом в полет, осела, а дым снесло ветром, оказалось, что оба ранены, в подзорную трубу видно, что лежат и руками машут. И видимо нашли они, то что искали, так как все ближайшие татары не прочь бросились, от взрыва, а к этим двоим. Десятка полтора человек оказались возле раненых через пару минут. Юрий Васильевич хотел послать кого к артиллеристам, чтобы ещё одну бомбу попытались в то же место положить, но те и сами не дураки. Над позициями пушкарей за рекой рванулось в небо облачко дыма и… промахнулись. Граната разорвалась с перелётом метров пятьдесят — семьдесят.

— Так все бомбы истратят… изверги, — наперёд зная, что сейчас последует, буркнул Боровой.

И точно, из-за реки выстрелили ещё раз. Опять перелёт, но очень близко и двадцати метров нет.

— Гады. Кто команду давал? — жаба на груди Юрия Васильевича заворочалась.

Третий выстрел. И в этот раз точно накрыло некромантов. Они не стояли на месте, что-то всей толпой волочили в сторону далёкого леса на той стороне поля Смерти. И пушкари, промахнувшись по тому месту, куда целились, попали в эту группу, не прямо в центр, а чуть впереди, на пару метров, наверное, но на осколки многие некроманты напоролись. Однако ребята оказались целеустремлённые, выжившие опять подхватили тело найденное и понесли его в том же направлении. Боровой пообещав про себя, пушкарям, если ещё одно ядро истратят, нахлобучку устроить и наградить за удачный выстрел, через пару минут успокоился. Никто больше драгоценные припасы огненные не жёг.

Теперь и потешные стрелять бросили. Тупо не в кого стало. Обе атаки и по правому флангу, и по левому, захлебнулись. Татары потеряли пару тысяч человек, если суммировать с обеих сторон и откатились назад. Интересно и что теперь предпримут. Вариантов если по-чесноку нет. Ноль. Всё поле теперь, от леса на западе до реки на востоке, непреодолимо для конницы. Понятно, что не слоем люди с лошадями лежат, есть разрывы, есть проходы, и ежели лошадь в поводу вести, то пройти можно. Ну, если психика позволит час пробираться между трупами и стонущими ранеными, а то и орущими ранеными. Так и запах там тот ещё. Не трупами воняет, рано ещё, воняет кровью, калом, мочой, внутренностями, выпавшими из распоротых осколками животов лошадей и людей.

Никто так в атаку не ходит, и эти не пойдут. Спешатся и побегут, саблями размахивая? И что это изменит. Артиллерия на месте, а фальконеты ещё и не стреляли толком, повода не было, не приблизились на такое расстояние татаровья. Тромблоны не произвели ни единого выстрела. Ждёт ещё масса сюрпризов татар. Да те же мины второй раз не взрывали, не добирался до них ни один татарин. Ясно, что они не знают об этом, но увиденного и услышанного уже хватит, чтобы вновь в атаку не полезть. Попробуют обойти по большой дуге его позиции? Наверное, так и поступят. А вот дальше? Ударят с тыла или понесутся, что есть сил, домой, подальше от воя иблисов?

Событие двадцать седьмое

Юрий Васильевич оглянулся на воевод, что на холме в ставке, что ли, его, за полем из-под рук, козырьком сложенных, поглядывали. Князь Серебряный ещё не вернулся и Боровой решил послать с поручением братана двоюродного. Ивана Михайловича Глинского он всё время старался при себе держать и воспитывал… ну, как мог, наравне с потешными. Да и с собой. Тоже ведь тренировался вместе с потешными, ни в чём им не уступая. Братан был его на год старше, и поначалу, когда после непонятной смерти Михаила Глинского при попытке сбежать в Литву, тот осиротел, то стал корчить из себя чуть не главу рода Глинских и ровней Великому князю Ивану Васильевичу. Медленно, по капле, во время совместных тренировок, где Иван свет Михайлович каждый час, каждую минуту убеждался, что он по силе, ловкости, мастерству, умению владеть оружием, по сравнению с потешными полный ноль, спесь из него выходила. Даже с младшим, юродивым, по мнению многих ещё бояр, Юрием сравнивать себя Иван Глинский не мог. Тот всё делал лучше. От игры в шахматы, до боя на саблях или стрельбы из пищали. И с каждым месяцем вначале отставание Ивана всё усиливалось. Эти потешные, как их младший брат называл, росли, мужали, становились всё сильнее и ловчее. Обидно стало Глинскому и решил он не спустя рукава тренироваться, как делал до этого, находя сотни причин, чтобы сбежать с тренировки, а в полную силу, наравне с начавшим с нуля пополнением 1548 года. За семь лет Иван Михайлович повзрослел, вытянулся, хоть до роста братьев и не дотянул, а главное стал другим человеком. Дисциплина и тренировки приучили к порядку, занятия, что он посещал вместе с потешными, сделали его одним из самых образованных людей на Руси. Недавно он с Иваном Васильевичем Большим Шереметевым общался и поражен был. Воевода Большого полка и боярин не разумел грамоте, не знал индийских цифр и считал, пальцы на руке сгибая. Сразу назад в Кондырево из этой Москвы захотелось. А когда они с Юрием Васильевичем были вызваны в Думу, чтобы рассказать об очередном набеге крымцев на Калугу, который они отбили прошлым летом, то Иван Михайлович с трудом ухмылку сдерживал, наблюдая, как сидят бояре в двух шубах вдоль стен Грановитой палаты и потеют. Жара в палате, не пожалела дров дворня, а думцы сидят пыхтят, а сбросить хоть одну шубу не могут. Заповедано так отцами. Иван в лёгком кафтане запарился, а ведь люди не молодые бояре, есть и совсем древние. Как терпят только⁈

Совсем по-другому князь Глинский теперь и к брату младшему относиться стал. Младший-то младший, но во всём лучше, обидно немного, но тем больше желание его превзойти.

— Иван Михалыч! — Юрий брата поманил рукой, — бери разведчиков конных. Они в лесу хоронятся, и с ними давайте краем леса проберитесь на ту сторону поля. Если там татары, то сразу назад… Хотя, постреляйте в них. У них, у разведки, у всех пищали. Пусть спешатся, если можно и стрельнут. А, ссади пяток простых ратников с коней и возьми Егорку с лучшими стрелками вместо них. Пусть из карамальтуков тоже пальнут. Если же там нет никого, то по их следам двигайтесь. Аккуратно только, дозоры разошлите во все стороны, сами в засаду не попадите. Найдёте и тоже, ежели возможность будет, обстреляйте. Нужно разозлить или напугать поганых.

— Понятно, брате. Ясно, Юрий Васильевич. Всё нормально сделаем, — Глинский, уставший стоять тут на холме и ничего не делать, с радостью взялся выполнять поручение. Может, ему и не почину, он первый воевода полка Правой руки, считай, третий человек в войске, а тут разведка тремя сотнями поместных, но в этом как раз войске воеводы не чинятся. О деле думают, а не о чести. Будет победа над таким сильным и многочисленным ворогом и честь сама в гости пожалует.

Уже через десять — пятнадцать минут два всадника Глинский и его сотник Афанасий Якимов добрались до леса. Всадники потому, что мародёры — они же послужильцы из поместной конницы поймали на поле десяток коней и привели к холму, воеводам передав. Кони не для княжеской конюшни, но сейчас нет других. Ещё через полчаса из леса стал выдвигаться отряд.

Боровой навёл трубу на дальний край поля. Далеко, толком ничего не видно. Вроде нет чёрной кляксы. Все татары с поля уже убрались. Выходит, нашли, кого искали, и с ним усвистали назад к Девлет Гераю. По летописям хан потерял в битве у Судбище двух сыновей, при этом один из них — калга, то есть наследник. Вот интересно, если предположить, что на поле разыскивали царевича убитого, это один из тех двух или двоих убили там, а сейчас он третьего подстрелил? А ещё интересно, а сколько у хана вообще сыновей? Если Борового память не подводит, следующими двумя крымскими ханами станут по очереди сыновья Девлет Герая. А сам он помрёт через двадцать с чем-то лет от чумы.

Чума? Чума — это интересно. Как, впрочем, и оспа. Над этим стоит подумать.

Изображение Девлет Герая на турецкой картине XVI века

Событие двадцать восьмое

Хан стоял возле жеребца, поглаживал его по чёрной, как сажа, шелковистой гриве и переводил взгляд с Юсуф-бека на Ибрагима — сотника кэшиков. Вернулись они почти одновременно, может старый его наставник — аталык на пять минут раньше. И известия у обоих были не просто плохие, они были ужасными. За такие дурные вести, принёсшему их, отрубали голову. Но не казнить же своего наставника, которого он почитал за место отца. Ибрагим же вообще был его молочным братом. Именно мать Ибрагима Зульфия-ханум вскормила своим молоком Девлет Герая.

— И вы сбежали с поля боя? — наверное, хан попытался усмешку изобразить на круглом щекастом своём лице, но губы кривиться не захотели, вытянулись в линию и на перекошенном лице появился оскал вместо усмешки.

— И мы сбежали, о великий хан. Не кричали иблисы. Не слышал я. Стреляли пушки. Мы даже не смогли подъехать к стоящим цепью неверным. Я не понимаю, как они это сделали, но их пушки стреляли не ядрами. Они стреляли взрывами и каждый взрыв убивал десяток воинов. А стреляли сотни пушек. Теперь к ним вообще не подобраться, всё поле устлано трупами лошадей и твоих воинов, о великий хан.

— Мы принесли твоего сына… мы принесли царевича… Его останки. Они, проклятые урусы, эти безбожники стреляли по нам этими взрывами, когда кэшики искали тело Адилема Герая. Два раза они попадали в нукеров из этих взрывов, но прибегали новые воины и продолжали нести с поле тело царевича…

— Стойте! Хватит! Сколько воинов погибло? — отвернулся от ближников хан.

— Много, о Великий хан. Не меньше тумена. Всего не меньше тумена, сейчас больше трёх тысяч.

— Не трясись, Ибрагим. Аллах прогневался на нас. Это не наша битва. Нужно уходить на закат и там уже поворачивать в степи. А ещё я хочу знать всё о том, как урусы оказались на нашем пути, и что это за пушки такие, которые стреляют взрывом. Нужно добыть несколько пленников. Мы уходим на закат, а ты Ибрагим остаёшься здесь со своими воинами и кружишь вокруг урусов. Обязательно найдётся глупец, что отобьётся от стада.

— А Адилем Герай? — напомнил хану Юсуф-бек, поёжился под взглядом хана, но напомнил.

— Конечно, аталык, мы сначала предадим земле тело моего сына. Найдите хороший холм.

Треск, раздавшийся с юга, был непонятен. Редкие такие звуки, словно кто ветку переломил довольно далеко от тебя. Тем не менее, он, этот звук, повторялся и повторялся.

— Это выстрелы из пищалей! — хлопнул себя по выбритой голове Ибрагим.

И в это время прибежал десятник кэшиков и подтвердил догадку своего командира.

— На нас напали урусы, о повелитель!

Хан покачнулся и оперся о бок коня, что нетерпеливо перебирал ноги, торопя хозяина быстрее вскочить в седло и нестись по степи навстречу ветру.

— Юсуф-бек… Мне нужно время похоронить сына. Иди и стой насмерть. Возьми две тысячи лучших воинов. Ибрагим, ты со мной. Предадим земле тело Адилем и потом мы поедем на полдень, а ты с сотней лучших воинов затаись в лесу. Пленный нужен обязательно. Ничего, мы вернёмся, соберём новых воинов и вернёмся. Урусы с лихвой заплатят мне за смерть трёх сыновей.

Хан уже овладел собой. Он был совсем не молод, сорок четыре года за плечами, но легко, словно юноша, хан взлетел в седло вороного аргамака и погнал его на голос муллы Исмаила-хаджи.

А за спиной уже нарастал гул от выстрелов.

Юсуф-бек тоже вскочил в седло и понёсся на выстрелы, следом устремились сотники и тысяцкие, за ними потянулись простые воины. Выстрелы слышались всё ближе. Аталык хана первый выскочил из-за поворота лесной дороги и остановил жеребца, вздёрнув его на задние ноги. Тут шёл бой. Несколько сотен неверных спешились и из мушкетов обстреливали накатывающих волнами одна за одной татар из тысячи самого Юсуф-бека. Огонь урусов был плотен и меток, многие всадники уже лежали на траве.

— Вперёд, воины Аллаха!!! — воскликнул старый воин и, вынув саблю из ножен, бросился в атаку, увлекая воинов за собой.

— Ух ты! Какой красавец! — Егорка припал к прикладу плечом и опустил на глаза очки. Прямо на него на белом аргамаке скакал воин в блестящих серебром и золотом доспехах. За его плечами развивался чёрный плащ.

Егор Коноплёв совместил мушку с прицелом на груди сверкающего всадника и плавно потянул за спусковой крючок.

Бабах.